Мужчин было, действительно, двое. Один явно не клиент – стрижен коротко. Лицо полноватое, ранняя седина, крепкие, тяжелые плечи и насмешливые зеленые глаза. Такие в салоны не ходят. Это, очевидно, богатый, но скупой дядюшка. "Уродует себя человек, – мелькнуло у Горина, – с его волосами такой шедевр можно сотворить – все бабы упадут! Костюмчик модный надел, дорогой. А голова… Точно, скупой дядюшка, – решил Борис Сергеевич. – A второй – племянник. Моложе, стройнее, джинсы, куртка. Волосы тоже коротковаты, но уже что-то можно было бы сделать, "Золотого ежика", к примеру. Это когда все дыбом…"
– Вы Горин? – низким голосом спросил "дядюшка".
"Ничего себе, тон для просителей!" – подумал удивленно Борис Сергеевич.
– Да, – с достоинством ответил он. – Что желаете?
– Мы из уголовного розыска…
Вот тебе и клиенты. "Червячки" в кармашке на животе заворочались, как живые и начали покусывать. Куда бы их, так, незаметненько…
– Э-э-э, по какому, простите?..
– Нас интересует ваш клиентка, – по-доброму поинтересовался "племянник".
"Зубы заговаривает, – зло подумал Горин. – Сначала клиентка, потом – сколько на чай дала, а потом – на какие шиши машина с дачей?"
– Господи, всегда – пожалуйста… Чем могу… А кто именно? – "А вдруг, действительно, только какая-то мартышка им нужна? Продам. Со всеми потрохами. Продам. Только бы знать кого?" – решал без колебаний Борис Сергеевич.
– Вера… Не помните такую эффектную даму лет двадцати восьми-тридцати, – разговор все так же вел "племянник".
Веру Горин помнил. Еще как. Особенно ее последнего спутника. И, поэтому, прежде чем ее "продавать", нужно было все взвесить.
– Вера, Вера, Вера… – быстро забормотал он. – А что мы стоим? Садитесь, мебель у нас прекрасная, из ФРГ привезли. Значит, вы говорите, Вера? Тут, знаете ли, через руки столько проходит, – он пошевелил пухлыми короткими пальцами, – Нет ли у вас, э-э-э….
– Есть! – молодой протянул ему фотографию.
Тянуть дальше некуда.
– Советская милиция … она всегда… Она все… Позвольте? – разумеется, она. Как ему ее не узнать? Сам сосватал опустевшую на три года квартиру одной "мадам", которая уехала за границу. Имел с этого навар в тридцать рублей ежемесячно. Про квартиру они могут знать. Это уже ее новый сожитель снял. А про него? Нет, очевидно, если не спрашивают. Инженер сказала. С таким взглядом только под мостом, на большой дороге инженерить!
Горин решил, что нужно делать.
– Вы узнаете? – поторопил второй.
– Почему же? Узнаю, как же… Причесывал, да… Очень интересная дама. Вот только она у вас здесь брюнетка, а я ее не так давно осветлил. Изволила желанье блондиночкой стать.
– Давно? – спросил первый.
– Да не так… Недели полторы-две…
– А это лицо вам не знакомо?
Вот оно! С небольшой фотографии на него глянул колючими глазами "инженер". Про прическу его лучше не говорить. Борис Сергеевич догадывался, где так стригут. А молчать нельзя. Нельзя молчать…
– Видел. Вроде, новый муж ее.
– Когда?
"Господи, молодой, а ум такой привязчивый".
– Вместе с ней и видел. Он ее встречать приходил к салону. Она еще сказана, что собираются, как потеплеет, ехать отдыхать, – последнее Борис Сергеевич добавил уже от себя.
– Перед отъездом не обещала зайти?
– Не говорила. Может, и зайдет. Если эта дама вам так нужна, могу дать адрес. Она, когда от старого мужа ушла, квартирку стала снимать. Вот и посоветовал, не судите строго, Клиентка уезжала…
Молодой уже достал блокнот и ручку.
Горин продиктовал. Адрес. Про телефон он решил "забыть".
Когда они ушли, Борис Сергеевич присел на кресло. Руки слегка дрожали. Потом, вспомнив глаза "инженера", он решился. Быстро сбросил халат и выскочил из салона на улицу. В кабинете у телефона всегда люди. А при этом разговоре свидетели не нужны. Вот и автомат. Как истый москвич, наученный горьким опытом, он не стал опускать монету. Услышал гудок, стал набирать номер, ничего-ничего, все волки будут сыты. Милиция получила адрес, а два-три слова успокоят Веру с "мужем". И кто узнает о звонке?
Пусть они между собой сами разбираются. …94…В трубке послышались длинные гудки. Борис Сергеевич, было, изготовился опустить двушку ("семишничек" по-старомосковски). Но в этот момент дверь будки распахнулась и его руку кто-то перехватил. Он раздраженно повернулся и мгновенно обмяк. На него насмешливо смотрел "дядюшка".
– А про телефончик вы промолчали… Придется, видимо, некоторое время нам побыть вместе.
– Что вам надо?? – сделал слабую попытку к сопротивлению Горин.
– Удержать вас от неверного шага. Да и клиентка, наверное, соскучилась.
– Я не могу позвонить по телефону?
– Туда – нет! Вы же Веру хотели предупредить?!
– Почему вы думаете?
– Проверим! Если ошиблись – принесем извинения…
"А если не ошиблись…" – Бориса Сергеевича даже затошнило от страха.
– Ну что, пошли достригать? – предложил Астахов.
Борис Сергеевич вошел в зал…
Через полчаса "мартышка" с удивлением смотрела на свою голову. Но, решив, что это последний писк моды, она было хотела, как обычно, сунуть десятку в заветный кармашек. Но Борис Сергеевич отпрыгнул от нее, как от зачумленной.
– Вы что? – он закричал возмущенно высоким голосом. – С вас пять двадцать семь. Вот четыре рубля семьдесят три копейки сдачи!
5
Ужасный день, какой ужасный день! Как все нелепо. Почему так неуютно на мягком сиденье удобной машины? И совершенно безразлично, что рядом сидит молодой симпатичный мужчина. Нет сил даже сказать что-нибудь, потребовать объяснений….
Нужно прийти в себя. ТАМ не будет времени. Надо сделать так, чтобы все поняли – она тут ни причем. Этого не может не получиться! Ведь ТАМ с ней будут говорить мужчины, а разве они могли когда-нибудь ей в чем-либо отказать?
Странно, только собиралась выйти, уже оделась, как звонок в дверь. Открыла – на пороге милые молодые люди. Думала, зашли по ошибке. Но они предъявили всякие бумаги, стали искать Николая, обыскивать. В ее сумку и то заглянули.
Неужто ТАМ узнали про пустырь? Как? Ее же никто не знает! Нет, нет, не может быть. Все Николай. Зачем он был нужен? Мало мужиков?
С детства она завидовала тем, кто мог что-то делать так, как никто другой. И ненавидела. Но талантливый щедр и силен. А значит выше. Выше ее? И это стерпеть? Тогда она ненавидела их всех еще сильнее. Федор? Зина? Они талантливо человечны, и было приятно видеть, как их корежит от ее жестокости. Какое невыразимое наслаждение – ломать, топтать чужое "я", упиваясь безнаказанностью, потому что тот, кого ты топчешь, порядочнее тебя, и от сознания этого, хочется топтать его еще больше, пьянея от духовного садизма.
А художник? Как он был упоен своими успехами. Парил над толпой, и толпа покорно задирала голову. Пришла она, и от ее настроения стало зависеть – быть или не быть новому шедевру. Кто сказал, что она бесталанна? Она талантлива, по-своему (чего перед собой кокетничать?). Людям нравится, когда их ломают. Сами на пламя летят. А Николай ни на кого из них, слюняво-добропорядочных, похож не был. Мрачный демон, как это пишут в рецензиях на западные фильмы – антигерой. Когда разозлятся – в глаза заглянуть страшно. Испепелит. Сколько душ загубит?
И что? Да то же самое. Но с ним интереснее, чем с другими. Из-за денег? Нужны ей деньги.… Нет, Николай должен был делать не то, что хотел, а что пожелает она! Это, как в клетку со львами, как по краю… И его затоптать, сделать тряпичной куклой…
Неужто милиция докопалась? Нет, еще раз нет, не могли. Николай все продумал. Он ошибаться не мог. И место, и время, и все, все – его идеи.
Нет, не может быть. Скорей всего, за его старые грехи зацепились, значит, она просто красивая, обольстительная женщина, волей случая, попавшая в сети коварного преступника. Обольстительная, именно так.
Когда машина подъехала к Управлению, Вера если не успокоилась, то, во всяком случае, снова уверилась в своих силах.
Они поднялась на лифте, прошли по длинному коридору. Она посередине. Впереди и чуть сзади – молчаливые мужчины.
– Направо, – подсказал молодей человек. Он представился тогда, у входа, но она совсем забыла, как его зовут.
Кабинет, куда она вошли, ее разочаровал. В кино красивее, а здесь – побелка, масляная краска, сейфы и канцелярские столы.
Всего-то экзотики, что надпись на телефоне о том, что по нему запрещается вести служебные разговоры. За столом, устало положив перед собой руки, сидел пожилой мужчина.
– Присаживайтесь, – предложил он. Молодой человек сел за другой стол.
– Моя фамилия Попов, – представился пожилой, – о вас лично мы пока говорить не будем, еще найдется время. Ответьте, Федорова, где сейчас Трифонов?
– Трифонов? Не знаю такого. Не знакомы.
– "Инженер", с которым вы сожительствуете, – строго уточнил молодой, положив перед ней фотографию "Трефа".
– Вы с женщиной говорите, выбирайте выражения! – Вера старалась выиграть время, успеть подумать и понять, что скрывается за строгостью этого молоденького сыщика.
– И все же? – строго спросил Георгий.
– Курить можно?
Литвин протянул ей сигарету, щелкнул зажигалкой. Вера прикурила и улыбнулась своему "собеседнику". Улыбка не сработала.
– Не знаю, – тихим голосом ответила она.
– Напрасно вы так, – тихо сказал Попов. – Может, тогда вспомните, когда виделись с ним в последний раз?
– Это не скромно.
– Вы отказываетесь отвечать? Это в вашем положении не разумно.
Вера кокетливо повела плечами.
– Как вы его называли? – спросил Литвин.
– Николай. Дальше мне было не нужно.
– За все время, пока вы с ним знакомы, кроме имени, так ничего и не узнали? – бесстрастно поинтересовался Попов.
– Ну, вроде, фамилия его Горохов или Терехин. Работал где-то на Севере по найму, потом поругался с начальством, переехал сюда.
– Без прописки?
– Такие нюансы меня не волновали. Это ваши заботы.
– Какие отношения у Вас были с Зотовым? – снова задал вопрос Литвин.
"Железобетонные они, что ли? Неужели, совсем не видят, что я красивая молодая женщина, которая могла бы понравиться, – подумала Вера, – А про пустырь и богатого толстячка здесь не знают. Во всяком случае, со мной не связывают".
– Некоторое время достаточно близкие, – доверительно сказала она, вновь обретая уверенность в себе. – Совсем недолго. Саша – он хороший, умный… Но как мужчина… Знаете, я, как каждая женщина, хочу, чтобы можно было чувствовать рядом не только заботливого, нежного, но и сильного мужчину, – она быстро взглянула на Литвина, обещающе и заинтересованно и, как ей показалось, этот молодой сухарь смягчился. Даже едва заметно улыбнулся, а как же иначе, какой мужчина устоит против нее…
– А кто стрелял в Силаева?
Вера не поняла. Она еще раз посмотрела на молодого. Он по-прежнему едва заметно улыбался. Только теперь его улыбка казалась ей ехидной и злой.
"О чем это он? О чем? Силаев? Как Силаев? Откуда они взяли? Сашка сказал? А он здесь откуда? Неужели? О Боже!.. А вдруг проверяют? Конечно, проверяют…"
– Не знаю никакого Силаева… – едва пролепетала она.
– Силаев Вячеслав Иванович, – охотно, с участием пояснил Попов, – с которым вы с месяц назад встречались у кинотеатра "Космос". Он-то вас прекрасно запомнил.
У Веры все внутри оборвалось. Черты лица ее застыли, резко обозначились морщины под глазами и около губ глаза потускнели. Куда делась молодая, уверенная в себе покорительница мужских сердец? Перед ними сидела сразу ставшая сутулой женщина.
– А почему я вам должка давать отчет? – вдруг визгливо закричала она на Литвина. – По какому праву вы, молодой и здоровый, сидите здесь и терзаете меня? – она захлебнулась в рыданиях, – меня, женщину с несчастной судьбой, мать-одиночку? Что я вам сделала? Махинации свои прикрываете? Вон, преступники гуляют, убийцы, – она дернула головой в сторону зарешеченного окна. – Их поймать не можете? На слабых отыгрываетесь? Герои… Идите туда… Пахать на вас надо, бугаи. А мы содержим вас еще… Пахать надо!
Попов спокойно слушал. Литвин по его знаку налил стакан воды и поставил на ближний к Вере угол стола.
Она замолчала, потянулась к стакану и жадно выпила воду. Литвин молчал, и, лишь увидев, что Вера успокоилась, тем же ровным голосом сказал:
– Ставлю вас в известность, что о вашей дочери заботится ее отец, ваш бывший супруг. Очевидно, вы будете лишены судом родительских прав. А сейчас вернемся к теме нашей беседы. Так кто стрелял в Силаева?
Все. У нее больше нет сил. "Истерика" была последней попыткой спастись, изменить ход событий. Теперь уже не было сил сопротивляться дальше. Она привыкла, что ей подчиняются обстоятельства. Теперь – наоборот.
– Не знаю… Не поняла, – устало произнесла она.
– Где Трифонов?
– Не знаю…
– Обманывать не в ваших интересах.
Они спрашивали по очереди, тихо и спокойно. Но, кажется, что их слова взрываюся в мозгу, с диким шумом, бьют молотком по нервам. Спрятаться, уйти от них, от этих безжалостных, гонящихся в угол вопросов. Уйти бы? Но куда?
– Я действительно не знаю. Он исчезает на несколько дней. Потом звонит. Мы встречаемся.
– Когда теперь должен звонить?
– Не знаю. Сказал, чтобы никуда не уходила.
– У кого деньги, взятые у Силаева?
– Я не интересовалась. Кажется, у Зотова.
– У кого оружие?
– Не знаю я…
– Почему Трифонов деньги отдал Зотову?
– Откуда я знаю?
– Как долго Зотов должен держать у себя деньги?
– Николай собирается уезжать. Наверное, деньги возьмет.
– При обыске мы нашли записку. Что она означает? "Перово, шесть тридцать, у головы".
– Николай сказал, чтобы я это прочитала Сашке, когда он позвонит.
– Как прочитала? – не понял Георгий.
– По телефону.
– Когда Трифонов должен позвонить?
– Сегодня.
– В какое время он звонит?
– Обычно по вечерам.
– Зотов?
– Естественно, тоже…
– Могут они встретиться без звонка?
– Не знаю. Думаю, Сашка тоже не знает, где бывает Николай. Он никому не говорит. Осторожный.
– Где сейчас может быть Зотов?
– У него много знакомых.
– Хорошо. Если вы согласны помочь нам, то поедете сейчас на квартиру, там наши товарищи. Позвонит Зотов, пригласите его приехать. Скажите, что не можете понять, что в записке. Если позвонит Трифонов, найдите повод пригласить и его. Это ваш шанс.
Вера встала, направилась к двери и вдруг, обернувшись, с ужасом спросила:
– А вдруг он придет меня убивать?
– Не думаю, чтобы ему представилась такая возможность, – ответил прежним бесстрастным голосом Попов.
6
Перово … Шесть тридцать… У головы… В какой день…? В шесть утра или вечера? И чья там голова? Может, прозвище? Но Треф старался не иметь лишних контактов. Где эта голова?
Свою сломаешь… Литвин так и сяк крутил записку. Попов сидел рядом, читая протокол допроса. Отложив листки, он взял у Георгия мятую полоску бумаги.
– Какие идеи?
Литвин развел руками, что означаю полное отсутствие каких-либо соображений.
– Нам с тобой этот ребус разгадывать, нам, – Георгий понял, что у многоопытного начальника тоже пока никаких конкретных соображений нет. – В квартире Астахов, – продолжал Попов, – он все сделает как надо. Только боюсь, не придут они. Звонить будут, а сами не придут. Как думаешь, не скажет наша Вера им чего лишнего?
– Не знаю, – честно признался Литвин. – Не могу ручаться, Алексей Семенович. Судя по всему, не должна, а так – кто их разберет… Трифонов не дурак. Он и малейшую фальшь поймет. Про намек я уже и не говорю. А с другой стороны, может, и обойдется?
– Ты, Георгий, на авось-то не надейся. Давай лучше прикинем, что главное? А главное, то, что Треф с Зотовым не могут не встретиться! Будем исходить из худшего, что Треф знает о неудачной попытке задержания Зотова, – Литвин виновато опустил голову, но Попов сделал вид, что не заметил этого. – …Тогда встречаться с ним "Трефу" совсем не захочется. Он уже битый, знает, что к чему. Поймет, что и его ищут, все перекрыли: вокзалы, аэропорты…
И Сашка вряд ли останется в городе. Ребята звонили, говорят, аккуратненько так собрался перед уходом, даже мебель полированную протер. Ничего на память не оставил. Даже ни одной бумажки с записями… А холодильник забыл протереть, – посмеялся Попов, – там его пальчики и остались. Сашка будет искать встречи с Трефом. Тот – его надежда. И вывезет и всему научит, опыт есть. Но вот как Треф?
– А не может Зотов с деньгами рвануть? Что ему сообщника-то ждать?
– Не исключен и такой вариант. Хотя, не думаю, что станет он с Трефом шутить – испугается. Да и (по мнению Зотова) – труба ему сейчас без Трефа. А потому, думаю, он ему о твоем визите не скажет. Побоится один на один с нами остаться. Вдвоем ему с Трефом веселее, кажется, веселее. А в нас он сейчас врагов видит. М-да…
– Что делать?
– Думай, голова, думай, картуз куплю, как мой дед говаривал…
7
Наконец-то!
Телефон хрипло прозвонил один раз, потом другой. Вера зачарованно смотрела на аппарат, но трубки не поднимала.
– Берите трубочку, разговаривать будем, – кивнул ей Астахов.
Вера безропотно потянулась к телефону. Владимир взял отвод-наушник, подсоединенный приехавшим с ними телефонистом.
– Да, слушаю.
Соединение было плохим, в трубке шумело.
– Ты? – спросил низкий мужской голос.
Трифонов, понял Астахов. Ладонь, державшая трубку, вспотела, словно этот бандит был совсем рядом и сейчас его надо брать.
– Да, – ответила Вера.
– Почему долго да подходила?! У тя, что, гости? – подозрительно спросил Треф. Вера вопросительно посмотрела на Астахова. Тот свободной рукой потер голову.
– Что ты, какие гости?! Душ принимала… Сколько жду, скучаю. Ты куда пропал?
Вера говорила без особого энтузиазма, но пока все правильно. Учитывая помехи на линии, ее голос вполне мог передать тоску забытой женщины.
– На кудыкину гору… – хмуро отрезали на том конце провода.
– Хорошо… – Астахов выразительно прижал руку к сердцу и закатил глаза, изображая страстное ожидание.
Вера поняла.
– Коленька, ты приедешь? Я жду… Мы ведь с тобой так и не договорили.
– Наговорилась уже, – Треф выслушал приглашение без восторга. Чувствовалось по его тону. – Впрочем, приеду… как-нибудь. Жди. А пока, слушай меня внимательно. Философ позвонит, передашь, что я написал. Не потеряла записку-то?
– Нет. Не поняла я в ней ничего.
– И не надо. Скажешь, послезавтра, и – по документу… Все… Пока!
– Алло, алло, Коленька…
Трубку уже повесили. Вера опустилась на диван и закрыла глаза. В комнату вошел сержант.
– Звонили из автомата, из ГУМа, – доложил он. Астахов представил себе муравейник магазина и тяжело вздохнул. Там искать бесполезно.