Ульяна ходит по пожарищу, ищет что-то, если увидит что-то, наклоняется низко, всматривается. Поднимает головешки, крутит в руках, выбрасывает. Вдруг натыкается на что-то, выуживает из пепелища, подносит к глазам – так и есть, кость… человеческая… В ужасе отбрасывает её от себя, и последнее, что слышит, чей-то надрывный крик:
– Да уведите её оттуда, Господи! Хоть кто-нибудь!
Пара мужских рук подхватывают упавшую Ульяну, выносят с пожарища и кладут на траву. Кто-то брызгает ей водой в лицо, но Ульяна не открывает глаз.
– Господи! Горе-то какое! Молодой ведь совсем ещё! – Баба в синей кофте всхлипывает и отворачивается. За ней и другие начинают причитать да хлюпать носами.
Ульяна открывает глаза. Что это они собрались здесь? Почему она лежит на земле? Ульяна садится. Что они уставились на неё? Ульяна недоуменно обводит толпу глазами. Кто это такие вообще? Что за люди? Она медленно встаёт и идёт прочь от пепелища. Никто её не задерживает. Тихий шепоток доносится до неё:
– Бедная, бедная! Как бы умом не повредилась!
Странно. Почему она должна повредиться умом? Ульяна обернулась. Толпа замолчала, сочувственно взирая на неё. Ульяна отвернулась. Надо дойти до дома. Дома она всё вспомнит. Хотя где её дом? Кажется, этот, что сгорел. Тогда откуда она пришла сюда? Всё плывёт перед глазами. Она никак не может вспомнить, что случилось. Удивлённо прислушивается к своим ощущениям, но плохо что понимает. Не заметила, как оказалась на пороге родительского дома. Зашла и села на кровать. Всё. Вспомнила. Ульяна падает на подушку и сотрясается в судорожных рыданиях. Потом забывается, погружаясь в вязкое небытие. Голос Гриши приводит её в чувство:
– Что же ты оставила меня, Уля? А говорила, что любишь… помнишь, клялась перед алтарём…
– Так ты не сгорел, Гриша? – Ульяна садится на кровати.
– Сгорел… неужели не видела… ты виновата… ты… если бы ты…. – Ульяна в страхе распахивает глаза. – Господи, в чём он её обвиняет? В чём она виновата? Ульяна трясёт головой, наваждение проходит. Всё, нет у неё больше мужа, сгорел… как свеча. Вспыхнул, и погас. Ничего не успел, ничего не сделал, даже ребёнка не родил. Ещё одна жизнь оборвалась…
Утром, когда приехали родители, Ульяна была на ногах. Мать со слезами бросилась обнимать дочь, но та молча отстранилась.
– Не надо, мама. Ничего не вернёшь.
– Горе-то, горе какое! Кто бы мог подумать! Даже похоронить нечего. Клавдия приехала, на ней лица нет. Ты сходишь к ней? Мать всё-таки…
– Я не пойду.
– Не хорошо это, дочка. Сама подумай, что люди-то скажут?
– Мне всё равно. Ухожу я. Сегодня.
– Куда ты собралась?! Следователь приедет из города, тебя спрашивать будет… жена же ты ему…
– Пусть спрашивает. Скажи, в монастырь ушла. В святую обитель. Там пусть меня ищет.
– Это в какую святую обитель?! Ты серьёзно?
– Не до шуток мне, я вчера ещё собралась. Хотела уйти сразу, да вас подождать решила, попрощаться…
– Уля… – мать схватилась за сердце и тяжело осела на стул. – Помилуй тебя, Господи!
– Может, и помилует. За то молиться буду денно и нощно. Гриша мне привиделся нынче ночью, о помощи умолял, а я не помогла, не поняла, что нужно ему… А когда всё увидела, голос сказал, уходи, мол, в монастырь. Это последняя твоя надежда…
– Что, так и сказал?
– Так и сказал. Только не думай, что я умом тронулась. Это не так.
– Я и не думаю, просто ты бредила, Уля. В горячке была… и нас, как назло, не было.
– Не бредила я, и не в горячке была. Я и сама этого хочу. Не могу я здесь больше оставаться. Жить не могу.
– Так поезжай в город, поживи там, на работу устройся….
– Я вообще жить не могу… неужели не понимаешь? Нет жизни мне. На святую обитель только и уповаю… не волнуйся за меня, я весточку вам дам…
– Да я и не пущу тебя…
Ульяна усмехнулась.
– Как это, интересно? Двери запрёшь? Так я в окно. Лучше не мешай. А силой удержать попытаетесь, порешу себя, так и знайте…
– Да Бог с тобой, доченька… меня хоть пожалей…
– Я и жалею тебя, в монастырь ухожу, вместо того, чтобы жизни себя лишить. Свет не мил мне…
Мать всхлипнула, закрыла лицо руками. Ульяна не обратила на это внимания, прошла в свою комнату, взяла сумку, прошла мимо рыдающей матери и вышла во двор. Отец окликнул её, подошёл, взял за плечо, развернул к себе. Ульяна полыхнула на него таким взглядом, что он разжал руку и опустил глаза. Ульяна вышла за ворота и пошла, ускоряя шаг, по пыльной дороге. Отец вбежал в дом.
– Куда это она, мать? Так глянула на меня…
– В монастырь… Лёнечка, в монастырь…
– В монастырь?! Что же ты молчала? А я думал, на реку пошла, выплакаться в одиночестве… Я догоню её…
– Не надо, умоляю! Пусть идёт…
– Что ты несёшь? Куда она пойдёт? Ты понимаешь, что говоришь?
– Понимаю… она сказала, что если силой удержим, жизни себя лишит… я видела её глаза, она правду может… пусть идёт, глядишь, время пройдёт, успокоится всё, да вернётся. Подумает там хорошенько. Может, это ей сейчас и нужно. Себя она винит в смерти Гришиной. А здесь как? Каждый куст напоминать будет… Успокоится, вернётся. Не надо, не беги за ней…
Отец устало опустился на табурет рядом с женой.
– Странный вы народ, бабы… Не пойму я вас. Сколько живу, а понимаю с трудом. – Он обнял жену. – Не переживай, мать, уладится всё.
– Она весточку обещала дать… как на место придёт… даже куда идёт, не сказала… я к Клаве схожу, негоже так.
– Сходи, утешь её, сына единственного потеряла.
Женщина поднялась со стула, накинула на голову платок.
– Пойду.
– А где она теперь-то, дом же сгорел?
– У Надежды, думаю, дружили они раньше… а теперь горе общее… зайду.
– Ну, иди, мать, иди…
У Надежды двери открыты, кто-то тихо перемещается по дому.
– Кто там?
– Я это, Надя, я…
– Люба, ты что ли?
– Я…
– Заходи… Клава придёт сейчас… где же Уля?
Люба прошла в дом, там гроб стоял закрытый, чёрный. Женщина отшатнулась, перекрестилась.
– Косточки там, всё, что нашли… – Надежда тоже осенила себя крестом.
Дверь скрипнула жалобно, и вошла Клавдия, мать Гриши.
– Здравствуй, Люба. Поверить не могу, как случилось-то такое? – Прижала платок к глазам. – Знаю, не виню никого, выпивать стал, с работы ушёл… Господи! Вот ведь судьбинушка злая! А Уля-то где? Неужто даже попрощаться не захотела?
Люба заплакала.
– И у нас горе, ушла наша Улечка, в монастырь ушла… жить, говорит, не хочу… свет не мил…
– Да что ты! Так вот и ушла? – Надежда обняла её за плечи.
– Так и ушла. Ничего сделать не смогли. Силой удерживать станете, говорит, убью себя. Видно, крепко она Гришу твоего, Клава, любила… не судите её, и зла не держи.
– Видно крепко… да только нет теперь сыночка моего… – Клавдия зарыдала в голос.
Женщины поголосили ещё немного, потом успокоились, выпили по рюмке самогона.
– И где ты теперь жить будешь, Клава? – Люба хрустнула огурцом.
– Обратно вернусь, к сестре. Что мне здесь делать? А участок продам… по дешёвке…
– И правильно. – Люба погладила Клавдию по руке. – Бог тебе в помощь. Пойду…
– Иди, Любаша, иди…
Люба поднялась, стараясь не смотреть на гроб, внушающий ей смутный страх. Её вдруг осенила простая мысль, что дочка её жива, и за одно это Бога нужно благодарить. А что до того, что она в Боге решила утешение искать… её право.
К дому она подошла уже совсем успокоенной.
Ульяна шла по пыльной дороге. К полудню стало припекать, и она почувствовала усталость. Отошла от обочины и села под раскидистым дубом. Задумалась. Здесь, на реке, видела она как-то раньше монастырь. Даже спросила у кого-то, что, мол, это? Ей ответили, что женский монастырь. Тогда она просто так спросила, из чистого любопытства, а теперь, надо же, пригодилось… Правду говорят, ничего так просто не происходит. Вот и случайное знание понадобилось, всплыло из памяти в нужный момент. Далеко идти, правда, дня два, а то и три будет, но ничего… Может, подвезёт кто. По дороге фуры часто проезжают, подбросят. А нет, так и пешком дойдёт, не всё ли теперь равно? По пути деревни будут, зайдёт, переночует. Если пустит кто.
Ульяна вышла на шоссе, подняла руку. Большая фура остановилась, жалобно пискнув тормозами. Ульяна взобралась на подножку, водитель открыл ей дверь.
– Не подбросите?
– Куда тебе?
– Да тут, недалеко…
– Ну, садись, вместе веселее.
Ульяна уселась на широкое сиденье, уложила сумку на колени. Водитель оказался молодым парнем, чуть старше её. Ульяна метнула в его сторону взгляд – чем-то на Гришу похож. Или кажется ей уже?
– Как зовут тебя, сестрёнка?
– Ульяной.
– Странное имечко.
– Ничего странного. Русское, старинное.
– Красиво. А я Сергей. Так куда путь держишь, красавица?
– Монастырь тут на реке недалеко, знаешь?
– Знаю, но зачем тебе туда? В монастырь?
– Дело у меня там есть… – Ульяна отвечала уклончиво. Врать особенно не хотелось, да и не придумывалось ничего с ходу.
Парень понимающе кивнул.
– Приболел кто, помолиться хочешь иконе чудотворной? Ходят туда люди, слышал.
– Да, что-то вроде этого. Беда у меня… А ты меня прямо туда отвезти можешь?
– Почти. Там деревня недалеко, до неё могу довезти, а дальше мне в другую сторону, извини. Но там совсем близко, подбросят.
– Спасибо тебе.
– Только заночевать в пути придётся, в ночь не поеду.
– Как скажешь.
– Слушай, Ульяна, может, перекусим где? Проголодался я…
– Давай.
Парень остановил машину возле придорожного кафе, и они вышли. Он взял парочку шашлыков и кофе.
– Ешь.
– Деньги возьми, у меня есть. – Ульяна порылась в сумке и протянула парню смятую сотку.
– Да ладно, сестрёнка, чай, не обеднею… Сама говоришь, горе…
Молча поели, сели в машину, которая легко тронулась с места и понеслась по шоссе. Сергей включил музыку, и Ульяна задумалась, уплыла мыслями далеко-далеко… Сколько случилось всего, иному и на всю жизнь хватит…
Стемнело, Сергей включил фары, и теперь Ульяна видела впереди только жёлтые дорожки света. Как путь в новую жизнь… Вдруг машина резко остановилась и Ульяна очнулась.
– Всё, милая, приехали… Ночевать здесь будем.
Ульяна выглянула в окно, по бокам и впереди теснились фуры.
– Где мы?
– Ночлежка здесь, для таких, как я. Устал я, напарник мой родом из этих мест, отпросился до дома, давно не был, говорит, с такой работой, я его на обратном пути забрать обещал, пусть погостит. Вроде в графике идём, успеваем… Ты устраивайся тут, на кровати, а я погуляю пойду, с мужиками побазарю, может, в картишки перебросимся.
У Ульяны застучало сердце. Как он на Гришу похож! В темноте так просто вылитый! Она произнесла охрипшим голосом:
– Как же, отдохнуть тебе надо, ложись рядом… Места хватит…
Парень замялся.
– А вдруг что? Молодая ты, красивая. Очень уж ты красивая…
– Залезай, говорю! Боюсь я здесь одна. Вдруг пристанет кто?
– Ладно, как скажешь… – Сергей бросил сигарету и залез в кабину. Ульяна подвинулась к стене. Сергей лёг рядом, невольно прижавшись к Ульяниному бедру. Было темно, и Ульяна обрадовалась, что он не увидел, как её бросило в жар. Она не отстранилась, а прижалась сильнее, будто невзначай, а в голове одно – Гриша, это Гриша мой! От Сергея не укрылось её движение, и он тяжело задышал в темноте. Ульяна положила руку ему на ногу. Он вздрогнул.
– Ты чего? Ты вроде не такая… не из этих…
– Какая? Неужели не нравлюсь?
– Нравишься, но…
– Что но? – Ульяна придвинулась ближе, расстегнула пуговицу на блузке, потом ещё одну. Грудь её, освобождённая от теснившей материи, выплыла наружу, выделяясь ярко-красными сосками на белом фоне. Ульяна прижалась к парню грудью, и заглянула прямо в глаза.
– Ну?! – спросила властно. – Не мужик ты, что ли?
В ответ тот с силой притянул её к себе, одновременно сдирая блузку и ища губами её губы. Ульяна ответила на поцелуй страстно, горячо. Ощутила у себя во рту его язык и немного прикусила зубами. Почувствовала прикосновение грубых мужских рук к нежной коже, волна небывалого возбуждения прошла по её телу. Она застонала, изогнулась и вскрикнула…
Потом, утомлённые длительными ласками, они лежали рядом. Ульяна перевернулась на спину, закинув руки за голову, предоставив парню любоваться на её наготу. Она совершенно не стеснялась чужого ей человека, а даже гордилась своей красотой. Ей было приятно его восхищение, и она хотела ещё близости. Ей хотелось измучить себя и его, измотать до предела, остаться без сил, без мыслей, без чувств и без желаний… Ей показалось, что только сейчас она поняла, что это такое – заниматься любовью…
Когда Сергей весь дрожал от нахлынувшей слабости, Ульяна накинула на себя одеяло.
– Никогда не было у меня так… – Он ещё тяжело дышал, и Ульяна слышала, как бьётся его сердце.
– Что ж, так и не было никого?
– Были, разные, да и жена у меня, дочка маленькая, но так…
Ульяна усмехнулась горько. Подумала, а Гриша вот не ценил… даже не хотел знать, какая она, его Ульяна. Не ценят люди то, что имеют. Или не хотят ценить? Думал, наверное, раз любит так, не денется никуда.
Ульяна оделась.
– Отдыхай, ехать завтра. Мужа ты мне напомнил, погиб он…
– Бедная… так ты за мужа молиться идёшь?
– И за него тоже. Зачем тебе знать? Грешница я великая… – Ульяна отвернулась. – И я посплю, утро скоро.
– Можно обнять тебя? Так, по-дружески?
– Обними. Холодно мне что-то.
Сергей осторожно обнял Ульяну, поцеловал в затылок. Ульяна закрыла глаза и провалилась в сон. В самый тёмный и беспросветный сон на свете.
Утром, когда она проснулась, Сергея уже не было в кабине. Ульяна вылезла из кровати, выглянула в окно. Машин на стоянке было мало, видно, разъехались всё, как начало светать. Ульяна спустилась на землю. Сергей возился возле небольшого раскладного столика.
– Привет! Как спалось? – Он широко улыбнулся Ульяне, призывая присоединиться к нему.
– Отлично. Раненько ты встаёшь.
– Это ещё поздно, все почти уехали. Но ничего, я уже прибыл. Садись, завтракать будем.
На столе лежали огурцы, помидоры, хлеб, колбаса и яйца. На небольшом переносном примусе грелся чайник.
– Река тут вроде рядом… Искупаться хотелось. В монастырь всё же иду, не куда-нибудь.
– Да, тут рядом. Сходи, пока чай греется. Полотенце дать?
– Давай. И мыло, если есть.
Сергей поднялся в кабину, пошарил и бросил Ульяне махровое полотенце и кусок мыла.
– Обижаешь. У нас всё есть, мы же не свиньи.
– Спасибо. – Ульяна поймала и бодро зашагала по направлению к реке. На берегу разделась, не смущаясь дневного света и вошла в воду. Поплавала немного, нырнула пару раз и вышла. Намылила лицо и тело, опять вошла в воду, смыла мыльную пену. Вытерлась досуха полотенцем, оделась. Вернулась к машине, села с Сергеем завтракать. Впервые за много времени с удовольствием откусила помидор, поела колбасы и яиц.
– Вкусно как! Давно так не завтракала. Как-то вкус к еде утратила.
– Ешь, не стесняйся, я потом в кафе ещё перекушу. Да и напарник мой в деревне затариться обещал местными деликатесами.
Ульяна улыбалась. Она отхлебнула чаю, он показался ей горьким, но она выпила всю кружку – чай взбодрил её и согрел после купания.
– Крепкий!
– Это чтобы не расслабляться. Прости, не подумал, что ты не любишь.
– Да нет, отчего же… Выпила же.
– Ладно, пора нам. – Сергей погасил примус, собрал остатки трапезы, сложил стол.
До деревни доехали быстро, Сергей притормозил на обочине, чтобы высадить Ульяну. Она поцеловала его на прощание.
– Эх, хоть и жалко расставаться с тобой, но деваться некуда!
– Спасибо тебе. – Ульяна сжала его руку. – Береги жену и дочь. А меня не поминай лихом. Мало ли что в пути бывает.
– Я тебя долго помнить буду.
– Не стоит. Прилетело облачко, улетело облачко… Прощай.
– Прощай. Береги себя!
Ульяна вышла из машины, постояла, посмотрела, как тяжёлая фура тронулась и поехала, набирая скорость, по пустому шоссе. Она свернула тропинку, ведущую к деревне. В лесу её окружил весёлый птичий гомон, и Ульяна вздохнула полной грудью. Ужасы последних дней немного отступили, а призраки оставили Ульяну на время в покое.
Церквушку она увидела издалека. Та стояла на пригорке, возвышаясь над деревней. Сама деревня была совсем крохотной, всего несколько дворов с покосившимися домиками. По улице шла старуха, опираясь на клюку, и Ульяна окликнула её.
– Бабушка! Здравствуйте!
Старушка остановилась.
– Здравствуй, милая.
– А что, женский монастырь далеко?
– Да нет, здесь близко будет. – Старушка приветливо смотрела на Ульяну.
– А церковь у вас работает? Батюшка там есть?
– Есть, милая, есть. Сейчас он в аккурат там будет. Иди, ежели надо чего.
– Спасибо. – Ульяна кивнула старушке и зашагала в сторону монастыря.
Батюшка оказался на месте, был он старым, с длинной белой бородой. Ульяна помешкала немного, но потом тряхнула головой – решилась. Наспех перекрестилась перед иконами и подошла к батюшке. Тот сложил руки на животе и посмотрел Ульяне прямо в глаза. Взгляд был добрым и сочувствующим, как и подобает священнику.
– Что тебе, дочь моя?
– Исповедоваться хочу. Можно?
– А как же, можно, иди за мной. – Они отошли в угол.
– Может, присядем? Я издалека пришла, и рассказ мой долгим будет.
– Пойдём на улицу, там под берёзой скамейка есть, присядем. Там нас никто не потревожит. Хотя тут и тревожить особенно некому, сама видишь.
На скамейке под раскидистой берёзой было прохладно и спокойно. Ульяна с батюшкой сели, и на мгновение воцарилась тишина. Ульяна не знала, с чего начать, нервно теребя уголок блузки, а священник тактично не настаивал. Наконец Ульяна вздохнула и открыла рот.
– Скажите, мне, батюшка, а Бог любой грех простить может?
– Любой, дочь моя. Если раскаяние искренне, всё простится. Для того мы здесь, чтобы раскаиваться и прощать. Что случилось у тебя? Говори, не таись. Я же вижу, мучаешься ты, покайся, легче будет.
– Для того к вам и пришла… Дайте с мыслями собраться.
– Собирайся, я не тороплю. Дел у меня немного.
– Страшно мне, батюшка, сначала не страшно было, а теперь страшно. Не знаю, как и жить теперь. Всей жизни моей не хватит замолить грехи. В монастырь иду. Вот решила перед этим к вам зайти, покаяться. Негоже с таким грузом в монастырь идти.
– Вот и правильно. Сними тяжесть с души.
Ульяна начала рассказывать, медленно подбирая слова, невольно заново переживая всё происшедшее. Вся жизнь с самого детства прошла перед её глазами.