Эта книга не плод авторской фантазии. Всё написанное в ней правда.
"Страшно ли мне выходить на свободу после восемнадцати лет заключения, привык ли я к тюрьме? Мне - страшно. Страшно, потому что скоро предстоит вливаться в Мир Зла…"
"Да, я привык к койке, бараку, убогости, горю, нужде, наблюдению, равенству и неравенству одновременно. Отсутствие женщины, невозможность любви (просто чувства), самовыражения, общения были самыми тяжёлыми и мучительными…"
"Портит ли тюрьма? И да и нет. Если мечтаешь иметь, кайфовать, жить только за счёт других - порти. Если хочешь обрести себя, найти смысл жизни, тогда - нет…"
Павел Стовбчатый
СТОВБЧАТЫЙ Павел Андреевич
Записки беглого вора - 2
События, описанные в романе, являются авторским вымыслом, а все возможные совпадения с реальными фактами и людьми - случайны
ДЛЯ ГАДО. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Проклятый город, проклятая страна!..
Я смотрел в иллюминатор оторвавшегося от земли лайнера и проклинал в душе изумительную страну и изумительный город. Италия дала мне все, о чем только может мечтать человек, но мне было мало Италии. Мое сердце и плоть рвались в Россию, как будто там, и только там, я мог найти свое истинное счастье. Идиот! Казалось, я не был патриотом ни на йоту, но снова возвращался в "русское пекло". Какая сила влекла меня туда? Не знаю. Может, это и есть истинный патриотизм, не подвластный ни уму, ни логике?..
Я отдавал себе отчет в том, что еду туда не из-за мемуаров. Нет, дело было совсем не в них, хотя судьба и свела меня с прекрасным человеком, который пообещал мне издать все, что я нацарапаю, незамедлительно.
Владелец одного из крупных и уважаемых издательств России пробыл в Неаполе всего два дня, но я успел с ним повидаться. К тому времени я уже нажил кое-какой капиталец, хотя в сравнении с ним был нищим. Это был самый настоящий магнат, отличающийся от новых русских в главном - он не стал рабом денег.
Вот в чём изюминка и соль! Деньги действительно великая сила, но, если ты попал в долларовые сети, ты уже никогда не будешь самим собой и не сможешь мыслить творчески и по-настоящему крепко.
Андрей Валентинович не потерял широту зрения, в его лице и голосе было что-то такое, что почти всегда притягивает к себе людей. Притянулся и я. С одной стороны, мне очень хотелось издать свою никчемную писанину, с другой - я был лишен права на имя. Только псевдоним и стопроцентная гарантия неразглашения.
- Вы можете гарантировать мне эти сто? - спросил я его в самом конце разговора, когда все основные вопросы были обговорены.
- Да, - ответил он, хотя мы оба знали, что "сто" бывает только у Бога.
Лайнер набирал высоту, а я сидел и думал о своей судьбе. Даже если мне захочется все переиграть, я уже не смогу "спрыгнуть" на землю. Ностальгия по родине и жажда риска - вот главные причины, заставившие меня покинуть мой итальянский рай.
Не прошло и трёх лет с момента моего отрыва из зоны, а я заскучал. Смертельная тоска поедала меня, как чахотка, и казалось, нет той силы на земле, которая может одолеть эту сволочь. Я уже было подумывал о наркотиках, но вовремя спохватился. "Только не это, - твердо сказал я себе однажды, стоя у зеркала. - Только не это".
Передав все свои дела помощнику и компаньону, Марио Пазолини, я упаковал чемоданы и поехал в аэропорт. Разумеется, я не ехал в Россию пустым и не особо переживал за документы. Что-что, а итальянцы умели делать их на десятку.
Искусная гримерша-француженка поколдовала надо мной два часа, и симпатяга Джузеппе, он же Кот, был недосягаем ни для МУРа, ни для Интерпола.
Впрочем, в Москву я сразу не собирался, меня, как настоящего преступника и злодея, тянуло в Пермь, на Урал. Именно туда, где я должен был сидеть, где было совершено не одно злодейство, как их ни называй.
"Что ж, пусть меня судит судьба, - говорил я себе, когда думал о расстреле или пожизненном заключении. - В любом случае это лучше, чем пожизненная тоска".
Старые привычки и замашки не выветрились из меня и на воле. Я по-прежнему пил чифир, шпарил по фене, а еще гладил симпатичных итальяночек по попкам, за что иногда получал по физиономии. Иногда я сбрасывал с себя дорогой костюм, брал деньги и ехал к бродягам, на дно. Там я чувствовал себя самим собой, настоящим человеком, находящимся среди своих. Я знал чаяния и мысли этих людей даже в том случае, когда они говорили по-итальянски или по-испански.
Большинство простых людей знают о жизни богатых не слишком много, но главное заключается в том что они и не предполагают, сколь далеки их несчастные представления о роскоши от настоящей роскошной жизни. Это надо прочувствовать на себе, кожей, испить сладчайшего яда и затосковать. Я тоже пригубил от этой чаши… Порой мне казалось, что в мое тело впился дьявол, до того я упивался свободой и сбывающимися мечтами. Собственно говоря, мечты как бы прекратили свое существование, превратившись в сплошную реальность. Самые красивые девицы "сидели в моем кармане", а все прочие развлечения прилагались как бы сами собой. Я не знал проблем и действительно, как кот, гулял сам по себе. Быть может, именно эта беспроблемность, полное отсутствие ставшего для меня отчасти привычным лагерного гнета вогнали меня в тоску. Ведь любому человеку необходимы какие-то преграды.
Я уже не испытывал прежней радости от писания, а море волновало меня ещё меньше. В конце концов надоели и девки, и деньги, и я остался один на один с самим собой.
Проклятый город, проклятая страна! Когда-нибудь я начну свой рассказ именно так.
Россия встретила меня холодом и морозом. Стоял февраль. Я шел в своих английских ботинках по улице Перми, кутаясь в шубу. Меня здесь многие знали, многих хотел повидать и я. Хотел… В целом мой перелёт закончился благополучно, не считая нескольких волнительных минут на таможне. Но что они могли найти у такого проходимца, как я?..
Этих ребяток учили искать в институтах и училищах, меня учила прятать сама жизнь.
Ещё до выезда в Россию я перевел кругленькую сумму в валюте на Тару. Вася Тара, он же Тарыч, был моим давним приятелем по зоне, и он был чист перед законом. Перед нашим законом. Только Гадо мог сравниться с ним в этом отношении, только он один. Но его не было рядом, а послать ему телеграмму я не рискнул.
Ботинки поскрипывали, как старые родные двери, и ни одна, ни одна собака во всей Пермской губернии не могла бы учуять в их подошвах хрустящих банкнот. Тарыч Тарычем, а ботинки вот они, на мне. Пару тысяч сотенными купюрами я таки упаковал, не выдержал. Сказалась старая закваска. Теперь мне не страшен ни один ИВС. Поганое название, мать его в бок, КПЗ привычнее. Впрочем, и его - туда же.
Тара не знал о моем приезде и потому не приехал встречать. Впрочем, так оно и лучше - никаких нитей ментам. Пусть ищут и шевелят мозгами, как должно. Я снова гордился собой, хотя понимал, что моим умом не залепить и маленькую дырочку в голове простака. Им проще, для них жизнь не игра, а тут… Я любил, когда мне завидовали, да и вообще считаю зависть прекрасным чувством. Только совершенно бесчувственный идиот не любит зависти. Особенно приятно, когда тебе завидуют враги и глупцы, мнящие о себе бог знает что. Это качество отчасти привил мне Тара, точнее, не привил, а развил. Он смотрел на жизнь как настоящий философ и всегда плевал в сторону тех, кто признавал в ней только "хорошее". Это он научил меня ценить "плохое" и относиться к нему как к величайшей ценности мира.
"Прими мир таким, каков он есть, и ты - в дамках", - говорил он мне, когда мы часами беседовали под чифир. Нары сближают, без нар тюремная жизнь потеряла бы свою тюремную прелесть. А еще беседы… Где и с кем можно еще так поговорить, где и с кем?
Вот почему я знал, что Бог любит таких, как я. Плохое, впрочем, как и любое другое, появляющееся невесть откуда настроение является переключателем мыслей. Мысль - ничто, настроение - все. Так незаметно, находясь под постоянно переключающимися настроениями-состояниями, мы совершаем безрассудные поступки. На первый взгляд безрассудные…
Я шёл и шёл, и мне не хватало воздуха и пространства. Вот, она, родная и страшная земля! Принимай своего сына и не криви и без того кислую физиономию. Я таков, как есть, и я вернулся к тебе. Точка.
Но в сторону философию! Мне предстояло многое сделать, а еще я хотел кое с кем поквитаться. Время пришло, я ничего не забыл. Самосудчик судья, который добавил мне первые шесть лет, жил в Перми, точнее, рядом, в небольшом городке. Он еще не вышел на пенсию и продолжал "судить" и "рассматривать". Спрятался в районе, я это знал. Этот гад и не подозревал, как близко от него находится возмездие. Но я был, я уже шел к Таре. Я уже думал о том, как заволоку этого поганца в подвал и оставлю в нем месяца на два. Этого хватит с лихвой и надолго. Пайка и стены, две сигареты в день, вонючее ведро… А ещё тусклая лампочка и холод. Всё по закону, но без прогулок. Простит, стерпит, не та ситуация!..
Меня уже потряхивало только от одних мыслей об этом гаде. А ведь я говорил ему, что пути Господни неисповедимы, ох говорил. Осталась самая малость - привести план в исполнение, а потом отвалить с мемуарами в Москву. С деньгами это несложно, а подвалов в Перми не счесть. Тара подберет мне двоих крепких парней - и дело в шляпе. Разумеется, перед тем как посадить его на цепь, я с ним поговорю, хорошенько поговорю. На тему правосудия и совести, на тему "неподкупности" Фемиды. Я даже могу назваться, какая разница? Я вне закона, я буду вне закона всегда. И я не чувствовал никаких угрызений, и мне не было его жалко. Ни на грамм. Впрочем, то было только настроение, но я чувствовал, что это надолго.
* * *
Тара встретил меня как родного брата и, отложив в сторону все свои дела, стал потчевать всякой всячиной. "Всячины" хватало, но в сравнении с тем, что я едал и пивал в Италии, его снедь казалась мне ерундовой.
- Зачем ты приехал сюда, Кот? - спросил он меня, как только опомнился и понял, что перед ним действительно я.
Тара держался как барин, одевался как франт, хотя ему шел уже тридцать восьмой год. Превосходный катала, он по-прежнему жил за счет карт и, как говорится, не думал каяться. К картам со временем добавился еще кое-какой бизнес, но Тара особо не вмешивался в эту фраерскую коммерцию, перепоручив дела своему шурину. Шурин не знал тюрьмы и к тому же имел юридическое образование. Дела шли превосходно и без карт, но что без них делать прирождённому катале?
И он играл, играл по крупной с бизнесменами всех мастей и расцветок, наживая себе тем самым лютых врагов. Тара ходил под пулей и знал это. Такая публика не любила платить по счетам не только государству, она любила хитрить. Поэтому Тара "кормил" бригаду "солдат", готовых растерзать любого, кто попытается двинуть фуфло хозяину. Он не боялся смерти, но и не спешил умирать.
Я уже привык к вольной жизни и ничему не удивлялся. Не зона, здесь иные правила и мерки, здесь даже дохлая кобыла может принести доход, если подкрутить ей хвост и слегка напудрить морду. На то и реклама.
Мы сидели за столом и вспоминали прошлое.
- Я пробуду здесь неделю или две, - сказал я ему. - За это время даже мышам не позволено знать, кто я и что я. Ты понял?..
Он только молча кивнул в ответ и во второй раз поинтересовался, зачем я приехал. Конечно, моя болтовня о какой-то там ностальгии была ему до лампочки, на его месте я думал бы точно так же. Но я был на своем.
Когда я заикнулся ему о судье, Вася поперхнулся. Мне показалось, он уже представил себе возможные последствия, касающиеся его лично.
- Отдача или ты уже не тот? - спросил я в лоб, желая видеть его реакцию. Да, он боялся риска и по-своему был прав. Ему уже было что терять, было. На одной стороне весов находился его друг и идейный соратник, на другой - комфорт и всё прочее. В своей жизни я повидал много сломавшихся и зажиревших типов, "прошляков", и потому тем дороже был для меня каждый, кто до конца остался самим собой.
Вася молчал всего несколько секунд, но уже это было нехорошим признаком.
- Прости! - Я собрался было встать, но он придержал меня за руку.
- Я не сказал "нет", Кот. К чему эти принципы?
Вася был довольно честолюбив, он только что получил угол, и, конечно же, ему было неприятно.
И тем не менее он ещё раздумывал, ещё взвешивал моё предложение, незаметно оттягивая время.
- Ты не сказал "да", брат… Бесноватый фюрер казнил своих генералов только за одно молчание, за нейтральную позицию во время заговора. Мы не фашисты, но кое-что смыслим…
Всё это я произнес совершенно спокойным тоном, зная, что и так достану его до дна.
- Ты говоришь мне то, что когда-то говорил тебе я, - фыркнул он и прикусил губу. - Я тот, но я человек. Можно подумать, ты сам не дорожишь нажитым. Зачем тогда жить, зачем?! - Он чуть ли не кричал.
Мне стало немного неловко. Я ворвался в его жизнь как вихрь и ещё претендовал на некое понимание и участие. В конце концов, моя затея не так уж безупречна с точки зрения здравого смысла. А если честно, она просто безумна. Штемпяра судья не живет по справедливости, и ему нет разницы, кого судить. Был бы закон. При чем здесь Тара? Всех не перебьешь и не запугаешь. А возмездие?.. Смотря как смотреть.
"Да, пожалуй, мне надо действовать самому, - подумал я. - Тащу человека на верный срок, нехорошо. Но один я не справлюсь, так и так мне будут нужны помощники".
Я не собирался отказываться от задуманного, однако запалу во мне малость поубавилось. Впрочем, я не подал виду и по-прежнему держал фасон.
- Будет что вспомнить, не дрейфь, - сказал я Васе. - Я не собираюсь его казнить. Два месяца в подвале, и адью! Что ж это за судья, который не посидел на "киче"? Для твердости руки.
Моя шутка пришлась ему по душе.
- Чтоб воля мёдом не казалась, да?
- Примерно так.
Мы оба рассмеялись и пригубили вина.
- Но где он живет и как ты его достанешь? - спросил Вася уже другим тоном.
- А где живут глупые судьи? Достанем, еще как. Государство охраняет других, тех, что покруче. А эти… Так, дичь! Их взять легче, чем скромную старушку из коммуналки. Было бы желание и время.
Я сделал еще глоток и добавил:
- Я понимаю, что моя затея кажется тебе глупой и бессмысленной, но это моя блажь. Теперь я могу позволить себе её. Для того и живём.
- Ты - да, - согласился он.
- А ты?
- Я живу скромнее, и к тому же без блажи в голове.
- Не пизди! Ты из того же теста, что и я, и нет на земле человека, который бы когда-то за что-то не хотел отомстить другому. Он дал мне шесть лет! За то, что я был прав и защищал свое достоинство. Не козлу, а мне! В знак протеста я вспорол себе живот и вены, но это не помогло. Меня лихо заштопали и отправили в крытую. Ты тогда только пришёл в зону и многого не знаешь… - Я немного помолчал. - Знаешь, что заявил мне этот пидор после вынесения приговора? Знаешь? Он сказал: "Я сужу действительно беспощадно, но я и освобождаю из-под стражи… Ведите себя хорошо, и через некоторое время вас обязательно заметят". Все это было сказано с таким цинизмом, что я и сейчас дрожу от ненависти. Я - и УДО, условно досрочное освобождение?! Чтобы освободиться сукой и козлом и при этом отпыхтеть не менее девяти лет. Не менее девяти! И вот тогда я ответил ему, что пути Господни неисповедимы, что мы обязательно встретимся и поговорим. Он только улыбнулся и кивнул конвою… И ты хочешь, чтобы я был здравым и забыл? Я? Во имя чего и кого? Он перечеркнул мою жизнь! Нет, я ничего не забыл, Вася. Я силен, как никогда, и я ещё скажу своё слово. Клянусь тебе, я его скажу!
- Я не против, - кивнул он. Тара прекрасно знал, что иногда я бываю твердолобым и непреклонным. - Но давай взвесим все как следует и сделаем делюгу чисто. Честно говоря, Кот, я бы на твоем месте убрал его с концами. Сейчас это не проблема, ты в курсе. И спокойно, и на уровне. А так… - Он неопределенно пожал плечами. - Дичь или не дичь этот твой судья, а трясти все равно будут. Какой смысл оставлять его в живых?
- Смысл в том, что я не живодёр. Мне не нужны лишние смерти. Пусть убивают бритоголовые, но не я. Чего ты мне предлагаешь?!
Я не знал, что ему сказать, время меняет и таких. Неужели я действительно похож на кровожадного удава? Неужели? Как он посмел мне предложить это? Убить… Что с нами всеми произошло и почему мы должны решать все проблемы пулей? Когда-то давно воры презирали мокрушников и палачей, хотя последним не говорилось об этом прямо. Они мочили по решению и во имя общего дела, этим все сказано. И тем не менее их презирали, ибо палач не Человек и никогда им не станет. Пресса, только пресса и телевидение могли сделать из народа то, что сделали. Вместо того, чтобы показать истинную суть воровского, пусть и не ангельского, мира, они подали всем суррогат, замешенный на крови и жестокости. Тупой и бессмысленной жестокости, до которой воры никогда не опускались. Теперь конечно, теперь каждый девятнадцатилетний телок думает, что зарезать и стрельнуть - это круто. Круто для американских быков, но не для русских воров. Вор и на Клондайке останется вором, он живет умом, а не силой, честью, а не золотом. Я не идеализировал воров, но это правда.
Тара знал всё это не хуже меня и всё-таки "вырыгнул" мне предложение убить. Ах, до чего противен мир! Видно, старею - именно эта мысль пришла мне в голову в тот момент. Старею.
- Что от меня требуется и чем мы займемся в первую очередь? - спросил Тара, видимо желая сгладить возникший конфуз.
- Разузнай всё, что нужно для такого случая. Режим работы, места и прочее. Я напишу тебе его анкетные данные, они довольно скудные, но их вполне хватит. Денег не жалей. Второе. Если со мной что-нибудь случится здесь или в Москве - я отвалю туда попозже, - вылезь из кожи, но сразу наладь связь. Пока всё.
- Где ты остановился?
- Нигде.
- Как?
- Очень просто, нигде. Когда хочешь, чтобы о тебе никто не знал, не живи там, где все.
- Но жить-то все равно где-то надо, не под мостом же…
- Мои проблемы, на улице не останусь.
Мы разошлись через десять минут. Я снова вышел на улицу и пошел в никуда.
Не знаю почему, но город показался мне унылым и серым, как и вся российская действительность. Пьяные, нищие, калеки, еще кришнаиты… Откуда они здесь взялись? Впрочем, это трудяги, единственная, на мой взгляд, достойная религия или, точнее, философия. Есть свои нюансы и то же "запрягалово", но в чем их нет? Я читал "Бхагавад-Гиту" и кое-что знал.