Вообще-то ячейка всегда была чем-нибудь набита. Всякими дурацкими памятками от руководства редакции, и от инструкторов зала физподготовки, и от клуба деятелей искусства, и от отдела кадров. Все на том неудобоваримом шведском языке, который употребляется для разного рода сообщений. Если и доводилось копаться в ячейке с интересом, так это лишь тогда, когда должно было прийти извещение о зарплате.
Но теперь сверху лежал красный конверт. Он просто кричал, что произошло что-то необычное. Я проверил адрес - ясное дело, на мое имя - и выпотрошил конверт.
Внутри лежала компьютерная дискета и записочка: "Моему ночному другу".
Я осторожно положил дискету в ячейку. Хотя, конечно, на ней не было никаких отпечатков пальцев. И никаких опознавательных знаков. Но я на всякий случай извлек конверт из корзины для бумаг и подошел к Беате, секретарше.
- Как это к нам попало?
Я помахал красным конвертом. Беата раздраженно подняла голову от графиков дежурств:
- Дорогой, откуда мне знать? Спроси у вахтеров или в экспедиции.
Надо было так и сделать. Впрочем, нет. Мне надо было сделать нечто совсем другое. Порвать красный конверт и все его содержимое на мелкие клочки - пальцами и зубами, швырнуть на пол и попрыгать на нем, кинуться в подвал и бросить все в какую-нибудь горящую топку, бежать из "Утренней газеты", из Стокгольма, из Швеции. Смыться домой и спрятаться под кроватью.
Но я положил конверт в ячейку и задумчиво повертел дискету в руках. В компьютерах девчонка разбиралась. Даже адрес на конверте не написан от руки, а напечатан.
Иллюстрациями у нас ведал Вилле. Он сидел над списком заданий. Один из пресловутых ромбовидных столов был у него в единоличном владении - с компьютером, пятью телефонами (двумя для связи с радиофицированными машинами) и аппаратом, который автоматически набирал сотню телефонных номеров. Кое-кто поговаривал, что для выпуска "Утренней газеты" достаточно этого аппарата и подключенной к нему копировальной машины.
А кроме того, прямо перед Вилле лежал только что отточенный карандаш. По-видимому, им-то он и пользовался, когда впрягался в работу и трудился в поте лица, принося пользу.
Первое, что в тот день Вилле заставил меня делать, - это слушать его брюзжание.
- Доброе утро, доброе утро. Вижу, спалось хорошо, - сказал он, зная при этом, что у меня вечерняя смена и выходить мне надо только в три. - Везет некоторым, а другим вот приходится вкалывать спозаранку.
Эта среда началась для меня с того, что я работал до двух часов ночи. Лег спать не раньше трех. Но работающим по временному найму о таких вещах лучше не поминать.
- Здоровому телу - здоровый труд, - отозвался я автоматически.
- Конечно, конечно, но ему еще надо много каши. - Вилле пролистал заявки на день. - Так, посмотрим... Сегодня есть жирные кусочки. Займись-ка к вечеру, вместе с Гуллан, этим боссом, которого выгнали, ну, тем, что съездил в Португалию, чтобы проконтролировать свою секретаршу, о-ля-ля... Гуллан хочет написать, каково этому дяде сейчас, когда его измордовали на радио и телевидении... а скандальная пресса обмазала черной краской...
Ну да, вместе с Гуллан. Ясное дело. "Афтонбладет" и "Экспрессен" разоблачают и смещают боссов. А "Утренняя газета" все опровергает, понимает их мотивы.
Зазвонил телефон.
- Хотя постой, это мне Хенрик звонит. - Вилле стал рыться в заявках, а другой рукой взялся за трубку. - Они с Гуллан много работали вместе. Может, ты лучше возьмешь вечерний матч?
Хенрик состоял в штате, а выгнанный босс - это наверняка материал на первую полосу. Фото на пять колонок, первая полоса - это всегда приятно. А с меня хватит и футбольной встречи на стадионе Росунда.
- Конечно, о чем речь.
Вилле приложил трубку к уху. Мне он протянул листок, проглядывая его на ходу.
- Секунду, - сказал он в трубку. - Успеешь еще до этого заскочить на Шеппсхольмен. - Это он уже мне. - Там выступает финская любительская труппа. Сделаешь для "Театра". Тут на листке все написано... Алло, да, это отдел иллюстраций.
- Спасибо, - сказал я, взяв бумажку. - Большое, пребольшое спасибо!
Он уставился на меня. Я радостно осклабился в ответ. Говорят, у Вилле память как у слона. Или это про его нос говорили?
Успею, пожалуй, перекусить. Но я остановился у ячейки и снова вытащил дискету. Фабричная этикетка, черная с серебряными буквами: 3М Double Side Double Density 96 tpi 747-0 soft sector.
Засовываешь это в щель компьютера и читаешь текст на экране. Больше я в компьютерных делах ничего не понимал.
Беата вздохнула, когда я склонился над ее письменным столом. Беата была для меня и "воля твоя, и царствие твое". Это она разрешала мне не приходить на работу и регистрировала мои сверхурочные. Я улыбнулся ей, чуть ли не уподобляясь собачке на задних лапках. Если б мог, и хвостом бы завилял.
- Послушай, - сказал я кротко, - кто у нас разбирается в компьютерах?
Беата подняла на меня глаза и неожиданно улыбнулась.
- И ничего больше? - сказала она. - А я была уверена, что ты попросишь отгул на завтра.
- Нет-нет, я человек бедный и охотно тружусь, чтоб заработать деньги. Если бы я был в штате, да еще богат и ленив, то давным-давно пригласил бы тебя поужинать.
Это она пропустила мимо ушей.
- Юлле, - сказала она. - Юлле просиживает тут ночи напролет у разных компьютеров.
Юлле. Прекрасно.
- А сегодня вечером он работает?
Она пробежала кончиком ручки по списку дежурств.
- Придет в шестнадцать, через час.
Превосходно. Еще один день моей жизни начал приобретать четкие контуры. Теперь можно и кофе попить.
Стокгольм. Мокрый, дождливый конец лета. Он пришел неожиданно, словно налетевший ливень.
Хотя вообще-то в Стокгольме именно в дождливую погоду люди на улицах выглядят веселее всего. Хорошенькие девушки, напряженно улыбаясь от страха промокнуть до нитки, бегут, лавируя между лужами, по мостовой. Нахальные парни с густым коричневым загаром смеются громко и смущенно, когда наконец попадают под крышу и могут стряхнуть капли с пиджаков. Люди улыбаются друг другу и дружелюбно кивают, сталкиваясь зонтиками.
Тепло здоровое, влага сочная, и ничто так не красит щеку, как слезы из облака.
Стокгольм - это город, который улыбается под дождем.
Мы летели по магистрали Кларабергследен в большом репортажном автомобиле. Шины шипели на блестящем асфальте. Правил Янне, он ехал, по привычке, быстро и нахально. Поисковая стрелка на шкале полицейского радио остановилась, чей-то голос, хриплый от атмосферных помех, начал зачитывать длинный список украденных машин. А Вилле в это время вякал что-то по радио из отдела иллюстраций.
Янне вздохнул и приглушил сводку новостей на третьей программе.
- Говорит пятьдесят шестой, Янне, прием, - сказал он в трубку.
Мы мчались по Хамнгатан. Люди стояли тесными группами повсюду, где находили укрытие - под маркизами или в подъездах. Те, что пересекали Королевский парк, бежали, прикрывая головы колышущимися газетами и пластиковыми пакетами.
- Вот увидишь, всю ночь будет лить, - мрачно сказал Янне.
Небо между каменными фасадами было темное. Я кивнул.
- Как ты сказал, Торпедные мастерские?
- Езжай через весь Шеппсхольмен, вниз к стоянке...
- А, знаю.
Финские актеры-любители не годились ни к черту. Зал был совершенно пустой. Вся труппа расположилась на сцене кружком. Артисты сидели на полу, подогнув под себя ноги, размахивали руками и монотонно что-то напевали. Это напоминало занятия йогой а-ля "Калевала", а слуховое впечатление было таким, будто собрались совы-алкоголички и устроили концерт.
Кроме того, режиссер точно знал, как именно их надо снимать. Мне пришлось просто сражаться за то, чтобы самому определять диафрагму.
Янне стоял в сторонке и забавлялся вовсю. Это было видно по тому, как он старался не двинуть ни единым мускулом лица. Мне предстояло выслушать все комментарии на обратной дороге в редакцию.
Я потратил целый час, чтобы отщелкать две катушки, а пойдут ли они в дело, еще неизвестно. Уже по пути к машине Янне подкалывал:
- Вот увидишь! Дадут целый разворот в воскресном приложении. Заголовок на шестнадцать колонок: "Любительство как откровение". Тебе бы надо было снимать аж прямо снизу!
- Садись в машину и газуй, - сказал я.
Вонючая это оказалась работенка. В газету ей не попасть, это уж точно.
Когда Янне продрался сквозь автомобильные пробки и подъехал к редакции, столовая была открыта. Брюквенное пюре оказалось хоть и водянистое, но все равно лучше, чем оценка финского любительского театра, которую выдавал Янне. На душе и совсем полегчало, когда он перешел к курсам акций.
- "Утренняя газета" котируется по сто восемьдесят крон, - сказал он, довольный. - Знаешь... я заплатил по сто тридцать за конвертируемые.
Ох уж эта акционерная идиллия - Швеция.
- "Вольво" идет по триста шестьдесят девять! - Янне колотил пальцем по столу. - А ведь некоторые, подумать только, покупали в январе по двести шестьдесят. Знаешь... деньги иметь теперь просто бессмысленно.
Короче говоря, светлое будущее нам гарантировано. Скоро никому не надо будет работать. Кроме, конечно, тех, что по временному найму.
Я так и не успел сказать ни слова про компьютерную дискету. Как только я появился в главной редакции, Юлле махнул мне рукой, подзывая к себе.
- Можешь не ездить на Росунду, - сказал он. - Нам сообщили о другом событии, и тебе надо прямо рвануть туда. Поговори с Бронко.
Бронко Билл был этим летом звездой среди репортеров-внештатников. Прозвище свое он получил после громогласных рассказов о своих ковбойских приключениях в Америке. Он сидел за стеклянной перегородкой, где обосновалась служба новостей, и говорил по телефону, продолжая в то же время печатать на компьютере. Небольшого роста, с квадратной фигурой, загорелый, в одежде пастельных тонов и спортивной обуви, какую носят яхтсмены. Энергия из него так и била.
- Шеф звонил, - сказал он быстро в трубку.
- Это ты мне?
- Именно. - Тон был резкий.
- Шеф чего?
- "Утренней газеты", надо понимать!
Бронко Биллу дал задание сам шеф. Был шанс отличиться!
- Что, стать по стойке "смирно"? - сказал я.
- Кончай.
Мне с главным редактором говорить не доводилось никогда. Когда он выходил из своего углового кабинета, вокруг него вечно теснились люди. Он всегда стоял в одной и той же позе - чуть отклонившись назад, улыбался и кивал, оттягивал подтяжки и смеялся.
- Он сейчас на совете правления Кинокомпании.
- Ясно.
- И вот он позвонил оттуда и сказал, что контролеры в кинотеатре "Look" собираются вечером бастовать.
Бронко Билл резко вскочил. Вообще-то его звали Вильям Свенссон.
- Понимаешь, они дают этим летом повторные сеансы фильма "ИП", но он - только для тех, кто старше одиннадцати лет, а в кинотеатре полным-полно ребятишек, которые хотят смотреть фильм, и контролеры больше не выдерживают!
- "ИП"?
- Да ты знаешь! Космический фильм, который и сделан-то для ребятишек, а в Швеции его запретили детям показывать... да весь же мир об этом писал!
Я только кивал. Бронко натянул пиджак, не выпуская трубки, прижатой к уху.
- Организуй машину с радиосвязью! - громко крикнул он мне. - Выезжаем!
Я вышел. Комнатенка фотографов была по дороге, та, где у меня ячейка. Янне смотрел автогонки по каналу "Screen Sport".
- Мы в кинотеатр "Look", - сообщил я. - Приказ самого шефа. Бронко едет с нами. Контролеры бастуют. Не желают задерживать малышей, которые хотят смотреть "ИП".
Янне уставился на меня:
- Что?..
- То, что говорю. Срочный выезд. Собираемся занять главное место в новостях. Приказ шефа.
Янне придержал передо мной дверь, когда я выходил, нагрузившись сумкой с аппаратами. Бронко уже бежал по коридору.
- А эти контролеры, - сказал Янне, - ты уверен, что это не финские актеры-любители?
Теперь дождь лил как из ведра.
Бронко Билл пересекал Дроттнинггатан. Он был уже на середине улицы, прежде чем я успел открыть дверцу машины. Полы его модной белой куртки развевались на ветру, как обыкновенная простыня. Когда он влетел в кинотеатр, я еще ковылял далеко позади, таща тяжелую сумку с аппаратами.
В полутемном фойе находилось всего с полдюжины людей. И все же их присутствие очень ощущалось под темными сводами - так густо от них пахло сыростью и сумерками. Грубо намазанная кассирша с платиновыми волосами маячила за стеклом кассы, как дорогая золотая рыбка в аквариуме. Бронко Билла нигде не было видно.
- Простите, - я просунул нос к кассирше. - Мы из "Утренней газеты", слышали, что контролеры бастуют... они что, ушли домой?
- Бастуют? - Она тряхнула головой. - А что, они когда-нибудь работали? Ваш коллега прошел в комнату персонала.
Направление она показала подбородком, не прекращая считать деньги. Спотыкаясь, я спустился по нескольким коротким пролетам лестницы и оказался в длинном коридоре, где одна из дверей была приоткрыта. Бронко Билл стоял, держа репортерский блокнот наготове. Он брал интервью у контролера в украшенной золотыми галунами униформе.
- Привет, - сказал я. - Бастуешь?
Парень стоял, прислонившись к притолоке и держа в руке сигарету. Он был толстоват в талии, свежевыбрит, так что щеки отсвечивали, и тщательно причесан. Волосы были седые у висков, но на лице - ни одной морщинки. Оно блестело так же, как локти его формы.
- Да, - сказал он. - Эскильссон был тут после полудня и сказал, что нам надо что-нибудь сделать...
Бронко Билл помахал блокнотом:
- Нам повезло. Этот Георг - председатель отделения профсоюза.
- А Эскильссон, - поинтересовался я, - тоже работает в союзе?
Георг снисходительно махнул обтянутой рукавом униформы рукой.
- Нет, Эскильссон - наш директор по рекламе.
- В Кинокомпании?
- Точно, в Кинокомпании.
Он кивнул, улыбаясь. Об Эскильссоне мне-то уж следовало знать, раз я работал в "Утренней газете".
Я опустил камеру и прикусил губу. Бронко Билл старался вовсю, интервьюируя Георга. Язык у того все более развязывался. Ну конечно же, жалко ребятишек, которым еще нет одиннадцати. Ведь их пришлось фактически выставлять на улицу. Нет, как раз сейчас их тут не так много... наверное, из-за дождя...
Я поднялся в фойе и огляделся. Там было только шестеро мальчиков примерно указанного возраста. Я спросил двух самых маленьких - сколько им лет.
- Sorry, - сказал младший. - Нам по одиннадцати... Может быть, хочешь взглянуть на наши документы?
Бронко Билл появился в сопровождении Георга. Руководитель забастовки выглядел несколько смущенным.
- Билл, - сказал я, - мне надо поговорить с тобой.
Он вышел за мной на улицу, заметно нервничая.
- В чем дело? В чем дело?
Я остановился и спрятал "лейку", которую держал в руке.
- Не работа это, а дерьмо.
- Какого черта! Работа как работа, ясное дело. Контролер - профсоюзный председатель, и он готов сниматься - ну, как он не пускает ребят.
- Поехали домой, - сказал я.
Бронко Билл подошел ко мне вплотную. Янне подъехал и остановился как раз за нами.
- Что с тобой такое, а?
- Тут ничего для газеты нет. Просто неуклюжая попытка сделать рекламу, а наш главный сглупил и попался на удочку. Я еду домой. Хочешь остаться? Есть у тебя деньги на такси?
Теперь он так разозлился, что схватил меня за руку.
- Ах ты, сволочь! Много о себе понимаешь! Слышал, что ты плохо с другими сотрудниками уживаешься, но срывать задание?.. Придется мне об этой истории поговорить с шефом.
- Отпусти руку, - сказал я.
- А то что? - Он дергал меня за рукав.
- А то так тебе врежу, что навек запомнишь.
Он смотрел на меня секунды две. Потом оттолкнул меня и полез в машину. Я обошел ее и уселся рядом с Янне.
Тот улыбнулся:
- Ну, что я говорил! Театр финских любителей!
В тот вечер, совсем уже поздно, у меня был еще один выезд - автоцистерна перевернулась у Руслагстулль.
Мне удалось поговорить с Юлле, только когда был готов третий выпуск, а сам он закончил свой обычный долгий телефонный разговор.
Я стоял перед ним, держа в руке компьютерную дискету, а он разглядывал меня, будто впервые увидел.
- Тебе лучше быть поосторожнее, - сказал он. - Не лезть уж так на рожон.
- Это ты про Бронко Билла Свенссона?
Юлле кивнул.
- Да этого гада вообще нельзя подпускать к журналистике, - сказал я.
Юлле внимательно посмотрел на меня еще раз. Потом вдруг улыбнулся и кивнул. Я помахал дискетой.
- Говорят, ты в этом разбираешься, - сказал я. - Мне эту штуку прислала та девица, что звонила прошлой ночью.
Юлле взял дискету. Внимательно прочел записочку. Потом вставил дискету в компьютер и нажал на несколько клавишей.
- Тут ничего не получится, - сказал он. - Другой формат. Но я узнаю, что там записано. Можно взять домой?
- Ясное дело. Я завтра поздно приду, но Беата знает, где меня найти. Кстати, а та не звонила?
Юлле улыбнулся и замотал головой:
- Ни одного чокнутого этой ночью не было. Иди домой и поспи.
Я повернулся и пошел за своей сумкой.
То был совсем обычный рабочий день в "Утренней газете". Только одно было необычно. Я получил красное письмо от женщины, которую даже не знал.
И еще кое-чего я не знал - того, что этот рабочий день станет одним из самых трагических в моей жизни.
Четверг
Того, кто служит за барыш
И только деньги ценит,
В опасности не сохранишь,
И он в беде изменит.
Но шут твой - преданный простак,
Тебя он не оставит.
Лукавый попадет впросак,
Но глупый не слукавит.
У. Шекспир. "Король Лир".
3
Телефон звонил долго и пронзительно.
Я беспомощно падал сквозь головокружительный туман - это был сон. И снова звонки. Рваные фанфарные звуки, сообщавшие о чем-то важном и неотложном.
- Да-да.
Я пошарил на полу и нашел часы, но телефон куда-то запропастился. Двадцать минут первого, поспал я порядочно. Телефон зазвонил снова, где-то подо мной. Я спустил ноги с постели и наконец его обнаружил.
- С вами разговаривает автовопросник. Какого черта вы смеете меня будить, да и кто вы?
- Ты знаешь человека по имени Юлиус Боммер?
Тот самый молодой, ясный, энергичный голос. Похоже, она была разозлена.
- Ах, это ты, дружочек, - сказал я. - Ты еще с собой не покончила?
- Идиот ты паршивый, - выплевывала она слова. - Припутал какого-то Юлиуса Боммера. Его жизнь в опасности. Свяжись с ним. Немедленно.
В ухе щелкнуло. Положила трубку.