Спорить с Майонезом осмеливались только горячо ненавидящие себя мазохисты. Александр Иванович был человеком простым и грубым, но не этим он был страшен. Всеобщий дискомфорт достигался тем, что он активно, не страшась преград, внедрял в жизнь собственную философию, которую сам же и придумал. Майонез на полном серьезе полагал, что редакция газеты - это воспитательное учреждение, а на нем - Александре Ивановиче, как руководителе одного из подразделений редакции, - лежит святая обязанность делать из сырого материала (стажеров, корреспондентов и просто авторов) людей. Никому не было известно, что именно он подразумевал под "людьми" и какой продукт должен был получиться на выходе после майонезовской обработки, зато методы превращения в людей были известны всем. Мой шеф считал, что, если человека, то есть не человека еще, а молодого корреспондента, не возить с подкупающей регулярностью "мордой об стол", не объяснять ему, что он полная бездарность, дурак и невежда, из него никогда ничего не получится. Вот именно так: никогда и ничего.
Трудностей Майонез не боялся и с готовностью брался за любые, даже самые бесперспективные с воспитательной точки зрения варианты. Чем хуже, тем лучше. Что выдавало в нем истинного художника и профессионала.
У меня был приятель Саша Катамахин, который промышлял тем, что исправлял девушкам фигуры путем зверских физических упражнений. Так вот, если к нему приходила в целом нормальная девушка, недостатки фигуры которой никак нельзя было назвать дефектами, он за нее не брался. "Что с тобой делать-то, вяло говорил он, - сама все можешь исправить, побегай месячишко вокруг дома, ешь поменьше плюшек, все само собой наладится". Зато стокилограммовые девчонки с кривыми ногами и, желательно, горбом вызывали у Саши'прилив творческих сил. "Вот это - интересный экземпляр, - Катамахин потирал руки и облизывался, приступим немедленно".
Так и Майонез - его мало интересовали взрослые мужчины родом из Свердловска или Тюмени (я уже не говорю про Хабаровск), которых "жизнь уже, слава богу, воспитала", зато "слабоумные московские девочки" подлежали длительной термической обработке. Я, разумеется, была из таких. И Майонез ежедневно зубилом и кувалдой вырубал из этой глыбы "дури и амбиций" настоящего журналиста, то есть, как я это понимала, забитого покорного типа, неуверенного в себе, сильно пьющего и с плохим цветом лица. При этом допускались, то есть не отрицались начисто, творческие способности.
А уж если воспитуемый умел найти "неожиданный ракурс" и набрать пару килограмм "штрихов к портрету", он мог не бояться выволочек и справедливых высказываний в свой адрес в течение целого дня.
Источник недостающих "штрихов к портрету" убийцы мне подсказал еще в ВИНТе Алексей Сунцов, директор по маркетингу. По его словам, исчерпывающей информацией о Кусяшкине владела его бывшая жена Ирина, которую на фирме знали хорошо и, как мне показалось, не любили. Хотя среди женского персонала у нее было полно приятельниц, с которыми она регулярно созванивалась и встречалась.
- Шпионит, - заверил меня Алексей Сунцов. - Ей нужна свежая информация об Иване.
- Информация какого плана?
- Прежде всего денежного, ну и амурные дела, конечно. Но тут у нее вечный облом. Иван принципиально на работе - ни-ни.
- А после работы? Сергей развел руками:
- Это его личное дело. Но Ирка даже нанимала частного детектива, чтоб следил за Иваном и ей докладывал. Но момент неудачный выбрала - конец года, финансовые отчеты. Короче, он здесь днями и ночами торчал, а через неделю засек этого детектива у себя в подъезде и с лестницы спустил. А потом перевербовал.
- Как?
- Так. Доплатил ему немного и послал следить за женой. И, представьте, удачно. Нет, это слово не подходит. Результативно, вот! С помощью детектива он ее застукал с любовником.
- Ужас какой!
- Не думаю. У меня есть основания полагать, что Ивану это пришлось как нельзя более кстати. У него в тот период, тоже завелась подружка, и все было очень серьезно. Так что с Ириной он развелся с видимым удовольствием.
- А она? Она-то как?
- Она - без удовольствия.
- Почему? Если у нее есть любовник, то логично предположить, что и она не очень дорожила этим браком.
- Я вас умоляю! Любовник - любовником, а богатый муж - богатым мужем. К тому же, как у нас говорят, ее любовник - это на гормональном фоне. В тридцать три года женщинам позарез нужно мужское внимание, а Иван ее… ну, как сказать?..
- Ну, скажите как-нибудь.
- Уставал он сильно на работе.
- До такой степени, что…
- Плюс романчик на стороне. Только вам это все ни к чему. Несчастный случай произошел с Романом, так что запутанные семейные дела Ивана вам вряд ли помогут.
- Не скажите. - Я понимала, что мой, нездоровый интерес к частной жизни известных бизнесменов следует хорошо обосновать. - Когда у органов внутренних дел есть основания подозревать убийство, интересно все, просто все.
- Да? Ну, пожалуйста. Хотя наши девушки вам наверняка лучше и подробнее расскажут про Ивана и его семью. У нас в ВИНТе семейная жизнь начальника уже третий год лидирует в списке душещипательных хитов.
- Девушки - само собой. Но и вы расскажите.
- Рассказываю. Но со слов тех же девушек. С Иваном, как вы понимаете, мы этого не обсуждали. Значит, он развелся с женой из-за большой любви.
- Вы же говорили, что из-за ее неверности.
- Это был повод. А так - Иван на старости дет влюбился, намерения имел серьезные, а жена ему чрезвычайно помогла своим… своим… как сказать?.. недостойным поведением.
- И что сейчас?
- Сейчас его девушка выходит замуж за Романа. А жена Ирина вскоре после развода родила третьего ребенка.
- Ух ты! Прямо мексиканский сериал.
- Круче.
- То есть он опять живет с женой?
- Отнюдь. С женой все порвато, хотя она надежды не теряет. Согласитесь, маленький ребенок - это серьезный аргумент для воссоединения семьи.
- А почему девушка-то выходит замуж за другого?
- Понятия не имею. Что-то не сложилось у них. Наши говорят, как раз Ирина постаралась. Поссорила их все ж таки. Не хочет Ивана никому отдавать и не отдает.
- Такая любовь немыслимая?
- К сытой жизни. Богатый муж, занятой, дома его не бывает - чем плохо? А может, и любовь, кто их разберет.
Ирине Кусяшкиной я позвонила скорее для очистки совести, мне как-то не верилось, что она будет со мной откровенничать. Начало разговора было именно таким, как я и предполагала. В нежном, почти детском голосе немедленно зазвенели металлические нотки:
- Милиция? Гарцев? А при чем тут Иван?
- Ни при чем.
- А я тут при чем?
- Мы предполагаем, что вы можете многое о нем рассказать, потому что он много лет был близким другом вашего мужа…
- Бывшего мужа.
- Ну да.
- Так у него самого и спросите.
- И у него спросим, одно другого не исключает. Ваша оценка может быть точнее.
- Почему это?
- Во-первых, вы женщина; во-вторых, немножко со стороны.
Она почему-то засмеялась:
- Ладно, приезжайте. Поговорим.
- Сейчас?
- Сейчас.
- Куда?
- Домой ко мне, конечно. Или вы хотите, чтобы я о Романе у вас в милиции рассказывала?
Мы этого не хотели. И я поехала.
Ирину, кажется, как ни кощунственно это прозвучит, гибель Гарцева очень развлекла и даже отчасти порадовала.
- Допрыгался! - констатировала она, встречая меня в прихожей. - Ну, рассказывайте.
"Шпионит", - вспомнила я Сунцова.
- Я думала, это вы мне что-нибудь расскажете.
- Я - потом. Так что случилось?
- Падение с девятого этажа - вот и все, собственно. То ли самоубийство, то ли несчастный случай, - я нещадно эксплуатировала версии сотрудников ВИНТа.
- Самоубийство?! - Ирина расхохоталась. - Да Рома так себя обожал, что дальше некуда. Не смешите меня.
Во время разговора с Ириной я не могла отделаться от странного чувства, что у меня не одна собеседница, а по крайней мере две, и очень разных. Шизофреническое раздвоение личности? Нет, это когда сам раздваиваешься. А когда раздваиваются окружающие - что это? Но Ирина определенно существовала в двух ипостасях: одна - злорадная стерва, испытывающая острую нехватку жутких сплетен о знакомых и готовая поглощать оставшийся от этих сплетен сухой остаток большой ложкой, и другая - очень домашняя женщина, с тихим голосом и хорошо развитым материнским инстинктом.
- Пашенька, солнышко, - кудахтала она над полуторагодовалым сыном, смотри, какая тетя У нас в гостях. Тетя Саша, скажи, Са-ша.
Пашенька, держа наперевес пластмассовую лопату, смотрел на меня злобно и браться за заучивание моего имени не хотел ни в какую. Я твердо знаю, что с чужими детьми, если ты оказываешься на территории их родителей, надо активно общаться, заигрывать и сюсюкать, причем делать это так, чтобы родителям казалось, что большей радости для тебя не существует. И я попыталась.
- А что же ты здесь копаешь? - спросила я, стараясь, чтобы в моем голосе было побольше сладости. - Покажи тете, как ты с лопаткой играешь.
Не показал. А я настаивать не стала.
- Что ты хочешь, солнышко? - продолжала между тем Ирина. - Что? Скажи маме.
Солнышко, видимо, хотело, чтобы тетя Саша побыстрее очистила помещение, однако выставить меня отсюда Пашеньке мешал сравнительно скромный словарный запас, состоящий из четырех слов.
- Представляете, - умирая от гордости, говорила Ирина, он уже умеет говорить "дай, мама", "баба" и "изя". "Изей" оказался не дядюшка из Витебска, что напрашивалось, а старшая дочка Кусяшкиных шестнадцатилетняя Лиза. Еще в четырехкомнатной квартире проживали средний их сын Алексей одиннадцати лет и мать Ирины Неля Павловна, которая "баба". Почему в лексиконе Павлика не был зафиксирован брат Алеша, оставалось только гадать.
Дети младшего дошкольного возраста вызывают у меня сложные чувства. Приличествующее их появлению умиление неизменно соседствует с желанием никогда больше этого умиления не испытывать, а жить себе спокойно в окружении грубых и испорченных взрослых. Что касается Паши, то его легко можно было бы использовать в качестве профилактического средства для молодых особ, подумывающих, а не обзавестись ли им здоровым потомством. Закралось подобное сомнение - покажите им солнечного Пашу, и все как рукой снимет. За те полчаса, которые Паша провел с нами (далее был отправлен спать, ибо режим, слава богу, превыше всего), он дважды описался, трижды плюнул на стол, опрокинул сахарницу, посетил санузел и обмотался туалетной бумагой, а также продемонстрировал, наконец, зачем ему лопата, использовав ее для избиения кота Барсика, которого, после окончательной расправы, видимо, планировал закопать здесь же, в углу кухни.
После отхода Павлика ко сну я испытала чувство, близкое к блаженству. Правда, вместе с Пашей был утрачен сладкий образ заботливой мамы Иры, и осталась одна обиженная на жизнь стерва. В процессе возни с сыном Ирина хорошела; переключаясь на меня, определенно дурнела. То есть лицо ее оставалось таким же красивым и холеным, но злоба придавала ему какое-то крысиное выражение.
- Роман ну о-о-чень себя любил. Посмотрите, он ведь ни разу женат не был, и все потому, что боялся лишних напрягов и того, что кто-то будет хозяйничать на его территории. Ведь он даже баб водил к Ивану, а то, не дай бог, кто-нибудь какую-нибудь тряпочку, которой Ромочка со стола вытирает, не на место положит! Он этого не выносил. Все себе, все для себя. Я ему говорила: ты для кого деньги гребешь, для кого квартиры покупаешь и дачи? А он: "Для Ромочки". Взрослый мужик так не должен рассуждать.
- Мне сказали, он собрался жениться, - напомнила я.
- Заставили. - Ирина криво ухмыльнулась. - Люська заставила. Она кого хочешь в бараний рог согнет. И то, мне кажется, он в последний момент сбежал бы. Да что там кажется - я уверена.
- Не хотел жениться?
- Не хотел. Но они так на него навалились, одна с соплями, другая с моралями.
- Одна - это Марина? - уточнила я.
- А другая - Люся. Вы про пионерский штаб слышали?
- Пионерский? - я удивилась. - Так сейчас же пионеров уже нет.
- Зато раньше были. Не слышали? Раньше были такие продвинутые активные пионеры, сборы и слеты проводили, в походы ходили, и так до старости. Их настолько сплотила пионерская юность, что расстаться они уже не могли. Иван, например, в этот штаб не попал в силу своей общественной пассивности, а Рома попал. Поэтому такой урод и получился. Они все там уроды. Ну, нормально, скажите, когда тридцатипятилетние тетки и дядьки прутся в поход на сто первый километр, жгут костер, поют песни, ведут бредовые разговоры о том, что есть и9тина, а потом трахаются друг с другом, не очень вдаваясь, кто с кем.
- Ну уж…
- Да-а, правда. То есть там у них случались и серьезные романы, но, во-первых, это им не мешало уделять внимание другим членам штаба, а во-вторых, они все время менялись возлюбленными.
Спасибо, Ира. Я подумала, что если все это правда, пусть даже несколько преувеличенная, то как тема для статьи вполне годится. Пикантный рассказ о том, как калечит судьбы заидеологизи-рованное прошлое бывших пионерских активистов. Какой журналист от этого откажется?
Я достала блокнот:
- Так у них там настоящее членство?
- Формально - нет, а по сути - да. Жесткая иерархия, общественное выше личного, мероприятия… - Ирина перечисляла внешние признаки пионерского штаба с выраженным отвращением.
- Сейчас-то какие мероприятия?
- Походы, я ж говорю. Да любая их встреча - это мероприятие. Они готовятся, распределяют обязанности, ставят пьески, учат роли. На дни рождения, допустим, они пишут дефективные стихотворения и читают их на десять голосов.
- А - зачем?
- Для приятности. Им это нравится. Покажи их нормальным людям засмеют. А друг для друга - все нормально. Они как бы любят друг друга, так что им не приходится бороться за любовь и уважение вне их круга. Все чувства для внутреннего штабного потребления.
- А кто это - Люся?
- Люся - это их куратор со стороны комсомольского штаба. Поэтому она у них начальница. Она благословляет их браки, если это вдруг случается, она руководит процессом. Рома, кстати, был довольно долго ее мальчиком, а потом она приняла волевое решение отпустить его, подобрала ему какую-то там другую девочку и начала приучать к ней.
- Приучать?
- Да, путем групповушки. На троих - Люся, рома и эта девочка.
Мне становилось все интереснее и интереснее.
- Зачем?
- У них все в обратном порядке - сначала решают, что ТАК ЛУЧШЕ, а потом начинают под это жизнь подгонять. Люся однажды решила, что нельзя Рому на себе зацикливать, она его на пять лет старше, он привыкнет, и потом его опасно будет на волю отпускать, погибнет вне зоопарка.
- А оставить себе навсегда нельзя?
- Значит, нельзя, раз она так решила.
- А почему сразу не отдать той, другой?
- Наверное, чтоб внешняя разница претенденток и, возможно, другая техника секса не испугали бедного мальчика. Постепенное привыкание лучше. Это она так говорила. Вот вам в одной койке новая девочка, и тут же под рукой привычная Люся: нога, рука, грудь.
- А Рома слушался?
- Выходит, слушался, он же в этом участвовал. Потом девочка надежд не оправдала, чем-то Люсю прогневила, и она нашла ему Марину.
- Тоже на троих?
- Нет. По-моему, нет. Во всяком случае, я об этом ничего не знаю. Было видно, что Ирине хочется сказать гадость, но не хочется грешить против истины.
- И Рома безропотно согласился на Марину.
- Нет, он сопротивлялся. У него как раз начинался романчик с Олей, а Марина ему не нравилась. Но Люся настояла.
- Детский сад какой-то.
- Детским садом это было двадцать лет назад, а сейчас - вполне взрослый дурдом. Потом… Люсе возражать небезопасно. Она никому не позволит расшатывать устои и подавать пример непослушания.
- Смешно как-то. Что значит "не позволит"? И что значит "опасно"? Какую опасность может представлять для взрослого богатого мужика сорокалетняя тетка? - Я недоумевала вполне искренно.
Ирина пожала плечами:
- Этого я не знаю. Но когда Иван еще жил с нами и когда Рома регулярно у нас бывал, к Люсе они относились как к источнику повышенной опасности. И не только они. Мы пару раз со "штабными" в походы ходили, дни рождения там отмечали, и вот что я заметила: Люсю побаиваются все. Вы можете мне не верить, но она из тех, кто пойдет на крайние меры, только бы сохранить свой штаб в прежнем виде и не выпустить никого на волю. Понимаете, у нее ничего другого в жизни нет. Если развалится штаб, она останется ни с чем. Ни один нормальный человек не будет принимать ее всерьез, не будет, тем более, ее слушаться. А в штабе она - и царь, и Бог, и властитель дум. Такой надутый вампир. Ей все время нужны новые жертвы, то есть приток свежих сил. Я думаю, что штабисты за годы совместного сосуществования друг другу до смерти надоели, а новый человек, влившийся в их ряды и усвоивший их правила, - это ж бальзам на их израненное самолюбие.
- А ваш муж, он имел к ним отношение?
- Бывший муж. Он имел отношение к Роме, а значит, иногда, и к ним. Он был с ними знаком. Но они его не любили, потому что он над ними смеялся. Люсю дразнил, а этого они не прощают. Он же циник, не соображает, что и где можно говорить. Не нравится тебе пионерский штаб, ну не ходи туда. А эти его смешочки только всех заводили. Они считали, что Рому испортил именно он.
- Вы его предупреждали, что не стоит лезть на рожон?
- Ему ничего нельзя говорить, будет только хуже. Он и так все знает, и про всех. А вы что, его подозреваете в том, что он Рому с балкона выкинул? безо всякой связи с предыдущим разговором спросила Ирина. - Он же хилый, они с Ромой в одной весовой категории, оба - невысокие, оба - тощие. Если я правильно понимаю, чтобы человека вытолкнуть с балкона, надо быть сильнее.
Дома я оказалась уже около часу ночи. Штрихи, добытые у Ирины, были достаточно яркими, но использовать их в написании портрета мне почему-то совсем не хотелось. Кусяшкин, конечно, убийца, это понятно, но жалеть и выставлять страдалицей его жену как-то не хотелось. Да, совсем забыла, бывшую.