20
Школьное здание, уставшее от дневной шумихи, к вечеру вроде бы само удивлялось гулкости и тишине своих коридоров.
Они миновали множество классных дверей, пока не уперлись в большую, массивную. Спортивный зал тоже был пуст и, как все огромные сооружения, рассчитанные на людские массы, казался заброшенным и печальным. Но свет горел, а в далеком углу возились. Они подошли.
Два парня, упершись друг в друга лбами, демонстрировали непонятную борьбу - что-то среднее между вольной и самбо. Куртки трещали, жидкий мат ходил под ногами ходуном, лица краснели азартом…
- Роман! - окликнул Леденцов.
- Это из милиции, - буркнул Тюпин напарнику, нехотя расцепляясь.
Петельников узнал его: длинный костистый драчун, которого он в профилактических целях вздымал за шиворот. Внук Ром-бабы тоже оглядел капитана настороженно.
- Все учишься драться? - спросил капитан.
- Давно научился.
- Зачем?
- Чтобы уважали.
- За кулаки?
- За силу.
- А за ум?
Распаленный Тюпин сбился со своего брехучего настроя и, как показалось оперативникам, философски подвигал ушами.
- Наш лозунг какой? - нашелся он. - Пусть победит сильнейший!
- А если так: "Пусть победит умнейший!"
- Умнейший никогда не победит.
- Это почему же?
- Хиляк.
Оперативники переглянулись. Сколько они повидали секций, кортов, рингов и бассейнов; сколько они видели тугомышечных бойцов и борцов с лицами, которые хоть сейчас отливай в бронзу? Много крепких лиц и людей с бесстрашными взглядами… Но в каждом уголовном деле им попадались один-два-три человека, бежавших от преступника, бросивших потерпевшего или утаивших правду. Поэтому оперативники не верили этим рингам и спортивным площадкам, где проверялись мускулы, а не души. Шестнадцатилетний балбес убежден в слабости разума…
- А мы сейчас проверим, кто побеждает: глупейший или умнейший, - мрачно решил Петельников. - Леденцов, проведи-ка схватку.
- Товарищ капитан, я в чинах, старше его…
- Бьют не по годам, а по ребрам, - усмехнулся Тюпин.
У Петельникова были нелюбимые пословицы. Эту, про ребра, за ее жестокость он ненавидел сильно.
- Зато он тяжелее тебя килограммов на десять.
Они сошлись. Тюпин, нахрапистый, костисто-угловатый, будто свинченный из рычажков и рычагов, в самбистской куртке, на полголовы выше своего противника. Леденцов, веселый, щуплый, рыжий, в желтых ботинках, в красном галстуке. И Петельников пожалел, что придумал это легкомысленное зрелище, в общем-то несправедливое для подростка. Но когда учить, как не в шестнадцать? А почему шестнадцать? Сидел три года в. одном классе?
Тюпин схватил противника за руку и попробовал бросить через бедро, но лейтенант увернулся легко, как упорхнул. И подросток сделал ту паузу, которую допускают все борцы, готовя новый прием. Леденцов к этим паузам не привык: не было их в схватках на улицах, во дворах и чердаках, - поэтому он на секунду прыгнул к подростку и вроде бы сплясал рядом с его ногами. От неожиданной подсечки Тюпин полетел на край мата, но лейтенант диким прыжком - кенгуриным - настиг его и подхватил, не дав припечататься к мату.
Тюпин выпрямился, скорбно сопя и разглядывая шведскую стенку. Его бывший напарник, видя такой поворот, вроде бы заинтересовался брусьями, потом "конем", а там и дверь оказалась рядом.
- Понял? - нравоучительно сказал Петельников. - Всегда побеждает умнейший!
- В конечном счете, - добавил Леденцов ради истины.
- Он больше меня тренировался…
- Он больше тебя читал, - изрек Петельников. - Ладно, теперь к делу.
Они сели на низкие скамейки - Тюпин меж оперативниками.
- Где Саша? - повел разговор капитан.
- Не знаю.
- Знаешь, он твой друг.
- Знаю, но не скажу.
- Почему?
- Потому что он мой друг.
- Закон обязывает говорить правду.
- Какой закон?
- Уголовный, который вы изучаете на правоведении.
- А закон дружбы? Сам погибай, а товарища выручай!
Петельников замолчал. Тюпин прав: здесь юридические нормы не очень-то стыковались с моралью. Выходило, что работники милиции требовали предать друга. В оперативной практике эта психологическая трудность преодолевалась, поскольку человек, о котором надлежало сказать правду - друг, приятель, родственник, супруг, - совершил преступление. И не было такой морали, которая побуждала скрывать истину. Но Вязьметинов не был преступником. И Петельников решил, что это обстоятельство убедит подростка скорее.
- Роман, твой друг не преступник.
- Почему же вы его ловите?
- Мы его не ловим, а ищем.
- Зачем?
- Сказать, что он не преступник.
- А сам этого Сашка не знает?
- Он убежден, что его все еще подозревают.
Тюпин задумался, поочередно косясь на оперативников. Серьезный тон капитана убеждал какой-то особой чистой нотой. И они уже ждали признательных слов, но парень вздохнул:
- Я обещал не выдавать.
- А он просил?
- Само собой. Велел на все вопросы отвечать "нет" и "не знаю". По-вашему, слово нарушить?
- Слово нарушать нельзя, - согласился капитан.
Молчавший Леденцов ожил бурно - хлопнул подростка по спине и наподдал плечом так, что толчок передался Петельникову. Тюпин повернулся к лейтенанту с радостной готовностью: видимо, ловкая подсечка уважения добавила.
- Рома, не будь болтливым! Отвечай только одним словом "нет".
- Да? - заулыбался Рома.
- Конечно! А я обязуюсь так спрашивать, чтобы тебе "да" не говорить. Идет?
- Заметано! - согласился Тюпин на веселый эксперимент.
Леденцов жутко, как завзятый гипнотизер, уставился ему в глаза. Рома сжал губы и насупил брови с таким напряжением, что тихонько икнул.
- Вязьметинов на Марсе?
- Нет, - хохотнул подросток, теряя волевое лицо.
- У тебя?
- Нет.
- У приятеля?
- Нет.
- В школе?
- Нет.
- На вокзалах?
- Нет.
- Ходит по улицам?
- Нет.
- Но он в городе?
- Нет.
- В другом городе?
- Нет.
Леденцовские вопросы иссякли, поскольку он вроде бы все перебрал, включая Марс. Одного "нет" явно не хватало. Тюпин смотрел на лейтенанта без интереса, как на неудавшегося фокусника: он-то ждал чего-то блестящего, вроде виртуозной подсечки.
- В деревне? - спросил теперь капитан.
- Нет.
- Что ж он, в лесу сидит?
- Нет, - сиял Тюпин.
- Может быть, он в Париже? - предположил Леденцов.
- Нет.
- Не в лесу, - значит, в поле? - не отступался Петельников.
- Нет.
- Вокруг него ни деревца?
- Нет.
- Так, деревья есть, но не лес… А захоти Саша искупаться - ему надо ехать далеко?
- Нет.
- Ага, у него рядом река, море, озеро?
- Нет.
- Спасибо, Роман.
Оперативники встали.
- И все? - удивился Тюпин.
21
Бабье лето в середине октября?
Низкое солнце, чуть прикрытое закатной пеленой, ударило во все стекла. От этой ли смуглой пелены, от коричневых ли стволов редких сосен, но солнечный свет все удивительно изменил: руль, сиденья, обивка и любая кнопочка оказались сделанными из сосновой коры. Странная умиротворенность и теплота легли на все. И скрипичная музыка, звучащая в машине, извлекалась, видимо, из мягких коричневых струн. Петельников глянул в зеркало - там сидел бронзовый индеец. Даже темные волосы стали красными, как у Леденцова. Этот дивный цвет - расплав сосновой коры с золотом? - держался всю дорогу. Лишь у зеленой калитки он потускнел из-за близкого леса, заслонившего солнце.
Одетый по-дорожному в джинсы, кеды и линялую хлопчатобумажную рубашку, им самим стиранную и доведенную до линялости, Петельников ступил на твердую землю и вдохнул сосновую осень. Было тепло, как и в машине. Лишь приличия побудили его надеть кожаную куртку, тоже для дороги, жухлую.
Он открыл калитку и пошел к дому.
- Ку-ку, молодой человек!
Петельников осмотрелся, никого не видя. Лестница у яблони подсказала глянуть вверх: на сучьях сидел человек, добирая неопавшую антоновку.
- Ку-ку, Андрей Андреевич!
Воскресенский спустился.
- Вы, конечно, из милиции.
- Как догадались?
- Походите на того красноголового юношу.
- Андрей Андреевич, я симпатичнее.
- Не внешностью походите, а сутью.
- И в чем она? - заинтересовался Петельников.
- Вы непременно веселы, сильно любопытны и, по-моему, всегда хотите есть.
- Андрей Андреевич, а может, человек и должен быть весел, голоден и любопытен?
Воскресенский рукой указал путь. Они вошли в дом, в ту громадную комнату, знакомую капитану по леденцовскому описанию. Как только он сел в кресло у потухшего камина, подкатился столик с яблоками, сливами и крыжовником.
- Отведайте моих плодов.
Капитан отведал, поскольку был весел, голоден и любопытен. Яблоки полосатенькие, с привкусом ананаса и старого вина. Темно-фиолетовые сливы, от сока лопнувшие вдоль и походившие на громадных жуков, готовых расправить крылья и взлететь. Крыжовник трех сортов: зеленый, в прожилках; желтый, янтарный; и красноватый, как потухающие круглые угольки.
- Андрей Андреевич, я по делу…
- К вашим услугам.
- Загадаю вам загадку…
- Криминальную?
- Нет, педагогическую.
- Моя специальность. Но сперва возожжем огонь.
Он засуетился у камина. Припасенные березовые полешки легли скалистой пирамидкой. От подложенной бересты огонь занялся сразу. Но еще до тепла пахнуло дымком - деревянным, березовым, позабытым в городе. Петельников устроился поудобнее, разглядывая хозяина. Странный профессор: на даче всегда один, ходит в потрепанной одежонке, лазает по деревьям, калитки не запирает, документов не проверяет…
- Слушаю вас…
- Андрей Андреевич, ученик восьмого класса с подбором ключей проникает в чужие квартиры. Осматривает шкафы, столы, холодильники, кастрюли… но ничего не берет. Даже деньги. Зачем, спрашивается, ходит?
- Психическое состояние?
- Норма.
- Из какой семьи?
- Из вполне благополучной.
- А что в школе?
- Учится средне, без интереса, любит спорить с преподавателями.
- Маловато информации.
- Могу добавить мелочи. В одной квартире взял камешек, в другой съел полбанки варенья, а третью осматривать передумал…
Профессор пошевелил огонь, от которого уже шло благостное тепло, приправленное все тем же дымком. Ни съеденное варенье, ни камешек профессора не заинтересовали.
- Где не стал смотреть… Что за квартира?
- Ну, бедненькая, я бы даже сказал - какая-то убогая.
Воскресенский положил ногу на ногу, отчего капитан лучше разглядел его белесые брюки, бывшие когда-то модно полосатыми; заодно рассмотрел и рубашку, бывшую когда-то в клеточку; и куртку рассмотрел, уже неизвестно, какой бывшую когда-то… Петельников знавал садовода, который вечером надевал пиджак на чучело, а утром на себя.
- А хотите, я расскажу о семье этого подростка? - заговорил Воскресенский. - Отец - хороший работник, не пьет, может быть, даже и не курит, мастерит, имеет автомашину или садовый участок. Мать - рачительная хозяйка, аккуратистка, в доме чистота, обед всегда есть, белье всегда глажено… Днем они работают, в выходные мастерят и занимаются уборкой, а по вечерам смотрят телевизор. Угадал?
- На девяносто девять процентов, Андрей Андреевич.
- И эту семью вы зовете благополучной?
- Не пьют, работают…
- Благополучие семьи не в зарплате и в должностях, не в гарнитурах и личных автомашинах, не в престижной одежде… И даже не в труде. Благополучие семьи заключается в нравственном климате.
Петельников знал, что сложнее человека ничего во Вселенной нет - о каждой личности хоть тома пиши. И все-таки в любом была та сердцевинка, которая отодвигала все остальное, как менее существенное. Эту сердцевинку Петельников старался высмотреть и для себя обозначить, тогда человек открывался сутью. Ясные, молодые глаза… Открытый лоб, открытое лицо, открытый взгляд… Открытый человек. И наверняка сам стирает.
- Как вас звать? - спросил вдруг профессор.
- Оперуполномоченный.
- Ага, а по отчеству?
- Вадим Александрович.
- Хотите, дам отменную тему для диссертации, Вадим Александрович? "Мещанство как причина преступности". Или лучше так: "Бездуховность как причина преступности". Устраивает?
- Причина в одной лишь бездуховности?
- А разве мало? От бездуховности - скука, апатия, усыхание природного интереса ко всему на свете… Работают плохо - скучно. Семьи разваливаются - скучно. Пьют - скучно. Все от бездуховности, все!
Профессор вскочил и забегал по своей просторной комнате с такой силой, что огонь в камине заколебался. Капитан легко представил его на кафедре - машущего руками, громкого, рубящего воздух мыслями, как лозунгами. И у него непременно скособочен галстук, не застегнута пуговица или разные носки, потому что на даче привык он к необременительной одежде.
- Когда ребенку долбят, что еда у него есть, одежда есть, крыша над головой и телевизор есть и какого рожна еще надо, то к чему, по-вашему, склоняют подростка?
- А к чему, Андрей Андреевич?
- К животной жизни! К бездуховности! Мол, ешь, пей и будь доволен. Это молодого-то человека, который хочет мир перевернуть?
Воскресенский с таким махом бросил в огонь новые поленья, что обрадованные искры павлиньим хвостом брызнули на фрукты. Он взял щипцы, всамделишние каминные щипцы, и поправил головешки.
- И ваш школьник, Вадим Александрович, ходил по квартирам с единственной целью: узнать, интересно ли живут другие люди или так же нудно, как его родители… Слава богу, что избежал воровского искуса.
- Где-то он сейчас? - задумчиво спросил у огня Петельников и посмотрел в глаза профессора открыто, без своего гипнозного нажима, потому что лицо хозяина дачи тоже было открытым.
Воскресенский сел в свое кресло, разглядывая свежий огонь, плясавший на свежих поленьях.
- Я говорил вашему молодому коллеге про гнома…
- Говорили.
- Так этот гном поселился в моем сарайчике, в сене.
- И вы его видели?
- Нет.
- Тогда откуда знаете?
- Экспериментальным путем. Кладу булку с колбасой, ставлю кефир. И все съедается.
- Вас это… не страшит?
- Ничуть, он же бутылку возвращает.
Петельников встал. И хотя руки не озябли, он протянул их к огню, как это делали герои старинных романов. Тепло успокоило нервную суету ладоней.
- Андрей Андреевич, я взгляну на гнома?
- Пожалуйста. Между прочим, как вы относитесь к шашлыкам по-кавказски?
- Меня ли, веселого, любопытного и голодного, об этих шашлыках спрашивать…
- Тогда я зажарю. Сколько штук?
- Нас двое да гном.
22
Петельников шел садом, по рукотворной лесной тропинке, под яблонями, мимо бассейна с утками…
Человеку пристало быть веселым, голодным и любопытным. В этих, родившихся в разговоре с профессором и вроде бы шутливых, словах капитан увидел далекий смысл. Быть постоянно веселым, потому что жизнь единственна, неповторима и коротка; быть голодным, чтобы не обрасти жиром и никчемушным добром; быть любопытным, поэтому работать до устали, ибо любопытство проще всего удовлетворяется трудом. И Петельников подумал про свою работу… Его оперативные мытарства - кроме поисков и схваток за справедливость, кроме всего прочего - утоляют жажду любознательности, сокрытую в наших генах. Выходит, что хороший оперативник - это, прежде всего, любознательный человек? К тому ж веселый и голодный. И не беда ли таких подростков, как Вязьметинов, в том, что они не веселы, поскольку еще не чувствуют прелести жизни; не голодны, перекормленные родителями; и не любопытны от беструдной жизни? Впрочем, Саша пострадал из-за неутоленного интереса…
Петельников вошел в сарай. Запах трав, яблок и дров удивил неповторимым настоем. Корзины с антоновкой, верстак в стружках, березовая поленница, а верх завален сеголетним раздерганным сеном. Капитан опустился на березовую чурку.
- День пролежишь, два, три, а потом?
Сеновал не ответил. Петельников уставился в широкий ящик, деленный на крупные ячейки, в которых лежали отсортированные гвозди - от крохотных до нагелей. К гвоздям профессор относился нежней, чем к своей одежде.
- О родителях бы вспомнил…
Сено молчало. Антоновка, крупная, ровненькая и в полумраке матовая, казалась в плетеной корзине яйцами солидной птицы. Не сам ли профессор плетет эти круглые корзины, походившие на гнезда?
- Саша, мы установили: ты ничего не взял.
Сено зашуршало, как зашушукалось само с собой. В темноте серое лицо белело смутно и как бы неуверенно.
- Спускайся!
Вязьметинов сошел по приставной лесенке. Узкое лицо стало сереньким, видимо, от сенной трухи; синтетическая куртка, не снимаемая двое суток, как-то перекрутилась; спутанные волосы проросли травинками, и один загогулистый стебель торчал за шиворотом; в руке надкусанное яблоко…
- Значит, я не преступник?
- Ты не вор, но преступник.
- Что я такого сделал?
- Незаконно проникал в чужие жилища. Статья сто тридцать шесть УК РСФСР.
Подросток сел на вторую чурку. Нахлобученные на лоб волосы, налипшие травинки, согнутая спина и верно делали его похожим на гнома, присевшего отдохнуть на пенек.
- Что мне за это будет?
- Следствие решит. А пока тебе нужно вместе со мной пройтись по квартирам и перед всеми извиниться.
- И перед теткой, которая врала?
- И перед теткой.
Вязьметинов засопел. Всколыхнувшаяся обида не принимала справедливости этих слов: ведь Смагина обидела сердце, а капитан обращался к его голове. Петельников знал, что чувство задевается больнее, чем разум. Даже у взрослых.
- Смагина ошиблась. В конце концов, не она к тебе в квартиру залезла, а ты к ней.
Петельникову хотелось спросить: что же он высмотрел в этих квартирах, чему там научился, утолил ли свое любопытство и нашел ли ответы на мучительные подростковые вопросы? Но для такого разговора время еще не приспело.
Пестро-каряя бабочка, согревшись за день в теплом сарае и вроде бы заново начав учиться летать, села подростку на плечо. Он удивленно шевельнулся. Бабочка прямехонько перелетела на капитанскую руку. Манили теплые их тела?
- Саша, а ты знаешь, как зовется самая крупная бабочка?
- Махаон?
- Королева Александра, двадцать восемь сантиметров в размахе. А облака Венеры из чего состоят?
- Из углекислого газа?
- Нет, из паров серной кислоты. Представляешь, что за атмосферка?
Вязьметинов вцепился в свою березовую чурку и подволок ее к петельниковской, спугнув прикорнувшую бабочку.
- Саша, а какая, по-твоему, кровь у осьминога?
- Какая… обыкновенная.
- Голубая! В нашей крови железо, а у него медь. А вот скажи-ка мне: откуда в пустыне Гоби морские жемчужины взялись?
Подросток задумался, но по блеску глаз и напряженно-повеселевшему лицу капитана видел, что мысли его были не о жемчужинах пустыни Гоби.
- Вы кроссворды любите?
- С чего ты взял? Отнюдь.
- Интересные у вас факты.
- Это что… Сейчас я хочу экспериментально проверить теорию Руперта Шелдрейка.
- Какого Шелдрейка?
- Не знаешь его теории? - ужаснулся Петельников. - Руперт Шелдрейк доказывает, что поведение живых существ влияет друг на друга, хотя жить они могут в разных концах земного шара. К примеру, если в нашем городе научить собак мяукать, то в Париже уже все собаки будут готовы к мяуканью и научатся этому значительно быстрее, чем учились собаки в нашем городе. Каково, а?
- Это лженаучно!
- Вот и я сомневаюсь, надо бы проверить. Представляешь, человек замыслил преступление, а мы в уголовном розыске это засекли.
- В форме чего? Приборами?
- Да хоть чего! Хоть в форме икоты.
Вязьметинов молчал одурманенно - только глаза сияли под валиком слежавшихся волос.
Петельников понял, что они могут просидеть тут вечер, ночь и следующий день. И у них найдется о чем говорить, потому что все беседы живы не многознанием, а любопытством.
- Пойдем, - сказал капитан вставая.
- Куда?
- К профессору Воскресенскому есть мясо кхэ.
Его запах - мяса кхэ - уже полз по саду. Но Вязьметинова он не увлек.
- А вам помощники нужны?
- Очень.
- Возьмите меня с собой…
- Поедим мяса, заскочим к твоим родителям, а потом и мне поможешь.
- В настоящей работе?
- В настоящей, мужской работе.
- А что будем делать?
- Стирать белье.
- Как… стирать белье?
- Саша, это настоящая мужская работа…