Мозарин съездил домой, переоделся в штатский старенький костюм, а свой офицерский вместе с фуражкой и сапогами уложил в чемодан и отдал шоферу, который вынес его и поставил в кабину. Захватив обшарпанный фанерный чемоданчик со всякой всячиной, служившей для ухода за мотоциклом, и надев затасканную кепку, Мозарин вышел из комнаты и столкнулся в дверях с матерью.
- Милые мои! - воскликнула она, всплеснув руками. - Куда это ты так вырядился?
- Я, мама, еду по очень важному делу.
- Да разве по делам в такой рвани ездят! Тебя ни в одно учреждение не пустят.
- Я не в учреждение, а с визитом к одной гражданке.
- К женщине? Да в своем ли ты уме?! - решительно заявила мать и, втолкнув Михаила в комнату, закрыла за собой дверь. - Не пущу никуда и не проси лучше!
- Мама! Во-первых, меня машина ждет. Во-вторых, я еду по долгу службы. А в-третьих, ты забыла, что сейчас я работаю в Уголовном розыске.
- А что я говорила? Увидит тебя кто-нибудь на дворе - разговору после не оберешься.
Мозарин снял кепку, сунул ее в карман и, надев плащ, спрятал чемоданчик под полу.
- Ну, мама, так сойдет?
- Все же лучше! Да иди черным ходом, - сказала мать и, провожая сына, добавила: - А кепку лучше домой не привози, все равно выброшу…
В автомобиле Мозарин снял плащ, надел халат, взял кепку и, горестно вздохнув, нахлобучил ее на голову.
Машина спустилась к Красной площади и покатила мимо зубчатых кремлевских стен под бой часов Спасской башни. Лейтенант вспомнил, с каким замиранием сердца он и его товарищи слушали на фронте этот мелодичный звон, будящий мысли о родной Москве. Машина въехала на Москворецкий мост. И Мозарин увидел на чистом расплавленном серебре реки красную спортивную лодку. Легкая, словно рубиновая стрела, она летела вперед, и рулевая - тонкая девочка-подросток, похожая на темно-бронзовую статуэтку, - улыбалась гребцам, солнцу, простору. "Эх! - с завистью подумал молодой человек. - Давно пора тренироваться к сентябрьским мотогонкам. Запустил это дело, и все из-за проклятой синей "Победы". Но уж теперь, как ни хитри, загадочная женщина в белом платье, - от суда тебе не уйти!"
За квартал до нужного ему дома Мозарин велел шоферу остановиться в переулке и ждать. Через три минуты он поднялся на второй этаж и позвонил в квартиру номер пять.
- Кто там? - спросил за дверью слабый старушечий голос.
- Простите, здесь живет гражданка Карасева?
- Здесь. Только Анна Григорьевна сейчас на службе. - Дверь открылась, на пороге стояла старушка. - А вы кто будете?
- Я самый полезный человек на свете. Из мастерской химчистки. На углу, знаете?
- А-а!
- Так вот, - продолжал лейтенант, входя в переднюю, - гражданка Карасева приносила нам в чистку туфли. Кажется, она испачкала их синей краской.
- Ах, да, да! Белые лодочки! Ну и что же?
- У нас вообще-то обувь в чистку не принимают. А я из уважения к дамскому полу обещал гражданке зайти и почистить ее туфельки - так сказать, в индивидуальном порядке.
- Очень хорошо! Только вот где я их найду? - озабоченно сказала старушка, приглашая "химика" в комнату.
Лейтенант вынул из чемоданчика какие-то пузырьки, тюбики, тряпицы, щеточки. Исподтишка он с волнением следил за старушкой, шарившей в гардеробе. Правда, переодетый сержант Попов уже побывал на службе у Карасевой и сказал, что она очень похожа на ту женщину, которая выдала себя за Людмилу Иркутову. Однако, по версии Градова, туфли, если на них сохранились синие пятна, оставались отправной, важной уликой.
- Нет, нет и нет! - воскликнула старуха, хлопнув себя руками по бедрам. - И куда Анна Григорьевна их подевала? Разве поглядеть в прихожей? Там у нас шкафчик…
Она вышла из комнаты и спустя минуту вернулась и торжественно вручила офицеру "лодочки". Так и есть: на правой подошва и носок были покрыты густыми синими пятнами.
- Анна Григорьевна хотела сама почистить, да размазала, - пояснила старуха, - еще хуже стало.
Мозарин подошел к раскрытому окну, поднял туфли, разглядывая их на свет. Это был условный знак, и Градов, стоявший на противоположной стороне улицы, стал переходить мостовую.
"Да, попробуй, сведи это пятно! Получится дырка", - подумал лейтенант, а вслух сказал:
- Что ж, попытка не пытка, гражданочка!
Он расставил на подоконнике свои пузырьки с костяным маслом, керосином, резиновым клеем.
- Вот универсальное патентованное средство "Монополь", - объяснил он старушке, - последнее достижение науки и техники! Вы трете любое пятно бензином, скипидаром, нашатырем и получаете чистую дырку! Вы трете любое пятно мировым "Монополем" - и получаете чистую вещь, как с фабрики!
- А сколько вы берете за работу? - спросила обеспокоенная клиентка.
- Без запроса! Смотря по труду, времени и расходованию "Монополя". Попрошу включить электрическую плитку или зажечь газ. Надо, чтобы смесь "Монополь" закипела.
В прихожей задребезжал звонок. Старушка открыла дверь и впустила управляющего домом, понятых, Градова и двух оперативных работников. Майор объяснил женщине - домашней работнице Карасевой, кто он такой. Предложив ей отпереть все шкафы, ящики комода и чемоданы, он строго обратился к Мозарину:
- А вы что тут делаете? Кто вы такой?
- Я только зашел вывести пятна, - сказал лейтенант. - Вот бабушка может подтвердить.
- А это не вы на Тишинском рынке травите своим средством… как его? Вспомнил: "Монополь"! Не вы травите костюмы граждан?
- Ах ты, батюшки мои! - воскликнула старушка. - А я-то ему доверилась!
- Ваши документы?
Мозарин показал какое-то удостоверение и стал собирать в чемоданчик свое хозяйство. Побранив его за то, что он ходит по квартирам, майор разрешил ему уйти.
Оперативные работники тщательно пересмотрели вещи Карасевой, но ничего подозрительного не нашли.
Градов взял с собой только фотографическую карточку Карасевой, на которой она была снята в сером спортивном костюме, бриджах, сапожках, со стеком в руке. Кроме того, на столике он обнаружил телеграмму - ее принесли часа через два после того, как Анна Григорьевна ушла на работу. Текст телеграммы гласил:
"Готовим Руслана Людмилу репетиции августе взяли руководителем Иванову порядок кружке обеспечен ждем вашего возвращения
Семен Семенович".
Старушка заявила, что ее хозяйка занимается в кружках: драматическом и верховой езды. В свободное время (после ночного дежурства она двое суток отдыхает) уезжает на репетиции и спектакли или в Сокольники, в конно-спортивный кружок.
Мозарин быстро переоделся в кабине автомобиля в милицейскую форму и ждал майора в переулке. Все эти предосторожности были намечены заранее.
- Конечно, - говорил Градов, сев в машину, - Карасеву можно было бы просто задержать на службе: вызвать к управляющему, предъявить ордер, и все! Но у нее могут быть сообщники, которые еще на свободе. Кроме того, все говорит о том, что Карасева - профессиональная преступница и в критическую для нее минуту может выкинуть какой-нибудь фортель. Поэтому давайте подумаем, как захватить ее наверняка и без шума…
По вечерним улицам мчится машина "скорой помощи". Гудя сиреной, она мчится мимо красных светофоров. Орудовцы останавливают автомобили и автобусы, которые могут перерезать путь кремовой машине, и она беспрепятственно летит вперед…
Шофер останавливает машину возле ворот серого пятиэтажного дома. Мозарин в накрахмаленном халате, в белоснежной докторской шапочке, в больших темных очках сидит рядом с шофером и изредка оглядывается назад, на Корневу, отмечая про себя, что ей очень к лицу костюм медицинской сестры.
- Будьте осторожны, Надя, - говорит он. - Действуйте так, чтобы ни Карасева, ни кто другой ни в чем не сомневались.
- Не беспокойтесь, Михаил Дмитриевич. Справлюсь!
Придерживая рукой санитарную сумку, Корнева открывает дверцу и выходит на тротуар.
- Приготовить оружие! - приказывает лейтенант двум оперативным работникам - "санитарам".
Надя прошла мимо ворот, у которых стоял перед лотком продавец книг - высокий кудрявый парень в серой кепке, надвинутой на затылок. Ему было жарко, лицо лоснилось от пота, он облизывал сухие губы.
Корнева купила у него брошюрку и тихо спросила:
- Она здесь?
- Здесь, - ответил оперативный работник, получая с девушки деньги. - Второе окошко справа.
Взяв сдачу, Корнева поднялась по трем ступеням, отворила дверь и вошла в помещение аптеки. Она отыскала глазами Карасеву, по описанию Мозарина сразу узнав ее.
- Будьте добры, - сказала она, подойдя к окошку в стеклянной перегородке, - попросите на минутку Анну Григорьевну Карасеву.
- Это я…
- Вот славно! - вырвалось у Нади с такой неподдельной искренностью, что Карасева улыбнулась. - Я медсестра "скорой помощи". Только сейчас мы доставили с улицы Воровского пожилую женщину. Она садилась в троллейбус, он тронулся, она упала на ходу и сломала ногу и, вероятно, несколько позвонков. Ее фамилия… - Корнева достала из кармана халата записку и прочитала: - Пелагея Тихоновна Сухорукова.
- Моя домработница! - воскликнула Карасева.
- Она так и сказала. Видите ли, ей очень плохо. Возраст! Она все время требует вас. Хочет отдать какие-то ключи и телеграмму. Может быть, съездите? Тут как раз наша машина. Довезем!
- Я не могу без спроса отлучаться. Погодите минутку. Я отпрошусь.
Карасева получила разрешение, но все же решила проверить слова медсестры. Зайдя в кабинет уехавшего по делам управляющего, она плотно закрыла за собой дверь и позвонила домой.
Услыхав звонок, старая домработница поспешила к телефону, но ей преградили дорогу оперативные работники, дежурившие на квартире Карасевой. И второй звонок не достиг своей цели.
"Значит, Пелагеи нет дома!" - решила она, пожала плечами и вышла из кабинета.
В спешке она не обратила внимания на монтера, который, стоя на стремянке и мурлыча себе под нос песенку, возился у доски с электропробками. А монтер со своей высоты видел, как Карасева, взяв свой серый жакет, вышла с Корневой на улицу. Монтер взял какой-то инструмент, вошел в кабинет управляющего, соединился по телефону с Градовым и доложил, что задание выполнено благополучно. Майор приказал ему покинуть наблюдательный пост…
Корнева подошла с Карасевой к машине "скорой помощи" и попросила у доктора разрешения довезти женщину до клиники.
- Хорошо! - не оборачиваясь, буркнул Мозарин. - Халат!
Карасева сняла жакет, надела халат и села в кабину, на место для больных. Корнева передала Мозарину жакет Карасевой, влезла вслед за ней и села в углу в креслице медсестры таким образом, что загородила собой и лейтенанта и переднее стекло кабины, через которое можно видеть путь. Боковые стекла кабины "скорой помощи" были замазаны, как обычно, белой краской.
Гудя сиреной, машина помчалась.
18
Градов размеренными движениями набивал папиросы и укладывал их в коробку. Перечитав дело № 306, он теперь обдумывал план допроса Карасевой. Его смущало, что она не числилась ни под своей, ни под другой фамилией в картотеке профессиональных преступниц. Да, пожалуй, одна Карасева держит в руках "ключи" к раскрытию преступления на улице Горького. Но что стоит за этим уличным происшествием? Наезд на человека - цель преступников или случайность, спутавшая их планы?
В распахнутое окно влетела бабочка, покружилась по кабинету и села на высокую спинку дубового стула. Это была светло-коричневая крапивница с темными квадратиками и "глазками" на крылышках. Бабочка опускала и складывала крылья; потом затихла. Через минуту она вспорхнула, описала по комнате быстрый полукруг и забилась на оконном стекле. Градов подцепил листом бумаги крылатую гостью и выпустил на волю.
Майор позвонил. В кабинет в сопровождении милиционера вошла Карасева и еще с порога воскликнула:
- Это возмутительно! Тут что-то напутали!..
- Почему напутали? Вы Анна Григорьевна Карасева?
- Да!
- Родились в тысяча девятьсот пятнадцатом году, шестого апреля?
- Да, да, да! К чему эти вопросы? Мне сказали, что моя домашняя работница…
- Вот в этом пункте действительно напутали… - усмехнулся Градов. - Садитесь! У нас к вам очень несложное дело. Двадцать восьмого июля, ночью, вы неправильно перешли Преображенскую площадь и показали остановившему вас милиционеру чужой документ.
- Я что-то не помню такого случая! - заявила Карасева.
- А я вам напомню! - Градов нажал кнопку звонка и, когда вошел сержант Попов, спросил его: - Какой документ предъявила вам эта гражданка?
- Шоферские права Людмилы Павловны Иркутовой.
- Ах, да! - воскликнула Карасева. - Я так спешила в ту минуту, так волновалась…
- … что показали чужой документ, а потом скрылись?
- Честное слово, я перепутала документы!
- Каким образом оказались у вас шоферские права Людмилы Павловны Иркутовой?
- Я их нашла в тот вечер у ограды Сокольнического парка. Документ лежал возле урны…
Градов сделал знак Попову. Сержант открыл дверь и пригласил Людмилу войти.
- Гражданка Иркутова, - обратился к ней майор, - когда вы потеряли свои шоферские права?
- Я их никогда не теряла, - ответила девушка. - Они всегда лежали в ящичке шоферской кабины. После угона нашей машины я их получила в конверте из милиции.
- Стало быть, - сказал Градов Карасевой, - вы взяли права Иркутовой из ящичка, когда оставили автомобиль в сокольнической роще?
- Автомобиль? О чем это вы говорите?
Майор вынул из ящика стола белые туфли и поставил их перед Карасевой.
- Ваши? - видя, что она пожимает плечами, он добавил: - Эти туфли взяты на вашей квартире, их нам дала ваша домработница. Они лежали в шкафчике, в прихожей.
- Да… Это мои туфли. Только я что-то не понимаю. При чем они тут?
- Допрашиваю я, а не вы! Почему на них синие пятна?
- Стирала, пролила синьку. У меня свидетели есть.
- И у меня есть свидетель! - возразил Градов, передавая Карасевой отпечатанный на машинке текст химической экспертизы краски. - Туфли запачканы масляной краской "Берлинская лазурь".
- Экая чепуха! - произнесла Карасева, прочитав анализ. - Откуда у меня могла взяться такая краска? Гм… "Берлинская лазурь"!..
- Гражданка Иркутова! Объясните этой гражданке, откуда могла взяться "Берлинская лазурь".
- За день до того, как угнали нашу машину, я поставила возле сиденья шофера мой этюдник с красками, - ответила Людмила. - Вероятно, когда брала его оттуда, тюбик с "Берлинской лазурью" выпал. И тот, кто угнал машину, наступил на него, раздавал и измазал обувь.
Карасева вздрогнула, но тотчас же овладела собой и тихо проговорила:
- Вы меня совершенно сбили с толку…
Майор поблагодарил Людмилу, отпустил ее и снова обратился к Карасевой:
- Расскажите, как вы очутились на улице Горького в двадцать два ноль пять, как случилось, что наехали на женщину, а потом, когда милиционер преградил вам дорогу, сшибли и его и тут же скрылись?
- Ну уж это извините! Ни на кого я не наезжала.
- Запираться бессмысленно! - сказал Градов, вынимая из ящика своего стола папку. - Когда вы сшибли милиционера, он задел жезлом левый борт машины. На этом месте лак сильно поцарапан. Вы сбили милиционера. А если это так, стало быть, именно вы перед этим наехали на женщину.
- Нет, нет и нет!
- Результаты экспертизы - веская улика! Кроме того, вот акт о том, что женщина, на которую вы наехали, слишком поздно увидела, что ей грозит опасность, заметалась, споткнулась и упала. Вы были вынуждены на нее наехать.
- Да, но, если шофер, как вы выразились, "вынужден", разве он виноват? - проговорила Карасева.
- Это, конечно, смягчает его вину.
- А если к тому же был ливень и молния ослепила шофера?
- Это тоже в его пользу. - Градов в упор поглядел на преступницу. - Стало быть, сознаётесь, что наехали на женщину?
- Это произошло не по моей вине… - растерянно пробормотала Карасева.
- По вашей вине или нет - этого мы, к сожалению, не узнаем… Вчера пострадавшая женщина, так и не произнеся ни единого слова, умерла! - укоризненно произнес майор.
Градов заметил, что на губах Карасевой едва заметно мелькнула удовлетворенная улыбка. Он дописал протокол, прочитал вслух и протянул Карасевой. Она старательно вывела свою подпись и легким движением руки поправила волосы.
Градов уложил протокол в папку и спросил:
- Скажите, за что вы убили учительницу Веру Петровну Некрасову?
Брови Карасевой высоко поднялись, и она твердо проговорила:
- Вы ошибаетесь! Я не знаю никакой Некрасовой.
- Вы отлично знали покойную.
Градов позвонил. В кабинет ввели Егорова - Чалдона. Он в изумлении остановился, глядя на Карасеву.
Та вскочила со стула и дрожащим от злобы голосом закричала:
- Ну погоди, негодяй!..
- Да они сами всё узнали, - сквозь зубы процедил Чалдон.
- Сядьте, Карасева! - резко предложил майор. - Будете правду говорить?
- Не буду!
- Садитесь, Егоров… Вы толкнули Некрасову под трамвай по собственному почину?
- Ну чего зря спрашивать?
- Потрудитесь отвечать, Егоров!
- Ну, по собственному.
- Вы знали раньше Некрасову?
- Откуда я ее мог знать?
- Кто вам на нее указал?
- Я указала! - вдруг сказала Карасева.
- Егоров, вы сами додумались пустить на Некрасову малярную люльку?
- Нет, мне так поручили. Признаюсь, вначале мне предложили отравить ее, но я отказался.
- А почему не отравили?
- Честно скажу, мы такими делами не занимаемся… Ну, кроме того, она ходит в диетическую столовую, а там всегда полно народу - сразу влипнешь…
- Чем хотели отравить Некрасову?
- Порошком.
- Каким порошком? Говорите точнее!
- Я не ученый. Порошок как порошок.
- Я предлагала отравить, - опять сказала Карасева. - Сперва хотела примешать яд в какое-нибудь ее лекарство, но вскрытие показало бы, что Некрасова отравлена. Взяли бы на анализ остатки лекарства, установили, в какой аптеке оно изготовлено…
- Часто заходила Некрасова в аптеку?
- Довольно часто… Заказывала лекарства…
- Скажите, вы поручили Егорову пустить на Некрасову люльку?
- Я считала, что такой способ удобен и безопасен. Люлька после ремонта фасада висела уже с неделю над подъездом школы и могла висеть еще неделю. Ремонтники не торопятся. Время выхода Некрасовой из школы точно установлено. С пяти ступеней подъезда она спускается очень медленно…
- Дурацкая штука! - проворчал Чалдон.
- Почему дурацкая, Егоров? - спросил Градов.
- Сиди, как воробей, на крыше… Жди, смотри вниз: выйдет не выйдет Некрасова… А угадать трудно, и не верняк…
- Вы это выполнили по-дурацки! - вспылила Карасева, смотря на Чалдона злыми глазами. - И с трамваем провалили. А это гарантированный метод!
- Ну уж это вы кому другому скажите! - огрызнулся преступник.
- Это я вам говорю!.. - повысила голос Карасева.
- Прошу помнить: вы находитесь в Уголовном розыске! - резко прервал ее майор.