5
– Приехали, – вырвал меня из раздумий голос Анджея.
Я вышел из машины и зашагал к зданию, мельком глянув на полуметровые буквы названия на фасаде: "Military and tactical Resources Inc.". Никакой краски: голый титано-вольфрам. За те десять лет, что они тут висят, даже царапинки не заимели.
Зайдя в вестибюль и кивнув охранникам, в сопровождении Анджея я зашел в личный лифт и через полторы минуты уже выходил в своем офисе. Кивком отпустив телохранителя, я подошел к огромному, во всю стену, окну, за которым расстилалась гладь Финского залива. Со стометровой высоты открывался великолепный вид на море, особенно во время ненастья.
Я прижался лбом к холодному стеклу и пару минут просто стоял, ничего не делая и стараясь ни о чем не думать, отдаваясь на волю мысленного созерцания собственного "Я". Это, конечно, не было каким-нибудь дзен-буддизмом, но все же помогало расслабиться в перерывах напряженного дня. Я вернулся за стол, из-за которого поднялся каких-то три часа назад, сел в кресло. Активировал селектор.
– Да, – откликнулась Донна.
– Что там Надзаро?
– Обещал через пять минут быть.
– Хорошо. Соедини с Дитмаром.
Секунд через двадцать голотарелка перед столом тихо загудела и выбросила пучок лазерных лучей. Воздух над ней загустел призрачным облаком.
– Привет, Дитмар, – сказал я, адресуясь проявившейся в воздухе голове. – Не отвлекаю?
– Как может отвлекать главного врача центра его владелец? – улыбнулся он. Я до сих пор не мог привыкнуть к тому, как улыбка меняет его узкое суровое лицо викинга, смягчая и разглаживая морщины, которые он принципиально не желал сводить медицинскими методами. – Я тебя слушаю, Питер.
– Да вот, хотел узнать, как ты относишься к теории о генетическом пределе организма. – Я поудобнее устроился в кресле и налил в стакан клюквенного морса.
– Хмм. – Дитмар присмотрелся ко мне, как будто пытаясь обнаружить какой-то, один ему известный знак, на моем лице. – Интересный вопрос. И неожиданный. Можно спросить, с чем связан такой интерес?
– Просто прочитал статью, – пожал я плечами, – появились вопросы. Насколько она верна, по-твоему?
– Трудно сказать, – теперь уже он повторил мой жест. – На мой взгляд, твердых доказательств этой теории до сих пор нет. Те исследования, что есть, выглядят солидно, но проверить их истинность не представляется возможным. Разве что со временем, когда накопится достаточный статистический материал…
– Ты имеешь в виду результаты генетических анализов? Умирают ли люди в предсказанное им время?
– В том числе и это, – кивнул тот. – Хотя существует мнение, и я его, по чести разделяю, что эти результаты могут играть роль своеобразного плацебо, только с обратным знаком: такие тесты обычно заказывают люди, уже верящие в эту теорию, а следовательно, узнав результат, также могут уверовать в его истинность и убедить себя, что им надо умереть в определенный отрезок времени. – Дитмар потянулся куда-то вбок и вытащил из воздуха сигарету. – Некая разновидность НЛП, в общем. – Так, может, теперь ответишь, с какой целью интересуешься. Я бы крайне не рекомендовал…
– А что скажешь о Мацумото Окадо? – перебил я его. – Ведь он за исследования в этой области получил Нобелевскую премию, так?
– Мацумото, – протянул Дитмар. – Ох и вопросы у тебя сегодня. Ну, получил. И что? Он же за исследование получил, а не за доказательство. Он многое осветил, конечно, но…
– А что ты сам о нем думаешь? – я отпил морса.
– Кто-то считает его гением, – почесал он переносицу, – кто-то – шарлатаном и прожектером.
– А ты?
– Я, скорее, поставил бы на первое, – после недолгих раздумий ответил тот и вопросительно посмотрел на меня, безмолвно требуя объяснений.
– Ладно. – Я оперся локтями на стол. – Ты хотел знать, зачем я все это спрашиваю? Изволь. Я хочу, чтобы ты заказал в центре Окадо анонимный анализ моей генной карты для определения генетического предела.
– Что?! – лицо Дитмара перекосилось. – Питер, не сходи с ума. Тебе восемьдесят семь, ты понимаешь, что…
– Дитмар, придержи коней, – поднял я руку. – Ты за кого меня принимаешь? За какого-нибудь фаталиста, желающего покориться Року? Я никогда ничего не делаю просто так, пора бы уже запомнить.
– Ну, хорошо, – смирился тот. – Как там у вас говорят? Вольному – воля? Я займусь.
– Вот и отлично. Как только получишь результаты, сразу перебрось мне. Как там Донна? Боюсь уже её спрашивать.
– Пока без изменений, – он досадливо передернул щекой. – Ждем очередного рецидива. Крайний срок – неделя. Будем надеяться, что на этот раз обойдется.
– Спасибо. Не буду больше задерживать. Отбой.
Я отключил голотарелку, включил селектор.
– Донна, что Надзаро?
– Ждет.
– Пусть зайдет.
Дверь открылась, пропуская Марко Надзаро, главу аналитического управления корпорации. Из моего ближнего круга он был самый молодой: всего сорок лет, последние девять из которых работал на "MTR Inc". Типичный итальянец – смуглый брюнет с волоокими черными глазами, сразившими немало дам. Быстрая торопящаяся походка, при разговоре вечно жестикулирует, рубя ладонями точки и восклицательные знаки. Густая шевелюра усыпана колечками жестких, как проволока, волос, будто после завивки.
– Добрый день, Питер.
– Привет, Марко. Выпьешь? – я пододвинул ему стакан и графин с морсом.
– Воздержусь. – Он сел в кресло, закинул нога на ногу, вопросительно взглянул.
– Как Джанин? – спросил я. – Как дети?
– Питер, когда вы задавали мне подобный вопрос в этом офисе в последний раз, – усмехнулся тот, – все закончилось поиском шпиона в нашем отделе перспективных разработок. Почему бы сразу не перейти к делу?
– Что ж, можно и перейти. Держи, – я положил на стол "Петербургские вести", ткнул в интересующий меня заголовок и щелчком отправил лист через столешницу в сторону Марко. Тот, ловко подхватив его, зафиксировал открытую статью.
– Там упоминается некий Мацумото Окадо, – кивнул я на лист. – Японец. Я хочу, чтобы ты собрал на него максимальное досье. Акцент – на всем, связанном с его научными изысканиями. Заниматься будешь один, все данные – на бумажных носителях. Уровень допуска – три А.
Марко, просматривая статью, неопределенно хмыкнул, услышав, что делиться полученной информацией он вправе исключительно со мной одним.
– Значит, генетический предел и метод омоложения, – посмотрел он на меня исподлобья. – Для того, чтобы выхватить суть предстоящего задания, ему понадобилось меньше минуты. Именно за это я его и ценил. – Сроки?
– Предварительный доклад жду через неделю. Потом, возможно, уточню направления, по которым рыть дальше. Вопросы?
– По сути задачи – нет, – пожал тот плечами, что означало, что вопросы иного характера его явно одолевают.
– Вот и хорошо. Тогда более не задерживаю.
Дождавшись, пока Надзаро выйдет из офиса, я откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и помассировал веки, размышляя над только что состоявшимися разговорами. Уверенность, что я всё делаю правильно, не покидала меня всё время, пока я говорил с Дитмаром и Марко. Но стоило остаться одному, как внутри поднялась волна сомнений, в попытке всё переиграть и оставить как есть. "Танатофобия, – шептал один из внутренних "я". – Это всего лишь страх смерти вынуждает тебя бросаться из крайности в крайность. Но от судьбы ведь не уйдешь, Питер. Так зачем же ты хочешь узнать отмеренный тебе срок? Неужели ты нашел алмаз в навозной куче, которую из себя представляет этот "желтый" листок?"
Наконец, преодолев внутреннее искушение, я открыл глаза и вызвал Донну.
– Скажи Анджею, пусть готовят машину: я еду на встречу с Уоршоу.
6
– Так что пока мы уперлись в соглашение о неразглашении. Без него юристы "Церебрума" исключают какие-либо переговоры.
Я задумчиво подергал мочку уха, рассматривая несколько листов, врученных мне Харви.
– И что, у них нет даже просто деловых предложений? Никакого намека на метод?
– Абсолютно, – покачал тот головой. – Только цена: сто миллиардов.
– Ладно. – Я встал и прошелся по кабинету к стеклянной стене. – И почему бы нам не подписать соглашение? Для судебного спора, если вдруг что, оно все равно роли не играет, а за пределами суда мне и самому не с руки с кем-либо это обсуждать.
– У меня и самого бы не было возражений, – пожал тот плечами, – но напрягает, что начальником юридической службы у них – Алекс Таннер.
– Таннер? – я остановился возле кресла, в голове завертелись колесики. Фамилия звучало знакомо. Таннер, Таннер…
– Постой, – я посмотрел на Харви. – Это не сын ли Трэвиса Таннера?
– Точно, – кивнул он. – Он самый и есть.
– Хм. – Я вернулся в кресло, задумался. "Ross, Litt Specter" представляли интересы "MTR Inc" с первого дня создания компании, и фамилия Росс в то время означала Майкла, отца Харви. Трэвис Таннер был одним из его злейших врагов, попортив немало крови и ему, и мне. Именно он представлял интересы истцов в Международном уголовном суде Гааги после ангольской истории.
– А мы не можем переговорить напрямую с Мацумото? – спросил я.
– Нет. Вот, – Харви подвинул мне еще один листок. – Пресс-релиз "Церебрума", информирующий, что Окадо официально отошел от дел в связи с подготовкой к собственной операции. Сейчас там вместо него заправляет некий Акихиро Накадзава, но без отмашки Таннера он к нам и на пушечный выстрел не подойдет.
– Ясно. – Раздумывая над ситуацией, я машинально переворачивал страницы досье, собранного Надзаро. Передо мной медленно перелистывалась выжимка из жизни Мацумото Окадо.
В 2000-м году талантливый японец окончил медицинский факультет Университета Осаки, чтобы следующие двадцать лет провести в лабораториях "Takeda Pharmaceutical Company Ltd". Затем, удачно женившись, открыл на деньги тестя собственный медицинский центр, занимающийся продвижением новой фармацевтики, основанной на применении модифицированных генов, а также исследованиями в области молекулярной биологии и биохимии.
В 2045-м получает уже упомянутую Нобелевскую премию, а его центр начинает на платной основе делать генетические тесты всем желающим узнать дату своей "естественной" смерти. Три годя спустя, в возрасте семидесяти лет, создает новую компанию, в форме закрытого акционерного общества, под названием "Церебрум". Полный состав акционеров неизвестен, но по неподтвержденным данным среди них есть такие гиганты, как швейцарская "Novartis", французская "Sanofi" и китайская "Artificial intelligence system".
В 2056-м пресс-служба "Церебрума" распространила информацию о создании Мацумото методики продления человеческой жизни, однако каких-либо подробностей в пресс-релизе не раскрыла, приводя лишь предполагаемую стоимость операции – около ста миллиардов долларов. В поисках деталей Марко потратил баснословную по любым меркам сумму, но на выходе получил лишь смесь домыслов, сплетен и слухов, в которых, в разных пропорциях, упоминались доктор Эйнард Шварцкопф, мировое светило в области клонирования, и Алекс Чен, самый молодой профессор MIT, специализирующийся в сфере систем искусственного интеллекта. К этому можно было лишь добавить тот факт, что Япония была одним из пяти государств, на территории которых разрешены эксперименты по клонированию организмов, исключая человеческие. Впрочем, секретность, непроницаемой завесой окружающая проект Мацумото, сама по себе подтверждала уровень серьезности его притязаний на открытие.
Несмотря на обструкцию Окадо, устроенную мировой научной общественностью, японец так и не раскрыл в публичных источниках деталей разработанного метода, однако в 2058-м было объявлено о подписании контракта между "Церебрумом" и Робертом Марсом, восьмидесятилетним владельцем продуктовой "Mars incorporated", капитализация которой оценивалась около ста двадцати миллиардов. Дети и внуки Марса пытались оспорить контракт в судебном порядке, заявляя о недееспособности магната, но после трехлетней тяжбы иск был отклонен и старый миллиардер стал первым пациентом Окадо.
Дальнейшая судьба Марса каждый год обрастала новыми слухами и сплетнями, но непреложными были лишь два факта: после приезда старика в медицинский комплекс "Церебрума", расположенный в Токио, его никто не видел; через год после исчезновения душеприказчики Марса из юридической фирмы "Dewey LeBoeuf" подтвердили, не разглашая подробностей, что их клиент удовлетворен предоставленными услугами и в настоящее время проходит ряд процедур, связанных с "полным обновлением клеточного материла", как туманно выразился один из старших партнеров конторы.
На момент, когда Марко начал собирать досье на Окадо, контракты с "Церебрумом" уже подписали семь человек, все, естественно, из верхушки "Forbes", поскольку, судя по всему, Мацумото строго придерживался указанной в пресс-релизе цены в сто миллиардов. Также было объявлено, что в 2069-м году ученый, которому исполнится к тому времени девяносто один год, сам подвергнется операции по собственному методу.
– Кстати, ты разговаривал с адвокатами Марса, как я просил? – вспомнил я свою просьбу.
– Да, пообедал с Джоном Дьюи. Он мало что мог сказать и я его понимаю: наверняка они подписали такое же соглашение. Но уверяет, что у него есть связь с Марсом и что условия контракта со стороны "Церебрума" выполняются.
– Ладно, – принял я решение, закрывая тощую папку. В самом низу лежал непритязательного вида листок – результаты теста, заказанного Дитмаром. Сухие строчки бесстрастно свидетельствовали, что генетическим пределом неизвестного анонима, биологический материал которого подвергся анализу, является 2076-й год, с погрешностью до трех лет в ту или иную сторону. Выходило, что если я до этого времени не попаду под машину или не упьюсь насмерть, через шесть лет над моей головой нависнет со своими ножницами Атропос, в ожидании отмашки Лахесис.
– Подписываем соглашение, а если Таннер что-нибудь выкинет – закопаем его, как когда-то папашу. Просто хорошенько следи за ним.
– Хорошо, с этим разобрались, – кивнул Харви. – Но хотел бы уточнить одну вещь. Питер, я понимаю, что это не мое дело, но потянешь ли ты такую сумму? Я не аудитор, но…
– Ценю твою заботу, но я уже разговаривал с Клаусом, – прервал я его. – Нам пришлось пару дней попотеть за расчетами, но сейчас я уверен, что за пять-шесть лет смогу аккумулировать необходимые средства. Конечно, придется ужаться, урезать расходы, кое-что заложить, но главное – компания сможет работать и после оплаты контракта. Главное, что мы сможем использовать золото из центр…
– Стоп, стоп, – поднял Харви руки. – Питер, я же тебе уже говорил: никаких подробностей этого дела при мне. Если хочешь, конечно, чтобы я оставался твоим адвокатом, если возникнут проблемы.
– Извини, – согласился я. – Но, все же, восемь лет уже прошло. Ладно, по поводу оплаты, кстати, у тебя будет свой кусок работы. Мне нужно полтора десятка новых трастовых фондов: я буду постепенно заводить на них деньги. Оттуда будем переводить в "Церебрум". Не хочу, чтобы журналюги пронюхали что-нибудь раньше времени.
– Не проблема, – Харви встал из кресла. – Тогда, как только их юристы проверят бумаги, я договариваюсь о встрече с Накадзавой.
– За работу.
7
– Даю обратный отсчет. Три, два, один. Есть обнуление.
– Йеххуу! – Я расстегнул ремень безопасности и с восторженным кличем взмыл в воздух. Когда в разговоре со знакомыми магнатами упоминался мой "Skylon", я всем рассказывал, что приобрел его исключительно для оперативного передвижения между земными полушариями. Конечно, это было недалеко от истины: когда за два часа можешь добраться из Петербурга в Пекин – это дорогого стоит. Но где-то в глубине души я всегда знал, что главное – это возможность в каждом рейсе испытать чувство невесомости.
Добравшись до линии Кармана, двигатели ракетоплана отключали на семь минут и он, увлекаемый законами Ньютона, устремлялся в свободное падение, скользя по стратосфере, как сёрфер по гребню океанской волны. Я парил посередине салона, словно в бассейне, ныряя то вверх, то вниз, или просто раскинув руки, наслаждаясь отсутствием давящего на тело атмосферного столба. Из своего кресла на меня неодобрительно смотрел Анджей. Невесомость он переносил плохо, так что всегда оставался под защитой ремня безопасности.
Я подплыл к иллюминатору, всмотрелся сквозь толстое стекло. На земле сейчас был почти полдень и звездный купол скрывался за пронзительной синевой неба. Я же наслаждался угольно-черным космическим пространством, видя одновременно Солнце, Луну и остро-яркие холодные брызги звезд. Привычные созвездия время от времени перечеркивались искрящимися полосками метеоров.
Но больше звезд меня привлекали россыпи отблескивающих в солнечных лучах точек, не застывших на месте, а двигающиеся по своим траекториям. Сотни спутников связи, исследовательских платформ и станций придавали ночному небу, словно расцвеченному остатками экзотичного фейерверка, праздничный вид. Где-то там среди них плыл по своей орбите "1961-й", космический отель со стоимостью проживания около пяти миллионов в сутки. Я дважды брал на него недельные туры. В отличии от двух других станций с теми же туристическими функциями, один из модулей "1961-го" вращался, обеспечивая искусственную гравитацию, равную двум третям земной. К сожалению, постоянному проживанию в отеле, кроме цены, препятствовали размеры модуля: при общей вместимости станции около ста человек, в нем могло разместиться всего десять. Так что там, в основном, проводил время обслуживающий персонал, пытаясь обойтись без возвращения на Землю.
Но в происхождении большого светового пятна сомнений не было. Мне оно виделось размером с футбольный мяч, но на самом деле его площадь равнялась нескольким тысячам квадратных километров. Первая геостационарная электростанция, составленная из сотен тысяч панелей солнечных батарей, работала всего три года, но уже перегнала по объему выработанной электроэнергии все углеводородные электростанции Федерации вместе взятые, закрывая потребности всей Сибири и Дальнего Востока, включая алюминиевые и глиноземные комбинаты. Последний год в Государственной Думе все чаще звучали предложения о прекращении работы гидроэлектростанций на Енисее и Ангаре и возвращению к руслам рек, какими они были в начале прошлого века.
Солнечные батареи питали распределенные по их поверхности инфракрасные твердотельные лазеры, от которых энергия, по волоконным светодиодам, накапливалась в центральной оптической системе. Затем собранная энергия импульсными лазерными пучками передавалась вниз, к приемным станциям, разбросанным по всему Зауралью.