– А ты наверно с Северного Кавказа приехал. Угадала?
– Угадала! Ну и что, что с Северного Кавказа?
Девушка рассмеялась.
– А у вас, у всех, кто оттуда приезжает, только одно на уме. Озабоченные вы!
– Чем же я это озабоченный?
Скударь обиделся. Неужели у него по лицу можно так просто прочитать потаенные мысли? Девушка продолжала над ним издеваться.
– А это тебе самому лучше знать! Вместо того чтобы думать о том, как лучше подготовиться к экзаменам, ты бог знает, о чем думаешь! Я, например, не собираюсь в ближайшее время замуж выходить!
Скударь оскорблено поджал губу и решил поставить ее на место:
– У нас об этом, кажется, не было никакого разговора.
– Ну…у! – девушка снова рассмеялась. – Если захочу, влюбишься и женишься, никуда не денешься!
– Мне бы вашу самоуверенность! – отделался банальностью Рюрик. – Я не теленок, чтобы меня на веревочке вели в загс. Уж как-нибудь сам решу, без ваших драгоценных советов, кого туда приглашать.
– Это ты так думаешь! – самоуверенно продолжала она поучать его.
– А на самом деле?
– А на самом деле все, с точностью, наоборот.
– То есть?
– То есть, мне в четвертый корпус, а тебе дальше. Рюрик, жмурик! Ха…ха…ха. Рюрик-мазурик. Не провожай меня.
Она помахала ему рукой не оставляя шансов на продолжение разговора. Он проводил ее долгим, растерянным взглядом. Две косички в такт шагам бились по хрупким, девичьим плечам. Девушка так ни разу и не оглянулась.
– Тьфу! – потерянно сплюнул Скударь себе под ноги и пошел в свой корпус Он думал, что навсегда забудет ее, но шип-заноза на второй день погнала его в сквер перед ее четвертым корпусом. Увидел он ее лишь на третий день, когда на тройку написал письменную по математике. Они обрадовались друг другу.
– Как сдала? – на этот раз он перешел на ты. – На пятерку?
– Нет!
– А ты?
– И я!
Больших огорчений не было, да и не может их быть в молодости. Не прошли здесь, поступят в другом месте.
– Ты, знаешь, я о тебе думал все эти дни! – смущаясь, сказал Скударь.
– Я знаю!
– Ты не можешь знать такие вещи.
– Представь, что ты еще подумать не успеешь, а я уже знаю, что ты скажешь.
– Ну, и что я думаю сейчас?
– Ты хочешь, чтобы я с тобой пошла в кино. А еще ты переживаешь и надеешься, что я на этот раз не буду смеяться над тобой, иначе ты дашь мне достойный отпор.
– Хватит или продолжать?
– Продолжай.
– Ты, считаешь, что у тебя богаче жизненный опыт, что ты старше меня, ты видел девушек красивее меня, а я всего лишь наивная, бесхитростная провинциалка, и тебе ничего не будет стоить, сегодняшним вечером сорвать невинный поцелуй. Ты не хочешь обижать меня, и поэтому украдкой любуешься мною. И все время думаешь, нет в ней ничего особенного, я сам с усам, в десять раз красивее и представительнее ее. А она обидела меня, мою гордость, мои холеные усы, сравнила с помойным цветом. Кстати, зря ты их сбрил, они тебе очень шли. И цвет у них был благородный, не сивый-красивый, а мышастый. Да, ты никак обижаешься на меня? А я ведь сама тебя ждала, думала, придет или не придет мой Рюрька!
– Ох, так уже и твой! До твоего еще далеко. Будешь насмехаться, не женюсь на тебе! – наконец, нашелся с ответом Скударь.
Рассмеялись. Посмотрели в глаза друг другу, как дети сцепили ладошки и пошли в кино.
Парковая зона вокруг университета была огромная. Они вдоль и поперек исходили ее за месяц. Потом она поступала в нефтяной институт, он выбрал финансовый, чтоб наверняка. Медаль ей не помогла, а он стал студентом. Она устроилась на работу в ремонтно-строительное управление, а у него начались студенческие будни. Виделись не часто. Он наезжал, когда хотел, оставался ночевать у нее в рабочем общежитии. Она съездила в родной Киров. Показала его фотографию родителям. Две младшие сестренки, не по-детски горестно вздохнули:
– Красивый! Вот бы и нам таких женихов.
Однако с женихом вышла промашка.
Не тот он институт выбрал. Слишком много рядом было соблазнов в виде красивых роз. Раз Скударь пропал надолго, почти год не появлялся, а потом свалился как снег на голову. Встретила она его укоризненным, померкшим взглядом.
– А я подумала, что ты больше никогда не появишься, – и обезоруживающе добавила: Рюрь, прости, я замуж вышла! Восемь с половиной месяцев тебя не было.
Помертвевшие губы едва слышно шептали:
– Господи что же я наделала!.. Как же так?.. Что я думала…
Сначала он не осознал всего случившегося. Ему почему-то казалось, что она его будет вечно ждать. Арина виновато держала руки по швам.
– Муж уехал на два дня к родителям. Хочешь, оставайся! Куда пойдешь на ночь, глядя? – она показала ему на диван, стоявший напротив кровати. – А хочешь, постелю здесь!
Он отказался.
– Неудобно! Соседки видели меня.
– Оставайся! Не твое дело!
Обида подтупила к горлу.
– Я пойду!
Первый раз в ее голосе пробились горестные, просящие нотки. Когда-то в далеком детстве, на берегу реки Скударь нашел кутенка, голодного, испуганного, жалкого. Или топить не захотели, или потерялся. Когда он взял его на руки, дрожащий щенок стал тыкаться ему в лицо, лизать, заглядывать в глаза, а потом, прижатый к груди согрелся и затих.
Арина сейчас была похожа на того щенка, которого бросили на холодном и каменистом берегу. Никогда она с ним раньше так покорно не разговаривала. Без вины виноватая, виновато глядя, она подала ему уходящему, куртку. Дураку бы, нет, чтобы обнять ее, сказать на прощание хоть одно ласковое слово, надышаться запахом ее волос. Нет, он зажал в горле звериную тоску и сказал глухим голосом:
– Ну, я пошел!
Хлопок двери отрезал его навсегда, от того единственного, искреннего, светлого, благоговейного, что носишь, потом, до конца жизни на самом донышке души, не позволяя никому к нему прикоснуться.
И вот теперь, он ехал к ней. На душе, как теперь выясняется, была только одна зарубка, ее. Никого он не хотел видеть сейчас, когда ему плохо, а жену, с ее вечными меркантильными запросами, особенно.
Почему до этого он ни разу не удосужился ей позвонить?
Мелькала у него раньше мысль набрать ее номер, но разве мог он подумать, что Арина до сих пор обитает в рабочем общежитии? Как же так получилось? Оскорбленная гордость не позволяла?
Скударь вспомнил, что жили девчонки в трехкомнатной квартире. Став на колеса, уже позже, он несколько раз подъезжал к блочной девятиэтажке, надеясь хоть издали увидеть ее. В общежитии теперь жили только семейные. Папаши, мамаши гуляли с колясками. Из окон голосистые женки звали играющих в домино мужей на ужин. Один из них наверно ее. От этой мысли становилось муторно на душе, и Скударь заводил двигатель. Медленно машина ползла вдоль всех шести подъездов. За эти годы, так он ни разу ее и не увидал.
Как будет выглядеть сейчас их встреча? По дороге он купил большой букет цветов, огромную коробку конфет, и неожиданно разволновался, будто первый раз в жизни шел на свидание. Что он скажет ей? Нет, насчет того, что ему накаркали врачи, он промолчит. Скажет, что уезжает далеко и надолго, вот пришел попрощаться, а то может так случиться, что больше и не придется увидеться.
А если дома будет муж? Ну и пусть будет, что ему чашку чая жалко выставить на стол? А если дети? Сколько она сказала у нее сыновей? Трое? А если они будут дома? Ну, что ж полюбуюсь на них.
Тойота кремового цвета медленно ползла в потоке машин. Вот и удаленный спальный район Москвы. Скударь свернул на знакомую, исхоженную пешком вдоль и поперек улицу, и подъехал к ее дому. Припарковаться негде не было. В конце дома, превращенном, двумя врытыми столбами в тупик, у крайнего подъезда, статный красавец ремонтировал старенькую "копейку". Скударь хотел уже сдать назад, когда мужчина помахал ему рукой.
– Ставь свою тачку, здесь, на проезде. Она не мешает, я выезжать не буду. Закурить не найдется?
Скударь отдал ему почти полную пачку сигарет.
– Спасибо! Но мне только одну.
– У меня еще есть в бардачке! – сказал Рюрик выныривая из салона машины с огромным букетом роз и коробкой конфет.
– Ну, тогда ладно!
Дверь в подъезд была нараспашку открыта. Скударь нажал в лифте на кнопку седьмого этажа. Лифт был новый, но порядочно исписан доморощенными рифмоплетами. Волнуясь, Скударь доехал до нужного этажа, вышел, поправил галстук, посмотрел на букет и лишь после этого нажал на кнопку звонка. Дверь открылась и его, как в былые времена за руку затащили в квартиру. Не успел он подать цветы и освободить вторую руку, как на шее у него висела та, единственная, с которой он мысленно жил все эти годы. Его облизали, исцеловали, и повели на кухню. На ту же самую кухню, где он любил давить бычки в чайном блюдце.
– Подожди! А где дети?.. Муж?
Смеющиеся, счастливые глаза выглянули в окно.
– Детей я отправила в кино, и на автоматы, они у меня давно просились. А муж, вот он, Жигули ремонтирует.
– Так это твой муж?
– Мой! Он тебе не понравился?
– Почему не понравился? Понравился! Видный шкаф. Я с ним даже немного поговорил.
Окунувшись в свое далекое далеко, а теперь снова близкое и такое родное, Рюрик потерянно улыбался.
– А если он придет?
Она, как всегда отвечала невпопад.
– Ты не бойся его, он у меня смирный. И не ревнивый.
Скударю почему-то вдруг стало стыдно. Он только сейчас уяснил себе, как наверно муторно было ей, когда подначивали ее подружки, спрашивая, через сколько месяцев вновь появится ее студент женишок.
Она засыпала его вопросами. Где он живет? Сколько у него детей? Помнил ли все эти годы ее? Почему ни разу не позвонил? Почему тот раз ушел? И гладила, гладила его лицо.
– Я за этот миг, чтобы только увидеть тебя, пол жизни готова была отдать. Ненаглядный мой, у тебя уже седина начала пробиваться?
Те же ласковые руки, так же нежно, как и раньше ерошили его жесткие волосы.
Сквозь тонкий халат он чувствовал родное и близкое тело. На глазах навернулись слезы, Рюрик спрятал сумрачное лицо, на котором нервно ходили желваки, у нее в волосах. И будто нырнул в обволакивающего дурманом любви и неги, туман. На душе стало тепло и покойно. Он тоже кому-то нужен на этой земле.
Говорят, самые несчастные люди на свете детдомовцы. Поэтому они и ищут всю жизнь тех, кто оставил их пылинкой в этом огромном мирозданье. Пусть хоть кто они будут, но пусть в сознании появится ниточка, что ты не одинокий каменный истукан, стоящий на ветру среди чужих, равнодушных человеческих судеб.
– Ой, что же это я? Даже чаем тебя не угощу! – вдруг встрепенулась она. – Хочешь взглянуть на мою квартиру. Хотя ты ее знаешь.
Для приличия Скударь заглянул в комнаты. Ухоженная, отремонтированная, сверкающая чистотой как операционная палата, столь знакомая ему квартира, пахла уютом и солнечным светом. Вот детский рабочий стол. В кружке тщательно заточенные карандаши, аккуратная стопка бумаги. Ничего лишнего. А по бокам книжные шкафы, книжные полки. Средний достаток дополнялся заботливой женской и мастеровой мужской, руками.
Скударь вернулся на маленькую, но уютную кухню. Она прижалась к нему, и пока чайник грелся на плите, они стояли тесно прижавшись, друг к другу. Немного надо человеку для счастья. Только кто нам об этом расскажет? Безжалостное время неумолимо гонит человека к финишной черте оставляя ему на последнем вздохе лишь память о самых светлых днях его жизни. Как вернуть их?
Рюрик сподобился. Повезло ему. Он теперь знает, как проживет этот месяц. Только сын, и его ненаглядная. Он выпросит у нее свидания. Пусть украдкой свидания, пусть урывками, но выпросит. Просто побыть вместе. На скамейке посидеть, поглядеть на взволнованное, полузабытое лицо.
Входной дверной звонок неожиданно залился веселой трелью. Арина выглянула в окно.
– Это муж наверно, Лешка мой. Да, ты не стой, садись!
Из коридора, как бы оправдываясь, доносился басовитый, мужской голос:
– Ариш, забыл отвертку крестовую на балконе!
Муж проследовал мимо Скударя, и открыл балконную дверь.
– Сиди, сиди! – успокоил он Рюрика, когда тот попытался встать, освобождая проход. – Ты мне не мешаешь.
– Может с нами чай попьете? – предложил нахальный гость. Муж Алексей отрицательно покачал головой.
– Ну, вот, сигареты отобрал, теперь еще и конфеты поем. Пейте без меня. Мне еще долго ковыряться.
За ним захлопнулась входная дверь.
– Ариш, а он тебя не ревнует? – с удивлением спросил Скударь.
– А к кому? Ты был и сплыл, а больше ревновать не к кому.
– А что он подумает сейчас, кто к тебе приходил?
Она хитро улыбнулась.
– Гм. м! Мне самой интересно стало. А действительно, что он подумает, когда вечером домой придет?
Скударь попробовал придать лицу серьезное выражение.
– Ну, правда, хватит издеваться, что ты ему скажешь?
Арина тоже посерьезнела. Она счастливо засмеялась.
– Скажу, что это ты приходил, через пятнадцать лет, два месяца и семь дней, вспомнил!
– Ты правда считаешь дни с нашей последней встречи?
Она кивнула головой.
– У меня с сегодняшнего дня пойдет новый отсчет! Пусть муж знает.
Этот вариант, не устраивал Скударя. Он хотел последний месяц видеть свою лебедушку. Каждый день видеть. Через день видеть, но видеть. Он так ей и сказал:
– Я скоро насовсем уеду, через месяц.
– Куда?
– В Австралию. Далеко, навсегда!
– Ох!
Скударь тщательно подбирал слова.
– А пока не уехал, ты сможешь хоть несколько раз, хоть разок встретиться со мной?
Арина благодарно улыбнулась и припала ему на плечо.
– Счастье мое. Сколько лет я мечтала услышать эти слова! Пусть я буду нехорошая, неблагодарная перед мужем, перед детьми… я все переступлю… я была твоею, твоею и осталась. Господи, вымолила я тебя. Хочешь, я сейчас с тобою уйду?
Скударь был потрясен. Никто, никогда не отдавал ему себя без остатка. Наоборот требовали, и требовали с него. И быть таким слепцом? Прозреть, и когда? Когда остался до роковой черты короткий отрезок, месяц, от силы два? Он обвел затуманенным взором эту уютную, чистенькую кухню, где каждый предмет лежал на своем месте. А ведь он мог здесь жить.
– Если уйдешь, то, как через месяц вернешься? – непроизвольно спросил он свою единственную любовь.
– Я от тебя никогда не уходила.
Скударь может быть единственный раз в жизни и поступил бы так, увел ее совсем, но этот отмерянных ему жизнью месяц, не позволил стать отъявленным мерзавцем и подлецом. И так он собрался уворовать кусочек чужого, семейного счастья. Поэтому он осторожно заявил:
– Я сейчас уйду. Вот тебе мой телефон, домашний и сотовый. Можешь звонить в любое время. С машиной я буду стоять каждый день с десяти утра вон за тем домом.
– Раньше ты такой не был! – первый раз посмела обидеться Арина.
– Все познается в сравнении.
Как в давние времена Скударь, почувствовал себя шахиншахом. Не слушая Арину, он втолковывал ей собственный план, казавшийся ему самым бескровным и безболезненным в этой непростой ситуации.
– Если твой муж на выходе спросит меня, кто я и зачем приходил, я ему скажу, что я твой бывший сокурсник. Ты что закончила?
– Медучилище! В больнице, в физиокабинете работаю! Больница, на параллельной улице. И еще институт культуры.
– Вот и отлично! – обрадовался Рюрик. – Скажу ему, что я благодарный пациент. Ты меня от аллергии вылечила.
– У тебя, правда, аллергия? На что?
– На никчемную жизнь!
– Да как я тебя могла от нее вылечить?
– За один раз, взяла и вылечила!
Она пошла его провожать до двери.
– Завтра не смогу, а вот послезавтра, с утра часов с десяти, подъезжай к больнице, я отпрошусь. У меня отгулы есть. Сюда, в нашу районную поликлинику.
Они еще долго стояли у закрытой двери прижавшись друг к другу. Потом Рюрик спустился пешком во двор. Его счастливый соперник, уткнув голову под капот автомобиля, увлеченно возился с двигателем.
Глава III
Скударь действительно за один сеанс излечился от аллергии на жену и тещу. В тот же день, а это была суббота, он поехал к ним на дачу. Теща с женой встретили его сумрачно. Вернее никак не встретили. Даже, здравствуй, не сказали.
Клавдия с матерью стояли на пороге трехэтажного кирпичного дома, построенного на его деньги, и похоже не собирались пускать его внутрь. "Ну и черт с вами", подумал Скударь, "тут даже будет лучше с вами разговаривать". Пусть и теща слышит, и мотает себе на ус. Достали.
– Клавдия, есть разговор! – жестко заявил Рюрик.
– Слушаю.
– Клавка, давай разводиться!
– Давай! – в ее ответе сквозило откровенное равнодушие. – Почитай, мы с тобой и так два года в разводе. Нельзя же эту собачью жизнь, что ты установил, назвать семейной. Так жена с мужем не живут. Встретились, обнюхали друг друга и разбежались. Ты как кобель приблудный, со мной живешь.
В другое время они бы с Клавдией еще час, пререкаясь, выясняли отношения. Сейчас Скударь испытывал дефицит времени.
– Клавдия, мне надо официально! И по быстрому!
Жена Скударя бросила быстрый взгляд на мать. Та согласно кивнула ей головой. Намерения Скударя видимо вписывались в их планы.
– Тебе быстро надо, ты и бегай! – сказала Клавдия. А теща не утерпела, и ехидно добавила:
– Это кто же дорогой зятек тебе такой жестокий ультиматум по времени выставил?
Скударь молча проглотил шпильку. С дорогой тещей лучше не вступать в перепалку. Ни конца, ни краю бреху не будет. Он снова стал давить на жену.
– Я не бесплатно. Я от всего отказываюсь в твою пользу.
Разговор, в общем-то, получался беспредметный. Дом трехэтажный был записан на тещу, новая, недавно купленная четырехкомнатная квартира, в которой жил Скударь, оформлена на сына. Клавдия с матерью имели свою отдельную квартиру, из пяти комнат, оставшуюся от тестя членкора. За Рюриком оставалась комната на Тишинке, в которой он был прописан, да еще машина. Еще с первых дней, как только Скударь женился, он дал понять, что его жилье, его комната не подлежит ни обмену, ни продаже. Поэтому, сейчас Клавдия с вожделением посмотрела в сторону Тойоты.
– Ты правильно уловила ход моих мыслей. – заявил Рюрик. – одновременно с разводом, я тебе предлагаю, продать мою комнату на Тишинке.
Его дорогая теща, как в театре выступала суфлером.
– Комнату! Громко сказано. Назови уж как есть – бордель. С чего это ты вдруг решил его прикрыть?
Доля истины была в ее словах. Теща с первых дней правильно определила предназначение запасного жилого фонда.
– Баб он туда будет таскать. Попомни мое слово Клавдия.
– Не будет, мама. Он меня любит.
Теща больше в жизни понимала. Рюрику крыть было нечем, ибо на самом деле так оно и было. Устав от семейной жизни, Скударь на неделю съезжал в собственное жилище, открывал записную книжку и отрывался по полной программе. И вот теперь он предлагал Клавдии продать эту комнату.
– Я доверенность на тебя напишу у нотариуса, продашь, а деньги поделим пополам. С продажей проблем не будет. Любое агентство по недвижимости за пару дней подыщет тебе покупателя.