На выходе случилась небольшая давка, но терракотеры в два счета растолкали людей. Через минуту все стояли у выхода перед сверкающей в солнечных лучах машиной с прозрачными стенами и такими же зелеными боками и низом, как у той, что уже увезла куда-то группу людей.
Автобус!
Сигурд огляделся и обмер. Того огромного крестообразного сооружения и след простыл! Гладкое пустое поле! Поверхность опустевшей территории поражала своей гладкостью. Сигурд вспомнил протяжный гул, заставивший вздрогнуть стены. Что за сила смогла оторвать единым махом от земли громадину и переместить ее, не прорвав сетчатого ограждения и не переломав деревьев в округе? Отмахнувшись от этих мыслей, Сигурд сосредоточился на происходящем. Он согнул ноги, чтобы меньше выделяться в толпе.
На месте водителя сидел терракотер. А может, это и не терракотер: слишком уж похож он на одного из этих людей.
Сигурд осмотрел спутников, стараясь выглядеть равнодушным. "Дурни" больше походили на албов, лишь у двоих-троих волосы щетинились как у бигемов. У того парня, что сидел по соседству, были маленькие, близко посаженные глаза - характерная бигемовская черта, но темные волосы, к тому же завивающиеся колечками, делали его странным, забавным и уродливым. Пухлый мальчишка своим круглым лицом, усеянным коричневыми крапинами, вовсе не походил ни кого из виденных Сигурдом за свою жизнь людей.
Куда их везут? Для чего железякам "дурни"? Сигурд стал воображать, как этих людей и его в их числе превращают в рабов - точно так же, как бигемы превращали в рабов подлых албов. Тут терракотеры принялись загонять их одного за другим в автобус, и он снова отвлекся от мыслей.
Мальчишка, которого затолкнули первым, прошел по проходу между сиденьями, свернул и, плюхнувшись на одно из них, придвинулся к окну. Он схватил кусок ткани, которым было завешено окно, и стал его немилосердно теребить. Мужчины и женщины, вошедшие следом, не садились, а продолжали толпиться в проходе, толкая друг друга, постанывая и вздыхая. Сигурд, войдя в автобус, также остался стоять. Потолок был низким, голову приходилось наклонять, и затылок упирался в прогибавшуюся крышу. Левую руку Сигурд прижал к груди, осторожно ощупал нож. В тесноте автобуса он чувствовал себя не достаточно уверенно.
Отцепившись от платформы, в автобус забрался терракотер. Он быстро распределил всех по местам и вернулся, чтобы загнать оставшихся. Вскоре все места были заняты. Рядом с Сигурдом опустилась старая женщина и почти тут же задремала. Продолжая разыгрывать ненормального, Сигурд стал таращиться в окно.
Пустота на месте крестообразного сооружения выла на неземном, безмолвном языке о небывалой мощи терракотеров, о странной судьбе "дурней", о неясном будущем взбунтовавшегося бигема…
6
Гладкая серая полоса, по которой катится автобус, пролегает по узкой лесистой долине между холмов, огибая их, порой взбираясь вверх и снова спускаясь вниз. На поворотах полосу ограничивают ряды столбцов. Через несколько миль от поселка терракотеров вдоль полосы среди высоких елей и сосен начинают попадаться прямоугольные щиты с яркими изображениями женских лиц и фигур и неизвестных предметов. Когда холмы заканчиваются, автобус выезжает к месту, где полосу пересекает другая, вдвое шире. Автобус сворачивает влево и движется на северо-запад. В маленькое зеркальце отражается приветливое лицо водителя. На водителе синяя одежда - точь-в-точь такая же, как и на том, первом. Возможно, албианка все-таки обманулась насчет того, что водитель терракотер: хоть оба они и похожи, как братья, да только больно уж этот тип на обычного парня смахивает. Пожалуй, водитель единственное существо, которое может контролировать в автобусе рабов. Стало быть, снова есть свобода выбора. Вряд ли стоит особого труда прикончить парня в синей одежде. Скажем, это можно сделать на одном из поворотов, когда автобус будет ехать медленнее. Затем, разбив окно, можно выскочить наружу.
Ладно, пускай пока тебе будет достаточно того, что ты осознаешь эту свободу.
Время от времени рука машинально нащупывает через ткань жилета рукоять ножа. Проклятье… ты ведешь себя как зверь, которого загнали в ловушку. Кончай дергаться.
Сигурд оглядывается на дремлющих спутников. Да уж, чахлый народец… Чхарь его знает, для какой это грязной работы железяки собираются использовать полоумных рабов.
Пухлый мальчишка вертит головой, глазея то на ярко-зеленую внутреннюю обшивку автобуса, то на разноцветные щиты за окном. Темноволосый парень пытается улечься на сидении; не найдя удобного положения, он растягивается прямо в проходе.
- Ма-лах… - бубнит во сне соседка. - Пу-ту-лух…
Неожиданно она вскрикивает и, дернувшись, просыпается. Медленно поворачивает лицо к Сигурду. От идиотского выражения старухи ему становится тошно до кислого вкуса во рту. Сигурд пихает ее локтем, отворачивается к окну.
Лес редеет, впереди виднеются серо-зеленые луга. В отдалении то там, то здесь торчат столбы, явно рукотворные, а по ним тянутся тонкие нити.
На вершине невысокого холма белеет сооружение. Полоса, огибая пологую низину с поблескивающим водоемом, ведет к тому холму. Чем ближе, тем отчетливее вырисовывается здание с двумя маленькими оконцами - и стоит оно почему-то на столбах. Под зданием возится человеческая фигура в оранжевой одежде. Дорога идет по дуге. Когда автобус подкатывает ближе, Сигурд замечает толстуху. Теперь становится ясно: она прибирает участок. Под столбами - невысокое белое ограждение, оно подпирает густые кустарники. Между домом и дорогой торчит наклонившаяся жердь с красно-белыми полосками.
"Стало быть, это ее жилище. Прямо под открытым небом". До чего же нелепая мысль, и все же Сигурд прекрасно знает: так оно и есть!
Толстая баба в яркой оранжевой одежде без крышки да еще среди белого дня - настоящее диво, но, похоже, ему придется привыкать и к более странным вещам.
Автобус поворачивает. А это еще что такое? - дорогу за столбом пересекают несколько узких металлических полос - прямых, одинаковых, невероятно длмнных, но не хватает времени толком их рассмотреть - деревья заслоняют вид.
Перед тем, как проехать мимо дома с толстухой, автобус замедляет движение. Баба поднимает голову, смотрит на автобус пустым взглядом, снова принимается за работу. Бабе автобус не в диковинку. Сигурд едет дальше, и тут он видит нечто поразительное. Четыре убегающих вдаль металлических полосы лежат на нескончаемых рядах серых одинаковых камней правильной формы. Это за пределами понимания Сигурда, и у него невольно отвисает челюсть. Автобус несколько раз ощутимо встряхивает. Чтобы не выдавать себя, Сигурд отводит взгляд от полос и смотрит вдаль.
Поверхность земли сглаживается, постепенно превращаясь в равнину. Вдали кое-где темнеют редкие перелески. Впереди, в нескольких милях, видна россыпь светлых построек разной формы и величины. Разветвленные цепи домов, укутанных бледной осенней растительностью, облегают застывшую волну горизонта.
Город…
Да, железяка в печенку, самый настоящий! Нет нужды в подтверждениях. Достаточно один раз взглянуть. Сотни… тысячи домов - тех самых, о которых говорила албианка, - рассыпались по всей равнине. Их настроили терракотеры. Вот для этих дурней.
Соседка что-то промычала.
- Когда ты заткнешься? - шепотом огрызнулся Сигурд.
Как же он ненавидит своих попутчиков. Той самой ненавистью, что и раньше в нем была: теперь она обращена на тех, кого он назвал "дурнями". Зачем этим идиотам город? Бигемы, которых убили железяки, - не лучше ли им жить в этих домах?
Осознание несправедливости внезапно стало сводить Сигурда с ума. Ему захотелось пихнуть женщину так, чтобы та оказалась в проходе. Он уже вообразил, как она падает, но заставил себя сдержаться. За два дня знакомства с Руной Сигурд все-таки кое-что уяснил. Буйство укрощать надо - будь ты на охоте, перед броском или в обычной жизни.
Шевели мозгами, бигем! Ты ведь не считаешь, что твое буйство всюду тебя выручит. Переборщи с этим - бед не оберешься. А коли считаешь, что это не так, вспомни Гатта…
Да уж, когда буйство в тебе через край, можно все потерять. Ты уж лучше сперва разберись, что долбаные железяки задумали. Разберись!
Ты - охотник. Силач, ловкач. Сумеешь удрать, спрятаться, защитить себя и прокормить. Ты веришь только в себя, обязан верить, ведь если веру потеряешь - пропадешь. Но какими бы ни были твои сила и ловкость, понять разум железяк они едва ли помогут. В голове не укладывается, зачем железякам убивать бигемов, которые умеют думать и говорить, и при этом давать одежду и дома каким-то дурачкам, что только мычат да гогочут.
Вот дерьмо! Внезапно Сигурд понял, как сильно не хватает албианки. Так сильно, что он сам с собой разговаривать начал. Скверно, что она там осталась. В паре-то все-таки было проще.
В конце концов, Сигурд решил, что Руну, скорее всего, подвезут следующим автобусом. А пока, хочешь - не хочешь, придется в засаде пересидеть. Когда она прибудет, он ее встретит, и дальнейший путь они продолжат вдвоем.
Город тем временем приближался, странные его очертания постепенно менялись. Хотелось бы знать, есть ли там, между домами, хвойный лес, пещеры?.. Через несколько дней листья облетят, схорониться можно будет только в елях и соснах. Приедет Руна, и он соорудит для них временное жилье. Впрочем, наверняка албианка тоже что-нибудь подскажет… Тут Сигурд окончательно рассердился на себя: слишком быстро стал он прислушиваться к мнению чужачки, из-за которой Толстяка Уилла ненавидел и которую прикончить хотел.
Нечаянно встретившись взглядом с водителем, он стал корчить из себя безумного, поглядывая в окно.
Неожиданно среди дальних деревьев мелькнуло ярко-оранжевое пятно. Это оказался еще один автобус, правда, другой формы. Он катил по дороге, пересекавшей ту, по которой ехал Сигурд. Через пару минут оба автобуса должны были проехать друг мимо друга.
Подкатившись к перекрестью дорог, водитель остановил автобус, пропуская второй, мчавшийся, не снижая скорости. Он был набит людьми. Сигурд успел их разглядеть. "Дурни", сомнений не было.
Вдали показалась еще одна машина - синяя. Размерами она заметно уступала автобусам. Рассмотреть ее не хватило времени: автобус повернул и двинулся вслед за оранжевым. Было видно, как сидевшая сзади девчонка развернулась и прильнула носом к окну.
Через четверть часа город остался справа. Автобусы один за другим съехали с широкой дороги на узкую. Впереди белело маленькое поселение - несколько невысоких зданий, окруженных каменным ограждением. Автобусы подъехали, и ворота сами собой открылись.
Внутреннее пространство было ухоженным, деревья росли вдоль зданий правильными рядами.
Человек в длинной белой одежде заметил приближающийся автобус. Обернувшись, он что-то крикнул.
Первый автобус остановился возле входа. Второй прокатился мимо, доехал до следующего сооружения, замедлил движение и тоже остановился. Из здания быстро вышли двое мужчин в белом. У каждого в руках - короткая черная палка. Но что с их лицами? Гладкие и неподвижные, как у мертвецов.
Дверь автобуса с шумом распахнулась. Один из них заскочил внутрь и первым делом бросился к лежавшему на полу парню. Он коснулся парня своей палочкой, и тот, продрав глаза, заорал на весь автобус. Мужчина что-то сказал и, схватив парня за шиворот, заставил его подняться, а затем вытолкнул из автобуса. Напарник немедленно загнал его в темный дверной проем.
Сигурд огляделся. Глухие стены зданий, вдали справа и слева - ограды. Сбежать прямо сейчас - не задача, но будет переполох, а надо еще дождаться Руну, и неизвестно, приедет ли она следующим автобусом или придется торчать тут целый день. Как ни крути, а придется покориться обстоятельствам.
Сигурду не удалось избежать болезненного прикосновения палочки - не настолько болезненного, чтобы вопить, как тот парень, но все же малоприятного. Выскочив из автобуса, он двинулся вслед за остальными.
В здании их ожидало еще несколько человек в белом - в основном мужчины и среди них две женщины. Люди в белом брали входящих под руки и уводили по двое. Сигурд оказался в паре с той самой старухой, с которой сидел в автобусе. Крепкий мужчина схватил их за локти и поволок по зеленому переходу. Подведя к одной из открытых дверей, он подтолкнул прибывших.
Пол и стены помещения выстилали блестящие квадраты - гладкие, точно выпиленные изо льда, безупречно правильные. Два ложа, сиденье в углу, непонятные устройства, провода, тумбы. Две женщины в белом с лицами-масками двинулись навстречу, взяли спутницу Сигурда за плечи, подвели к сидению и усадили. Одна из них подошла к странной штуковине, стоявшей на трех тонких ногах, другая взяла старуху за подбородок, повернула лицом к этой штуковине, отошла. Вспышка! Старуха дернулась, ее тут же подняли с сидения, подвели к ложу, помогли взобраться.
Настала очередь Сигурда оказаться на сидении. Женщина шагнула к нему и, ухватив за бороду, развернула к странному световому устройству. На Сигурда уставился немигающий блестящий глаз. Проклятье! Ослепить надумали! Сигурд понял, что сейчас выдаст себя криком, и зажмурился. Женщина что-то проворчала. Тут же подскочил мужчина, встряхнул Сигурда. Злобный чхарь! Перебить людей в белом - это ж раз плюнуть. Сигурд взял себя в руки: рано драться. Он выпрямил спину, мужчина и женщина отстранились. Щелчок - и в глазах Сигурда побелело, а затем наступила ночь - вся в переливающихся пятнах.
Он стиснул зубы, чтобы не взвыть. Его схватили подмышки и заставили подняться.
"Терпи, бигем, - велел себе. - Зрение вернется… вскорости будешь видеть…"
Его уложили на ровную поверхность, к вискам и лбу прислонили какие-то прохладные штуки.
Коли хотели бы убить, наверняка бы давно уже сделали это. Стали бы так далеко везти его - до самого города?
Сигурд на секунду открыл глаза. На белом мерцающем поле двигались, переплетаясь две тени. Он снова зажмурился. В эту минуту на запястьях и голенях разом защелкнулось несколько ремней. Где-то над головой что-то клацнуло, затем ровно тихо загудело, - этот звук увлек бигема в беспросветную темноту.
Часть вторая
Город Алгирск
1
"Любить географию - это одно, а преподавать ее нынешним сомолфедам - совсем другое", - к такому выводу пришел Орест Крофович Зубров, проработав три месяца и одну неделю в средней школе номер один города Алгирска.
Когда три года назад в кабинете привинчивали доску - узкую, скользкую, с браком, - Зубров учился в Багровском Университете, и плотники не могли знать о том, что однажды этот кабинет перейдет в его распоряжение. Тем более, вряд ли они догадывались о поразительных габаритах будущего географа, за которые ученики дадут ему прозвище Бульдозер. Зубров и сам неожиданно понял, что до последнего времени словно и не замечал своих невероятных размеров, и теперь, внезапно ощутив их, никак не мог совладать с этим большим телом. Как бы там ни было, доска висела на обычном, стандартном уровне, и, когда, загораживая ее наполовину, молодой учитель писал, ему приходилось скукоживаться и приседать, и всякий раз это зрелище вызывало приступ веселья у сидящих в классе.
Зубров выбрал кусок мела покрупнее.
- А теперь запишем название этого массива, - сказал он.
Держа мел как щепотку соли, он стал выводить неровными буквами:
Т Р А П Е З У С
В студенческие времена это слово по непостижимой причине вызывало в нем благоговейный трепет - тот самый, который в альпинистах, должно быть, вызывает название Эверест. Кто знает, быть может, именно из-за этого подсознательного влечения Зубров на последнем курсе обратился в деканат с просьбой распределить его в Алгирск, расположенный в тридцати километрах от Трапезуса. Но сейчас в душе молодого учителя не было места для переживаний подобного рода, - стоя у доски, он терял в себе уверенность.
Корявый, блуждающий почерк Зуброва был предметом насмешек. Памятуя об этом, он старался писать аккуратно, как мог, но все же мел в руке, даже самому ему напоминавшей ковш экскаватора, уже на первой букве угрожающе затрещал. Когда Зубров подчеркивал надпись, обломок окончательно раскрошился, и вышло так, что конец черты он намалевал большим пальцем.
- Мел экономь…те, - напомнил Контиков, сидевший на задней парте. - Государственное добро.
- Это вам не хухры-мухры, - лениво добавил Гудастов, его сосед.
Послышались смешки - злобные, ждавшие своего часа. В ту же минуту что-то неожиданно стукнулось о толстый рукав пиджака - то ли бумажный комок, то ли ластик. "Началось", - подумал Зубров, досадуя на собственную беспомощность. Тут же по привычке он принялся себя убеждать: "Так. Возьми себя в руки. Они не должны видеть, что тебе плохо".
До февраля, пока учитель химии и классный руководитель десятого "А" Жанна Генриховна не вернется с курсов, Зубров за неимением других кандидатур был временно назначен на ее место. В десятом "А" учились отпрыски известных в Алгирске людей - завгороно, завунивермага, второго секретаря горкома партии, и, самое главное, любимец всей школы Ард Локков - сын секретаря Алгирского обкома.
Зубров не мог понять этих странных, жестоких подростков. Семь-восемь лет назад, когда он сам сидел на школьной скамье, все представлялось иначе, и сомолфеды были другими. Всех его бывших товарищей можно было, не кривя душой, назвать достойными членами славной организации, имя которой они носили - Союза Молодежи Федерации. Вместе учились, вместе пели песни, ходили на лыжах, играли в хоккей… Что же изменилось? Прошло всего несколько лет, а как будто - целое столетие. Зуброву казалось, что в сегодняшних подростках странным образом соединены ребячья беспечность и взрослая умудренность. Он их побаивался, а, когда они нападали, становился малодушным. Стоя перед классом, он чувствовал себя смешным, несведущим и в чем-то даже виноватым. С одной стороны нынешние сомолфеды были прогрессивны - умели достаточно ловко прихвастнуть знанием федерационных кодексов, казались политически подковаными, что, несомненно, являлось плюсом. С другой - они хоть убей не желали учить школьные предметы, носили длинные спутанные волосы, брюки-клеш и какую-то нелепейшую атрибутику в виде обручей и разукрашенных амулетов, что было, говоря словами директрисы, ересью. Даже Локков (да что там "даже" - он-то как раз в особенности!) вытворял что-то немыслимое со своей внешностью: патлы, кулоны, веревочки какие-то - скоморох, да и только. И вот эти ряженные подростки целый день занимались тем, что лениво перекидывались репликами о политической обстановке, а если кто-нибудь запускал тему о новой моде или заграничных музыкантах, то ее тут же подхватывали и тоже начинали развивать. И в этой всеядности нынешних сомолфедов был страшный, непостижимый парадокс, сводивший Зуброва с ума.