- Жарковато тут, Николай Егорыч. И курить опасно. Где бы нам поговорить?
Соломахин был, видно, человек догадливый.
- Можно пойти ко мне.
- Лучше прогуляемся по улице. Там хоть тенечек есть.
Соломахин запер гараж на висячий замок, и они полагали на теневую сторону улицы.
- Закурим, - сказал Краснов и вместе с пачкой сигарет "Новость" достал из кармана свое служебное удостоверение, развернул его в пригоршне. - Вот, посмотрите.
Соломахин опять-таки все понял: незнакомец предъявляет документ так, чтобы не привлечь внимания посторонних. В удостоверение он глядеть не стал, а сигарету взял. Закурили.
- Вы не удивляйтесь, Николай Егорыч, - начал Краснов, но Соломахин перебил его:
- Не знаю, как вас звать.
- Игорь Иванович.
- Ну, будем знакомы, - серьезно сказал Соломахин.
У Краснова еще там, в гараже, когда Соломахин помянул про газету, мелькнула догадка - вовсе не блестящая, скорее простая, как гаечный ключ, который Соломахин держал в руке. Теперь у него план разговора изменился. Он спросил:
- Почему все-таки вы меня приняли за корреспондента? Приходилось давать интервью?
Соломахин усмехнулся:
- Какие там интервью! Фельетон обо мне писали.
Теперь совет не удивляться следовало бы дать Краснову.
- То есть как? За что?
- Не против меня фельетон. Наоборот.
- Не понимаю.
- Ну, конфликт был с администрацией.
- Из-за квартиры? - проверяя свою догадку, спросил Краснов.
- Да. Только ведь я никому не жаловался. Это ребята из бригады в газету написали, ну и завертелось. Приехал на завод корреспондент…
- А в чем конфликт?
Соломахин вздохнул. Можно было понять, что ворошить это дело ему не очень-то приятно.
- Понимаете, моя очередь на квартиру была, а дали Сушковой. Замдиректора на местком жал. Она в отделе кадров всего год проработала, а я тут с пятьдесят пятого… Не считая армии… А она ему оказалась племянницей, хотя фамилии разные.
- Значит, подействовал фельетон?
Соломахин как-то смутился.
- За мной квартира осталась. Только его-то зря освободили.
- Зама?
- Да.
- А может, не зря? - сказал Краснов.
- Может… Только мне неприятно… Получилось - из-за меня.
- А когда фельетон публиковали?
- Да сразу после октябрьского праздника.
- В "Вечерке"?
- Нет, в "Коммунисте".
Задерживать Соломахина разговорами больше не было нужды. Краснов повернулся, они зашагали обратно, к автобусной остановке.
- Спасибо, Николай Егорыч. Извините, что оторвал от дела.
- Какое дело! Сегодня ж суббота.
- Тем более. - Краснов подмигнул, уверенный, что Соломахин не сочтет это ни игрой в простачка, ни подлаживаньем. Как-то само собой получилось. Но добавил серьезным тоном: - Все это строго между нами.
- Ясно.
- Ни о чем не беспокойтесь. Что мне надо было от вас узнать, я узнал. И точка.
- Я и не беспокоюсь.
- Будьте здоровы.
У Соломахина руки были в масле, и он, сжав правую в кулак, протянул для пожатия запястье.
- Будьте здоровы, Игорь Иваныч.
И они расстались…
Имелась богатая возможность пошутить в собственный адрес. Так-то вот, товарищ Краснов. Аноним, которого вы ищете, тоже выписывает газету "Коммунист", но читает ее гораздо внимательнее, чем вы. Действительно, Краснов выписывал эту газету и не пропускал ни одного фельетона, но вот не запомнил же случая с Соломахиным. А память у него не из худших.
Но что дальше? Как искать анонима?
Азбучная вещь: нельзя оставить без внимания корешки подписных квитанций. Они в большинстве пишутся пером или шариковой ручкой, и если аноним подписывается на областную газету, то… чем черт не шутит.
Работенка оказалась нудной. Перебрать несколько тысяч квиточков, сличая их с открытками, - дело нешуточное. У Краснова после трех дней этой работы в глазах рябило так, что он целую неделю ни газет не мог читать, ни книжек перед сном. Но спину он гнул не напрасно: почерк на одной из квитанций чем-то был схож с почерком открыток. Краснов сделал с этой квитанции фотокопию и навел кое-какие справки о подписчике. Храмов Е. П. работал старшим преподавателем в технологическом институте, от роду пятьдесят восемь лет. Вроде бы странно человеку с такими данными выступать в роли анонима, да еще пасквилянта. Но все бывает… Краснов наметил разузнать в ближайшем будущем о Храмове поподробнее.
Он еще и еще раз перечитывал открытки и все пытался себе представить, что за человек этот аноним - какой у него характер, как выглядит, молод или стар.
На первый и последний пункты он отвечал самому себе категорически: по натуре это сквалыга и педант, и, конечно, не молод. Ну и что?
Как так "ну и что?"? Если он педант, то непременно должен питать глубокое почтение к субординации и порядку. А значит, по логике можно предположить, что не сразу он рискнул воззвать к высшим инстанциям, не сразу обратился к Москве. Такой тип должен был сначала попытать себя, так сказать, на местном поприще. Может быть, какое-нибудь городское учреждение получало открытки, писанные тем же угловатым почерком, с явно искусственным наклоном влево? Получали и, брезгливо поморщившись, бросали в корзину, А может, у кого-нибудь сохранилась хоть одна открыточка? Найти бы, получить в руки - стало бы легче. А если аноним писал кому-нибудь персонально - это будет в сто раз лучше…
Краснов понимал, что в этих выкладках больше гадания, чем здравого смысла. Надо по этой нитке пройти. Но как искать произведения анонима, предназначавшиеся им для местного употребления? Для этого у Краснова имелось подходящее средство.
Одним из важных инструментов в своей профилактической работе он считал лекции. За три минувших года он прочел их великое множество - на заводах, в институтах, у железнодорожников, в морском порту, в школах. Ему нравилось готовиться к лекции, составлять конспекты, обдумывать построение - нравилось, может быть, потому, что все это напоминало далекие теперь студенческие годы.
У него еще до того, как генерал поручил ему это расследование, было намечено прочесть несколько лекций в учреждениях в первой декаде сентября, лишь колебался немного в. направленности темы. Теперь тема определилась сама собой.
Потратив два дня, он написал доклад об идеологической борьбе, назвав его "Идеологическая диверсия". И подзаголовок: "Методы наших идейных противников". Так должно было стоять в исполненных от руки афишах.
Имея в виду тот факт, что аноним, безусловно, принадлежал к интеллигентной среде, Краснов наметил для своих лекций институты научно-исследовательские и учебные, консерваторию, областное издательство. Созвонился с парткомами и партбюро, договорился о датах и попросил вывесить объявления заранее. Почти везде, куда он звонил, его уже знали по прежним выступлениям, никаких заминок не произошло…
Когда человек упорно ищет что-то и наконец находит, трудно порой бывает определить, закономерность это или везение. Но не впервые говорится: удача ждет ищущего только на правильно избранном пути. Краснов нашел анонима быстрее, чем рассчитывал, и в этом была удача, основанная на закономерности.
Лекцию свою Краснов составил не без хитрости, но хитрость эта и вообще шла на пользу делу и работала на его узкую задачу. В лекции был маленький раздел, посвященный бездумным брюзгам, раздражающимся по любому поводу, и гораздо реже встречающимся злопыхателям. В разделе рекомендовалось различать два эти типа людей. И как бы между прочим - но к месту - тут же говорилось об анонимщиках, портящих хорошим людям кровь, вносящих иногда разлад в семью и даже в целые коллективы.
Удача ждала Краснова в технологическом институте - там, где работал Е. П. Храмов, чья подписная квитанция в виде фотокопии хранилась у Краснова в сейфе.
После лекции к Краснову у выхода из актового зала робко подошла немолодая женщина в темно-синем костюме. Было заметно, что ей стоило труда решиться на разговор.
- Простите, можно задержать вас на минутку? - спросила она.
Краснов видел, что ее надо приободрить.
- Конечно! Для того я и здесь.
Они отошли в дальний, тупиковый конец коридора.
- Слушаю вас, - сказал Краснов.
- Я преподаю… уже семнадцать лет… Моя фамилия Волкова… Антонина Сергеевна… - Она все еще смущалась.
- Да, Антонина Сергеевна, я вас слушаю.
- Понимаете, как-то неудобно говорить… Вроде жалобы… Но, знаете, очень уж наболело… Я об анонимках…
- Это всегда неприятно. Но считайте, что мы развиваем тему лекции.
Она сделала неудачную попытку улыбнуться.
- Понимаете, нас всех просто трясет.
- Кого всех?
- Ну, преподавательский состав.
- От анонимок?
- Да.
- И вы лично тоже получали?
- Я - нет, но мои товарищи…
- А нельзя ли взглянуть хоть на одну анонимку?
Волкова уже оправилась от смущения и говорила спокойнее:
- Моя подруга несколько раз получала. Вернее, ее муж. Но вы же понимаете: такие гадости в доме хранить никто не будет. Их рвут и выбрасывают.
- И другие получали?
- Да.
- И что же, читали, проглатывали и молчали?
- А что поделаешь? Жаловаться как-то неприлично.
- Хорошо бы хоть одно письмо найти.
- Я, собственно, об этом и хотела посоветоваться. Вы ведь сумели бы разыскать анонима?
- Во всяком случае, постараюсь.
- Значит, можно к вам обратиться?
- Ну зачем же так торжественно - обратиться? Просто позвоните.
Волкова записала его рабочий телефон, однако звонить ей не пришлось.
На следующий день Краснову позвонил секретарь партбюро института Нагаев. Они были знакомы еще с тех пор, когда Краснов работал в угрозыске.
- Слушай, Игорь Иваныч, у нас к тебе дело есть, - сказал Нагаев. - Ты вчера про анонимщиков толковал. А сейчас, вот только-только, ко мне профессор один приходил, Терехов, принес анонимное письмо, им полученное. Пакостное письмо и далеко за рамки личных оскорблений уходит. Хочешь, прочту?
- Давно он получил?
- Да, говорит, еще в прошлом году. Прочесть?
- Не надо, я к вам заеду через полчасика, тогда и почитаю. А что, он сам принес?
- Я же тебе говорю: сослался на твою вчерашнюю лекцию. Говорит, может, надо как-то воздействовать на автора в воспитательном смысле. Но я вообще-то не для того звоню, чтобы эту пакость читать. Скажи, что нам с анонимщиком делать?
- А профессор знает автора?
- Да мы все его уж сто лет знаем. Я лично до сей минуты и подумать не мог, что он способен на такое.
- Работает у вас?
- Да, преподает.
- Ладно, Мих-Мих, сейчас буду.
Через полчаса Краснов сидел в комнате институтского партбюро.
- Вот, насладись.
Нагаев положил перед ним открытку, исписанную фиолетовыми чернилами. На открытках, лежавших у Краснова в сейфе, чернила были синие, но Краснов, увидев почерк, почувствовал, как мурашки побежали по затылку: знакомый почерк, знакомый! Он даже испугался, не выдает ли своего волнения. Но, кажется, Нагаев ничего не заметил.
Открытка содержала в себе четырехстрочную эпиграмму, довольно едкую. Правда, было ясно, что автору чуждо какое-либо понятие о просодии: стих сильно хромал в первой и третьей строках, пиит был явно не в ладах и с размером и с рифмою и вряд ли когда-нибудь "возбуждал улыбку дам огнем нежданных эпиграмм". На оставшемся ниже четверостишия месте автор в энергичных выражениях оскорблял профессора Терехова, употреблял нехорошие слова, а напоследок отождествлял его с Советской властью в целом.
- Кто это писал? - спросил Краснов, подавив первую вспышку радости.
- Храмов Евгений Петрович.
У Краснова опять побежали мурашки по затылку: "Храмов Е. П., подписчик", - вспомнил он запись в своей рабочей тетради. Но он опять постарался не выдать волнения.
- А можно поговорить с профессором Тереховым?
- Сейчас позовем.
Нагаев позвонил по телефону, и минут через пять в комнату вошел высокий полный человек с густыми седыми волосами, румяный. Через толстые стекла очков усмешливо смотрели серые глаза. Он был далеко не молод, но назвать его стариком у Краснова язык бы не повернулся.
Нагаев представил их друг другу. Сели. Краснов понимал, что всякие вводные разговоры - о погоде, о самочувствии- с профессором были бы излишни, и он прямо спросил:
- Кого вы подозреваете? Кто писал это письмо?
Профессор снял очки, но от этого не сделался беспомощным, как обычно принято ожидать.
- Простите, молодой человек, у меня нет никаких оснований подозревать. - Профессор сделал паузу, легкой улыбкой как бы приглашая собеседника оценить эту мимолетную шутку. - Я не подозреваю, я определенно знаю, хотя автор не затруднил себя собственной подписью. Это мой коллега, к сожалению. Евгений Петрович Храмов. Поверьте, я не питаю к нему ненависти, но, знаете ли, он странный человек. Уж не первый раз шлет мне такие милые послания. Получать их не очень-то приятно, не правда ли?
- Почему вы так уверены, что это именно он? - В Краснове заговорил следователь, которому нужны доказательства и полная ясность.
Профессор взглянул на него вроде бы даже соболезнующе.
- Видите ли, в этих… гм… стихах, непосвященному не совсем понятных, изложен довольно невразумительным эзоповым языком один из аспектов нашего с ним спора, чисто научного. Как показали факты, прав был я, а не он. Но Евгений Петрович, насколько я могу судить, крайне самолюбив и эгоцентричен. Он не любит признавать свои ошибки. - Профессор опять улыбнулся. - Впрочем, многие ли из нас с удовольствием признаются в собственных заблуждениях?
Краснов прочел стихи, пощелкал по открытке ногтем.
- Он очень ловко облек в стихотворную форму научный спор. Постороннему ничего не понять, не доказать.
Профессор словно прочел его мысли.
- Однажды, незадолго до того, как почтальон принес сей листок, коллега Храмов излил на меня в институте все эти сарказмы, только, разумеется, в прозе. Несолидно было бы в его возрасте изъясняться в разговоре стихами, но что он грешит версификацией - об этом в институте известно. Он наш Ювенал… Не правда ли, Михаил Михайлович?
- Грешит стишками, грешит, - подтвердил Нагаев.
- Что же это он так… так прозрачно? - скорее самому себе задал вопрос Краснов. - Опрометчиво для умного человека.
- Видите ли, насколько позволяет мне судить мой скромный опыт, когда кто-то считает себя умнее других людей, он, как правило, поступает опрометчиво. Уже тем самым, так сказать. - Профессор не упускал случая пошутить.
Краснов встал. Надев очки, встал и Терехов.
- Спасибо, профессор, за исчерпывающие объяснения.
- Не за что. Если эта открытка представляет какой-то интерес, я считаю, вам повезло, ибо я хотел ее порвать, как и прежние, но сразу этого не сделал. Потом она куда-то затерялась, а теперь вот нашлась.
- О нашем разговоре лучше будет никому не рассказывать.
- Я понимаю.
- Извините, что прошу об этом.
- Ничего, ничего. Это меня не обижает, не тревожьтесь.
Они пожали друг другу руки и раскланялись.
Он ушел, мягко притворив за собою дверь.
- Что скажешь? - спросил Нагаев.
- Открытку я возьму. - Краснов спрятал ее в свой портфель.
- А с Храмовым что делать?
- Ничего, решительно ничего, - с необычной поспешностью ответил Краснов.
- Ты чего это встрепенулся? - удивился Нагаев, и Краснов ругнул себя.
- Не надо его трогать, - уже спокойно сказал он. - Как будто никто ничего не знает. Я разберусь. Между прочим, он на лекции был?
- Нет, свой курс он начинает читать через неделю. В институте пока не появлялся.
- Ну, спасибо тебе, Мих-Мих.
- Повторяю за профессором: не за что…
От Нагаева Краснов вернулся к себе. Время было обедать, но ему не терпелось получить заключение почерковедческой экспертизы. Эксперт управления был в отпуске. Взяв открытки, лежавшие в сейфе, Краснов отправился пешком домой к старику графологу, который раньше проводил у них экспертизы, долго проработавшему в управлении. Сейчас он был на пенсии, но его часто приглашали в качестве консультанта.
Графолог продержал его целых два часа. Старик сначала сфотографировал открытки, проявил пленку, напечатал карточки - у него на дому оказалась целая фотолаборатория. Потом манипулировал какими-то трафаретами, глядя через огромную, диаметром чуть не в волейбольный мяч, лупу на бронзовой ручке, что-то чертил на разграфленных листах плотной бумаги. И наконец, сделав несколько оговорок, заявил, что, по всей вероятности, все открытки написаны одним человеком. Но это требует дополнительного исследования. Так изрек он официальным тоном после своих долгих священнодействий, а провожая Краснова до дверей, сказал уже по-свойски, домашним голосом:
- Одна рука писала, Игорь Иваныч, одна…
Краснов знал, что надо провести официальную экспертизу, но сейчас ему и этого было довольно.
Прямо от графолога Краснов, не заходя к себе, поднялся на третий этаж, к генералу.
- Разрешите, Анатолий Иванович?
Басков поднял голову от бумаг, посмотрел на Краснова и сказал без всякой вопросительной интонации:
- Нашел.
Краснов заулыбался, подходя к столу.
- Нашел-ся, Анатолий Иванович.
- Не скромничай, когда не надо. Садись.
Генерал слушал, не перебивая и не глядя на Краснова. Сложив руки ладонями перед лицом и уперевшись в стол локтями, он глядел, не мигая, на противоположную стену - такая была у него привычка слушать. Новичков это поначалу сбивало с толку, но в конце концов все постепенно убеждались, что такая манера удобна и для докладывающего и для слушающего. Для докладывающего исключаются, если можно так выразиться, зрительные помехи, а слушающий, не отвлекаясь мимикой говорящего, может лучше сосредоточиться.
- Хорошо, - сказал Басков, когда Краснов закончил словами: "Все, Анатолий Иванович".
- Через неделю Храмов должен вернуться из отпуска. А может, уже вернулся. Будем вызывать?
- Подождем, - не раздумывая, решил Басков. - Дадим шанс его совести. Может, сам придет. Но понаблюдать за ним надо.
- Есть, Анатолий Иванович.
- Ты недельку-то отдохни. - Басков чуть заметно окал, потому что родом был с верхней Волги. Но уехал он из родных мест, как знал Краснов, лет сорок назад. Его легкое оканье вызывало в воображении Краснова тонкие обручи, но не круглые, а заметно смятые.
- Отдохнуть всегда не мешает, - сказал Краснов.
- Вот и давай. Море еще теплое.
Краснов уже взялся за медную ручку двери, но Басков остановил его вопросом:
- Как думаешь, он один?
- По-моему, одиночка.
- Иди.
Областное управление Комитета госбезопасности размещалось в старинном трехэтажном не то полудворце, не то в полуторном особняке - так определяли подобные здания в городе.