В повести польского писателя Р. Братного "Тают снега" показана трагическая судьба человека, вынужденного вновь взяться за оружие, хотя большая война только что кончилась.
Содержание:
Часть первая 1
Часть вторая 8
Эдуард Хруцкий - НОСТАЛЬГИЯ 19
Примечания 20
Роман Братный
ТАЮТ СНЕГА
Часть первая
1
Дорога оборвалась внезапно. Внизу, на каменном контрфорсе, еще лежал снег. Узкая полоска берега светлела песчаными залысинами, а дальше острый поток бился об остатки мостовых ферм. Рядом какой-то развороченный домик, не то будка путевого обходчика, не то барак, с крыши капали капли, свисал кусок оторванного толя. Белка наставила уши. Смотрит удивленно. Такого существа она еще не видела.
Человек стоял, засунув руки в рукава короткого полушубка, и смотрел на воду, как бы измеряя ширину препятствия. Белка сделала два осторожных прыжка. Села, заметая хвостом воздух над головой. Человек перевел свой взгляд на нее. Он, видимо, знал повадки зверей, потому что не шелохнулся. Белка сделала несколько смелых прыжков. И вот уже засуетилась вокруг ботинка пришельца. Большая нога неподвижно стояла на мокром снегу. Успокоенный зверек принял ее за что-то такое же неопасное, как камень или ствол дерева.
- Не знаешь, что это? - внезапно сказал человек. Голос у него был низкий, с хрипотцой. Белка на секунду превратилась в камень, а затем, в секунду, в молнию, ударившую с земли в небо. Притопывая, она уже сидела высоко на ветке. Пришелец навел на нее палец, как ствол пистолета, и прицелился. Потом повернулся и широкими шагами зашагал вдоль замерзшего пути, туда, где кончался лес.
Миновав поля и сонные перелески, поминутно останавливаясь, он вошел в улицу.
Деревня начиналась с сожженной усадьбы, на которой торчал только колодезный журавель. Потом тянулись ряды печных труб, напоминавших культи осмоленных ветел. Человек свернул в ворота первого уцелевшего крестьянского двора. Здесь стоял военный "джип" с потрепанным брезентовым верхом. Огромный барбос, бренча продетой в кольцо проволокой, едва не задохся от лая; он уже считал машину частью охраняемого им хозяйства. Вторая собака, привязанная коротко, сидела неподвижно возле будки, и только нетерпеливое помахивание хвоста говорило о том, что она внимательно следит, не сделает ли гость неосторожный шаг в ее сторону. В дверях конюшни появился кряжистый крестьянин. Он стоял в расстегнутом пиджаке, сильный и бессловесный, как третий притаившийся зверь. Пришелец подошел к машине и поднял капот.
- Меня зовут Микόлай Мόсур, - сказал он, склоняясь над мотором. - Я говорю это потому, что буду у вас жить, - добавил он.
Крестьянин не шелохнулся.
- Баба у меня старая, а не такая, как положено, - с деланным равнодушием пробормотал он. - А что, говорят, собираются мост строить…
- Ага, - буркнул Мосур. Уголком глаза он заметил забрызганные грязью голенища. Крестьянин подошел к автомобилю.
- Брезентовые, - пришелец показал на его сапоги.
- Воинская часть стояла… - Крестьянин улыбнулся, развел руками, как бы говоря, что и он бессилен против торгового соблазна.
Мосур неожиданно поднял голову и пристально посмотрел ему в глаза.
Крестьянин выдержал взгляд. Вокруг его глаз собрались морщинки сдерживаемой улыбки.
- Ну так вот, старая она или не старая - это о вашей жене, - а квар< тировать я буду у вас, - и захлопнул капот машины.
- Хорошо, пан… инженер, - любезно ответил крестьянин.
"Пан инженер, - повторил человек в "виллисе", который, как трудолюбивый конь, взбирался по крутой разбитой дороге. - Издевка? Не может быть, - успокаивал он себя. - Но когда я засунул голову под капот машины, у меня было такое дурацкое ощущение, что он собирается ударить меня по спине. Исключено. Он не может меня знать. Ни я его… У меня прекрасная память на лица".
Темнело. Мосур включил свет.
В широких ободках фар вездехода отражалась извилистая дорога, размокшая и вязкая, с темным, враждебным можжевельником по обеим сторонам. Он энергично нажимал на педаль газа и тормоза, помешивая рычагом переключения передач. Машина, ревя мотором, мчалась дальше, человек за рулем понимал, что ему страшно.
Тебя зовут Миколай Мосур. Может быть, ты инженер, как этого желают крестьяне. Миколай Мосур. Этот чертов ветер наверняка повалит склад, во всяком случае, сорвет толь с бараков. Итак, Миколай Мосур строит железнодорожный мост на реке Ославе. А что, даже название хорошее. Но почему ты, инженер, не можешь заснуть? Такого вора, как наш кладовщик… надо поискать… прошла только неделя, и уже нет керосина. Хоть бы припомнить рожу этого кладовщика. Или Чурилы. Как выглядит мой хозяин Чурило? Башка что сито, ничего не задерживается, пока я мысленно не уйду туда. И тогда все начинается сначала. Миколай Мосур, "инженер", строит мост. Ослава. Чтоб ей! Название у нее хорошее. "Инженер Мосур покоряет Ославу". Может быть, даже приедет какой-нибудь репортер из "Вооруженной Польши". Наверняка. Хуже всего эти перины. Жарко, а только откинь край, чтобы вздохнуть, холод хватает за голову, аж трясет. "Кровавый Васыль". Легенда пришла и сюда.
Эту перину я когда-нибудь сброшу с кровати. Поэтому ведро с водой надо ставить подальше. Здесь их только слегка лизнуло. Половина деревни сгорела. Почти все живы. Кровавый Васыль. Дети в избах плачут. Рассказать бы кому-нибудь, что все, что сделал этот Васыль, было оправдано… рассказать, рассказать… К черту! Опять на мне эта окаянная перина. Говоришь, что не хочешь быть никем, только Миколаем Мосуром.
Горят деревни. Миколай, ты, конечно, не выучил тригонометрию? Для того, чтобы не крали керосин, можно было бы одеться и сесть за стол, решить несколько задачек из учебника… Должен ли Миколай Мосур быть инженером? Но ведь он руководитель строительства. У него есть "свои" инженеры. Значит, слух о Кровавом Васыле дошел и сюда, в отдаленный повят. Надо попробовать заставить себя заснуть. Но вчерашний сон вернуться не должен, это правда, что он хуже бессонницы. Минувшее. Навсегда. Совершенно чужое Миколаю Мосуру. Да. Ему, вернее, мне, то уже может только присниться. Скоро, через пять часов, он услышит наяву понукающие крики извозчиков, начнет пыхтеть механический молот. Станет выбрасывать из трубы голубые облачка дыма. Чертовски далеко это вёдро. И опять искаженная, ненавистная, тупая рожа орущего ребенка, который на слова матери: "Заберет тебя Кровавый Васыль", давится собственным плачем, глотает сопли. Хорошо хоть, что за окнами ветер, тогда тепло душной комнаты воспринимается дарованным благом. Но сейчас ветер унялся… ночь стоит тихая. Бродит черная, душная, сейчас она упадет на голову, как мешок, и невидимые руки будут душить его до рассвета.
Мосур был всегда в хорошем, даже веселом, настроении, как заметили крестьяне, но его улыбка не вызывала у них доверия. Даже с самого начала, когда Ослава, переполненная весенними водами, не давала работать, он не успокаивался: мотался на своз, запускал лесопилку, делал из бревен шпалы, потому что часть пути надо было заменить. Его взрывали сначала партизаны, потом какая-то заблудившаяся аковская группа, потом кочующие по перевалам уповские батальоны, "курини", потом отступающие немцы. Многократно ремонтированный мост, по мнению Мосура, замену шпал заслужил.
В тот день путь надо было довести до того места, где две недели тому назад он стоял, осматривая территорию будущего строительства.
Мосур как раз брился перед выходом, когда в осколке зеркала, засунутого за раму иконы, появилось лицо солтыса.
- Ну? - буркнул Мосур.
Солтыс хотел только спросить, не едет ли пан инженер случайно в город.
- А что? - Мосур вытирал лицо полотенцем.
- Хотят школу. Надо посоветоваться.
- Где? - Мосур застегнул ворот зеленой рубашки.
Из деликатного ответа крестьянина следовало, что пану инженеру лучше всех известна проблема жилья. Уже сейчас в халупе людей как сельдей в бочке.
- Школу еще рановато, - подытожил солтыс.
Мосур разглядывал свою полувоенного покроя куртку. Всовывая руки в рукава, он сообщил, что через несколько дней может освободить собственную комнату.
- Подлатают домик обходчика, он у самого строительства, рядом с ОРМО…
- Школа должна была быть у Хрыцькό… - пробурчал солтыс.
У Мосура с Хрыцько были натянутые отношения, но он любил этого крестьянина. Репатриант из-за Буга обладал какой-то необыкновенной хозяйской сметкой. Уже через год он вышел в Пашеце в число зажиточных. Сейчас, направляясь к нему с солтысом, начальник улыбнулся своим мыслям: он составлял план разговора. Надо было Хрыцько "сломать" и назначить на подводу. День обещал быть хорошим. Ветер высушил лужи.
Свернули в ворота. Хрыцько отыскался сразу. В ответ на требование взять к себе учительницу пожал плечами. К разговору о шарварке отнесся серьезно. Он терпеливо объяснял Мосуру, что не позволит загнать скакуна, а кроме того, скакун разобьет любую повозку.
- Такой кавалерист? - спросил Мосур.
Крестьянин улыбнулся в усы.
- Пойдемте, - и двинулся в сторону конюшни.
Великолепный вороной скакун при виде его заржал и стал нервно дергать цепь.
- Не терпится. Думает, что я ему кобылу привел… - пошутил крестьянин и, подмигнув Мосуру, кивнул на огромную пробудившуюся плоть коня. - Ну, чорт, ничого нэ будэ… - сказал он вдруг по-украински, с нажимом. Конь успокоился, как стреноженный. При звуках украинской речи Мосур мгновенно замер. Некоторое время он боролся с какой-то мыслью. Потом поспешно вышел во двор. Удивленный крестьянин двинулся за Мосуром, искоса поглядывая на него.
Несколько дней спустя, вечером, "виллис" Мосура тащился по той же лесной дороге. Рядом с начальником строительства сидел солтыс. До ближайшей почти мертвой железнодорожной станции было 15 километров. Мосур включил дальний свет: проезжали сожженную деревню.
Спустя некоторое время они поравнялись с плетущейся одноконной повозкой, вокруг них была тишина стоящих, как высохший лес, труб.
- Васыль… - пробормотал Солтыс.
- Что? - Мосур притормозил.
- Я говорю: Кровавый Васыль, - солтыс показал головой в темноту, словно кому-то или чему-то покорно кланяясь.
- Ерунда! - возмутился Мосур. - Ерунда! Он никогда здесь не был.
- Как же, пан инженер, не был, тогда кто же это…
- Ты слышал, что я сказал? - Он внезапно остановился, да так, что крестьянин уткнулся в стекло, и испуганный, ничего не понимающий, стал быстро кивать головой в знак согласия.
Они приехали за двадцать минут до прихода поезда, а вернее, до того момента, начиная с которого можно было ждать его прибытия. На полустанке, где железнодорожный путь оканчивался скрещенными шпалами, опоздание было делом обычным. Начальник станции быстро поклонился Мосуру и скрылся за сбитой из досок дверью еще не совсем восстановленного станционного здания. Солтыс с момента странного разговора в машине испуганно молчал.
Мосур стоял в тени, и только по временам единственный станционный фонарь, раскачиваемый ветром, снимал с него слой темноты. Солтыс необычно долго возился с самокруткой. А когда поднял глаза, чтобы что-то сказать, Мосура уже не было Удивившись, он оглянулся. В окне начальника станции и кассира - единственного хозяина полустанка - он увидел высокую тень. Мосур, нагнувшись, что-то говорил тому, кто, по всей вероятности, сидел у стены. Солтыс сделал шаг к двери, но тут послышался далекий гудок поезда. Солтыс остановился, спрятал кисет, сплюнул, вытер руки о штаны. Потом наморщил лоб, ища первые слова для учительницы, и беззвучно зашевелил губами. Хлопнувшая дверь заставила его обернуться. Мосур уже заходил за станционную будку.
- Бери ее, и к машине. Я должен сменить свечи, - сказал он торопливо, и солтыс остался с начальником станции.
- Странный этот ваш инженер, - начал начальник станции.
- Он такой же мой, как и ваш.
- Очень странный…
Они замолчали, исчерпав тему. Поезд уже остановился. В облаке пара прошел локомотив, за ним два вагона, задний фонарь оказался прямо перед ними.
- Никого нет, - пробормотал начальник станции, направляясь в сторону локомотива.
Солтыс облегченно вздохнул. Но внезапно одна из дверей с грохотом распахнулась. Из вагона, держа перед собой чемоданчик, вышла девушка.
- Скажите, пожалуйста, как здесь… - и, смутившись, замолкла.
Солтыс рассматривал ее, смутившись еще больше.
- Как здесь добраться до деревни… до Пасéки?
- Вы к кому?
- Я в школу.
- Там школы нет… - И вдруг замолчал. Рассмотрел. Не поверил, но осторожно спросил: - А вам что в этой школе?
- Я буду… Я учительница, - поправилась она.
Солтыс сплюнул сквозь зубы в сторону и не то поклонился, не то обтер руки о вылинявшую шапку.
- Пойдемте… - сказал он.
Они зашли за станционную будку. "Виллис" стоял с поднятым капотом. Им были видны только ноги наклонившегося над мотором Мосура.
- Я иду, садитесь, - сказал он. Внезапно девушка остановилась на полпути, прижав к груди портфель, словно испугавшись, что кто-то может его отнять.
- Садитесь сюда, - солтыс показал на место рядом с шофером, но она, не говоря ни слова, прыгнула на заднее сиденье. Капот с грохотом захлопнулся, и показалось лицо Мосура, освещенное полоской света, падавшего из окна будки.
Солтыс в испуге посмотрел назад, ему показалось, что девушка что-то прошептала.
- Добрый вечер, как говорят во всем мире, - сказал Мосур, садясь за руль. Не услышав ответа, он пожал плечами.
Заскрипела коробка передач, и машина понеслась в темноту.
Назад ехали быстрее.
- Может быть, сразу к Хрыцько, а? - спросил солтыс. Он все время думал, как бы избавиться от этой девушки. И решил, что поедет "в повят". Был бы это зрелый мужчина, с сильной рукой. Она не для наших "кавалеров", которые из-за войны до двенадцати лет буквы не видели, а всего другого уже насмотрелись.
Мосур не ответил, но послушно свернул к усадьбе Хрыцько.
Здесь он вышел первый.
- Конец всем мученьям, - сказал он мягко. - Вот мы и дома.
Девушка медленно, как будто делала большое усилие, поднялась с сиденья и как-то боком сдвинулась в другую сторону. Неестественно изогнувшись, она на ощупь поискала свой портфель, который был у Мосура в руке. Заинтригованный, немного возбужденный, он обошел машину. Но девушка, спотыкаясь о всякий хлам, уже бежала к освещенной керосиновой лампой двери халупы. На пороге стоял Хрыцько. Нервно схватив протянутую для приветствия руку, девушка вдруг обернулась.
- Это он, - крикнула она неестественно высоким голосом, глядя в лицо идущему за ней Мосуру. Мужчина остановился. Не спеша поставил на землю портфель. Их взгляды сошлись. Оба крестьянина застыли от изумления.
- Это он! Он! Он! - снова крикнула учительница и бросилась в сени незнакомого дома, как в долгожданное убежище.
- Подожди! - прохрипел Мосур. - Возьми. Отдай ей… - Он подал портфель Хрыцько и вдруг повернулся на каблуках. Мгновенно включил мотор. Двигатель взревел на полных оборотах, "виллис" описал круг и канул в темноте, разрезая ее злым светом фар.
2
Впервые она увидела его года три тому назад.
Прошла ночь. День, в который случилось это несчастье, был спокойный. Проснувшиеся люди стали воздвигать над деревней хоругвь дыма. Заревела скотина. Все предвещало хорошую погоду.
Нина остановилась у колодца. Потянулась, как бы желая коснуться руками неба. В какой-то момент она замерла с руками, поднятыми над головой, и расхохоталась. Со стороны реки, откуда-то с зеленеющих озимыми полей, шел в солдатском мундире милиционер.
- Как спалось? Поле мягкое, да, пан плютонόвый? - атаковала она.
- Черт, - сказал милиционер, останавливаясь возле забора. У него было серое от бессонницы лицо.
- А где аппаратура? - снова насмешливо запела девушка.
Сержант посмотрел на ее чересчур худые, еще девические ноги и нехотя пожал плечами.
Уже неделю после той ночи, когда отряд УПА уничтожил около десяти сельских постов МО, гарнизон Рудли брал с собой телефонный аппарат и на ночь прятался в непросматриваемых даже для зорчайших глаз бандеровских разведчиков окрестных нолях и оврагах. Молодая, еле живая, местная власть на день мчалась назад в деревню.
- Весело тебе, да? - Сержант плюнул через забор во двор.
Нина надула губы. Ей нравился этот парень. Он был нездешний. И неизвестно, как долго будет здесь вообще. Она привыкла к отъездам людей, как в нормальном мире привыкают к ним самим.
Но плютоновый, почувствовав себя после этого разговора в безопасности, уже шел вдоль забора в сторону дороги.
Нина замерла. Бывали мгновения, когда мир виделся ей огромным, и красочным, и таким добрым, что, казалось, может уместиться на ладони. Раньше это чувство посещало ее во время молитвы, а теперь оно приходило само собой, без всякой причины.
Стоять возле колодца, когда тебя никто не слышит, не видит, а ты видишь и слышишь все: мычание коров из оврагов, низкий дымок над домиком поста - плютоновый уже добрел, а тот, помоложе, спит где-нибудь неподалеку… Она улыбнулась полю и с досадой подумала, что опять начинается рабочий день. Как вдруг ее внимание привлек какой-то необычный шум. Она пошла в сторону забора, машинально открыла ухо, отбросив на спину длинные нерасчесанные волосы. По улице ехала машина. Нина вздрогнула, готовая броситься наутек, но сразу же громко рассмеялась; теперь надо было бояться тихих шагов в темноте. Прошло то время, когда смерть въезжала в деревню на немецких мотоциклах. Она влезла на забор, чтобы получше видеть дорогу. Со стороны холмов, тихо урча на спуске, двигался крытый брезентом грузовик.
Девушка посмотрела на свои босые ноги. Насупила брови, расстроилась, перешла в другое место, где более частые колья закрывали ее ноги, и замерла.