Вот она пересекает кафе. Гюрза, опершись щекой о ладонь с зажатой между пальцами дымящейся сигаретой, смотрит на нее. Идет женщина, на вид лет двадцати пяти (Юмашева знает точную цифру - двадцать семь). Что о Миле могут подумать те, кто провожает ее сейчас взглядом? Наверное, что девушка вышла из офиса, покинула компьютеры, шефа и секретарские обязанности. По выбранному стилю Мила как раз подходит под такой образ: одета неброско, практично, но любой женщине сразу ясно, что все куплено в дорогих магазинах; неяркий макияж, но чувствуется ухоженность, из украшений только серебро на руках.
За девушкой тянется аромат "Chanel Allure" (что говорит не только о деньгах, но и о вкусе).
Гюзель стряхнула пепел в глубокую стеклянную пепельницу, И кто, интересно, из глядящих на Милу догадается, что перед ним представительница древнейшей профессии, проститутка, шлюха, или - Гюрза усмехнулась, вспомнив недавно где-то вычитанное обозначение таких женщин, бытовавшее в девятнадцатом веке, - "мирская табакерка". Ну кто мог догадаться? Разве тот, кто, как и она, не один год профессионально имеет с ними дело. А она, майор милиции Юмашева, распознает теперь ЖЛП (ходила такая аббревиатура в перестроечные годы по милицейским документам и расшифровывалась как "женщина легкого поведения") под любой одеждой, в любой толпе. По множеству мелких примет, по взгляду, по… всего и не перечислишь. А непрофессионалы не поймут. Конечно, помогала ей и интуиция - как оперская, так и женская…
- Привет.
- Привет, как дела?
- Нормально. А у вас?
- Идут. - Вот так вот. Никаких тебе "славянских шкафов", никаких журналов "Огонек" под мышкой.
Просто и обыденно, встретились две женщины.
Кто скажет, что не две подруги? Кто заподозрит у этой встречи второй план?
Мила бросила сумочку на стул. Сняла пальто, повесила на вешалку рядом со столиком.
- Пойду возьму себе что-нибудь. Коньяку не хотите?
- Нет, я с кофе посижу. Денег хватит на коньяк? А то могу ссудить.
- Спасибо, тьфу-тьфу-тьфу, пока при деньгах.
Мила направилась к стойке.
Гюрза познакомилась с Милой так же, как знакомилась и с другими женщинами ее ремесла, - в результате задержания. Случилось это полтора года назад.
Рутинная работа, плановое мероприятие… Два опера, ее подчиненные, выступили в роли клиентов, вызвали двух девочек по одному из газетных телефонов, где "симпатичные девушки помогут расслабиться состоятельным джентльменам". Выбранное "агентство", судя по рекламной площади в газете и расценкам на девочек, сообщенным по контактному телефону, было не из бедных, не из только поднимающихся. Значит, большой штат девочек, хорошая "крыша", клиенты посолиднее.
И значит, никакого урона они "агентству" не на-. несут. Впрочем, никому, по большому счету, Отделение по борьбе с преступлениями в сфере нравственности урона не наносило. Ну, будет составлен протокол, взыскан штраф, и после беседы всех отпустят. Из тех сотен, а то и тысяч девочек, что попадали в милицейские силки, после задержания и задушевной беседы с опером, может быть, одна-две бросали ремесло. Остальные, понеся незначительный материальный ущерб и никакого морального, возвращались к "работе". Все заканчивалось протокольными процедурами, освобождением и еще одной галочкой в плане оперативных мероприятий текущего месяца. Как говорил незабвенный Зиновий Гердт в "Месте встречи…": "Преступность у нас победят не карательные органы, а естественный ход самой жизни". Уж с проституцией точно карательным органам не совладать…
Так что "посадка" максимального количества девиц облегченного поведения целью оперов не являлась: как желающих влиться в трудовые ряды проституток, так и вакантных мест было предостаточно - древнейшая профессия, сами понимаете… (Другое дело, что многие из задержанных гетер становились осведомительницами сыщиков, "барабанами", и очень часто помогали органам раскрыть - а то и предотвратить - массу преступных, как принято выражаться, деяний.) Зато если девочек раскрутить на показания против их сутенеров (каковых они защищают со всем пылом и даже любят кормильцев), то это чистая победа: сутенер без разговоров отправляется на пятилетнюю отсидку с конфискацией по двести сорок первой УК, и ни один адвокат его не вытащит. Конечно, освободившееся место тут же займет другая фирма с каким-нибудь завлекательным именем типа "Мирабелла", но это уже второй вопрос. Придет время - прикроют и ее, и следующую. И так, в общем-то, до бесконечности.
Так вот, Милу задержали. Вместе с еще одной девицей, коллегой по ремеслу, вместе с сутенером, привезшим девочек и получившим за них деньги, вместе с шофером, которому уж вообще ничего не вменить. Задержанных доставили в отдел. Как всегда, со жрицами любви беседовала Юмашева.
Мила сидела нога на ногу, с отрешенностью во взгляде отвечала на протокольные вопросы. Попытки разговорить Милу не удавались, а Гюрзе хотелось разговорить. И чем дальше, тем больше крепло у нее убеждение, что это необходимо сделать, необходимо "достучаться" до девушки, вызвать на откровенность. Зачем?
Юмашева почувствовала в сидящей напротив женщине надлом. Словно душа той, как ветка дерева, сломана бесповоротно, без возможностей срастись, обрести утраченную цельность, держится на последнем лоскутке. Почувствовала, потому что и сама много повидала, и - главное - у нее не пропало желание заглянуть человеку в глаза, влезть в душу. Понять. Кстати, если пропадет желание копаться в чужих душах, умах и белье, то, считай, ты кончился как опер. Потребность все для себя выяснить, раскопать, разузнать (пускай это сегодня и не нужно, и неизвестно, пригодится в дальнейшем или нет) - вот что отличает настоящего опера, "мента по жизни", от человека случайного. У самой Юмашевой после двенадцати лет работы в органах эта потребность приняла уже гипертрофированную форму. Даже проводя отпуска в санаториях, даже на расслабляющих теплых морях она не могла успокоиться до тех пор, пока про всех не узнает: кто с кем романы крутит, кто с кем дружит, кто лидер в этой и той компании, у кого что на уме. Сыщик - это образ жизни. Образ мыслей.
Разговорить Милу не удавалось. Гюрза предположила, что мешает казенная обстановка, которая, кажется, так и шепчет: "А ну-ка, раскалывайся".
- Есть охота, - Гюзель захлопнула папку, убрала ее в стол. - Пойдем перекусим. - И пошутила:
- По дороге сможешь убежать.
В кафе (в том самом, где спустя полтора года она будет беседовать с молодым оперативником Виктором о деле Марьева) за чашкой кофе, рюмкой коньяка и бутербродами они с Милой говорили ни о чем, просто за жизнь, как женщина с женщиной. Беседовали, снова брали коньяк и кофе (причем тратилась исключительно Юмашева, и не из соображений расположить к себе девицу угощать себя она не позволяла никогда, полагая такие деньги грязными). Пепельница быстро наполнялась сигаретными окурками. Алкогольный дурман и сизый табачный дым растопили ледяную - схему "опер - задержанный", на ее место пришло что-то совсем другое… Больше двух часов проговорили они тогда.
Мила рассказала о себе.
Обыкновенная история. Вчерашняя школьница приехала в Петербург из Екатеринбурга учиться.
Поступила в ЛИАП. Жила пять лет в общаге. Зацепиться за город не удалось, хотя куда менее симпатичные, тоже иногородние подруги нашли себе городских мужей с пропиской, а она, дуреха, влюбилась в мальчика из Владимира, студента Педагогической академии, проживавшего в соседнем корпусе студгородка, и прожила эти пять лет с ним.
После учебы он вернулся во Владимир, а она осталась. Ей не хотелось уезжать из Питера, она решила, что как-нибудь устроится здесь. Торговала в каких-то ларьках, продавала овощи на рынке, снимала комнату в коммуналке, безденежье и одиночество. Разумеется, в конце концов она очутилась на панели. Обыкновенная история… Нет, не совсем.
Гюрза слушала, и ей вспомнилась фраза, кажется, Цветаевой: "Помочь можно только богатому, спасти можно только сильного". Сказано, конечно, сильно, но, увы, в корне неверно. Потому что в реальности дела обстоят с точностью до наоборот.
И все эти сопливые истории об очарованных красивой и легкой жизнью наивных дурочках, которые подаются в проститутки, а потом прозревают, но уже поздно, - все это беспардонная ложь.
Проститутка (в полном смысле этого слова, разумеется, а не пятирублевая привокзальная шмара) есть женщина необыкновенных ума, таланта и силы. И на фиг ей сдались любые спасение и помощь. Она с самого начала знала, на что и ради чего идет (ради чего? - только и исключительно из-за денег, других вариантов нет). Ум? Ум требуется, чтобы выжить в "теплой" компании "коллег", а попросту говоря, в банке с пауками и из низшей касты рублевых девочек перейти в валютные. Талант?
Талант необходим, чтобы развлечь "клиента", - ведь факт, что мужику зачастую нужно не столько перепихнуться, сколько поговорить, расслабиться и излить душу. И если Мила как профессиональный психолог не сумеет поддержать беседу, успокоить, то цена ей рубль и прямая дорога к вокзалу.
(Из настоящих проституток, кстати, действительно получаются идеальные жены, это не выдумка, это истинная правда.) А сила… Ведрами пить в ежевечерних компаниях, курить, нюхать и при этом не терять товарный вид, оставаться на плаву - нет, слабые в этом мире не задерживаются.
Их разговор закончился тем, что они решили встретиться еще раз. И стали встречаться регулярно. Юмашева сделалась для Милы чем-то вроде психоаналитика. Той нужно было кому-то выговориться, вывернуться перед кем-то наизнанку без остатка, ей оттого делалось легче, а больше ей не перед кем было так открыться. Информатор из Милы поначалу был никакой. Она мало что могла рассказать о делах криминальных. В то время милиционерша была больше нужна проститутке, а не наоборот. Но вскоре девушка поднялась на ступеньку в своем ремесле, стала работать в ночном заведении, где собирались и оттягивались бандиты, и потек ручеек информации, иногда весьма ценной. И еще. Роль Мата Хари дала Миле цель, придала смысл ее существованию. Тем более своих клиентов она ненавидела и сдавала их тайны охотно. Гюрзе приходилось пользоваться информацией очень аккуратно, каждый раз тщательно просчитывая свои шаги, чтобы тень подозрения не пала на ее человека. Вот так. Как ни странно, а оперуполномоченная, сделав преступницу своим агентом, тем самым не давала той потонуть в криминальной трясине. Хотя агент, опять та же тема, - неудачное слово. Их отношения все-таки иные.
Полуприятельские, что ли…
Мила вернулась от стойки с коньяком и конфетами.
- Дрянь погодка. - Она сняла сумочку с сиденья, повесила ее на спинку стула. - А у меня не топят. Второй день не могу зайти купить обогреватель. Мерзну, как дура. Только коньячок и спасает.
Виски еще, правда.
- У меня дома два года батареи простояли полухолодные, - рассказала в ответ Гюзель. - Кому я только не жаловалась, обошла всех начальников, шило им в толстые задницы. Через два года только затопили как надо… Сапожки новые купила? - полюбопытствовала Гюзель. - Смотрю, прихрамываешь.
- Заметно? - расстроилась Мила. - Да вчера тоска напала, дай, думаю, шмотку новую куплю, подниму настроение. Зашла, купила сапожки. Не разносила пока.
- Где брала? Сколько стоят?
Подслушать их, и, конечно, каждому пришло бы на ум - опер и его информатор на тайной встрече.
Обе закурили.
- Что это? - Гюзель дотронулась до руки Милы, чуть выше запястья, когда девушка подняла руку с сигаретой и обнажился синяк размером с пятак советских времен. - Били? - впрямую спросила Юмашева.
- Нет, - ответила Мила. - Мудак один попался. Захотел показать, какой он сильный. Сжал лапищей, ну и вот…
В этот раз не били. Но прежде доставалось, и никто ничего не может гарантировать на будущее.
Таково выбранное ею ремесло, его издержки. Все проститутки знают, что с ними может быть, что однажды могут и прибить насмерть. Подобных случаев сколько угодно. Вот та же Мила. Когда она только приобщилась к "профессии", с одной из ее подруг произошел случай, который, казалось бы, должен был заставить юную провинциалку бежать с панели сломя голову. Подругу звали Ира. Она "работала" на одном из "пятачков", где толклись девицы, мужчины с испитыми лицами и таксисты.
Схема "работы" была проста: девка заманивает, сутенер получает деньги, а "свой" таксист занимается развозкой. В один из вечеров Иру снял один кавказец, с бритой головой, в кожаном плаще, по виду старик, но на самом деле еще не старый.
Отдал положенную сумму Ириному сутенеру, посадил в "панельное" такси и отвез на Каменный остров. И там, не выходя из такси, он бил и истязал ее в течение пяти часов. Все это время таксист сидел не шелохнувшись и тронул машину, когда обессиленный кавказец уже стал выть, а Ира стала умирать. Ее выкинули там же, на Каменном, утром ее подобрали сердобольные граждане и вызвали "Скорую". В больнице она сказала, что ее избили неизвестные, а вернувшись домой, поняла, что жизнь кончена. В ней засел страх, который начал поедать ее не только изнутри, но и снаружи, съедал кожу, ногти, волосы. За считанные месяцы из полненькой румяной блондинки Ира превратилась в старуху, вдобавок покрылась струпьями с ног до головы. Ее навещали немногочисленные подруги, навещала и Мила, навещала даже Гюрза. Ей предлагали помощь, но Ира отвергала все. И вскоре умерла. Такая судьба… Везде и всегда побеждает сильнейший - сильный духом. Естественный отбор, япона мать, против него не попрешь. А вы говорите - "помочь богатому, спасти сильного"…
Детский лепет. Сопля в стакане…
Гюзель и Мила поговорили еще о том о сем.
Вдруг Гюзель "вспомнила":
- Знаешь, мне вчера подарили пригласительный в Дом кино. Подожди… Она покопалась в сумочке. - Ага, вот посмотри. На послезавтра. Картина какого-то финского режиссера. У меня дежурство, все равно пропадет. Хочешь сходить?
- Послезавтра? Начало в восемь, на два лица.
Давайте, схожу, вроде свободна. А чего ж не отказались от билета, если дежурство?
- Тогда неизвестно кому его отдадут. А так я им могу распорядиться сама. Понимаешь? По своему выбору. Выбрать кого-то и облагодетельствовать.
- Ага. Спасибо. - Билет перекочевал в сумочку Милы.
- Про Марьева что у вас слышно? Ты же вроде знавала его прошлых приятелей-знакомых. Кто его так? - спросила Юмашева.
- Ну, вы вспомнили! Уж давно проехали эту тему. Закопали козла и проехали.
- Козла?
- Да все они козлы.
- Проехать-то проехали, - Юмашева откинулась на спинку стула, - но интерес остался.
- Раз остался… Да, обсуждали, конечно, в те дни. И при мне. Дайте вспомнить… - Мила замолчала, задумчиво катая по столу шарик из конфетной обертки.
Включили магнитофон. Гоняли Агутина. Народу в зале прибавилось. Только что ввалилась шумная группа офицеров, майоры и подполковники.
Наверняка слушатели академии. Набрали пива.
- Вы знаете, - вновь заговорила Мила, - никто ничего конкретного не говорил. После убийства. Но вот до… Брякнул как-то при мне один тип, дело было за месяц до твоей заказухи - как раз про Марьева. Сейчас, подождите, точно вспомню, как дело было… - Гюрза готова была ждать сколько угодно. Лишь бы на ладонь упала та крупица информации, из которой, как из семени, можно вырастить побег. - Двое их было. Обоим под сороковник. Помню толком одного, с которым я была. Когда они о своем трендели, всплыл у них этот Марьев. Вот мой-то и говорит, а, дескать, Марьев - битая карта, я тебе говорю. И все. Свернули пьяный базар на другую тему.
- Кто таков? - внешне спокойно поинтересовалась Юмашева, а внутри все напряглось. Опа!
Неужели ниточка появилась? Ай да Гюрза! Буквально первый агент на след навел… Вот что значит ментовское счастье.
- Значит, звали моего чувака Боря. Борис. Корешился он когда-то с пацанами из угонял, но потом, кажется, завязал с этим, стал крутым. Э-э…
Чего-то он и про работу говорил. Дескать, работает где-то… О, точно! - Мила аж хлопнула в ладоши. - В Автове, директором автомагазина… А больше я ничего не знаю, - она как-то по-детски развела руками и улыбнулась.
Юмашева отпила глоток кофе. Это уже не ниточка получается - веревка целая. Если, конечно, девочка говорит про того самого.
- Спасибо, Мила, - искренне сказала она. - Помогла, честное слово. Если что - звони.
- Обязательно.