- Ты чего сюда накатал, зараза? Сам-то пробовал, чем торгуешь? Людей нормальных хочешь поморить. Слава богу, деверь мой ботаник в рот не брал, а то ведь сеструху в Боткинские бы увезли точняком!
- Чего ты гонишь, - возразил продавец, - нормальный портвейн, только с завода. Но голос его дрожал, поскольку вид здоровенного покачивающегося Вилинского, от которого разило портвейном, его озадачил.
- Какого завода? - наседал Вилинский, - да ты посмотри, этикетка отваливается. Должна на трёх полосках клеиться, а здесь явно кисточкой намазано! Если с завода, то донышко должно быть грязное от конвейера. А здесь чисто.
Продавец явно был обескуражен такими познаниями клиента.
Увидев, что у продавца не осталось товара, Вилинский стал наседать ещё больше:
- Давай меняй бутылку чмо барыжное! Мы тебе, за что бабло отвалили?
Игорь, молча, кивал головой, но в разговор мог только периодически вставлять слово "да!".
- Ладно, ладно! Не шумите. Пошли со мной, - раздражённо произнёс он, не желая скандалить у магазина.
Отойдя метров двести от магазина, он остановился у парадной жилого дома.
- Ждите здесь! - приказал он. И зашёл внутрь.
Через десять минут он вышел, неся в мешке несколько бутылок с вином. Вынув одну, протянул Вилинскому.
- Добавишь полтора рубля, оставлю обе! - по-хозяйски произнёс он.
Вилинский достал зажигалку и как прошлый раз откупорил бутылку. Приложил к губам. Сделал вид, что отхлебнул. На этот раз выплёвывать вино не стал, но, видимо, и не проглотил.
- Вот это другое дело брателла! - обрадовался Владимир, - возьму ящик!
И в подтвержденье своих слов, достал толстый огромный портмоне и стал постукивать им по плечу продавца.
- Откуда я вам ящик возьму? - начал было возмущаться тот, но затих, и видимо в голове уже просчитав доход, продолжил, - учтите, по три рубля!
- Конечно по три! - обнял его за плечо Вилинский, разворачивая по направлению в парадную. Кистью той же руки показывая Игорю следовать с ними.
Втроём они спустились в подвал, оборудованный под склад. Кодовый стук, и металлическая дверь открыла вход в помещение, заполненное ящиками с винной продукцией. Там сидели два толстых кавказца лет по тридцать, и играли в нарды. Они с удивлением посмотрели на вошедших. С волосатой ладони одного пугливо скатились кубики и, попрыгав на цементном полу, скрылись среди стоящей пустой тары.
- Ты кого привёл чучело? - обратился к продавцу один из них.
- Хотят ящик купить, по три рубля за бутылку! - извиняясь, произнёс тот, - я уж пойду, но вы меня не обманите, с бутылки по рублю как договаривались!
Схватив подмышку свой мешок, продавец поспешил на работу.
Как только он ушёл, Вилинский захлопнул дверь на засов и сев на лавку, сделал грозный вид:
- Вы шо, барыги, обнаглели на нашей территории вином торговать? Нормальным пацанам втюхиваете ваш краситель. А кто в общаг будет долю засылать? Братва на зоне пялится, кто греть то их будет?
Одновременно, он неторопливо достал пистолет. Взял со стола махровое полотенце и стал аккуратно протирать каждую его деталь.
Кавказцы онемели от ужаса.
- Да, что ты! Дорогой! Какой вопрос? Да, мы как скажешь. Неделю ходили, спрашивали, кому отдать, никто не знает. Давай тебе долю положим, передашь кому надо!
- Вы за кого меня держите, гнусавые, ссучить хотите? Я только с зоны откинулся, проставу хотел сделать, винца прикупить для братвы.
- Да, что ты, дорогой, - запричитали те, - никто обидеть тебя не хотел. Не хочешь денег, возьми подарок. Ящик вина возьми или два. Твои друзья довольны будут!
- Ладно, - смирившись, произнёс Вилинский, убирая пистолет, - берите по ящику, и пошли в гости к пацанам!
На радостях торговцы подхватили ящики с вином как пушинки и, закрыв склад, пошли следом за оперативниками. Только подойдя к отделу, и услышав смех окруживших их сотрудников милиции, они поняли в чём дело и, поставив ящики на крыльцо, стали смеяться со всеми вместе.
План по операции "алкоголь" был выполнен. Постовые привезли на машине оставшееся вино из подвала. Кавказцев оштрафовали. Это знакомство они запомнили надолго. Все последующие года оставались с оперативниками хорошими друзьями и неоднократно оказывали помощь в поимке преступников и пресечении иных правонарушений.
Пока Вилинский заполнял необходимые документы о проведённом мероприятии, показывал Игорю их оформление, к отделению подрулил небольшой автобус ПАЗ. Из него вышел Петров и крикнул в дежурную часть:
- Принимай товар, пехота!
Из автобуса стали по очереди выходить молодые люди в чёрных кожаных куртках, одетых на спортивные костюмы. С короткими стрижками. Недовольно мыча, что им опять испортили вечер. В их мрачном строю, цветными узорами на лосинах, выделялись несколько девушек. Всего было человек двадцать пять. Всех провели в актовый зал. У входа остался постовой.
Спустился Жиблов и притворно шепелявя обратился к привезённым:
- И хдей-то вы таких красавцев насобирали? Не уж-то опять развлекались в гостинице? Небось, подать собирали с наших гостей за экскурсии? Ай, нехорошо. Что о нашем революционном городе приезжие подумают?
- Никто их сюда не приглашал! - угрюмо прозвучал голос из толпы.
- Как то, не приглашал? - не унимался Жиблов, - а кому ж мы свои дворцы с мостами да крепостями показывать будем?
- Пусть деньги платят и смотрят, сколько хотят! - выкрикнула какая-то девушка.
- А кто ж собирать то будет? Вам что ли доверить?
- А хотя бы и нам! Вон Миша Пулерман будет собирать! И вам процентик отстегнёт, чтоб за порядком следили! - продолжала та же девица.
Кто-то из толпы шикнул на неё, чтобы закрыла пасть.
- Пулерман ваш, общаг держит! Не перепутает с казенными-то? - насмешливо спросил Жиблов.
Девица что-то хотела ответить, но послышался звук подзатыльника, и в центре толпы взметнулась вверх девичья копна волос.
Жиблов понял, что больше разговора не будет и строго сказал:
- Господа бандиты, фраера и проститутки, сейчас вас сфотографируют, отдактилоскопируют, опросят и отпустят. Если, конечно, за вами нет какого греха. Кто считает себя в авторитете, и вставать на учёт не желает, прошу ко мне в кабинет. А пока можете присесть в этом зале. Попрошу не мусорить, не в мусарню пришли! И не курить!
Паспорта сдать на проверку.
Работа закипела. Дежурная часть проверяла данные паспортов. Затем отдавала Петрову. Он вёл владельца паспорта к себе. Там его фотографировал и снимал отпечатки пальцев. После чего передавал человека кому-либо из коллег для дачи объяснений.
К часу ночи отпустили почти всех. Словоохотливую девицу оставили прибирать актовый зал. Один оказался в розыске за другим районом. Для него был вызван конвой. Пару человек приглянувшихся словоохотливостью, оставили для дальнейшего общения.
Глава 20. Чемпион
Юшкин Николай двадцати пяти лет, в отделе работал больше года. До этого служил в кадровом аппарате главка. Отвечал за физическую подготовку сотрудников районных подразделений. Сам он бывший спортсмен. Чемпион Европы по бегу с барьерами.
На все вопросы сослуживцев отвечал:
- Сам не знаю, как я умудрился попасть в ментовку! Со спортом надо было завязывать. Анаболики уже сердце слегка посадили, так что о мировом пьедестале мечтать не приходилось.
За Европу получил машину, восьмёрку зелёного цвета, и повесил на неё номера с цифрами, соответствующими установленному рекорду. Знакомый Генерал предложил послужить на Динамо. Привить сотрудникам любовь к спорту. А там такая рутина оказалась! Учить некогда. Только успевай зачёты принимать, да отчёты положительные писать. Ну а как не писать? Смешно конечно было наблюдать, как сорокалетние полковники приседали пятьдесят раз, потому что не могли пять раз подтянуться. Казусы разные бывали: брюки по швам расходились, звуки разные случались. Хохот стоял. Особенно последнее время, когда на службе появились женщины.
Сонных оперов пригонят на сдачу зачётов. Те отпрыгают, отбегают и снова на службу. Что им там мёдом намазано? Есть же приказ четыре часа в неделю заниматься физкультурой. Никто не приезжает. Вот и решил я тоже медку вашего попробовать!
Все кто его слушал, дружно смеялись:
- Ну что попробовал? Как, сладко?
- Слаще некуда! - смеялся со всеми Юшкин.
Повадился однажды в районе молодой парень дёргать сумочки у женщин. Высмотрит, как та в сберкассе денежки снимет. Идёт за ней по проспекту, как ни в чём небывало. Увидит местечко потемнее, дёрг сумочку и тикать. Что женщины? Мужчины, проходящие мимо, не могли догнать. Ловок был подонок. Даже примет его не успевали запомнить. Надоело это Жиблову. На каждом совещании в главке поднимали и отчитывали как мальчика.
- Мужики, пока не поймаем гада, домой не пойдём! - сказал он на утреннем совещании.
Началась работа. Проанализировали маршруты потерпевших. Просмотрели записи видеокамер в сберкассах в дни преступлений.
Определили дни и часы. Стали дежурить.
В один из дней Николай с Вадимом увидели подходящего парня, лет двадцати, идущего следом за женщиной, от сберкассы. Стали шлёпать за ним, и глазеть по сторонам, изображая зевак. Но как только парень сумку рванул, бросились за ним. Да не тут-то было. Парень, словно птица, на своих длинных ногах пролетал по несколько метров.
- Коля, давай! - только и смог вымолвить задыхающийся Вадим.
И тут Юшкин показал всё, на что ещё был годен.
Вадиму почудилось, как в него словно из сопла ударил поток воздуха. В следующее мгновенье он увидел, что Николай сидит на распластавшемся, словно клякса на асфальте, преступнике. Руки парня были раскинуты в стороны, будто он хотел обнять весь тротуар. В одной из них была ещё крепко зажата женская сумка.
Он был настолько ошеломлён и обескуражен, что даже не оправдывался. Его возмутило совершенно другое. То, на что он рассчитывал, совершая целую серию дерзких безнаказанных преступлений:
- Что такое! Ты кто такой? Ты откуда на меня свалился? - истерично кричал парень, - Я мастер спорта по бегу!
Николай, молча, сидел на нём, и ждал когда подбежит запыхавшийся напарник.
- Дубина! - сквозь одышку укоризненно обратился Вадим к парню, - тебя чемпион Европы подмял! Ради тебя гавнюка со сборов отозвали!
Парень обомлел. Больше он не произнёс ни слова. Только таращился на Юшкина и рассматривал его со всех сторон. А когда в кабинете Николая он увидел медаль, так сразу признался во всех эпизодах. Как он сказал: "За уважуху"!
Через четыре года, парень вышел на свободу накачанным преступным авторитетом и почти сразу явился в отделение навестить чемпиона. Принёс с собой сумку с коньяком и всякой закуской. Потом не раз ещё встречался с Юшкиным, помогал. И даже когда тот перешёл на повышение в главк. Не нравились авторитету те, кто женщин обижал!
Юшкин проработал в главке несколько лет, а когда появилась возможность заняться бизнесом и заработать денег, ушёл. К тому времени у него была уже другая семья.
Но, видимо, оперская служба не отпускает просто так и, по прошествии десяти лет, он частенько, напиваясь, звонил тем, с кем служил. Рассказывал, что он снова на службе у государства, и что присвоили ему генерал-майора. Предлагал всем повышение по службе. Не за деньги, а так, просто, чтобы ещё встретиться и водочки попить. Обещал представить к следующему званию. Кичился фамилиями силовиков, звучащих в прессе. Затем присвоил себе генерал-лейтенанта, и продолжал звонить.
Ребята не спорили. Соглашались на повышения в должностях и присвоении званий. Но никто, конечно, ничего не ждал и не получил. Между собой говорили, что у чемпиона поехала крыша. Но никто ему об этом не говорил. Все всё понимали и продолжали его любить.
Глава 21. Родин
Вадим Родин в отделении проработал недолго. Меньше года. Слыл неуживчивым, скандальным. Но в уголовном розыске мог пригодиться любой характер. Было ему за тридцать. Много лет прослужил в постовой службе. Стал командиром батальона. Там его называли "Батяней", как в песне. Своих в обиду не давал. За это и поплатился.
Постреляли его батальон, не пули вражеские, а шариковые ручки бюрократов. Переиначили лозунг подонки, что "кадры определяют всё". Решили, что кадры это и есть они - кадровый аппарат! Надеялись, что чернила их будут вымогателей задерживать, да насильников душить. Оказалось - ошиблись. Да разве ж признаются?
Комбат - "Батяня" виноват, что орлов не удержал! Вызвали на комиссию. И руки единогласно подняли! Ушёл в участковые. Но и там не прижился. Какому-то начальнику въехал промеж глаз. После чего брали его только в опера уголовного розыска. Пришёл капитаном на самую младшую должность.
Был он на вид вылитый Чапаев. Как показывали в одноимённом фильме. Такой же лихой и вихрастый, с большими плотными усами, торчащими в стороны. И когда сильно волновался или хотел кому-то врезать, всегда накручивал один ус на палец. Коллеги это знали, и сразу уводили его от греха подальше. Сам он считал себя настоящим казаком. Да верно таким и был. Рубил с плеча правду матку, бандитов не боялся. Считал их молокососами и учил затрещинами. Благо рост позволял. Где надо было схитрить, изловчиться, его не брали. А коли страху навести да шуму, так ему равных не было. Глотка лужёная - будучи комбатом натренировал.
Как гаркнет: "Всем лежать, милиция!". Так вся братва под столы лезет и шепчет один другому:
- Родин припёрся, Родин!
Скажет:
- Стройся по одному и шагом марш в автобус!
Все и идут. Пикнуть не смеют. Рука у него тяжёлая была. Это все знали. Некоторые не понаслышке.
В семье у него были нелады, как впрочем, и у большинства честных милиционеров. Двое детей, комната в коммуналке, целыми сутками на работе. Придёт домой, стакан водки выпьет, заест щами, поспит несколько часов и опять на войну. Какая женщина выдержит? Выставила его чемоданы на площадку и звонок отключила. Он барабанить не стал. Переехал жить в кабинет.
В тот год, когда Бойдов в отделение пришёл, Родин влюбился.
- Теперь, - говорил он всем, - две у меня Любови! Одна сволочная, вот здесь - работа. А вторая - Любушка родная дома ждёт!
И улыбался как ребёнок, распушив усы. Глаза у него были голубые-голубые! Даже странным казалось, как с такими детскими глазами он столько лет борется со злом! И они всё того же небесного цвета остаются.
Смешно было смотреть, как разрывался он между своими "Любовями". Закончит работу в два часа ночи и бегом по городским клумбам, цветы рвать, для другой любимой. А в девять тридцать уже на совещании, в полудрёме, слушает начальника отделения.
Бумаги ненавидел.
- Братцы, - умолял оперов, - напишите за меня справки, а я вам с территории хоть чёрта в ступе притащу и расколю по самые некуда! Не могу я этим бумагомарательством заниматься! Вывожу буквы проклятущие, а они словно издеваются надо мной. То, какая из слова исчезнет, то в другую превратиться. Да и слогом я не силён! Опять Жиблов "полкана" спустит. Сижу здесь, жопу протираю, а Любушка дома ждёт!
- Да ты ей скажи, чтоб сюда пришла! - смеялись опера.
- Вот уж вам, хрен с маслом! - злился Вадим. Хотите и её замарать вашими пошлыми оперскими шуточками и подколками, как меня? - Не дождётесь!!
Весной дождались опера. Увидели Любушку, да не желая того.
В конце мая это было. Не пришёл Вадим на совещание. Позвонила его Любушка утром. Сказала, что не приходил с работы. Потом приехала вся в слезах.
Тут все и увидели сокровище Вадима, которое тот скрывал. А может, просто насладиться, ещё не успел. Была она полненькая и белокожая, не высокого росточка, со светлыми волосами, вплетенными в длинную косу. В ситцевом платьице в мелкий горошек. Одного возраста с Родиным. В руке платочек держала из батиста, и всё глаза промокала им. Да, только, он уже и не помогал. Капало с него. А отжать его верно не догадывалась. Всё причитала что-то про себя. Все опера ходили вокруг неё, не зная, что предложить, чем помочь, поскольку не видела она никого и ничего не слышала. Горе чувствовала!
По скорой, нашли Вадима с ножевым в сердце. Только до подъезда любимой и смог дотянуть. Дорожка кровяная чёрная тянулась от соседней парадной. В ней, как лодочки маленькие, покачивались на ветерке, алые лепесточки.
Рано утром прохожие позвонили по ноль три. Врачи подобрали. В дороге ещё дышал. Жить хотел. Любушку любить. Бандитов сажать. На операционном столе перестал. Много крови потерял.
Ни о чем не могли говорить опера. В глаза друг другу не смотрели. Несли на своих плечах. И на похоронах ничего не сказали - заплакать боялись. Водку пили. Молчали угрюмо у гроба. Работали. Домой не уходили пока не нашли убийц.
Отец с сыном, оба засиженные, справляли отпуск старшего из зоны. Модно тогда было преступников домой отпускать на неделю, за хорошее поведение. Сидели ночью пьяные у парадной своей, песни горланили, бутылки бросали.
Не мог Вадим мимо пройти. Была у него такая натура ментовская, настоящая, честная. И хоть на крыльях летел с букетом тюльпанов красных, остановился. Подмогу вызывать не стал. Хотел по-хорошему. Не ожидал. А то бы несдобровать гадёнышам.
Утренним ветерком унесло лепестки тюльпанов, только те, что на кровушку упали, лодочками остались покачиваться, на беду глядя. Одного цвета с кровью были, вместе и потемнели.
Как узнали мрази, что убили опера, стали со страху, каждый на себя вину брать - родство своё вспомнили, любили видать друг друга. Каждый клялся и божился, что именно он в сердце Вадима ножом ударил. Как только не хитрила прокуратура, не смогла доказать вину конкретного убийцы. Отпустили обоих.
Через неделю как дело приостановили за недоказанностью, бывшие подозреваемые пропали.
Верно, в деревню подались. Или дальше…. Сгинули.
Соседи их, считали ментов в этом виноватыми, но никого не оправдывали.
Глава 22. Юля
Сезонов Володя так в местное отделение и не перевёлся. Кто-то переманил его в районное управление, и теперь он изредка заезжал помочь в раскрытии особо тяжких преступлений. Хотя жили на соседней площадке, дома они практически не встречались. Служба!
Была весна. Третья или четвёртая работы Игоря в отделе, он не помнил. Да и вспоминать было некогда.
Вспоминали только дни рождения товарищей, да день уголовного розыска. В День милиции правильно гуляли только большие начальники. Они ходили на концерты, их поздравляли со всех трибун и телевизионных программ, вручали медали и ордена.
До земли награды доходили очень редко. Если только кто погибнет при исполнении, или тяжкое ранение получит. Поэтому, увешанные, как новогодние ёлки, кителя больших руководителей, вызывали у наивных оперов глубокое уважение.
Только Юшкин, попав в главк, узнает потом цену этим побрякушкам. Как они распределялись и кому за что давались. Не сможет там служить, уйдёт в бизнес, да и там не приживётся.
А пока некогда было смотреть по сторонам, любоваться природой, набухающими почками деревьев. Слушать пение птиц.
Становилось тепло, а значит, уличная преступность росла.