– Запись нормально получилась? – Спросил Курагин. – Включай, послушаем. Голос Ильина на записи был немного искажён, но узнаваем. И вот, что услышал Курагин на этой записи. Ильин говорил неторопливо и монотонно:
"Когда я вошёл в кабинет хозяина автосервиса на втором этаже, то увидел двух мужчин, выясняющих между собою отношения на повышенных тонах. Затем, один из них, нанёс удар ножом другому. Получивший удар, сначала согнулся, потом упал на пол. Наносивший удар, повернулся в мою сторону и кинулся на меня. От его удара ножом мне удалось увернуться. Между нами завязалась драка. Сначала я выбил у него нож, затем завладел этим ножом и, спасая свою жизнь от смертельной опасности, нанёс удар нападавшему в область сонной артерии. Всё, больше мне сказать нечего.
– Как тебе удалось, так легко с ним справиться, ведь в руках у него был нож?
– Я владею несколькими приёмами.
– Следы крови на твоей одежде остались?
– Да, конечно. Я снял куртку и положил её в пакет, который взял на столе. Кровь на руках смыл в раковине, в этой же комнате. Когда приехал домой, то переоделся. Испачканную в кровь одежду, сложил в пакет и выбросил в мусорный бак рядом с домом, в котором живу. Мне повезло, потому что в это время в квартире, никого не было. Жена с дочкой ходили в магазин.
– Какая сумма денег находилась в сейфе Жукова?
– Я в него не заглядывал. Мне было не до этого. Хотя, обратил внимание на то, что дверца сейфа была открыта.
– На следственном эксперименте сможешь повторить свои действия?
– Да, конечно.
– Только не думай, что можешь легко присвоить деньги из сейфа. У этих денег есть хозяин, с которым тебе лучше, не иметь никаких дел.
– Я же сказал – деньги из сейфа не брал.
– Можешь считать, что я тебе верю. А теперь напиши на бумаге то, что ты сейчас рассказал".
Глава 14
Курагин прослушал запись, затем спросил у адвоката.
– Фёдор Осипович, на твой взгляд, каковы шансы Ильина остаться на свободе, после судебного разбирательства?
– С учётом того, что до суда над ним не будет найден настоящий убийца, сказать твёрдо, что нет вообще ни одного шанса, я не могу. В данном деле многое зависит от того, под каким соусом в суде, преподнести его меру необходимой самообороны. На судебную практику в таких делах полагаться не стоит. К сожалению, она не на нашей стороне. Если суд сочтёт, что жизни Ильина существовала реальная угроза, то можно на что-то рассчитывать. Но даже в этом случае защите, трудно будет полностью доказать невиновность Ильина.
– Я так понял, ты не гарантируешь, что Ильин после суда может остаться на свободе?
– Конечно, нет.
– Плохо.
– А что прикажешь делать? Закон суров, но он закон.
– Значит, будем действовать по запасному варианту.
– Будем, – вздохнул Бочкин. – А что, прикажешь делать?
Через три дня, после аварии с тугой эластичной повязкой на правой лодыжке и лицом, исцарапанным осколками разбившегося лобового стекла, Анохина выписали из больницы и он, сразу же отправился к шефу на "разборку полётов".
– Что, шумахер, долетался? – Делая ударение на гласной букве "е" в слове "шумахер", сочувственно поинтересовался у него Курагин.
– Кто ж мог предвидеть, что на ровном месте два обкуренных "папенькиных сыночка" лоб в лоб столкнуться?
– Ты. Ты должен был это предвидеть. – Анохин виновато молчал.
– Можешь считать, что тебе сегодня повезло. Но на будущее хорошенько усвой: я такой, простенький, прокол на чистом, ровном поле, больше прощать не намерен. Сейчас отправляйся на базу. Я через час подъеду. – Анохин чётко, по – военному, повернулся кругом. Его лицо исказила гримаса от боли в лодыжке, но он, не задерживаясь, вышел из кабинета. – Похоже, что пронесло и на этот раз, но, кажется, надо прекращать "полёты" на дорогах, – подумал он.
В воскресенье, двенадцатого августа, во второй половине дня на террасе загородного кафе "ОХОТНИЧИЙ ДОМИК", обедали два криминальных авторитета и, неторопливо, беседовали. От солнечных лучей их столик защищала боковая стена кафе. Августовский день близился к завершению. Ощущение приятной прохлады создавал порывистый слабый ветер, надвигающегося с юго-востока циклона, нагоняющий на город дождевые облака, которые должны были избавить горожан, от утомившего их, изнурительного зноя. Один из них, Богомолов, солидного возраста седовласый мужчина, имел кличку Монах, которую получил в молодости, на зоне. Он, кроме всего прочего, держал в своих руках контроль по сбыту наркотиков в регионе. Другой, Мосин, коротко стриженный, располневший, не старый ещё мужчина, был известен в криминальной среде под кличкой Удав и контролировал городской рынок по этой теме. Их покой охраняли молодые, крепкого телосложения парни в строгих, тёмных костюмах, занявшие, незаметно для посторонних глаз, сторожевые позиции по внешнему периметру кафе. Обед подходил к концу. Официант после десерта, сразу подал кофе. Богомолову без сахара, а Мосину с большим куском бисквитного торта.
– По Филину есть свежая информация? – Спросил Богомолов.
– Мои люди работают по его связям. Скорее всего, он планирует свалить за бугор.
– С таким количеством денежных знаков наличными купюрами на кармане, перейти границу легальным путём очень сложно.
– Взяли под контроль возможные варианты.
– Что в том портфеле, который вы нашли у Бегемота?
– Документы. В одной отдельной папке архив бухгалтерских отчётов, в другой оригиналы банковских проводок, платёжных поручений, какие-то не подписанные контракты и тому подобное.
– Найди хозяина этого портфеля. Возможно, это тебе пригодится.
– Я уже направил своих людей по следам владельцев автомобилей, угнанных за последнее время, и попавших в автосервис к Бегемоту. У Бегемота я нашёл тетрадь, в которой он вёл учёт этих машин. Возможно, что портфель с этими документами, находился в одной из них. Также, мои люди трясут, известных в городе угонщиков.
– Кто такой, арестованный по подозрению в убийствах Бегемота и племянника мэра?
– Конторский работник. Улики против него железные, думаю, что ему теперь не выкрутиться, хотя он и не при делах. Мой человек в изоляторе его прощупал, а он редко ошибается.
– Филин, что в сговоре со следаком?
– Не думаю. Скорее всего, Филин действовал сам по себе. А следак с этим делом или особо не заморачивается, или положил глаз на наше бабло.
– Думаешь, что он держит Филина на повадке?
– А почему бы и нет?
– Интересно, Филин догадывается об этом?
– У Филина чуйка дикого зверя.
– Установи наблюдение за следаком.
– Уже пасём.
– Шустро действуешь.
– Зашустришь, при таких делишках. Крысу среди своих людей трудно сразу разглядеть. Как правило, узнаёшь про неё только тогда, когда она уже сделает своё грязное дело.
– Не могу с тобой не согласиться. – В это время к Богомолову подошёл охранник и, наклонившись к нему, что-то тихо сказал. Богомолов в ответ кивнул головой.
– Мне пора, – Монах встал из-за столика и вместе с охранником покинул террасу.
Богомолов когда-то, в далёкой юности, увлекался поэзией, знал наизусть фрагменты из произведений Пушкина, Лермонтова, Блока, Есенина, мечтал поступить в художественную академию, но не любил вспоминать об этих днях, потому что именно тогда, он получил тяжёлую психическую травму, которая круто изменила его жизнь. Его младшую, двенадцатилетнюю сестричку, которую он очень любил, изнасиловал пьяный деревенский мужик. Богомолову тогда было шестнадцать лет. В тот день, с утра, он ходил на речку проверить сеть. Ему повезло, он вытащил из неё двух огромных судаков и, довольный, поспешил домой. Дома он застал сестричку, лежащей на кровати. Платье на ней было разорвано, а лицо в синяках. Он сразу обо всём догадался и произнёс только одно слово, – кто? – Сестричка, еле шевеля распухшими губами, тихо сказала, – Николай, сосед. – Не помня себя, он выскочил из дома. Потом, он даже не мог вспомнить, как вилы оказались у него в руках. Соседа Николая он встретил, выходящим из магазина, с бутылкой водки в руках. Увидев Богомолова, он закричал, – ты чего, малец?! – Богомолов, ни секунды, не раздумывая, воткнул ему вилы в грудь, прилепив его к деревянной двери магазина. Он не видел, как мёртвое тело насильника упало на крыльцо, оставив кровавые полосы на досках двери, потому что побежал домой. Дожидаясь суда в следственном изоляторе, Богомолов узнал от бабушки о том, что насильник заразил сестричку гонореей.
В то время, суды не выносили оправдательных приговоров, а присяжные заседатели не принимали участия в разбирательстве уголовных дел. После суда все добрые чувства в душе у него выгорели дотла. Он обозлился на мир, на людей и, с тех пор, одним из занятий в его жизни, стала месть. В свои неполных восемнадцать лет он оказался на зоне. До этого был следственный изолятор и крытая тюрьма. В одном из писем от бабушки он узнал о том, что дальнейшей судьбой сестрички занялся настоятель мужского монастыря, игумен Павел. Богомолов был знаком с ним, поэтому на душе у него стало спокойнее.
На зоне он стал работать в цехе, в котором заключённые занимались ремонтом трелёвочных тракторов. Начальник цеха определил его подсобным рабочим в кузницу. Богомолов вырос в сельской местности и к труду был приучен с малых лет, поэтому от работы не отлынивал. Через некоторое время кузнец, заключённый с восьмилетним стажем отсидки, приметил в нём способности к своему ремеслу и стал делиться с ним опытом, сказав ему однажды, – годика через два из тебя будет толк. Ты, пацан, металл чувствуешь. – В будущем, возможно, из Богомолова и получился хороший кузнец, если бы он своей юной, женственной внешностью не приглянулся заключённому с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Этот заключённый стал преследовать его. Он частенько угощал Богомолова конфетами и пряниками и назойливо склонял к сожительству, а через некоторое время настоял на свидании с ним.
Если насильника сестры Богомолов убил, находясь в состоянии аффекта, то влюблённого в него, зоновского гомосексуалиста он убил, совершенно спокойно, когда пришёл к нему на первое свидание, обняв его левой рукой, а правой, воткнул ему под правое ребро тонкое, длинное лезвие кинжала, который сделал сам. За это убийство, вместо штрафного изолятора, он оказался в зоновской больничке. Его доставили туда жестоко избитым и чуть живым. Когда он через несколько дней встал с больничной койки и самостоятельно пришёл на перевязку, то медбрат заключённый просветил его.
– На зоне порядок строгий. Без ведома смотрящего, даже птичка над нею не пролетит, а ты целого гомика пришил без его, на то одобрения, значит кум теперь неприятностей огребёт совковой лопатой. (Кум – начальник лагеря. Примечание автора)
– Кто такой, этот смотрящий? – Еле шевеля языком, поинтересовался Богомолов.
– Вор в законе, Чурадин, по кличке – Чура.
Из больнички Богомолова выписали через месяц. Через неделю Чурадина нашли утром на койке мёртвым. Из груди у него торчала рукоятка самодельного кинжала. Начальник лагеря, узнав об этом, вскочил с кресла, как ужаленный, и закричал, – немедленно, до моего особого распоряжения, замуровать этого монаха в штрафном изоляторе. – С тех пор к заключённому Богомолову, пристала кличка Монах. За убийство гомосексуалиста и Чурадина суд добавил ему новый срок. Администрация зоны поспешила избавиться от него, чтобы он не портил отличные показатели в воспитательной работе исправительного учреждения.
Малява с информацией о Монахе прибыла на зону, на которую его перевели, одновременно с ним. Смотрящий на зоне Милявский, по кличке Миля, прочитав, сжёг её в пепельнице.
– О чём базар? – Поинтересовался у него один, из присутствующих на сходе, уголовных авторитетов.
– Фраерок молодой к нам прибыл. Монах его погоняло.
– Это тот, что Чуру пришил?
– Похоже, что он. Просьба в маляве. Завалить его надо.
– Завалить его мы всегда успеем. Посмотреть сначала на него надо. Может и нам, на что сгодится. – Высказал своё мнение, ещё один, из присутствующих на сходе, уголовных авторитетов. Двое, из пятерых присутствующих, поддержали его. Миля воздержался. Ворам на зоне он действительно пригодился, вот только поначалу плохо управляем был, и долго потом юношеский максимализм, от которого он, никак не мог избавиться, мешал ему жить спокойнее.
Глава 15
Прошло восемь лет. За это время Монах сменил три зоны и очень изменился, превратившись из романтического юноши, в сильного хищного зверя, и другой жизни, как на зоне, себе уже не представлял. Всё это время он исправно получал письма от сестрички и игумена Павла. В одном из последних писем сестра сообщила ему о том, что собирается выйти замуж. После этой весточки с воли, ему очень, до невыносимой тоски, захотелось увидеть её, и он совершил дерзкий побег. Заключённый сварщик сварил из труб, усиленную по бокам, прямоугольную конструкцию. Двое заключённых отвлекли разговором внимание офицера, наблюдающего за погрузкой в тупике, а двое других, установили её, при помощи крана на дно полувагона, но прежде накидали в него свежего, хвойного лапника. Затем в полувагон на этот прямоугольник погрузили двухметровые и четырёхметровые брёвна так, чтобы они не раздавили его. Во время погрузки пиловочника Монах, уже находился внутри этой клетки с запасом воды и еды. Шапку из брёвен на полувагоне заключённые специально закрепили слабо. Через восемь часов пути на забытом богом полустанке, во время стоянки на запасном пути, она развалилась. Через час на этот полустанок прибыли четверо рабочих во главе с мастером и пустой полувагон, а также железнодорожный кран. Мастер распорядился погрузить равномерно пиловочник в два полувагона, а сам отправился спать в будку обходчика. Сначала, рабочие подняли с земли, свалившиеся с полувагона брёвна и погрузили в поданный полувагон, затем стали догружать его брёвнами из аварийного полувагона. Один из рабочих, цепляя тросами брёвна, через некоторое время, увидел клетку с Монахом. Он лежал в ней в полосатой одежде особо опасного рецидивиста. Монах, встретившись взглядом с ним, поднёс указательный палец к губам. Рабочий обо всём догадался.
Путейцы, проявив сострадание к молодому беглецу и, не задавая лишних вопросов, поделились с ним одеждой, едой и рассказали, как лучше передвигаться дальше. Монах поблагодарил их и тронулся в путь, благо на дворе стояло лето. Когда на попутных автомобилях, когда на площадках товарных вагонов, когда пешком он всё ближе и ближе приближался к дому сестрички. Иногда он заходил в какую-нибудь деревню, чтобы пополнить запас еды, потому что с психологией сельских жителей был лучше знаком. Он заявился к сестре через месяц, после свадьбы, еле держась на ногах, от усталости и недоедания.
Участковый инспектор, майор милиции, Старцев, был старым, честным служакой и цену мужественному поступку знал не на словах. Когда он, однажды вечером, зашёл к сестре Монаха домой и увидел на вешалке лишнюю, не совсем опрятную, мужскую куртку, то предположил, что её брат, беглый зэк, может находиться в доме.
– Наташа, в доме есть посторонние?
– Нет, только мы с мужем, вдвоём, сидим, чай пьём. – Не сумев, хорошенько, скрыть волнения, ответила Наташа. Старцев заглянул в комнату. В комнате за столом сидел её муж, ещё два стула были не заняты. На столе стояли самовар, три чашки с чаем, ваза с конфетами и на полотенце лежал, только что испечённый, яблочный пирог. Он повернулся к Наташе и спокойно сказал, – завтра утром жду твоего брата в сельсовете, – и покинул дом. Утром Монах отправился в монастырь. Дьякон, которого он встретил во дворе, проводил его к могиле игумена Павла. Монах с непокрытой головой постоял некоторое время у могилы. О чём он думал в этот момент, никому неизвестно. Возможно, что в эти минуты он, мысленно, попрощался со своею юностью. С кладбища монастыря он быстрым шагом, крепко зажав в руке фуражку, направился в сельсовет.
Во вторник, четырнадцатого августа, Ильина повезли на следственный эксперимент. От следственного изолятора до производственной базы предприятия "Автотехсервис" автозак находился в пути, не более получаса. Ярко светило солнце. На небе не видно было, ни облачка, поэтому выйдя из автозака, Ильин зажмурился. За дни, проведённые в камере, он отвык от дневного солнечного света. На запястье левой руки конвоир одел ему браслет наручника, другую половинку застегнул у себя на правом и, только после этого, в компании следователя и трёх сотрудников прокуратуры, его повели на второй этаж автосервиса.
В это время, из-за боковой стены ангара, вышел Анохин в джинсах и красной футболке. Но прежде, чем выйти, он на своих ручных часах включил секундомер. Конвойные заметив его, замолчали и стали разглядывать. Он пьяной походкой подошёл к одному из них и положил ему на плечо ладонь своей правой руки. Двое других засмеялись. Сержант схватил его руку, чтобы завернуть. Но пьяный, неожиданно протрезвел, а сержант в тот же момент оказался на земле. Анохин ударом ноги отправил на землю ещё одного конвойного. Третий попытался достать пистолет из кобуры, но у него не получилось. Из-за ангара появился Иванов. Вдвоём, они ловко перемотали липкой лентой руки, лежащим на земле конвойным и заклеили им рты. – Теперь, твой выход, Алексей, – сказал Анохин и направился к джипу, стоящему в тени соседнего здания, в тридцати метрах от них, чтобы подогнать его ближе к выходу из ангара, а Иванов, тем временем, поспешил на второй этаж.
В кабинете Бегемота за несколько дней, ничего не изменилось. Только добавились следы на полу, от очерченных мелом, контуров двух трупов. Сотрудники прокуратуры не успели приступить к работе, потому что погас свет, затем комнату озарила яркая вспышка. Наверху, под потолком что-то зашипело, раздался не громкий хлопок, и комната погрузилась во тьму. От неожиданности, все застыли на своих местах, тем более зрение у них было поражено вспышкой. Возникшую тишину, нарушил властный мужской голос, – всем лечь на пол, лицом вниз, иначе открываю огонь на поражение. – Будто заколдованный этим голосом, конвоир, к которому был пристёгнут Ильин, начал медленно опускаться на пол и потянул его за собою. Кто-то невидимый Ильину, отстегнул у него на руке браслет наручника. Две сильные мужские руки подхватили его и потащили. Затем он почувствовал не сильный укол в левое плечо, а через некоторое время потерял сознание, поэтому о том, что происходило с ним дальше, не ведал.
– Сколько? – Спросил Иванов у Анохина, запрыгивая на ходу на переднее сиденье джипа.
– Три минуты тридцать восемь секунд.
– Долго провозились.
– Ты хочешь сказать, что пока сам себя не поругаешь, то шеф не похвалит?
– Ну да, – засмеялся Иванов.
Через час, после похищения Ильина со следственного эксперимента, Курагин вызвал к себе Анохина.