- Господин спас меня от попытки изнасилования прибалтийским националистом, - скромно ответила я.
Павел Степанович замер на мгновение, потом разразился диким хохотом, от которого содрогнулись стены гостиницы. Толстяк тем временем продвинулся к столу, поддерживая меня под локоток (правда, излишне крепко), и процедил всем полуголым (то есть почти голым) девицам "Брысь!". Они тут же исчезли, удалившись через дверь, которой мне пока не доводилось пользоваться, а мы с толстяком уселись на лавку напротив Павла Степановича.
Тот к этому времени уже прекратил хохотать и утирал выступившие слезы.
- Кушать будете, Юлия Владиславовна? - сладким голосом уточнил у меня Редька.
Я внезапно поняла, что проголодалась. Переживания у меня всегда сказываются на аппетите - в сторону его усиления. Потолстеть не боюсь: я слишком много бегаю, что способствует сгоранию калорий. Со спины меня иногда даже принимают за подростка, причем иногда даже мужского пола из-за очень короткой стрижки.
- Буду, - сказала я.
Павел Степанович нажал на, какую-то кнопку под столом, и секунд через тридцать на пороге возник официант, обслуживавший нас с Серегой в номере. При виде меня теперь в бане удивления не выказал.
- Тарелку девушке, - велел Редька.
Официант кивнул, исчез и вскоре вернулся с прибором.
- Что-нибудь еще желаете? - уточнил.
- Надо будет - позовем, - сказал Редька и махнул рукой.
Толстяк молча накладывал себе закуски, потом стал ухаживать за мной. Я же думала, как бы мне незаметно включить диктофон, лежащий в сумке. Сумка находилась слева от меня, толстяк устроился справа, но не сводил с меня глаз - или одного глаза. Внезапно мой взгляд упал на пальцы левой руки толстяка - она оказалась рядом, и он держал в ней вилку. Работа криминального репортера научила меня всегда смотреть на руки жертв и подозреваемых. Они ведь могут выдать судимого гражданина и кое-что о нем рассказать. Правда, теперь авторитетные люди стараются избегать "перстней". У толстяка же имелось два шрама - как раз там, где могли быть "перстни". Заделался бизнесменом и свел татуировки?
Когда официант закрыл за собой дверь, толстяк попросил Редьку все-таки представить нас.
- А что, Юленька здесь инкогнито? - сладким голосочком уточнил Павел Степанович.
- Любка сказала, что она прибыла с мужчиной.
- И потом мужчина попытался ее изнасиловать? - Павел Степанович опять захохотал. - Хотел получить плату за предоставленную возможность, но не тут-то было. Юлия Владиславовна, прихватив пожитки, понеслась искать другую жертву. А она всегда знает, кого нужно брать за жабры. И в ее сети попался ты, Шура.
- Все было совсем не так, как вы рассказываете, - скромно заметила я, налегая на салатики.
- Я хотел бы послушать, как, - вставил толстяк, потом повернулся к Редьке и рявкнул:
- Ты скажешь мне, кто это? - и кивнул на меня.
- Юлия Владиславовна, предъявите, пожалуйста, удостоверение Александру Ивановичу, - попросил Редька, налегая на еду. Когда он ел, то очень напоминал хомяка: заталкивал пищу за щеку, как зверек, делающий запасы.
При слове "удостоверение" Александр Иванович на пару с пузом дернулся. А мне ничего не оставалось делать: я предъявила и как раз включила диктофон, в который была вставлена новая кассета.
Александр Иванович удостоверение изучил, крякнул, сказал "Очень приятно познакомиться, Юлия Смирнова, теперь-то я понял, где имел счастье вас видеть", вернул удостоверение мне, покачал головой и заметил:
- Любка у меня за такие дела отсюда вылетит.
- Ну она же не знает, кто я, а фамилий тут не спрашивают. И не обязана она смотреть все передачи по телевизору, чтобы знать всех репортеров в лицо. Вы же тоже меня не узнали.
- В а с была обязана узнать.
- Что здесь разнюхиваете, Юлия Владиславовна? - спросил Редька и схомячил очередной кусок.
- А с кем прибыли сюда, Юлия Владиславовна? - подал голос толстяк.
Я понимала: мне не поверят, если я скажу, что ничего не разнюхиваю. Поэтому заявила, что хотела своими глазами взглянуть на уютное гнездышко, о котором уже неоднократно доводилось слышать. И один мой знакомый, которого мне не хотелось бы подставлять, любезно согласился взять меня с собой.
- А потом вы от него сделали ноги, - хмыкнул толстяк.
- Ничего подобного, - обиделась я. - Я просто вышла в коридор. А там оказался этот прибалт, который на меня набросился. Можно подумать, прибыл с голодного острова. Вернее, острова, где нет ни одной женщины. Что мне, по-вашему, было делать?
- Брать у него интервью, - захохотал Редька и плеснул нам всем еще коньячку. - Слушайте, Юлия Владиславовна, а почему вы называете его националистом?
- Потому что он назвал меня "русской дурой" и "русской тварью". Со своим прибалтийским акцентом.
- Юлия Владиславовна, - вкрадчиво обратился ко мне толстяк, - так, может, вы лучше про Прибалтику что-нибудь разгромное наваяете? И по личным впечатлениям, и мы материальчику подкинем, а, Павел Степанович?
Редька тут же закивал.
- Только у нас будет одно условие: не надо про эту гостиницу писать. Согласитесь?
- Вначале надо на вашу фактуру взглянуть, - ответила я. Иногда стоит заключить сделку, отказавшись от меньшего, чтобы получить большее. Ведь я же еще сегодня днем про эту гостиницу слыхом ни слыхивала. А про Прибалтику… Нет, я не хочу писать ничего разгромного про Прибалтику. Про Москву - всегда пожалуйста, но этот идиот, с которым мне сегодня пришлось столкнуться, - скорее исключение из общего правила. Эстонские мужчины, с которыми я сталкивалась раньше, совсем другие.
Всех их отличала внешняя презентабельность: они обычно хорошо одеты, "костюмчик сидит" (а во внешности сегодняшнего знакомца чувствовалась некоторая русская расхлябанность), аккуратно причесаны (а у этого волосы были взъерошены), чисто вымыты и хорошо пахнут (а от этого дико разило луком). Может, сегодняшний образчик - финн, знающий русский язык? А мне просто акцент показался прибалтийским? Ведь эстонский и финский языки родственные? Я не могу представить, чтобы кто-то из знакомых эстонцев величал женщину "русской дурой" и "русской тварью". Да и бегающими вслед за незнакомой женщиной по лестнице - тоже. Они бы спокойно проследовали в свой номер, там после некоторого периода размышлений протянули руку к телефону (или не протянули) и вызвали бы к себе девочку (или просто легли спать).
- Меня бы заинтересовали металл и оружие, - сказала я вслух Редьке и Александру Ивановичу.
- Хорошо, - кивнул толстяк с самым серьезным видом. - Без проблем. Кстати, могу еще подсказать, где материал брать.
Я была вся внимание. Мне посоветовали попытаться взять интервью у одного подследственного, в настоящий момент содержащегося в "Крестах". Назвали имя, фамилию, отчество и другие данные. Он как раз торговал оружием с прибалтами.
- Вы, как я понимаю, в состоянии договориться о таком интервью? посмотрел на меня толстяк.
- Попробую. Хотя мороки много - если подследственный или подсудимый. С осужденным было бы попроще. А никого из свободных граждан предложить не можете?
- Юлия Владиславовна, не сомневаюсь, у вас все получится, - расплылся в сальной улыбке Редька. - Вы же такая юркая, уж куда только не залезали…
- К сожалению, получается далеко не все, - вздохнула я.
- Это вы зятька моего, что ли, имеете в виду? Да зачем он вам? Дерьмо, я скажу, он порядочное. Правда, от такого проходимца есть польза - для фирмы. Ну, конечно, если держать его в узде.
Александр Иванович тут же поинтересовался у приятеля моими отношениями с его зятем.
Я заметила, что он бы прямо у меня мог спросить. Толстяк с ухмылочкой заметил, что ему это как-то неудобно. "Штаны через голову надевать неудобно", - ответила я. Редька же махнул рукой и сообщил:
- У Юлии Владиславовны была любовь с моим зятьком. Потом моя дура в него влюбилась и захотела замуж. Ну я их и женил.
- Павел Степанович, - тут же влезла я, - если вы считаете Серегу таким дерьмом, то зачем подсунули его своей дочери? Мне, конечно, льстит ваше беспокойство обо мне, но неужели вы о благополучии единственной дочери беспокоитесь меньше?
- Юля, - Редька забарабанил пальцами по столу, - понимаешь… Ты многого не знаешь.
И поверь: в эти дебри тебе лучше не лезть. Просто считай, что тебе в жизни повезло.
- Но если Юленька хочет замуж за твоего зятя… - подал голос Александр Иванович.
- Не хочет, - сказала я. - Юленька вообще туда не хочет.
- Мысль очень разумная, - кивнул Редька, потом стал серьезным и спросил:
- Ты чего, Серегу до сих пор любишь?
- Нет, - ответила я. Еще не хватало мне тут душу раскрывать перед этими двумя и объяснять все мои чувства. - И назад его не приму.
- А я думал: примешь, - заявил Редька и поведал Александру Ивановичу о том, как Серега закидывал меня письмами по электронной почте (о чем тесть, оказывается, прекрасно знал), как обрывал мне провод и всячески меня домогался. - Молодец, Юля. Вот поэтому я сейчас с тобой и разговариваю. Кстати, ты сегодня ночевать-то где собираешься? Мы тебя, извини, к себе пригласить не можем. Ну…
И Креницкий кивнул на дверь, за которой скрылись девушки.
- Юленька, вы, надеюсь, не станете писать не только о гостинице, но и о нас с Павлом Степановичем? - проворковал толстяк.
- Ну писать об одном и том же можно по-разному, - заметила я. Например, рассказать читателям о привитом вам с Павлом Степановичем духе коллективизма - в советские времена, начиная со школьной скамьи, том, который в новые времена трансформировался и привел вас к групповухе.
Мужчины посмеялись вместе со мной, а потом опять уточнили, где я намерена ночевать.
Я задумалась на мгновение и решила: останусь в гостинице до утра. Идти мне сейчас все равно некуда, номер Серегой оплачен, ключ у меня, если администраторша не пустит, обращусь за помощью к Редьке и Александру Ивановичу. А завтра с утречка выясню, кто из них когда собирается возвращаться в Питер. Может, и довезут. А нет - поеду на электричке. Я не хрустальная и не депутат.
Потом Александр Иванович вдруг спросил, почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь.
- Я всегда хотела стать журналисткой, - пожала плечами я. - Сколько себя помню.
- Но почему этим - трупы, кровь, тюрьмы, задержания? Юля, я ведь почти все твои статьи читал, с удовольствием читал. Я тебя по телевизору смотрю. Тебя и Димона Петроградского. Ты, как бы это сказать… пишешь о вопросах, актуальных для меня… ну… с профессиональной точки зрения, - толстяк усмехнулся. - Димон развлекает сплетнями о звездах, с которыми я лично знаком. Но тебя что побудило?
- Я хотела стать известной, хотела, чтобы меня печатали. А на криминал самый большой спрос - в нашей стране, в наше время. Можно, конечно, о вкусной и здоровой пище писать, о теплицах и грядках, но какая там известность?
Кто будет ждать твоих статей? И их ведь, скорее всего, пришлось бы подавать как "Советы Марии Ивановны", а не подписывать своей фамилией. И не интересуют меня грядки. Но главное: читатель ждет сенсацию, причем с изюминкой.
И мне интересно их выискивать. Можно, конечно, было податься в эротику, тоже хорошо продается. Но это не для меня.
- А что тебе интересно? Лично тебе.
Я задумалась на мгновение.
- Да вот это, пожалуй, и интересно. Ну не на труп смотреть, конечно, а проводить журналистские расследования. Затягивает похуже наркотика. И нравится быть известной. Где еще я могла этого добиться? Петь я не умею, хотя для того, чтобы пробиться на нашей эстраде, это и не обязательное условие, но тем не менее…
И там нужно вложить много денег. Тут не надо.
Много работать, быть очень настойчивой с издателями, чуть-чуть удачи… И вот меня не только печатают, но еще и моя физиономия в "ящике".
На улице узнают, письма пишут. Приятно.
Александр Иванович медленно кивнул.
- А теперь вы мне на вопросик ответите? - хитро посмотрела я на него.
- Смотря на какой.
- Что за "перстни" были у вас на пальцах?
Он чуть заметно дернулся, потом посмотрел на зажившие шрамы, крякнул, глянул на меня и заявил, что сейчас нарисует. Взял салфетку, я любезно протянула ему ручку.
- Один нарисую, - сказал, уже коснувшись пером салфетки. И нарисовал. - Знаешь, что означает? - спросил.
"Перстень" имел значение "сидел в тюрьме Кресты".
- Можно спросить, что вам больше всего запомнилось из той отсидки?
Я всегда задаю этот вопрос и каких только ответов не слышала… Александру Ивановичу больше всего запомнился Бим.
- Кто это?
Бим был крупным черным тараканом, регулярно наведывавшимся в камеру. Если в тюрьме есть тараканы, бороться с ними бесполезно, а вот с клопами, хотя и временно, справляются: поливают кипятком или выжигают.
Бим, по словам толстяка, очень любил сухарики, а когда добирался до них, то в камере был слышен хруст…
Только я собралась спросить, что больше всего удивило, как Павел Степанович, все это время молчавший, откашлялся. Я поняла, что мне пора откланяться.
Я пожелала господам приятного времяпрепровождения, они мне - спокойной ночи. Александр Иванович заявил, что я получу обещанные материалы через пару-тройку дней. Меня найдут.
Я поблагодарила и отправилась в фойе, где Люба продолжала сидеть за стойкой. На меня она посмотрела удивленно, но ничего не сказала и не остановила меня, когда я потопала вверх по лестнице.
В коридоре, с которым у меня были связаны неприятные воспоминания, никого не оказалось. Я быстро долетела до двери нашего с Серегой номера, открыла ее, вскочила внутрь, дверь захлопнула и нажала на кнопку выключателя, включающего свет над креслами. Лампы под потолком тут не было.
И увидела направленное в меня дуло.
* * *
- Юлия Владиславовна, - наш медиамагнат позвонил мне лично, - ко мне обратилась группа людей, которые хотят, чтобы вы осветили их инициативы в нашем городе.
"Еще кто такие?" - подумала я. Оказалось - американские проповедники.
При личной встрече выяснилось, что американские проповедники состоят исключительно из наших бывших граждан, в свое время сваливших за бугор из страны Советов. Теперь осознали, что бабки можно и нужно делать в России. И ломанулись сюда. С бизнесом не получилось, вот придумали новый ход.
- Юлия Владиславовна, чего хотите? - спросил старший в группе - мужик деловой и прекрасно понимающий значение слова "сделка". - Нам нужны хвалебные репортажи. Немного иронии, но никакого поливания грязью. Сюсюканья и щенячьих восторгов тоже не надо. Разумно, по-деловому. Вот хорошие парни, к ним нужно идти.
Итак?
Я предложила сходить в "Кресты" - с благотворительной помощью (а проповедники ее привезли). И реклама им, и на самом деле людям помогут продуктами - тем, кому "дачек" не носят.
- У вас какой-то личный интерес?
- Мне нужно, чтобы вы прошлись по камерам. А если точнее, то зашли в одну определенную.
- Легко, - сказал старший.
"Это вы так думаете". Например, для получения разрешения на то, чтобы взять интервью у осужденного, следует обратиться в пресс-службу ГУИН, мотивируя свое желание, потом представить от СМИ нужную бумагу, а также получить согласие осужденного, лучше (для самого журналиста) - письменное, чтобы потом не возникало проблем. Без согласия подследственного, подсудимого и осужденного их нельзя снимать и у них нельзя брать интервью.
Сложнее всего получить разрешение на интервью с подсудимым (тем, чье уголовное дело находится на рассмотрении в суде) - для этого журналисту требуется обращаться в суд. Решение принимает судья. Следует представить заявление от СМИ, в котором трудится журналист, с обоснованием, заявление самого журналиста и письменное согласие подсудимого. Но совсем не факт, что журналист получит желаемое даже после того, как судья изрядно потреплет ему нервы.
Разрешение на интервью с подследственным дает следователь, который ведет дело (а если официально, то "лицо или орган, в производстве которого находится дело"). Но следователя еще нужно убедить, что вы не собираетесь передавать подследственному сведения с воли, информацию по делу и т. п. А убедить ох как сложно…
Но лучше всего брать интервью у тех, кто находится по эту сторону забора. Мороки меньше.
Глава 4
С другой стороны кровати стоял Сергей, сжимая в руке вороненую сталь.
- Ты что, сдурел? - спросила я, на этот раз быстро придя в себя.
После приключений сегодняшней ночи милый друг с пистолетом показался мне не очень страшным. Этакая невинная забава для школьников. Или любовная игра с изюминкой.
Сергей опустил оружие, выдохнул, матюгнулся, потом устало посмотрел на меня.
- Где шлялась? - спросил.
- Тебя искала, - ответила я, поставила сумку на пол, прошла к креслу и плюхнулась в него. "Дипломат", как я заметила, стоял с той стороны кровати, где пристроился Сергей.
- Зачем было меня искать? - Серега убрал пистолет в кобуру, оказавшуюся у него под пиджаком. Еще недавно ее там не было.
- Может, объяснишь, куда это ты бегал, - спросила я. - Где оружие раздобыл? С какой целью? Боишься покушения? А ты знаешь, что меня тут чуть не изнасиловали?
- Тебя изнасилуешь, пожалуй, если ты сама этого не хочешь, - хмыкнул Сергей, подошел к столу, где так и стояла бутылка виски, и отпил из горлышка. - Давай ложиться. Нам завтра очень рано вставать.
Я вопросительно приподняла одну бровь.
- В гостинице находится мой тесть, - заявил Сергей.
- М-м-м, - промычала я.
- Это ты с ним сейчас разговаривала?! - вдруг завопил милый друг.
- Э, да у тебя нервишки явно пошаливают, - невозмутимо заметила я. Не волнуйся: тебя не сдала. Я все-таки не такая сволочь.
Сергей устало плюхнулся в кресло, потер лицо ладонями и спросил, чего его тестю было нужно от меня. Я пожала плечами и вкратце поведала о своих приключениях в гостинице. Потом сказала, что пришел черед Сергея объяснить мне, в чем дело.
- Звонила в самом деле Люба. Я зря не взял трубку. И тебя не попросил. Тогда мы избежали бы всего этого беспокойства. Она как раз хотела сообщить, что прибыл Редька и, чтобы я был осторожен.
- Слушай, а Люба вообще на кого работает? Или - нашим, вашим, вместе спляшем?
- Меня она предпочитает Редьке, - усмехнулся Сергей. - Поэтому предупредила меня, а не его.
- А как фамилия второго, ты знаешь?
- Судя по твоему описанию и имени-отчеству - Колобов. Правда, сейчас он - Эриксон.
- Что за мода у вас пошла на смены фамилий? - рассмеялась я. - Он что, тоже с контрабандой влетал? И финны не давали визу?
- Нет, - Серега покачал головой. - То есть да.
Я опять вопросительно приподняла бровь.
Оказалось, что Александр Иванович за какие-то грешки, в которые Серега не углублялся, попал в финские компьютеры как представитель русской мафии. Числятся у них там в такой категории некоторые наши граждане, которых они не желают видеть в своей законопослушной стране.