Приключенческие повести. Рисунки Л. Гольдберга.
Содержание:
Николай ТОМАН - ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ (сборник) 1
ПРЕСТУПЛЕНИЕ МАГИСТРА ТРАВИЦКОГО 1
…ЕСЛИ ДАЖЕ ПРИДЕТСЯ ПОГИБНУТЬ 14
ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ 42
Николай ТОМАН
ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ (сборник)
ПРЕСТУПЛЕНИЕ МАГИСТРА ТРАВИЦКОГО
1
Если бы Травицкий знал, что сестра покойного архиерея, ведавшего местной епархией, окажется такой упрямой старухой, он бы, пожалуй, отказался от встречи с ее внуком, кандидатом физико-математических наук Ярославом Куравлевым. Даже когда Травицкий сообщил ей, что он магистр богословия и преподает в местной духовной семинарии, это не смягчило ее.
- Пока вы не скажете, зачем вам мой внук, я не пущу вас к нему, - твердо стоит она на своем. - Он не совсем здоров. Врачи предписали ему полный покой, и я должна знать, о чем будет разговор.
- Это мне трудно объяснить…
У Травицкого уже не остается никаких сомнений - она не пустит его к внуку. Но тут появляется сам Куравлев.
- Вы так громко разговаривали, что я все слышал, - обращается он к Травицкому. - Раздевайтесь, пожалуйста.
- Но ведь тебе нельзя, Слава… - пытается протестовать бабушка.
- Нет, лучше уж я с ним поговорю, - перебивает ее Куравлев, - буду знать, зачем к нам пожаловал магистр богословия.
- Ну, как знаешь…
Травицкий снимает пальто и идет вслед за Куравлевым.
- Садитесь, - кивает Куравлев на кресло в углу одной из комнат просторного архиерейского дома, - и рассказывайте, что вас ко мне привело.
- Я читал вашу статью в "Журнале Московской патриархии". В ней говорилось о возможности экспериментального, так сказать, общения со всевышним…
- Да, но ведь я опубликовал ее почти год назад.
- Дело, видите ли, в том, что нашу семинарию посетил недавно подмосковный священник отец Никанор…
- Пожалуйста, покороче.
- Извините, но я и так лишь о самом главном… Из случайно услышанного мною разговора этого священника с его племянником-семинаристом я узнал, что похожий эксперимент замышляется еще какими-то физиками. Возможно ли это, однако?
- А какой эксперимент? - заметно оживляется Куравлев. - Физический или математический?
- Кажется, физический, ибо с помощью какой-то аппаратуры.
- А они не шарлатаны, эти физики?
- Отец Никанор уверяет, что они порядочные люди, искренне верящие в бога. Вот и хотелось бы знать ваше мнение, осуществимы ли их замыслы?
- Не знаю.
- Но ведь вы писали…
- Да, я писал, но о математическом эксперименте. Вернее, о математической модели всевышнего. Для людей, далеких от современной науки, наверное, это звучит кощунственно…
- Простите, пожалуйста, что я перебиваю вас, но я смыслю кое-что в современной науке. До духовной академии учился в университете. Слежу и теперь за развитием естественных наук.
- Боюсь, что вам все равно меня не понять.
- Почему же…
- Для вас ведь математика всего лишь наука о количестве, - почти с нескрываемой досадой перебивает его Куравлев. - А на самом деле ни одно значительное исследование современной математики просто невозможно выразить через понятие количества. Математика потому и покорила физику, что давно уже стала неколичественной и неметрической. С ее помощью я берусь доказать все, что угодно. В том числе и существование всевышнего…
- А без математики?…
- Едва ли… Одними логическими рассуждениями сделать это вообще немыслимо. Тут мы упремся в такие парадоксы, которые ничего от могущества всевышнего не оставят.
- Даже так?
- Ну вот возьмите хотя бы такое: может ли всевышний создать камень, который сам не сумеет поднять?
- Этот парадокс мне известен, - улыбается Травицкий. - К счастью, наши семинаристы не задают нам пока таких вопросов. А то что же получается: если всевышний не сможет создать такого камня, значит, он не всемогущ? А если создаст, по не сможет поднять, то тоже ведь не всесилен?
- А между прочим, этот парадокс лишь один из многих, связанных с математическим понятием бесконечности.
- Я имею некоторое представление и об этом, - не без самодовольства замечает Травицкий. - И такие понятия математической бесконечности, как деление нуля на нуль и бесконечности на бесконечность, не кажутся мне нелепыми. Ну, а вы не потеряли еще охоты поставить свой эксперимент?
- Надеюсь его поставить, - убежденно заявляет Куравлев.
Но в это время слышится строгий голос бабушки:
- Ярослав!
- Ну, я не буду вас больше беспокоить, - поспешно поднимается со своего кресла Травицкий. - Извините, ради бога…
Магистр богословия Стефан Травицкий действительно учился когда-то в университете и покинул его, усомнившись в возможности постичь абсолютную истину. А знакомство молодого Травицкого с богословами соблазнило его возможностью "богопознания". Вот он и оказался в духовной академии. Немалую роль в этом сыграл и дядя его, доктор богословия.
Познать бога оказалось, однако, еще труднее, чем проникнуть в тайны природы. О том свидетельствовали не только католические, но и православные богословы. Один из них признался даже: "Бог столько познается нами, сколько может кто увидеть безбрежного моря, стоя на краю его ночью с малою в руках зажженною свечою".
Стефан Травинский и прежде не верил, тем более не верит теперь в того примитивного бога, о котором повествуют Библия и другие священные книги. Для него не существует ни иудейского Яхве-Иеговы, ни исламского Аллаха, ни христианской троицы. В этих вопросах он вполне разделяет точку зрения атеистов, считающих, что люди создали богов по образу своему и подобию.
В откровенных беседах со своим дядей, правоверным православным богословом, он признался, что верит лишь в высшую нематериальную силу, будто бы сотворившую мир, давшую ему определенное устройство и управляющую им. Но сам дядя не был уверен в искренности и этой его веры. В глубине души он считал своего племянника приспособленцем, специализирующемся на модернизации обветшалых религиозных догматов.
В богословских статьях, которые он теперь все чаще посылал в "Журнал Московской патриархии", Травицкий стал сначала осторожно, а затем все более уверенно высказывать свои идеи. Вдохновляли его на это эксперименты ватиканских коллег, смело осуществляющих "адджорнаменто" - осовременивание католической церкви.
Магистр Травицкий внимательно читал все, что сообщалось о ватиканских соборах и его сессиях. Ему особенно запомнилось выступление индийского епископа Соуза, заявившего, что церковь всегда опаздывала, когда речь шла о проблемах науки. В самом деле - сколько же можно плестись за наукой, за ее новыми открытиями, чтобы потом истолковывать их в религиозном духе. Не пора ли переходить в контратаку и самим открывать или хотя бы предсказывать новые явления природы? А еще бы лучше - поставить какой-нибудь эксперимент. Такой, например, как "общение со всевышним", предложенный Куравлевым.
Сообщение отца Никанора о каких-то физиках, уже поставивших или собирающихся ставить почти такой же эксперимент, тоже может пригодиться. Подобная идея могла возникнуть, скорее всего, у авантюристов, но весьма возможно, что они и не мошенники вовсе, а люди, свихнувшиеся на религиозной почве. В противном случае они обратились бы за помощью не к подмосковному священнику, а в синод или к самому патриарху.
Нужно бы найти поскорее этих людей и поговорить с ними. А потом, если только они окажутся достаточно вменяемыми и действительно сведущими в науках, связать их с Куравлевым и помочь всем необходимым для их эксперимента. И независимо от его исхода сообщить об этом не только в "Журнал Московской патриархии", но и в заграничную католическую прессу.
Магистр так вдохновлен этой идеей, что готов действовать немедленно. Надо бы сразу к главе епархии, но лучше сначала к ректору семинарии, к отцу Арсению, хотя его не так-то просто вдохновить на такое дело. Он типичный традиционалист, отвергающий не только аллегорическое толкование Библии, но и частичную ее модернизацию.
При всем своем традиционализме отец Арсений, однако же, не глуп и понимает, что без этого теперь нельзя, не та ныне паства. Должен, значит, уразуметь, как важно подкрепить библейские тексты научным экспериментом.
- Как упустить такой случай, отец Арсений? - спрашивает его Травицкий, изложив свой план розыска экспериментаторов. - Представляете, как укрепится вера, если удастся принять какой-нибудь знак всевышнего?
- Да, заманчиво, конечно, - без особого энтузиазма соглашается с ним ректор, а сам думает: "Гордыня в нем это… Жажда славы… Разве ж бог и без того не подает нам вести о себе любым творением своим, кои зрим вокруг…"
Отец Арсений далеко не молод. Он окончил духовную академию еще в ту пору, когда всех этих новых веяний не было и в помине. А теперь, вслед за папами римскими да кардиналами католическими и наши православные богословы стали почитывать научные книги и даже сочинения Маркса. Отсюда и сомнения во всевышнем и потребность в доказательстве его существования. Американский богослов Чарльз Генри заявил даже, будто наука управляет центром человеческой культуры, а религия влачит существование перемещенного беженца…
Надо было бы сказать этому честолюбивому богослову все, что он о нем думает, предостеречь его от соблазна, а он опасается, что будет это расценено магистром как дремучее его невежество.
- Решить этого сам я не властен, - молвит наконец ректор после долгого раздумья. - Надобно посоветоваться с главой епархии.
В тот же день он отправляется к викарному епископу - помощнику епархиального архиерея. А несколько дней спустя приходит указание - откомандировать Травицкого в распоряжение епархии.
Архиерей, прежде чем начать разговор с магистром, пристально всматривается в его лицо.
- Так вы, значит, полагаете, что экспериментаторы, о коих поведал вам подмосковный священник, не шарлатаны? - спрашивает он Травицкого и, не ожидая ответа, продолжает: - Допустим, что это так. А что же далее?
- Они, видимо, без средств, и им надо бы…
- Согласен, им надобно помочь. А как? Привезти сюда? Но как же быть с синодом? Без его ведома сие негоже… Ну, а если доложить, могут и не нам это поручить. Там у них под боком духовная академия с докторами богословия. Я бы и сам на их месте именно так и распорядился. Однако ж жаль упускать такое… У нас в семинарии тоже есть люди мыслящие, образованные - вы, Дионисий Десницын, внук его Андрей. Конечно, средств может не хватить. Неизвестно ведь, во сколько все это обойдется.
У Травицкого есть свои соображения на этот счет, но архиерей не дает ему их высказать. Сделав знак магистру, чтобы тот помолчал, он некоторое время прохаживается по своему просторному кабинету.
- Вот что давайте предпримем, - решает он наконец. - Найдем сначала этих экспериментаторов, а там видно будет. А пока об этом никому ни слова. У вас есть где остановиться в Москве?
- Сестра у меня там.
- Вот и поедете в столицу к родной сестре в гости.
2
В Москву Травицкий прибывает ранним утром. Добравшись на такси до квартиры сестры и позавтракав, магистр в тот же день пригородным поездом едет в Тимофеевку. Отца Никанора застает он в церкви в обществе дьякона Епифания. Судя по всему, они готовят храм к вечерне.
Отец Никанор тотчас же узнает Травицкого и спешит к нему с таким радушием, какого магистр явно не ожидал. И вообще по всему видно, что он не только рад, но и крайне польщен визитом богослова.
Не дав Травицкому возможности объяснить причину столь неожиданного посещения, отец Никанор торопится познакомить его с дьяконом. Потом ведет к иконостасу, ибо от своего племянника-семинариста знает, что магистр большой знаток старинной иконописи.
"Похоже, что этот молодой и, видимо, недалекий священник по-настоящему счастлив и вполне доволен своей судьбой, - думает магистр. - Он, конечно, и рясу свою носит не без гордости и все службы совершает самозабвенно…"
Надолго ли только хватит этого рвения? Хоть он и глуп, но рано или поздно возникнет же и перед ним вопрос: есть ли все-таки тот бог, которому так преданно он служит? А чтобы подобным простакам не искать ответа на такие вопросы, он, мыслящий и многое постигший богослов Травицкий, должен сделать все возможное, чтобы укрепить их в этой вере. И если это ему удастся, православная церковь не останется перед ним в долгу…
- А экспериментаторам, о которых вы племяннику своему рассказывали, какие же иконы подарили? - как бы между прочим, спрашивает Травицкий отца Никанора, все еще любуясь иконостасом.
- Да, пришлось им помочь, - вздыхает отец Никанор, и в тоне его улавливает Травицкий нотки тревоги. - Полагая замысел их делом богоугодным, подарил я им несколько иконок, кои обратили они на приобретение научной аппаратуры…
- Вы напрасно оправдываетесь, отец Никанор, - спешит успокоить его Травицкий. - Я не вижу в этом ничего не дозволенного и вспомнил-то о них так просто, глядя на этот чудесный иконостас. Ну, а экспериментаторы-то добились ли чего?
- О том не ведаю, - снова вздыхает отец Никанор.
"Видно, не очень удачно повел я разговор, - досадует на себя Травицкий. - Похоже, что побаивается он ответственности за разбазаривание церковного имущества, дорожит местом…"
- Вы говорили, будто один из них реставратором у вас работал? - снова обращается он к отцу Никанору.
- Действительно работал, а теперь не является не только в храм мой, но и в соседний, в коем получил большой заказ на роспись стен.
- Заболел, может быть?
- Право, не ведаю…
- Могло и случиться что-нибудь.
- А что же? Бог если только покарал? Всевышнему могло и не понравиться вмешательство в его дела…
- Это, конечно, не исключено, - соглашается с ним богослов. - Поинтересоваться их судьбой нужно бы, однако. Вы знаете, где они живут?
- У художника Лаврецкого был однажды.
- А адрес физика вам разве не известен?
- К сожалению, неведом. Я с ним у Лаврентьева встречался, на Трифоновской улице, в доме не то двадцать один, квартира тринадцать, не то тринадцать, квартира двадцать один.
Травицкому уже ничего более не нужно от отца Никанора, и он лишь подыскивает благовидный предлог, чтобы распрощаться. А спустя полтора часа магистр нажимает кнопку звонка у дверей квартиры Михаила Лаврентьева.
Открывает ему худенькая старушка в черном платье. Она представляется Дарьей Петровной Лаврентьевой - матерью Михаила.
- А вы по какому же поводу к нему? - впуская Травицкого, настороженно спрашивает она, близоруко всматриваясь в его холеное лицо с аккуратной бородкой.
Осмотревшись и заметив в углу комнаты старинный киот с иконами, Травицкий решается назвать себя:
- Я, матушка Дарья Петровна, богослов, преподаватель духовной семинарии…
- А, к Мише, наверно, насчет заказа? - живо перебивает его старушка. - Не в пору, однако. Выслан Миша из Москвы, а ведь какой мастер был святые лики писать!
- Как - выслан? Неужели…
- Да нет, батюшка, - перебивает его Дарья Петровна, - не за ремесло свое, а из-за приятелей своих. Тех и вовсе свободы лишили, а мой выслан только.
- За что же, однако?
- Ох, не ведаю я того, - тяжко вздыхает старушка, осеняя себя крестным знамением. - Изобрели они вроде что-то да и запродали чуть ли не за границу…
- А что же именно изобрели, не знаете?
- Миша мне ничего об этом не рассказывал. Видно, не велено было. Но, кажется, придумали аппарат какой-то для общения аж с самим господом богом… Это я случайно услышала, когда его приятель, инженер какой-то или, кажется, физик, на квартире тут у нас в прошлом году с тимофеевским батюшкой отцом Никанором разговаривал. Уж потом Миша сам мне рассказал, что забрали того физика и еще какого-то их компаньона за общение уже не с господом, а с иностранцами. Видно, продали они им аппарат свой для переговоров со всевышним. Может, бог их за то и покарал…
Спустя два дня магистр Травицкий докладывает о результатах своей поездки епархиальному архиерею.
- Как вы думаете, продали они свою аппаратуру иностранцам или нет? - озабоченно спрашивает его архиерей.
- Думаю, что это им не удалось, раз в дело вмешалась госбезопасность…
- Ну, а если все-таки они ее продали, а уже потом попались? Тогда этот эксперимент там, на Западе, непременно поставят.
- Вне всяких сомнений. Потому и надо бы поторопиться, чтобы их опередить…
- Опередить?
- Да, с помощью Куравлева. Раз подобная идея родилась почти одновременно у разных людей, значит…
- Теперь в этом не может быть сомнений. Нужно действовать.
3
На улице уже темно, но Андрей сразу же узнает Настю Боярскую. Она идет впереди него с небольшим чемоданчиком в руках, видимо тоже только что вернулась из Москвы. Она теперь часто приезжает к своим родителям. В одном поезде, значит, ехали. Он, правда, не из Москвы, а из областного центра, но все равно мог бы оказаться с нею в одном вагоне. Ну, а что, если бы даже ехал он с нею вместе? Теперь они при встречах лишь кланяются друг другу, а то, что живут по соседству, имело значение только в детстве, когда ходили в одну и ту же школу. Их разделяет большее, чем сближает…
И все-таки поездка в одном вагоне с Настей была бы ему приятна, и он досадует на себя за упущенную возможность посидеть с нею рядом.
Конечно, теперь смешно вспомнить это, а ведь мальчишкой он пытался как-то объясниться ей в любви… Она не красавица, но энергичные черты ее лица, почти геометрически точный излом бровей, шея, чем-то напоминающая шею Нефертити, - все это по-прежнему представляется Андрею прекрасным, но почти таким же далеким, как сама египетская царица Нефертити. Разошлись их пути, и значительно: она окончила аспирантуру и работает теперь над темой, посвященной философским вопросам современного естествознания, а он кандидат богословия, преподаватель местной духовной семинарии.
Как, однако, слабо освещены улицы. Если бы не снег, Настю уже нельзя было бы различить. А что, если догнать ее и поздороваться?
Неудобно, пожалуй… Вон к тому же подходят к ней какие-то парни - знакомые, наверно. Но нет, не похожи что-то на знакомых. Да и держатся вроде не очень твердо. Уж не пьяные ли? Ну да, конечно, пьяные!
Настя сильно толкает одного из них, и он летит в сугроб. А другой…