Мартин осмотрелся вокруг. Они вошли в помещение, расположенное по левому борту. На площади, где свободно разместились бы двадцать парковочных мест, стояли устройства, похожие на турбины, возможно, это были генераторы. Он увидел стальную коробку, используемую для хранения швартовых концов, с их помощью судно закрепляется у причала, а также множество металлических шкафов, похожих на те, в которых устанавливают блоки предохранителей, с приклеенными на них предупреждающими знаками тока высокого напряжения.
И разумеется, здесь была якорная цепь. Покрытая черным лаком и впечатляющего размера. Вблизи она выглядела как нагрудное украшение пятидесятиметрового великана. Мартин мог без труда просунуть свою руку сквозь звенья этой цепи. И дюжина рук понадобилась бы для того, чтобы поднять хотя бы одно из этих звеньев.
– Семнадцать тонн, – сказал Бонхёффер и похлопал стального монстра, словно они находились на экскурсии и осматривали достопримечательности.
Цепь проходила через огромный стальной ролик, выкрашенный лаком фисташкового цвета, через цепное зубчатое колесо, напоминавшее железнодорожное колесо огромного размера, затем опускалась через лебедку меньшего размера вниз в шахту шириной с дымовую трубу, которая в настоящий момент была плотно закрыта якорем, торчавшим в стенке внешнего борта.
Мартин сразу же вспомнил рисунок Анук.
Через многочисленные щели и пустоты он мог видеть бурные воды Атлантики.
– Сам якорь весит тоже около десяти тонн, – сказал капитан и прошел в глубь помещения.
Елена и Мартин последовали за ним. При этом Мартин заметил, что якорных устройств было два: по одному с правого и с левого борта. Оба огромных цепных зубчатых колеса, установленные соосно, разделялись платформой, на которой находился ящик с множеством рычагов. Каждое большое колесо было оснащено металлическим тормозным колесом, которое нужно было вращать, словно исполинский вентиль, чтобы опустить якорь или прервать его спуск.
– Что именно мы здесь ищем, собственно говоря? – спросил капитан, остановившись на платформе и прислонившись спиной к тормозному колесу якоря левого борта. – Надеюсь, не тайник, где держали Анук, или все-таки его?
Мартин окинул взглядом якорный отсек.
Здесь было очень чисто, почти стерильно, что удивило его. Судя по царившему здесь запаху, он ожидал увидеть на полу пятна ржавчины и масла или, по меньшей мере, следы воздействия непогоды и агрессивной морской воды, постоянно попадавшей внутрь через многочисленные отверстия. Но даже в этой зоне, доступ в которую был ограничен, царили чистота и порядок. Все было как после ремонта. Стены выкрашены белой краской, а пол устлан резиновыми матами, даже при царившей вокруг сырости можно было не опасаться, что поскользнешься на них.
Уйма места.
Но ни одного такого, где можно было бы выжить в течение нескольких недель. Здесь всегда сквозило, было холодно и сыро. Уже после недели нахождения здесь можно было запросто получить воспаление легких, не говоря уж о том, что в каждом порту сюда входили по меньшей мере два матроса, которые должны были обслуживать якорные лебедки.
Она никак не могла находиться здесь.
Казалось, что Елена разделяла его не высказанное вслух мнение.
– Это тупик! – крикнула она пронзительно.
Мартин кивнул. Очевидно, они были на ложном пути.
"Все лишь гадание на кофейной гуще", – раздосадованно подумал он. Увидеть в детском рисунке важный намек было такой же глупостью, как рассмотреть лицо Девы Марии в хлебе для тостов.
– Уходим отсюда.
Мартин наклонился, чтобы завязать развязавшийся шнурок своих черных полусапожек. При этом его взгляд упал под первую ступеньку платформы.
– А где цепь? – спросил он Бонхёффера.
Ничего не понимая, Бонхёффер посмотрел на него.
Мартин показал на большой стальной ролик слева от него:
– Я вижу только несколько метров цепи, протянувшейся от гигантского колеса до якорной шахты. А где остальное?
– Как раз там, где вы присели на колено, – ответил Бонхёффер и сошел с платформы. Он топнул ногой об пол. – Прямо здесь под полом.
– Там есть место?
Бонхёффер помахал вытянутой рукой, словно хотел изобразить раскачивающуюся лодку.
– Зависит от того, насколько выбрана якорная цепь. Но немного места там есть всегда. Действительно, это любимое место укрытия для безбилетников. Но они выдерживают там максимум пару дней. Но не недель.
– Как туда попасть? – спросил Мартин и постучал костяшками пальцев по металлической плите, на которой сидел на корточках.
– Одной палубой ниже. Отсюда туда можно попасть, только отвинтив напольные плиты. То есть один раз в год для технического обслуживания, – сказал капитан, также опустившийся рядом с ним на колени. Со светлыми, взъерошенными волосами и защитной маской на сломанном носу он был похож на Ганнибала Лектора, не хватало только смирительной рубашки и тележки для перевозки мешков, к которой он был прикован.
– Может быть, пустая трата времени, – предположил Мартин.
– А возможно, и нет, – возразила Елена. – Что мы теряем, если уже оказались здесь?
– Минутку, – сказал капитан и встал. Он подошел к узкому металлическому шкафчику и открыл его. Мартин подумал, что капитан хочет взять чемоданчик с инструментами, однако, когда Бонхёффер снова подошел к ним, в его руках был большой электрический фонарь. Он опять присел на корточки перед платформой.
– Вы что-то нашли? – спросил Мартин и тоже присел рядом с ним.
– Возможно. Вон там. Видите?
Бонхёффер посветил прямо под платформу в то место, где под большим стальным роликом якорная цепь исчезала в палубе.
– Что это? – взволнованно спросила Елена.
– Выглядит как полиэтиленовый пакет, – ответил Мартин. Свет фонарика отражался от коричневатой, измятой пластиковой поверхности.
Глава 33
Мартин встал, обошел вокруг ролика и присел на корточки. Здесь он был почти на корпус ближе к предмету, похожему на полиэтиленовый пакет, который прилепился к последнему из видимых звеньев якорной цепи. Мартин лег плашмя на пол и по холодному металлическому полу попытался заползти под ролик.
Безнадежно.
Он оказался слишком широк в плечах, или щель была уж очень узкой. Мартин вспомнил, как в раннем детстве у него закатился под шкаф камушек для игры в бабки и он своими маленькими ручонками не смог достать оттуда ничего, кроме катышков пыли.
– Может быть, я попробую? – услышал он голос Елены у себя за спиной.
Мартин посмотрел на нее снизу вверх и кивнул.
– Возможно, вам больше повезет, – согласился он.
Во всяком случае, Елена была уж точно более хрупкого телосложения, чем он.
Докторша сняла свою форменную куртку и блузку, под которой она носила белую мужскую футболку без рукавов. Прежде чем лечь на пол, она сняла свое украшение, цепочку с кулоном в виде дубового листика, и серебряный браслет, составленный из звеньев цепи, который она носила на правой руке вместе с водонепроницаемыми дайверскими часами.
– Фу, еще никогда мне не было так тесно, – сказала она, ложась плашмя на живот. Затем она повернула голову набок и прижалась ухом к холодному полу. – И так шумно. – Елена поползла сантиметр за сантиметром вперед, навстречу цели, которую с тыльной стороны освещал фонарик Бонхёффера.
– Немного правее, – подсказал ей Мартин, так как в таком положении Елена не могла ничего видеть.
Наконец она дотронулась указательным пальцем до якорной цепи.
– Действительно, на ощупь как пакет, – сказала докторша и потеребила его, зажав между указательным и большим пальцами. – Но я не могу его оторвать.
– Приклеен, – констатировал Бонхёффер.
Теперь и Мартин заметил липкую ленту, с помощью которой пакет был прикреплен к звену якорной цепи. Одного сильного рывка было бы достаточно, чтобы вырвать его оттуда, но для этого Елене надо было заползти еще дальше под платформу.
– Здесь очень тесно, не продохнуть, – простонала она.
Мартин попытался подбодрить ее:
– Вы справитесь. Еще всего лишь несколько сантиметров. Так, очень хорошо…
Теперь докторша смогла ухватить пакет уже всей пятерней.
Большая волна ударила в борт судна, что прозвучало так, словно кто-то решил выбить двадцатиметровый мокрый ковер о внешний борт лайнера. "Султан" покачнулся и наклонился набок, и вместе с ним сдвинулась на несколько сантиметров якорная цепь.
– Якорь же не может сам собой сорваться с крепления? – спросила Елена с беспокойством. Если бы предохранительное устройство вдруг отключилось, то ее вместе с цепью рвануло бы вверх. – У меня нет желания закончить свои дни в качестве смазки для якорной цепи.
Бонхёффер крикнул, что ей не стоит беспокоиться, но Елена уже сорвала пакет с якорной цепи и попыталась выползти на животе из узкой щели. Когда она снова показалась из-под платформы, на ее щеке, которой она прижималась к полу, виднелся грязный, маслянистый след.
– Что-то скользкое на ощупь, – сказала докторша, вставая. Она держала пакет на вытянутой руке как можно дальше от себя, словно ей нужно было отнести на помойку что-то, вызывающее омерзение. – Как будто внутри какое-то желе.
Пройдя мимо якорной лебедки, она отнесла пакет к большому зеленому ящику и положила его на прочную пластмассовую крышку.
– Возможно, это важная улика, – заметил Мартин. – И нам следовало бы открыть его в закрытом контейнере.
Под вытяжкой. Надев защитные очки.
Но Елена не прислушалась к его словам. Возможно, она была хорошим врачом, однако о правилах поведения на месте преступления не имела ни малейшего понятия. Прежде чем Мартин успел вмешаться, она ловкими движениями оборвала липкую ленту, которой был обвязан пакет. К счастью, его опасения не подтвердились. Никакой вспышки не последовало. И тем не менее Елена так резко отпрянула назад, словно ей в лицо отлетел осколок.
– О боже! – воскликнула она и, зажав рот рукой, отвернулась в сторону.
Мартин мог понять ее реакцию, как и поведение капитана, который с отвращением смотрел на пакет и на его содержимое, беспрепятственно растекавшееся по крышке ящика. Личинки. Сотни омерзительных личинок извивались и крутились, словно находились под током.
– Что за свинство! – выругался Бонхёффер, раздавив несколько личинок, упавших с крышки ящика на металлический пол. Он вытащил из кармана свой служебный телефон и попросил кого-то на другом конце линии прислать уборщицу.
Мартин подошел поближе и осторожно приоткрыл пакет, чтобы заглянуть внутрь.
Действительно.
Личинки оказались не единственным содержимым пакета. Он осторожно вытащил ламинированный прямоугольный кусочек бумаги и с отвращением смахнул с него насекомых.
– Это открытка с видом? – спросил капитан.
По меньшей мере, ее небольшая часть.
Кусочек картона оказался частью рекламной почтовой открытки, которые были разложены по всем каютам для бесплатного пользования. Это была лишь маленькая полоска, оторванная от внешнего края открытки, но даже по ней можно было определить, что речь шла об открытке с фотографией "Султана", сделанной с самолета.
Мартин перевернул кусочек открытки на обратную сторону.
"ТАКОЕ ПРОИСХОДИТ, КОГДА ПОВСЮДУ СУЕШЬ СВОЙ НОС…"
Он прочел вслух эту фразу, написанную от руки печатными буквами. Она была написана по-английски шариковой ручкой с черной пастой, которая уже начала расплываться.
– Что происходит? – спросил Бонхёффер. – Что имеет в виду этот подонок?
– О, проклятье! – воскликнул Мартин, замерев на месте от испуга. Он обернулся, чтобы спросить Елену, что она думает по этому поводу. Ответ на вопрос Бонхёффера был написан буквально у нее на лице.
– Боже мой, Елена, что с тобой? – воскликнул капитан, который тоже повернулся к своей невесте, изменившейся до неузнаваемости. Все лицо докторши распухло: щеки, лоб, губы – ее обезображенное лицо выглядело так, словно кожа вот-вот лопнет. Глаза Елены совершенно не были видны, торчали лишь кончики ресниц.
"ТАКОЕ ПРОИСХОДИТ, КОГДА ПОВСЮДУ СУЕШЬ СВОЙ НОС…"
Она выглядела просто ужасно, но хуже всего были припухлости на правой половине лица. Как раз в том месте, где она прикасалась щекой к черной смазке на металлическом полу под платформой.
– Елена, любимая, скажи хоть что-нибудь! – крикнул Бонхёффер вне себя от страха.
Но Мартину сразу стало ясно, что докторша, схватившаяся в панике за горло, была не в состоянии произнести хоть слово. Очевидно, после глаз, губ и щек у нее начала опухать и трахея.
Глава 34
Судовое время 0:24
50°27 с. ш., 16°50 з. д.
Скорость: 21,5 узла; ветер: 18 узлов
Волнение на море: 10–15 футов
Удаление от Саутгемптона: 592 морские мили
Мартин Шварц не заметил опасности, которая приближалась к нему со спины.
Закрыв глаза и подставив лицо сильному ветру, он стоял у перил на корме на семнадцатой палубе с левого борта, на самой высокой точке корабля, куда был открыт свободный доступ для пассажиров. На губах он ощущал соленый вкус воздуха, однако ему казалось, что вместо кислорода воздух был насыщен снотворным.
С каждым вдохом он чувствовал все большую слабость и усталость, что, возможно, было связано с зубной болью, которая с неослабевающей силой все еще продолжала буравить его верхнюю челюсть; и уж наверняка много хлопот доставляли ему и эти проклятые пилюли для постэкспозиционной профилактики. Хорошо хоть, что уже давно у него больше не было приступов головной боли.
Он сделал глубокий вдох. Ощутил на губах привкус соли.
"Ты тоже здесь стояла и размышляла о смерти, Надя?"
Мартин склонился через перила и посмотрел вниз на волны, бушующие под ним на глубине около семидесяти пяти метров.
Стояла безлунная, темная ночь. Пенные гребни волн освещались только бортовыми огнями корабля. Он попытался представить себе, что может ощущать человек там внизу, упавший с такой высоты в бушующие волны.
"Ты не могла желать себе такой смерти, Надя!" Никто не пожелает себе такого.
Мартин прислушался к первозданному рокоту океана, этой дикой, необузданной стихии, которая всего лишь несколькими стальными плитами была отделена от благ западной цивилизации. И от насильников, предателей и убийц.
Он поднял голову, почувствовал гипнотическое воздействие, которое производил на человека взгляд в черную бездну, и внезапно понял, о каком засасывании говорили меланхоличные люди, утверждавшие, что чувствовали, как их манили морские глубины.
Океан – это магнит для людей, находящихся в депрессии.
"Но ты же не была подвержена депрессии, Надя".
Он встал на самую нижнюю ступеньку парапета, сначала одной ногой, потом двумя, попытался представить себе, что чувствовала его жена в последние секунды своей жизни.
Она всегда боялась темноты. Говорят, что ночью, когда она якобы прыгнула в воду, была непроглядная тьма. Висела низкая облачность, и на море опустился туман. Возможно, она даже не могла видеть воду.
Мартин невольно вспомнил о Тимми. "Ауа", – говорил тот, будучи совсем крохой, и показывал на воду всякий раз, когда они прогуливались по берегу моря или озера или проходили мимо бассейна. Он еще не мог даже ходить, а Надя уже объяснила ему, какой опасной может быть вода для ребенка. "Вода – это очень страшная "ауа", – не уставала она повторять ему, хотя воспитатели в детском саду советовали по возможности избегать употребления слов из детского языка. Но в случае с Тимми все отлично сработало. Он всегда относился к жидкому элементу с большим уважением и стал лучшим пловцом своего класса. Насколько вероятно, что мать, которая так сильно любила детей, что выбрала профессию учительницы начальных классов, в туманную ночь бросила своего сына в ту самую "ауа", от которой предостерегала его всю жизнь?
– Так, и с этим покончил, это снова я, – ответил прямо в ухо Мартину Дизель, который хотел закончить еще один раунд компьютерной игры, прежде чем поговорить с ним. – Надо было сбить еще один вертолет.
Мартин уже успел забыть, что вообще звонил ему. Из-за ревущего ветра он вставил себе в ухо наушник, и теперь во время разговора его руки были свободны. Связь по скайпу была на удивление четкой с учетом того, что в данный момент он находился посреди Атлантики.
– Докторша поправится? – спросил Дизель.
Мартин послал ему сообщение, в котором кратко описал последние события на "Султане". Он переслал ему также списки пассажиров и экипажа судна, которые получил от Бонхёффера.
– Я надеюсь на это, – сказал он.
Во время летнего круиза платформа, на которой он сейчас стоял, использовалась в качестве нудистского пляжа. Осенью это было самое уединенное место под открытым небом, особенно ночью, когда температура составляла всего лишь несколько градусов тепла. По этой причине Мартин и выбрал семнадцатую палубу для своей ночной прогулки. Он хотел побыть один и поразмышлять о причинных связях: о гибели своей семьи, о телефонном звонке Герлинды Добковиц, об изнасилованной девочке, о свежих резаных ранах на руке Анук и о покушении на Елену, на месте которой мог оказаться и он сам.
Когда ему стало ясно, что его мысли ходят по кругу и что ему нужен кто-то посторонний, чтобы столкнуть их с наезженной колеи, он позвонил Дизелю.
– Более точную информацию мы получим только через двадцать четыре часа, – сказал Мартин. – Пока еще неясно, отчего именно распухло ее лицо. В судовой лаборатории нет оборудования, чтобы проанализировать, что за смазка была нанесена на пол якорной палубы.
– И кто же теперь лечит докторшу, если сама докторша больна? – поинтересовался Дизель. В трубке явственно слышалось какое-то шипение. В самом начале разговора Дизель предупредил Мартина, что собирается разогреть на горелке Бунзена тарелку равиоли. Главный редактор был невысокого мнения о микроволновых печах.
– Жак Жерар, ее ассистент, – ответил Мартин. – Нам пришлось ввести его в курс дела. Сейчас доктор Бек лежит в карантинном отсеке, в палате рядом с Анук.
Конечно, в официальной корабельной клинике тоже имелись свободные больничные койки, даже несколько качающихся, которые компенсировали любое волнение на море, вот только эти койки были отделены друг от друга простыми занавесками, как это обычно происходит в палатах экстренной госпитализации. В настоящее время ни один пассажир "Султана" не нуждался в стационарном лечении, но на тот случай, если обстановка изменится, капитан не хотел, чтобы посторонние люди видели судового врача в таком состоянии. Поэтому Мартин отнес ослабевшую докторшу из якорного отсека сразу в "Адскую кухню", где тщедушный француз в очках в черепаховой оправе и с опущенными уголками рта в качестве первой помощи вколол Елене лошадиную дозу кортизона. По меньшей мере, это спасло ее от удушья. Сейчас, семь часов спустя, докторша все еще выглядела так, словно попала в уличную потасовку, но ее состояние оставалось стабильным, хотя она пока и не реагировала на речь.
– К счастью, ваш убийца не очень хорошо разбирается в дозировках яда, – сказал Дизель.