Ее голос был слишком слаб, чтобы перекрыть рев моря.
– Не-е-ет! – закричал Мартин, так как ему показалось, что Наоми собирается сделать шаг вперед. Навстречу смерти. Если она сейчас прыгнет в воду, вращающиеся с бешеной скоростью корабельные винты неизбежно разорвут ее тело на куски.
– Ваш похититель мертв! – крикнул он.
Наоми в последний раз приостановилась. Ее губы раскрылись как для последнего привета, но затем вдруг что-то изменилось в выражении ее лица. Уголки ее рта дрогнули. Сначала показалось, что она плачет. Потом – что хочет рассмеяться. И наконец она заплакала и рассмеялась одновременно.
Мартин заметил, что она не смотрит больше на него, а куда-то в точку над его плечом.
Он на мгновение обернулся. Причина ее эмоционального изменения стояла прямо у него за спиной.
Анук.
Наконец-то она отыскала дорогу.
В самый последний момент.
С фонариком в руке она медленно приблизилась к шахте. На ее лице было такое выражение, которое Мартин еще никогда не видел на лице малышки. Ничего удивительного, так как она смеялась.
Он услышал радостный возглас, который прозвучал не только из уст Анук, но и из уст Наоми.
Мартин снова повернулся к матери, которая громко звала свою дочь по имени. Так громко, что даже Атлантика не могла заглушить ее голос.
И Наоми теперь тоже смеялась, как и ее дочь. Громко и во всю глотку – а этого не следовало делать. Так как от радостной дрожи, охватившей все ее тело, Наоми потеряла равновесие.
Сейчас она снова была похожа на человека, стоящего на краю бассейна, однако теперь это был человек, не умеющий плавать, который отчаянно размахивал руками, пытаясь предотвратить неизбежное.
Падение в бездну.
– Ко мне! – закричал Мартин от волнения по-немецки, и скорее случайно, чем намеренно, падавшая вперед Наоми ухватилась за его руку.
Мартин почувствовал сильный рывок, отдавшийся болью в плече. Он изо всех сил сжал зубы, стараясь не отпустить ни одну из своих рук. Ни ту, на которой повисла Наоми, почти касавшаяся босыми ногами кипящей поверхности воды, и уж ни в коем случае не ту, которой он держался за дверную раму, стараясь не сорваться вниз, что грозило бы им обоим неминуемой смертью. К счастью, мать Анук весила не больше, чем девочка-подросток. Неполноценное питание, от которого она чуть было не умерла, могло сейчас стать для нее спасительным, если…
…я не отпущу ее руку.
Наоми была легкой, болезненно исхудавшей, но ее ладонь была влажной. Мокрой. Скользкой.
Мартину казалось, что он держит намыленную веревку. Чем сильнее он сжимал ее ладонь, тем, казалось, быстрее она выскальзывала из его пальцев. И это привело его в бешенство.
Я пережил все это дерьмо здесь не для того…
Мощным рывком, который отдался острой болью в поясничном отделе позвонка…
…чтобы потерпеть поражение…
…он рванул мать Анук к себе…
…на самом финише.
…через край "Голубой полки". На металлический пол платформы. Рядом с резервуаром. В безопасность.
Справился!
Совершенно выбившись из сил, он лежал на холодном полу. Пытался одновременно сделать вдох и выдох, что неизбежно привело к приступу кашля. Но он чувствовал себя замечательно.
Он смотрел на Наоми, которой радость встречи с дочерью придала больше сил, чем ему самому, так как она уже встала и протянула руки.
Навстречу своей дочери, которая, пошатываясь, шла к ней.
Удовлетворенный увиденным, Мартин на мгновение прикрыл глаза.
Даже если это был не его собственный сын и даже не ребенок, которого он спас, ему все-таки удалось спасти от смерти мать, воссоединить семью – и подарить Анук улыбку.
И так случилось, что, когда он лежал рядом с "Голубой полкой" на шатком, холодном полу, пропахшем мусором и морской солью, он впервые за долгое, долгое время снова был счастлив.
Даже если и очень короткое время.
До тех пор пока улыбка, с которой Анук шла к своей матери, не исчезла с ее лица и она не толкнула свою мать в грудь. Она сделала это быстрым движением, не очень сильным, даже для девочки одиннадцати лет, но все-таки этого было достаточно, чтобы Наоми Ламар потеряла равновесие и упала спиной вперед в шахту "Голубой полки", навстречу бурлящей воде.
Глава 61
Время шло, и постепенно Бонхёфферу все это смертельно надоело, он был сыт по горло. Во время этого рейса его избил страдающий паранойей полицейский, его любимая крестница покончила жизнь самоубийством, вину за которое бывшая жена его лучшего друга возложила на него самого, в корабельной клинике в одном из холодильных шкафов, положенных по инструкции из-за большого числа пенсионеров на борту, лежал один из офицеров его службы безопасности с простреленной головой. И на этом цепь безумных инцидентов, очевидно, еще не оборвалась.
– Вы не могли бы направлять свое оружие куда-нибудь в другую сторону? – заорал он на молодого человека, который назвался Тиаго Альваресом и, угрожая револьвером, заставил его вернуться в каюту. Здесь Даниэлю было приказано сесть за свой письменный стол, в то время как этот темноволосый латиноамериканец начал метаться по капитанской каюте, как тигр в клетке. При этом он то и дело направлял свое оружие в грудь капитана.
– О’кей, я сижу здесь уже… – Бонхёффер посмотрел на свои наручные часы, – почти двадцать минут, и до сих пор вы мне так и не сказали, какую цель преследуете этим нападением на меня.
Хотя между тем Тиаго не замолкал ни на секунду и много чего рассказал. Тараторя как заведенный, он проявил себя в такой же степени растерянным, как и испуганным пассажиром. Теперь из его рассказа Бонхёффер знал, что Тиаго лишь якобы "по недоразумению" стал свидетелем ссоры одного из офицеров с горничной и с тех пор находился в бегах, скрываясь от этого офицера. Лишь в конце его сбивчивого рассказа Даниэль понял, что речь шла о Вейте Йеспере.
– Теперь вы собираетесь убить меня, как и его? – спросил он Тиаго.
– Я не убивал этого человека, – возразил смуглолицый аргентинец, едва сдерживаясь. – Это он засунул мне дуло револьвера в рот.
– А в самый последний момент передумал и решил пустить себе пулю в лоб.
Бонхёффер рассмеялся ему в лицо. Очевидно, он имел дело с душевнобольным человеком. Возможно, с похитителем Анук?
Он задался вопросом, а был ли вообще исправен револьвер в его руках. Задняя часть барабана была какой-то странной, разорванной, что ли, кроме того, ему показалось, что у револьвера не было курка.
– Это вы похитили девочку? – напрямик спросил он Тиаго. Может быть, Вейт застал его на месте преступления. Тогда имело смысл устранить его со своего пути.
Однако, черт побери, что ему надо от меня?
Хотя Бонхёффер и понимал, что по лицу преступника нельзя определить, совершал ли он вменяемое ему преступление, однако и он сомневался в том, что перед ним был извращенный насильник. С другой стороны, он пронес оружие, обманув службу безопасности корабля, и, возможно, убил из него одного из офицеров по какой бы то ни было причине.
– Я никого и пальцем не трогал, – запротестовал Тиаго. – Это меня должны были убить. Это я нуждаюсь в защите.
Бонхёффер, который между тем не потерял чувство юмора и в беде, улыбнулся и сказал:
– Может быть, вы повторите это еще раз, не размахивая при этом своим револьвером?
В этот момент зазвонил телефон, лежавший в кармане его брюк, однако, прежде чем Бонхёффер успел ответить на звонок, Тиаго приказал ему положить мобильник на стол.
– Послушайте, я должен находиться на капитанском мостике, – солгал капитан. – У вас остается совсем немного времени, чтобы выдвинуть свои требования. Вскоре меня хватятся.
– У меня нет никаких требований. За кого вы меня принимаете?
"За очень опасного типа, – подумал Бонхёффер, – сумасшедшего, да еще и вооруженного".
Возможно, Вейт обнаружил тайное убежище этого Тиаго, каюту 2186, любовное гнездышко, где он силой удерживал Анук. Да, в этом есть определенный смысл, ведь девчушка была обнаружена совсем недалеко от этого места.
– Где ее мать? – отважился Бонхёффер задать вопрос этому чокнутому типу.
– Мать? Какая мать? – удивленно переспросил Тиаго. Он выглядел сбитым с толку, но, возможно, он просто ломал комедию.
– Мать Анук. Она в "Голубой полке"? Если это так, то этот тайник уже обнаружен. Мои люди сейчас направляются туда.
– Что, черт побери, за чепуху вы несете? – спросил Тиаго. – Я не знаю никакой Анук. Я знаю только Лизу.
– Лизу? – Теперь уже Бонхёффер на мгновение лишился дара речи. – Откуда?..
– Вот. – Тиаго вытащил из заднего кармана своих брюк конверт. Не выпуская револьвера из рук, он левой рукой вытряс из него две странички.
– Что это такое? – спросил Бонхёффер.
– Это план, – ответил Тиаго. – Я уже давно хотел передать его вам. – С этими словами он передал капитану первую из двух страниц.
Бонхёффер расправил листок на письменном столе и начал читать.
"ПЛАН:
Первый шаг. Я вывожу из строя камеру видеонаблюдения. Согласно списку Кверки это камера № 23/С. До нее можно добраться по наружной лестнице, находящейся на пятой палубе.
Второй шаг. Подбросить прощальное письмо в мамину каюту.
Третий шаг. Запереть изнутри входную и межкомнатную двери".
Бонхёффер оторвался от чтения и поднял голову.
– Откуда это у вас?
Тиаго не смог выдержать его пристального взгляда. Ему было явно неудобно отвечать на этот вопрос, а когда он все же это сделал, Бонхёффер наконец понял, почему аргентинец все время так мялся и тянул с ответом. Он оказался вором. Обычным воришкой, который специализировался на том, что обчищал сейфы пассажиров круизных лайнеров. Эта роль подходила испуганному и растерянному молодому человеку гораздо больше, чем роль убийцы и насильника.
– В таком случае вы совершенно случайно стали обладателем этого… этого… – Бонхёффер поискал подходящее слово, но не нашел ничего лучше того, которое употребил Тиаго, – этого плана ?
Тиаго кивнул. Он был совершенно подавлен.
– Я так корю себя. Если бы я раньше набрался мужества и доверился кому-нибудь. Но этот киллер, этот офицер… – Тиаго покачал головой. – Я боялся за свою жизнь. Я и сейчас боюсь. Я до сих пор не знаю, во что вляпался. Не имею ни малейшего понятия, как это все взаимосвязано. Например, кто мне скажет, что это не вы навязали на мою голову этого Вейта?
– Знаете что? – Бонхёффер встал из-за стола, не обращая больше никакого внимания на револьвер, направленный ему прямо в грудь. – Вы можете убить меня. Но мне нет никакого дела до вас и до Вейта. Лиза Штиллер была моей крестницей. Я любил ее. Ее самоубийство хуже любой пули, которую вы можете выпустить из своего револьвера.
Тиаго, собиравшийся схватить свое оружие обеими руками, замер.
– Лиза покончила жизнь самоубийством? – недоверчиво спросил он.
Бонхёффер отказывался понимать этот мир.
– А это, по-вашему, шуточки? – спросил он, потрясая листком в своей руке. – Вы же сами читали этот план.
– Да, читал. – Тиаго передал ему второй листок. – Но в нем идет речь не о Лизиной смерти!
Глава 62
Анук снова погрузилась в свой собственный мир. Она механически переставляла ноги и во время этого марша явно не чувствовала ни руки Мартина, который поддерживал ее, ни руки Елены, которая вела ее, крепко взяв за руку. Из этого своеобразного собора, через пункты управления, вверх по лестнице, назад до "Адской кухни", где она теперь снова лежала в своей кровати, полностью уйдя в себя, уставившись широко открытыми глазами в потолок. Стоически, с окаменевшим лицом, не отвечая ни на один из вопросов, которые ей поочередно задавали Елена и он сам:
"Но почему?"
"Зачем ты сделала это?"
"Почему ты убила свою мать?"
Поскольку после своего обморока Елена едва держалась на ногах, Мартин снова проводил докторшу в ее палату, где они сейчас сидели за маленьким обеденным столиком напротив друг друга.
Мобильник Мартина, который он действительно нашел в ванной комнате, лежал перед ними на матово блестевшей столешнице из декоративного пластика. Рядом с телефоном лежал раскрытый ноутбук, которым Елена спасла ему жизнь. На одной из граней компьютера виднелась засохшая кровь. В том месте, которым ноутбук попал в лоб Шахлы.
По сути дела, Мартина вполне устраивало, что он до сих пор так и не смог дозвониться до капитана. Новости, которые он обязан был сообщить ему, были просто убийственными. А поскольку Шахла была мертва и Наоми не могла остаться в живых после падения в бурные воды Атлантики, до прибытия в порт Нью-Йорка не оставалось ничего другого, кроме как снова взять под надежную опеку Анук и опросить ее. Первое уже было сделано. Последнее, по всей видимости, не имело шансов на успех.
И наконец, ему и Елене нужно было некоторое время, чтобы прояснить все вопросы, не дававшие им покоя, с тех пор как стало ясно, кто стоял за похищением Анук и пытал ее мать.
Сначала они не знали, что и подумать обо всем этом деле. У них не хватило силы воображения уже при поиске ответа на вопрос, как женщина могла изнасиловать Анук.
Выяснить правду им помогло именно то оружие, с помощью которого удалось лишить преступника жизни.
Ноутбук.
Не ожидая узнать что-то важное, Мартин открыл его из чистого любопытства, зачем Шахла носила его с собой в ведре, когда напала на него. Мартин принимал в расчет, что из-за удара и последовавшего за ним падения на бетонный пол компьютер мог выйти из строя. Однако ноутбук функционировал безупречно. Когда Мартин откинул экран, то сразу наткнулся на странную переписку между преступником и его жертвой. На первый взгляд показалось, что Шахла вела с Наоми своего рода болтовню извращенно-вуайеристического свойства.
– Она хотела, чтобы мать Анук призналась в том, какой самый ужасный поступок она совершила в своей жизни.
– Зачем? – прохрипела Елена. Ее голос звучал так, словно она сорвала его на каком-нибудь рок-концерте, но зато она больше не гнусавила. В который раз пережитый шок приводил к совершенно неожиданным результатам. Тот факт, что она стала виновницей смерти человека, даже если при этом речь шла о психопате, помог ей избавиться от насморка, но зато она сорвала свои голосовые связки.
– Дело в том, что Наоми позволялось умереть только тогда, когда Шахла будет довольна ее признанием.
Мартин, который уже пробежал глазами начало текста, коротко пересказал Елене, в каких грехах исповедовалась горничной мать Анук.
– Боже милосердный, есть ли где-нибудь в тексте намек на то, почему Шахла сделала это?
– Да, есть.
Мартин постучал пальцем по экрану ноутбука.
– Наоми спросила Шахлу, кто она такая, и та ответила ей. Правда, сначала довольно таинственно, в сказочном стиле, и сделала несколько намеков, которые Наоми не смогла понять. Тогда Шахла ответила более конкретно. Вот.
Мартин прочел вслух соответствующую выдержку из текста:
"Мне было одиннадцать лет, когда меня впервые изнасиловали. Мой отец уехал в деловую поездку, он был директором-распорядителем одной крупной пакистанской фирмы, занятой в электронной промышленности, которая позже была продана "Майкрософту". Но когда я была ребенком, мой отец проводил больше времени в самолете, чем дома.
У меня было все, что мог пожелать себе ребенок. Вилла в охраняемой зоне, отгороженная вечнозеленым садом от нищеты обычного населения, которое мы видели только тогда, когда на пути в частную школу шоферу приходилось объезжать дорожные пробки и нам позволялось бросить взгляд через тонированные стекла лимузина на жилища горожан, они не могли позволить себе мобильные телефоны и компьютеры, изготовляемые на фирме моего отца.
Когда я была подростком, моя жизнь состояла из уроков балета, игры в гольф, занятий английским языком. И сексом.
Или "прижиманием", как это называла моя мать".
– Ее мать? – прервала его Елена, не веря своим ушам. От волнения она прикусила себе нижнюю губу.
– Да, – подтвердил Мартин. – По-видимому, Шахлу изнасиловал не ее отец.
Большинству людей это могло бы показаться немыслимым. Но, будучи полицейским, Мартин знал, что сексуальное насилие над детьми со стороны их матерей не было редкостью, а скорее это была запретная тема, о которой было не принято говорить в обществе. Приблизительно десять процентов осужденных за преступления на сексуальной почве составляют женщины. В организациях, помогающих детям, пострадавшим от развратных действий их родителей, говорят о значительных скрытых цифрах, так как лишь немногие жертвы свидетельствуют против своих матерей, а если же у них хватает мужества сделать это, то они натыкаются на такое же неверие, которое только что выразила Елена:
– Шахла утверждает, что ее изнасиловала родная мать? Как такое могло произойти?
– Она описывает это ниже. Вот, слушайте…
Мартин прокрутил три следующих абзаца.
"Мама знала, то, что она делала и чего требовала от меня, было неправильным. Но всякий раз, когда отец уезжал по делам на долгое время, она приходила ко мне, чтобы "утешиться", как она это называла. Сначала меня это не беспокоило. Мне даже нравилось. Ее прикосновения, ласки были приятными. Поначалу. Но позднее ее руки опускались все ниже, ее пальцы трогали меня в самых интимных местах, и мне становилось неловко. Но она говорила, что все о’кей. Даже то, что она целовала меня там внизу. Что это поможет мне быстрее повзрослеть. Что это совершенно нормальные отношения между матерью и ребенком. Но постепенно она становилась все навязчивее. Когда она заставила меня натянуть презерватив…"
– Минуточку. Какой презерватив? – спросила Елена, не веря своим ушам. От напряжения ее голос сорвался.
Мартин, уже успевший прочесть про себя еще несколько предложений, смог объяснить Елене мнимое противоречие.
– Здесь Шахла описывает, что она переживала, когда подвергалась сексуальному насилию в детстве, чтобы побудить мать Анук сделать признание, – сказал он Елене. – И в этом месте ее рассказа мы имеем дело, по-видимому, с еще одним намеком.
Мартин схватился за горло, так как в этот момент у него перехватило дыхание.
– Первый намек появился тогда, когда она написала, что к ней в постель забрался не отец, а мать. А второй заключается в том… – Мартин откашлялся, – что Шахла появилась на свет мальчиком.