Квартира была двухкомнатная. Прихожая, как водится, узкая и длинная, как дождевой червяк. Обстановочка бедненькая, но зато все опрятно, отметила Лена. Впрочем, и сама хозяйка отличалась милой опрятностью. На ней не было засаленного халата, она была одета в длинную юбку черного цвета и розовую вязаную кофту. Короткие волосы аккуратно расчесаны.
- Давайте попьем чайку, - предложила она, даже не спросив Лену, по какому она, собственно, вопросу, и быстро продолжила: - А то, знаете, так надоедает одной быть, честное слово! Гулять выхожу, и тоже все одна. Правда, соседушки, бывает, часто на скамейке перед подъездом сидят, судачат. Только я с ними, знаете, совершенно не могу… Не интересно мне. Все сплетни да пересуды! Ни о чем нормальном с ними и не поговоришь, вечно жизнью недовольны. Проходите сюда, на кухню.
Лена пыталась вставить хоть слово в ее нескончаемый поток, но так и не смогла и покорно прошла за ней на кухню. Здесь была та же картина - не богато, но опрятно. Небольшой столик - прямо у окна. И два стула возле. На столе - цветастая скатерть. На подоконнике несколько кактусов и горшок с бегонией.
Женщина усадила Лену за стол, продолжая свой рассказ:
- А они мне говорят - чего, мол, подруга, не приходишь, давно тебя не видно? А?! "Подруга"! Тоже мне подругу нашли, старые сплетницы. А впрочем… Сама-то я, что, молодуха, что ли? Оно, наверно, так и есть, пора уж и мне на лавочку - ушки на макушки и давай шу-шу-шу про всех проходящих мимо. Она грустно улыбнулась.
Лена тоже изобразила некое подобие улыбки. Голова так и не проходила.
- Ой, а мы с вами даже и не познакомились. Меня Акулина Михайловна зовут. - Она протянула Лене руку.
- Елена, - представилась та.
- Замечательно. Очень приятно. Леночка, а что вы будете? Ой, простите, ничего, если я вас Леночкой называть буду? Замечательно. Вы чай или кофе?
На ее лице играла такая неподдельная доброжелательность, что Лена поняла - в помощи ей не откажут. И в первую очередь - в медицинской помощи.
- Акулина Михайловна, я была бы вам очень признательна, если бы вы накормили меня какой-нибудь таблеткой от головы. Если таковая найдется.
- Деточка! Что же вы сразу не сказали! - всплеснула она руками. - Я вам, конечно, могу найти таблетку, какую скажете, если вы не доверяете травам. У меня всякие разные травы есть, из них можно приготовить отвары - от всех болезней помогает.
- Я, конечно, вам очень признательна. Но, думаю, что таблетка будет надежнее.
- Хорошо, подождите одну минуту. - Она ушла в комнату и через несколько минут вернулась с таблеткой цитрамона. - Вы знаете, я никогда никого не заставляю пересматривать свои точки зрения, убеждать в чем-то, привыкли к таблеткам, пожалуйста. Но, уверяю вас, насчет того, что таблетка надежнее, это вы глупость сказали. А вот трава… Настой зверобоя и мелисы - потрясающая вещь. А если еще и с медом! Мята тоже успокаивающе действует, головную боль снимает.
- Может быть, может быть, - пожала плечами Лена. - Но все-таки люди разные. На одного трава подействует, а другому будет словно мертвому припарка.
- Но ведь и с таблетками то же самое. А уж если к ним привыкнешь, то и вообще бесполезная вещь.
- Не знаю…
- А как же раньше на Руси лечились, когда таблеток не было?! Так вам чай или кофе?
- Думаю, если я скажу - чай, то меня ждет что-то интересное, - улыбнулась Лена.
- Да, это точно. У меня есть мята, шалфей, шиповник, опять же зверобой, мелисса…
- На ваш вкус и усмотрение, я все равно в этом не разбираюсь.
- Так вот, как же раньше люди лечились на Руси, когда таблеток еще не было?! Травами! Да, - говорила Акулина Михайловна, хлопоча около чайника.
- Ну, знаете, наверно, это и так, только я читала, что в те времена люди вообще-то долго не жили…
- Как это?! - возмутилась Акулина Михайловна. - А как же старцы - Нестор, Владимир Мономах?..
Наконец, чай был готов. Лена порывалась помочь хозяйке накрыть на стол, но та была непреклонна.
- Леночка, а вы с Валерой давно знакомы? - спросила. Акулина Михайловна.
- Нет, не очень…
- Я и смотрю… Я знаю, у него есть женщина, тоже Лена. Но ни в какое сравнение с вами! - Она горько вздохнула.
- Почему? - не поняла Лена.
- Ну, вы и красивая, и образованная, сразу видно. А та… обыкновенная… шалава, вы уж простите.
- Да ничего. Скажите, а вы говорили, что вам одиночество надоело. А как же Валерий? Он разве не скрашивает ваше одиночество?
- Нет, - вздохнула та. - Вместе мы давно уже не живем…
- Это я поняла.
- Звонит мне только тогда, когда хочет приехать, а приезжает он очень редко.
- А вы работаете? - поинтересовалась Лена.
- Хотели спросить - на что я живу? Живу в основном на пенсию. И Валерка помогает деньгами, время от времени, - это она произнесла с такой интонацией в голосе, что Лена поняла - не "время от времени", а крайне редко.
- Я эти деньги берегу, откладываю, - продолжала Акулина Михайловна. - Он ведь мне дает, говорит, это, мол, на новый телевизор, это - на ремонт, это - на зимнее пальто. А зачем мне новый телевизор, меня и этот старый совершенно устраивает, зачем мне ремонт, если его и показать некому? В гости-то никто не заходит. И зачем новое пальто, если старое еще хоть куда?.. Вот я деньги откладываю. Конечно, беру из них кое-что время от времени - на одну пенсию-то особенно не проживешь - но стараюсь много не брать. Сейчас времена такие, что угодно случиться может. И со мной, да и с ним… Нет, вы не подумайте, он очень хороший у меня… Тут вот недавно день рождения у меня был. Так он мне стиральную машину подарил. Полный автомат. Дорогущая наверное, я такие только в рекламе по телевизору видела. Смешной он, Валерка-то. Ты, говорит, уже не в том возрасте, чтобы самой стирать, корячиться. Пусть за тебя машина стирает, мол. А я ей и не пользуюсь вовсе. Я привыкла руками, мне так удобней. А то машина какая-то… Я к ней и подойти-то боюсь! Сломаю еще. - Акулина Михайловна тяжело вздохнула. Ей хотелось одновременно и похвастаться вниманием сына, но и пожаловаться на недостаточность этого внимания.
Лена невольно улыбнулась:
- Что ж вы боитесь ее сломать, если все равно ей не пользуетесь?
- Жалко. Дорогая ведь вещь. Может, еще на что сгодится. Машинку подарил, - горько протянула она. - Он бы мне еще автомобиль подарил! Я ведь ему сказала, что ничего мне не надо, только бы он ко мне почаще приезжал или звонил. Чтобы рядом был. И я тогда буду цвести, как молодуха. Одиночество-то не слишком хорошо на здоровье влияет, а он все - "машина стиральная", "корячиться"! Бережет, называется! Да если бы он рядом был, я бы и стирала, и готовила, и убирала. Для себя-то чего стараться? Вот для кого-то, близкого, родного… Сын все-таки, не чужой же человек! А он мне все - работа. Заладил, как попугай, - работа, работа. Выходит, эта работа ему дороже, чем собственная мать!
- А он где работает? - как бы невзначай поинтересовалась Лена.
- А вы не знаете?
Лена отрицательно покачала головой, и это вышло у нее несколько испуганно.
- Я, честно говоря, сама так толком не могу понять.
Несколько минут сидели молча. Лена все боялась, что сейчас Синицына начнет задавать ей какие-нибудь каверзные вопросы насчет ее знакомства с Валерием, а она так и не придумала, что бы ей сказать по этому поводу. Врать этой милой женщине не очень хотелось, но не говорить же ей, в самом деле, что она - следователь Генеральной прокуратуры и подозревает сына милейшей Акулины Михайловны в том, что он совершил заказное убийство! И больно сделаешь, и полезного для себя уже ничего не выведаешь.
Но Синицына не стала расспрашивать Лену, видимо, у нее в голове уже сложилось какое-то свое, ясное ей, представление о том, кем, собственно, Лена приходится Валере. Она продолжала:
- Нет, это я так, к слову… Конечно, все матери хотят, чтобы их дети всегда были с ними рядом. Но так не бывает. Он уже взрослый. У него своя жизнь, он зарабатывает деньги. А как еще в этом мире прожить? Не сидеть же все время около меня… Нет, вообще, он очень хороший. А это я так… Глупости говорила. Дети начинают понимать своих родителей только тогда, когда у них самих появляются дети. Дай Бог, чтобы я скорее стала бабушкой. Ой, а хотите, я вам альбом с фотографиями покажу.
Лена вымучила из себя вежливую улыбку, и Акулина Михайловна помчалась за альбомом.
Валерий Синицын предстал перед Леной в различных ракурсах. То это был пятилетний надувшийся на весь мир карапуз, то печальный прыщавенький шестиклассник, то лохматый, хулиганистого вида, выпускник с гитарой в руках, то бедный лысенький солдатик и так далее. Самые последние фотографии - Синицын в спортивном костюме, и другая - в пресловутом малиновом пиджаке.
- Это последние, но они очень давно сделаны, - комментировала Акулина Михайловна. - Я его все прошу, чтобы он мне привез какие-нибудь новые, а он говорит, что новых нет. Это вот - пятый класс. Никогда не забуду… Я же в школе работала учителем географии. Естественно, все называли меня географичкой или еще Акулей и акулой, когда двойки ставила. Дети, они ведь что только не придумают. А Валерка все время с ними дрался, ему было больно и обидно, что меня так дразнят. Однажды так подрался с каким-то мальчишкой, что меня на педсовет вызывали. Выяснилось, что тот мальчишка меня каким-то матерным словом обозвал. Валерку простили. Он, вообще-то, знаете, очень чуткий… и был, и есть; У него природная чуткость. Он помогает всегда, если ему кажется, что кому-то нужна его помощь. Только как лучше помочь отдельно взятому индивидууму, он не знает. Поэтому у него не всегда получается произвести хорошее впечатление на человека. А это девятый класс… Ой, как же он плохо учился! Тогда в моде были всякие хиппи, неформалы или кто там еще. Он отрастил себе длинные волосы, все дни пропадал на улице, с гитарой, с друзьями. Какая уж тут учеба? И я его не могла заставить. Никакими способами! А между тем школу он закончил с серебряной медалью. Знаете, как вышло? Он же без отца воспитывался. А тут отец вдруг объявился. Решил посмотреть на выросшего сына, покачать права. А как сына-то увидел, с волосами до плеч, с сигаретой во рту, с гитарой, принялся его уму-разуму учить. А Валерка молча слушать не стал, он сказал ему все, что о нем думает. А отец возьми да и скажи, что по нему, небось, тюрьма плачет, что он - выродок, что он знать не знает, кто такие Блок, Гумилев, еще кого-то приплел, что, мол, жить ему в дерьме, в люди не выбиться, нормальным образованным человеком не быть. Валерка его пинком за дверь выставил. А сам задумался. Мне-то, конечно, ничего не сказал, но, я поняла, решил доказать, если не отцу, то себе уж точно, что он сможет, что он станет человеком. И взялся за учебу. Закончил вот школу с серебряной медалью. Потом поступил в Плехановскую академию. Но его с третьего курса выгнали, за драку. А подрался, между прочим, девушку защищая. Но там уж особенно до причин не докапывались. Сломал парню ногу, сделал сотрясение мозга, будь добр, забирай документы. И девушка-то за него не заступилась. Она, оказывается, любила того парня, который ее обижал. А мой Валерка из института прямиком в армию загремел. Как же я переживала! Там же дедовщина и вообще черт знает что! Могут ведь и на войну отправить. А он у меня прямолинейный, задиристый. Как ни приеду его навестить, так весь в синяках. И ничего, улыбается. Успокаивает меня - мне, мол, здесь нравится, ничего, как-нибудь прорвемся. Пришел из армии, и началась катавасия!
Слушая рассказы Акулины Михайловны, Лена почти стала симпатизировать Синицыну. Однако все мамы любят приукрашивать заслуги своих детей. К тому же, по словам Акулины Михайловны, дальше началась какая-то там "катавасия". Лена внимательно ее слушала.
- Все не мог нормальную работу себе найти, - продолжала та. - Везде же с высшим образованием нужны были. А абы кем он не хотел. Я и говорю ему, мол, поступай опять, заканчивай институт. Он сначала не хотел, говорил, куда мне, мол, снова учиться, деньги надо зарабатывать. Потом решил все-таки идти на заочное отделение, а днем работать. И нашел себе работу, черт бы ее побрал. Встретил своего дружка бывшего, школьного. Тот и предложил ему, чего, мол, учиться, когда можно хорошо зарабатывать. От меня-то он поначалу скрывал, говорил, что учится. Потом сказал, что хорошую работу нашел. Но, как говорится, все тайное становится явным.
- Так кем он стал-то? - спросила Лена.
- Кем? - словно вышла из оцепенения Акулина Михайловна. - Рэкетом они занялись, вот так. Дружки у него какие-то появились нехорошие. Я ему твердила все, чтоб домой их не водил. Он вроде бы поначалу меня слушался. А потом обнаглел. Стал со мной спорить, огрызаться. Раньше-то он хоть и не слушался, а все равно голос на меня повысить не смел. А тут… Очень опустился. Не в физическом, конечно, смысле, а в моральном. Все-таки деньги, добытые нечестным путем, очень разлагающе на человека действуют. Да, тот период времени, я помню, мы с ним все время ругались. У Олеши произведение такое есть, "Ни дня без строчки" называется. Ну а мне в пору роман писать - "Ни дня без ссоры". А потом он и вовсе ушел. Нашел себе какую-то девушку и к ней жить ушел. Ну, там потом на лад отношения пошли. Я его спрашиваю, собирается ли он на ней жениться, раз они вместе живут? А он мне точно не говорит, все мнется. Ну, пригласила я их к себе в гости, познакомиться. Приехали. Боже мой! Я и не знала, что он с местной красавицей живет! Так как я в школе работала, я знала почти всю молодежь нашего района. Эта девушка еще в одиннадцатом классе аборт себе сделала. Она на год его старше. Он, когда еще в школе учился, был в нее влюблен. Да в нее вся школа влюблена была. Она и правда красавица. Только вот один у нее недостаток - не любила она положительных мальчиков. Тот, от которого она забеременела в одиннадцатом классе, был местный хулиган. Сел потом за наркотики, она аборт себе сделала. Потом у нее все какие-то мужики непутевые были. Ну, а какие они должны быть, коли она сама непутевая? Вот и мой сынок попался. Точнее, нет, не попался. Они друг друга нашли. Судьба, видно, такая. Не думала я, что моего сына придется этакими характеристиками наделять. Ну, я тогда ничего не сказала. Но они и так все поняли, без слов. Больше она ко мне не приезжала. И он стал редко ездить.
- Так они что, до сих пор вместе?
Акулина Михайловна с удивлением посмотрела на Лену.
- Так были-то они, конечно, вместе. То сходились, то расходились. Но я, честно говоря, когда вас увидела, думала, что они, может быть, в очередной раз разошлись, и надеялась, что навсегда.
- Так вы думали?.. - Лена улыбнулась.
Вот до такого она точно не додумалась. Новая девушка Валерия Синицына - это сильно. Нет, ей даже представить такое было противно. Поэтому и врать на эту тему она не стала.
- Позвольте, а кто же вы тогда? - немного растерянно спросила Акулина Михайловна.
- Вы знаете, - начала Лена лихорадочно придумывать, кто же она такая. - Я просто его друг. То есть я подруга одного его очень хорошего друга, не такого, о каких вы рассказываете, а настоящего, который Хочет добра и справедливости. Мы вот с ним Валерия как раз разыскиваем. Он сейчас где работает? Все в той же сфере? Вы не знаете?
- Где-то в той же, только, конечно, уже не рэкетиром. Он говорил, что у него какая-то более серьезная и ответственная работа. Я, честно говоря, плохо знаю, плохо в этом разбираюсь, да и он сам мне мало рассказывает. Только я не дура, чтобы не догадаться - то, что у него новая престижная и ответственная работа, это он мне, конечно, лапшу на уши вешает. Кого затянуло, тот уже навряд ли выберется. И все же… Я немного растеряна. Я вас не знаю, не слышала о вас. Может быть, я знаю вашего друга? Как его имя?
- Нет, вы наверняка и его не знаете.
- Подождите, я должна разобраться. Не могли бы вы все-таки рассказать подробнее?..
- Понимаете, как бы вам объяснить? Мы с Валерием знакомы совсем недавно. Поэтому вы не знаете нас и ничего о нас не слышали. Но мы хотим вытащить Валерия… Да… То есть мы хотим его предупредить.
- Ему что, грозит, какая-то опасность?
Женщина в страхе смотрела на Лену, прижимая руки к груди. Лену замучила совесть. Она не могла больше лгать. Дело не в том, что Лена вообще не умела врать. Врала она часто, и, по большому счету, ей было плевать на последствия. Но только не в этом случае. Акулина Михайловна была очень доброжелательна к ней, к тому же Лене было ее жалко. Она поняла Синицыну как женщину, как мать. И рассудила так, пусть лучше она обо всем знает и будет ко всему готова, чем вдруг, в один "прекрасный" день, ее как громом поразит какое-нибудь страшное известие о сыне. К тому же Лене было бы очень стыдно, неприятно, словом, погано было бы Лене, если бы она засадила ее сына за решетку, предварительно назвавшись его другом и таким отвратительным способом все о нем разузнав.
Синицына все еще со страхом смотрела на Лену.
- Понимаете, - наконец выговорила Бирюкова. - Опасность вашему сыну грозит в любом случае, ведь он живет не по закону. А то, для чего ищу его я, вряд ли можно назвать опасностью, скорее, спасением. Дело в том, что я следователь и должна разобраться в одном деле, касающемся вашего сына.
- Кто вы? - прямо спросила Акулина Михайловна.
- Я - следователь Генеральной прокуратуры.
Синицына побледнела и уронила голову на руки.
Сначала Лена подумала, что она плачет. Но через некоторое время Акулина Михайловна произнесла довольно четким, хотя и слегка сдавленным голосом:
- Я так и знала. Я предполагала, что этим все и закончится. В чем он обвиняется?
- Он не обвиняется, он только подозревается.
- Хорошо. В чем?
Лена знала, что слово "убийство" произносить нельзя. Оно само может убить. Для матери это очень сильный удар. И Лена ответила:
- В мошенничестве.
- Если он виновен, он должен понести наказание, - после паузы ответила она. - Но вы должны во всем разобраться. Хорошо разобраться, вы слышите?!
Лена кивнула.
- Я вам сейчас дам адрес. Но вы обещайте, что во всем сами очень хорошо разберетесь!
Лене было больно смотреть на это, и она сказала:
- Вы вправе предупредить сына. Я пойму.
Но женщина отрицательно покачала головой и только повторила:
- Обещайте, что хорошо во всем разберетесь.
Лена пообещала. А что ей еще оставалось делать?
К тому же и безо всяких обещаний, она и так собиралась "хорошо разобраться во всем этом".