Немного погодя Брунетти уже был в холле; Вьянелло все читал газету… Он кивнул ему, вместе они вышли к ожидающей их лодке и вернулись в квестуру.
Глава 9
Между ними существовало молчаливое обоюдное соглашение – не возиться с ланчем. Как только они оказались на месте, комиссар послал сержанта так скорректировать список дежурств, чтобы перед палатой Марии Тесты немедленно появился охранник – пусть стоит там день и ночь.
Позвонил в полицию на Лидо, представился, сообщил цель звонка и спросил, знают ли там что-нибудь о водителе, который сбил вчера велосипедистку и сбежал. Нет, ничего не знают: никаких свидетелей, никто не позвонил о подозрительной вмятине на соседской машине, – ровно ничего. А ведь в утренней газете изложена эта история, опубликован и номер телефона, по которому надо звонить, если есть какая-нибудь информация о происшествии. Брунетти назвал свой номер и, что важнее, свою должность, заявив: его следует информировать немедленно по получении любых сведений о водителе или машине.
Брунетти открыл свой ящик, перерыл все вверх дном и нашел-таки забытую папку. Обратился к копии первого завещания, Фаусты Галассо, – той, что оставила все племяннику из Турина; внимательно изучил поименованное – три квартиры в Венеции, две фермы близ Порденоне, сбережения на трех банковских счетах в городе, – а также изучил адреса квартир, но сами по себе адреса ничего ему не говорили.
Взял телефонную трубку и набрал хорошо знакомый номер.
– "Бучинторо Рил Эстейт" , – ответил после второго гудка женский голос.
– Чао, Стефания! Это Гвидо.
– Узнала тебя по голосу. Как поживаешь и, прежде чем ответишь, скажи: не хочешь купить чудесную квартирку в Каннареджо – сто пятьдесят метров, две ванные, три спальни, кухня, столовая, гостиная с видом на лагуну?
– Что с ней не так? – спросил он сразу.
– Гви-и-идо! – воскликнула она, изумленная до предела.
– Занята и нет никакой возможности выкинуть обитателя? Нуждается в новой крыше? Сухая гниль в стенах? – спросил он.
Короткое молчание, короткий сдавленный смешок.
– Acqua alta – объяснила Стефания. – Вода поднимается больше чем на полтора метра – лови рыбу в кровати.
– В лагуне больше нет рыбы, Стефания. Ее всю отравили.
– Тогда водоросли собирай. Но квартира правда прекрасная, поверь мне! Ее купила три года назад американская чета: потратила целое состояние на ремонт – сотни миллионов, – но никто не предупредил их о воде. И вот прошлой зимой – у нас же наводнение было – у них пропал паркет, свежая покраска и примерно на пятьдесят миллионов мебели и ковров. Призвали архитектора, а он первое, что сказал – ничего поделать нельзя. Вот они и хотят ее продать.
– И сколько?
– Триста миллионов.
– Полтораста метров?
– Да.
– Это даром.
– Знаю. Не посоветуешь кого-нибудь, кто заинтересован?
– Стефания, за сто пятьдесят квадратных метров это дешево. Но и бессмысленно.
Она не отрицала и ничего не говорила.
– У тебя есть кому предложить? – наконец нарушил он молчание.
– Да.
– Кому?
– Немцам.
– Вот и хорошо, надеюсь, ты им продашь.
Отец Стефании три года был военнопленным в Германии – Брунетти знал, что говорит.
– Если тебе не нужна квартира, то что, Гвидо? Сведения?
– Стефа-а-ания! – пропел он в ответ, шутливо ей подражая. – Неужели ты думаешь, что я позвонил бы тебе из-за чего-то, кроме желания услышать твой нежный голосок?
– Ты лелеешь девичьи мечты, Гвидо. Давай быстрее: что ты хочешь узнать?
– У меня есть три адреса и имена предыдущих владельцев. Я хотел бы знать, продаются ли квартиры, и если да, то за сколько. Или, если их продали в прошлом году, – за какие цены.
– Это займет у меня день-два.
– День, а не два – возможно? – предложил он.
– Ладно, день. Давай адреса.
Брунетти назвал ей адреса трех квартир и объяснил, что женщина, по фамилии Галассо, оставила все три племяннику. Прежде чем повесить трубку, Стефания ему сообщила, что, если дело с немцами не выгорит, она ждет от него кого-нибудь, кому сбыть эту квартиру. Он согласился подумать над этим, но удержался и не сказал, что предложит ее своему вице-квесторе.
Следующее завещание – синьоры Ренаты Кристанти, вдовы Марчелло. Что бы ни делал при жизни синьор Кристанти, он это делал очень хорошо, ибо состояние его вдовы включало: квартиры (длинный список), четыре магазина, инвестиции и сбережения в целом более чем на полмиллиарда лир. Все это поделено на их шестерых детей – тех самых, которые не утруждали себя посещением ее в доме престарелых. Читая это, Брунетти дивился: как это особа с таким состоянием и шестью детьми дошла до того, чтобы окончить дни свои в доме престарелых, который управлялся монашеским орденом, давшим обет бедности. Ей пристала бы ультрасовременная клиника, располагающая любыми средствами лечения и удобствами, известными гериатрии.
Граф Кривони оставил своей вдове квартиру, где она жила, еще две квартиры и разные инвестиции – ценность их нельзя установить только из завещания. Других наследников не названо.
Сестра синьора да Пре отказала ему все, кроме оспоренной доли в пользу дома престарелых. В завещании он назван единственным наследником и не перечислено никакой конкретной собственности или вкладов; отсюда следовала невозможность установить, сколь велико состояние.
Синьор Лерини завещал все своей дочери Бенедетте, не перечислив, из чего состоит это "все", так что и здесь узнать общую стоимость не удастся.
Зазудел интерком; комиссар ответил:
– Да, вице-квесторе?
– Хотел бы с вами немножко поговорить, Брунетти.
– Да, синьор, сейчас спущусь.
Патта уже больше недели как вернулся к управлению квестурой, но Брунетти до сих пор как-то избегал любых личных встреч с ним. К прибытию его он подготовил длинный отчет о том, что разные commissariделали в его, Патты, отсутствие, – не упоминая о Марии Тесте, ее визите и о тех интервью, которые за ним последовали.
Синьорина Элеттра сидела у себя за столом в маленьком кабинете перед дверьми Патты. Сегодня на ней был самый победительно женственный из темно-серых деловых костюмов – ну почти такой, как двубортные, в мелкую полоску, пары, которые обожал Патта. Как и у него, из нагрудного кармашка у нее торчал сложенный белый платочек, и, тоже как у него, в центре шелкового галстука маленькая драгоценная булавка.
– Все нормально, "фиат" продала… – услышал он, войдя.
От удивления чуть не перебил ее, – мол, а он и не знал, что у нее машина. Но последовало продолжение:
– …и тут же пустила деньги в оборот – купила тысячу акций той немецкой "биотехнологии", о которой говорила тебе на прошлой неделе. – Подняла руку – знак Брунетти: хочет ему что-то сообщить, прежде чем он войдет в кабинет к Патте. – И до конца дня избавь меня от голландских гульденов. Мне позвонил приятель – их министр финансов собирается кое о чем объявить завтра на заседании кабинета.
Последовала реплика ее собеседника и сердитый ответ:
– Ну и что – невыгодно! Сбрось их! – Положила трубку и обратила внимание на Брунетти.
– Голландские гульдены? – вежливо поинтересовался он.
– Если они у вас есть, избавьтесь от них! – порекомендовала синьорина Элеттра.
У него их не было, но он благодарно поклонился и осведомился:
– Вы оделись для успеха?
– Как мило, что вы заметили, комиссар. Вам нравится? – Встала и отошла на несколько шагов от стола – истинное совершенство до кончиков туфелек золушкиного размера.
– Замечательно! – одобрил он. – Идеально для разговора с вашим брокером.
– Правда ведь? Жаль только, что он так глуп – все ему приходится объяснять.
– Что вы хотели мне сказать? – спросил Брунетти.
– Прежде чем вы побеседуете с вице-квесторе, думаю, вам надо знать: сюда собираются нанести визит из швейцарской полиции.
Прежде чем она успела что-нибудь добавить, Брунетти, улыбаясь, съязвил:
– А что, обнаружили ваши зашифрованные счета? – И бросил притворно встревоженный взгляд на кабинет Патты.
Глаза синьорины Элеттры потрясенно распахнулись, но тут же затуманились недовольством.
– Нет, комиссар, – промолвила она совершенно деловым голосом, – это имеет отношение к Еврокомиссии, но, вероятно, вице-квесторе Патта расскажет вам об этом больше.
Села опять за стол, спиной к Брунетти, и занялась своим компьютером. Брунетти постучался и, когда ответили, вошел в кабинет. Вице-квесторе заметно восстановился после весенних каникул. Классический нос и властный подбородок покрылись загаром, еще более впечатляющим оттого, что на дворе стоял март. Похоже еще, скинул несколько килограммов – или портные в Бангкоке лучше умеют скрывать полноту, чем лондонские.
– Доброе утро, Брунетти! – приветствовал его Патта преувеличенно сердечным голосом.
Навостривший по этой причине уши комиссар лишь пробормотал что-то неопределенное и сел, не дожидаясь, пока предложат. Начальник не выразил неодобрения, что еще больше насторожило Брунетти.
– Хотел бы похвалить вас за ту помощь, которую вы оказывали, пока меня не было, – начал тот.
Колокольчики тревоги теперь так раззвонились – почти невозможно обращать внимание на то, что там говорит Патта, и он только кивнул.
Вице-квесторе сделал несколько шажков от стола, потом обратно. Сел было за стол, но, почувствовав вдруг дискомфорт из-за невольного превосходства в высоте над тем, кто сидит перед ним, снова поднялся и пересел в кресло возле Брунетти.
– Как вам известно, комиссар, это у нас год международной полицейской кооперации.
Вообще-то, ему это не известно. Более того, не слишком этим интересуется: какой бы там ни был год, он всегда кончается и что-нибудь прихватывает с собой, к примеру время и терпение.
– Вы это знаете, комиссар?
– Нет.
– Ну, тем не менее. Объявлен Верховным комитетом Европейского Сообщества.
Брунетти не проявил никаких эмоций.
– Неужели вам не любопытно, комиссар, какова там наша роль?
– Чья "наша"?
После паузы – грамматические затруднения? – Патта пояснил:
– Ну, Италии, конечно.
– В Италии столько городов…
– Да, но таких знаменитых, как Венеция, мало.
– И таких свободных от преступности.
Вице-квесторе помолчал, а потом продолжил так, как будто ему кивали и улыбались всему, что он говорит:
– Со своей стороны мы будем принимать у себя начальников полиции городов-побратимов.
– Каких городов?
– Лондона, Парижа и Берна.
– "Принимать"?
– Да. Поскольку сюда приедут начальники полиции, мы подумали: неплохая идея – поработать им вместе с нами, получить представление о том, как выглядит здесь работа полицейских.
– Разрешите предложить, синьор. Начнем с Берна, я его возьму, а потом, после визита, сам получу возможность покрутиться в этом бешеном водовороте, – Берн ведь самая потрясающая государственная столица. А вы, синьор, управитесь с Парижем и Лондоном.
Даже если Патта и удивился, услышав это предложение, выраженное таким образом, то виду не подал.
– Начальник полиции Берна прибывает завтра, и я запланировал встречу нас троих за обедом. Потом подумал, что вы могли бы после обеда повозить гостя по городу – использовать полицейский катер.
– Может, на Мурано – посмотреть, как выдувают стекло?
Патта уже кивнул и начал произносить что-то насчет хорошей идеи, но тон Брунетти показался ему не соответствующим словам, и он запнулся.
– Часть обязанностей нашей службы, Брунетти, – устанавливать хорошие отношения с общественностью.
Обычно эту фразу вице-квесторе произносил по-английски, хотя на этом языке не говорил.
– Все так, – Брунетти встал, посмотрел сверху вниз на сидящего Патту. – Что-нибудь еще, синьор?
– Нет, вряд ли. Итак, увидимся завтра на обеде?
Глава 10
За пределами кабинета Брунетти застал синьорину Элеттру за молчаливыми переговорами с компьютером. Она повернулась и одарила его улыбкой, когда он появился, – явное молчаливое прощение за коварные замечания о секретных швейцарских счетах.
– Ну и?…
– Ну и… я веду шефа полиции Берна на экскурсию по городу. Мне повезло – не попросили забрать его погостить домой.
– Чего он хочет от вас с этим шефом?
– Понятия не имею. Покажу ему город, подержу его здесь, дам оглядеться. Может, позволю полюбоваться на очередь перед Уффичо Страниери – за видом на жительство.
Неприятно это ощущать, но Брунетти не удавалось полностью освободиться от растущего беспокойства: толпы народа выстраиваются каждое утро в эту длинную очередь. Все почти – молодежь мужского пола и прибыли из стран, не связанных с европейской культурой. Когда он ловил себя на таких мыслях, драпируя их замысловатыми выражениями, – понимал ясно, что лежит в их основе. Те же настроения формируют базу для самых диких образцов ксенофобского бреда: члены всяческих лиг, которые обещают вернуть Италию к этнической и культурной чистоте.
Синьорина Элеттра вторглась в эти мрачные размышления:
– Может, не так все и плохо, Dottore. Швейцарцы были нам в прошлом очень полезны.
– Возможно, вам удастся выпытать у него какие-нибудь пароли для компьютера, синьорина, – улыбнулся он.
– Ой, не уверена, что нам это надо, синьор. Полицейские коды очень просто достать. Но по-настоящему полезные, те, что для банков, – ну, даже я не стала бы тратить время, пытаясь их взломать.
Не осознав, откуда взялась эта идея, Брунетти сказал:
– Синьорина, я хотел бы, чтобы вы кое-что сделали для меня.
– Да, синьор. – И взяла ручку, как будто он никогда и не шутил по поводу счетов в швейцарских банках.
– В Сан-Поло есть такой священник, отец Лючано какой-то, – не помню его фамилии. У меня просьба к вам – поищите, не было ли с ним каких-то неприятностей.
– Неприятностей, синьор?
– Был ли он когда-нибудь арестован или обвинен за что-нибудь. Или, например, его часто переводили с места на место. Правда, посмотрите – вдруг вам удастся установить, где был его последний приход и почему его послали сюда. Почти беззвучно она произнесла:
– Швейцарский банк – проще.
– Извините?…
– Это очень трудно – добыть информацию такого рода.
– Но если его арестовывали?
– Подобные вещи каким-то образом исчезают, синьор.
– Какие "подобные"? – Брунетти заинтересовал ее вкрадчивый тон.
– Вроде арестов священников. Или если что-то попадает на глаза публике. Вспомните только ту дублинскую сауну – с какой скоростью она пропала из газет?
Брунетти вспомнил историю, появившуюся в прошлом году, и то лишь в газетах "Манифесто" и "Унита", про ирландского священника: умер от сердечного приступа в гей-сауне в Дублине, а соборовали его два других священника, оказавшихся там же в то же время. История эта – она вызывала у Паолы эдакий вой удовольствия – исчезла через день, и это из наилевейшей прессы.
– Но полицейские файлы – это другое дело! – заявил он.
Она подняла глаза и наградила его улыбкой сочувствия, очень похожей на ту, что использовала как аргумент Паола.
– Я найду фамилию и посмотрю, синьор. – И обратилась к новой странице. – Еще что-нибудь?
– Нет, пожалуй, ничего.
Брунетти покинул ее кабинет и не торопясь вернулся в свой.
За два года, что синьорина Элеттра проработала в квестуре, Брунетти успел ознакомиться с такой ее чертой, как ироничность, но иной раз она выдавала такое, что он пребывал в совершенной озадаченности. Однако был при этом слишком обескуражен, чтобы просить о пояснении, – вот как только что, в разговоре о священниках. Он никогда не обсуждал с синьориной Элеттрой религию или церковь, но, если подумать, ее мнение, он уверен, почти совпадает с мнением Паолы.
Вернувшись к себе в кабинет, он выкинул из головы мысли о синьорине Элеттре и святой матери церкви и потянулся к телефону. Набрал номер Леле Бортолуцци; художник ответил после второго гудка, и Брунетти сказал ему, что опять звонит по поводу доктора Мессини.
– Как ты узнал, что я вернулся, Гвидо?
– Откуда?
– Из Англии. У меня была выставка в Лондоне, приехал только вчера днем. Собирался тебе сегодня звонить.
– Насчет чего? – Брунетти, слишком заинтересованный, не стал размениваться на вежливые вопросы о выставке Леле и о ее успехе.
– Кажется, Фабио Мессини – любитель дам.
– В отличие от тех из нас, кто таковыми не являются, да, Леле?
Художник, чья далеко в этом смысле не безупречная со времен его юности репутация была хорошо известна в городе, – засмеялся в ответ.
– Нет, я имею в виду – любит компанию молодых женщин и готов за это платить. И похоже, у него их две.
– Две?
– Две. Одна – здесь, в городе, в квартире, за которую он платит, четырехкомнатная, около Сан-Марко; другая – на Лидо. Обе не работают, но обе очень хорошо одеваются.
– Он единственный?
– Единственный, который… что?…
– Их посещает. – Комиссар употребил эвфемизм.
– Гм, не догадался об этом спросить. – В голосе Леле прозвучало сожаление об упущенном. – Говорят, обе очень красивые.
– Да ну? И кто это говорит?
– Друзья, – неопределенно отвечал Леле.
– И что еще они говорят?
– Что он посещает каждую два-три раза в неделю.
– Сколько ему лет, ты сказал?
– Я не говорил, но он моего возраста.
– Ну и ну. – Брунетти произнес это без всякого выражения, потом замолчал.
– А эти твои друзья случайно ничего не говорили о доме престарелых?
– Домах, – поправил его Леле.
– И много их?
– Похоже, сейчас пять: один – здесь и четыре – на континенте.
После долгой паузы Леле наконец не выдержал:
– Гвидо, ты еще здесь?
– Да-да, Леле. – Комиссар еще чуточку подумал. – Твои друзья еще что-нибудь знают о домах престарелых?
– Нет, только, что в них во всех работает один и тот же религиозный орден.
– Сестры Святого Креста? – назвал он орден, который управлял домом престарелых, где находилась его мать, и в котором больше не состояла Мария Теста.
– Да, во всех пяти.
– Как же он ими владеет?
– Я этого не говорил. Не знаю, владеет ли ими орден на самом деле или только управляет. Но правит всеми.
– Понятно. – Брунетти уже планировал в уме, что предпринять дальше. – Спасибо, Леле. Они больше ничего не говорили?
– Нет, – сухо откликнулся Леле. – Могу ли я как-то иначе быть полезен, комиссар?
– Леле, я не хотел быть грубым. Извини, ты меня знаешь.
Леле знал Брунетти с рождения, – понял, конечно.
– Забудь, Гвидо. Заходи как-нибудь, ладно?
Брунетти обещал – обязательно, тепло попрощался, положил трубку, тут же забыл про обещание, опять снял ее, попросил полицейского оператора найти номер и соединить его с casa di cura Сан-Леонардо, где-то за Оспедале-Чивиле.