Олеся взяла то, что совсем недавно было обручальным кольцом, - деньги лежали около ее бедра на пластмассовом сиденье кресла, в карман обтягивающих шорт плотная пачка не помещалась, - и сняла голубые резинки.
Она отсчитала три пятирублевки и застыла в недоумении. Купюры кончились. Началась аккуратно нарезанная газетная бумага. Официант наблюдал с интересом за манипуляциями, достойными Амаяка Акопяна. Не в силах поверить, что ее обманули, Олеся перевернула пачку и осторожно сняла одну, вторую, третью купюру. И опять показалась бумага.
- Нет! - в отчаянии прошептала она.
- "Куклу" подсунули? - посочувствовал юноша.
- Как же так! - У Олеси в руках было всего тридцать рублей. Именно за столько она продала свое бриллиантовое кольцо. Она не шевелилась, постепенно осознавая весь ужас потери.
- Девушка, - тактично напомнил официант. - Вы платить-то будете?
- Платить? - тихим эхом отозвалась Олеся.
- Да. С вас пятьдесят девять рублей.
Олеся молча смотрела вниз и медленно приобретала цвет яркого пионерского знамени.
Глава 24
Фотография юной жены в обнимку с чудесным малышом всегда стояла на тумбочке у рабочего стола Игоря Шведова, рядом с телефонами и аппаратом внутренней связи. Снимок напоминал идиллическую рекламную картинку - и молодая мать, и сын были прелестны.
Сейчас в глазах Шведова сияло пронзительное горе, а небритая физиономия свидетельствовала об исчерпанности всех нравственных ресурсов. Пальцы побелели, сжимая рамку фотографии. Игорь откровенно страдал, словно Прометей на скале, и его безбрежное горе было видно всем.
- Никаких новостей? - сочувственно спросила секретарша Элла Михайловна. Ее шеф - любимчик судьбы, удачливый бизнесмен, первоклассный строитель - был сейчас растрепанным, жалким мальчишкой, в одно мгновение потерявшим все, что он любил.
- Никаких, - тихо ответил Игорь, не сводя глаз с Олесиного лица.
Элла Михайловна вздохнула. И хотелось узнать подробности, и страшно было возить наждачной бумагой вопросов по открытой ране любимого начальника. Поэтому Элла Михайловна робко перелистнула заготовленные бумаги и начала отчет:
- Сейчас опять будет звонить Мамалыгин из департамента строительства…
- Достал, - вяло отреагировал Игорь.
- Но ссориться с областной администрацией не резонно. Соединю вас с ним?
- Валяйте.
- Вот последняя сводка, цифры, я положу вам на стол, используйте в разговоре.
- Угу.
- Не забудьте пригласить его на торжественную сдачу дома, что на Комсомольском проспекте. И прикажите Суздальцеву не выражаться хотя бы при областном начальстве.
- Не забуду.
Диалог постепенно обретал привычный ритм. Элла Михайловна протянула деморализованному шефу спасительный канат повседневных забот, вытаскивая начальника из разверстой бездны горя.
- Уволенный вами имиджмейкер Хайбуллин неистовствует, Игорь Палыч.
- Да? - удивился Шведов. - А чем он недоволен?
- Считает, мы ему недоплатили за оказанные услуги.
- Вот мерзавец! Я два месяца безропотно сносил все его ресторанные счета и детские путевки в Италию!
- Выставить вон нахала?
- Да, - кивнул Игорь, но тут же о чем-то задумался. - Или нет…
Именно сейчас ему не хотелось злить кого бы то ни было. Сейчас Игорь был так уязвим! Кто знает, насколько глубоко вклинился в его судьбу пройдоха Анвар Хайбуллин.
- Сколько он хочет? - поднял глаза на Эллу Михайловну Шведов.
- Еще три тысячи долларов.
- Хам какой. Сколько по курсу?
- Если приблизительно, скажем, тысяч двадцать.
- Приблизительно, Элла Михайловна, я и сам знаю. Я думал, вы мне назовете точную цифру, - резко сказал Игорь.
- Я непременно выясню, какой сегодня курс.
- Мне ведь надо дать указание главному бухгалтеру, - более мягко объяснил Игорь, как бы извиняясь за свою резкость. - Ладно, сами распорядитесь насчет денег. Пусть он подавится, Элла Михайловна.
- Я тоже так считаю. Пусть от нас отстанет. С его взрывным темпераментом! Имиджмейкер к тому же какой-никакой. Лучше заплатить, чем в разгар предвыборной кампании обзавестись таким врагом. Грязь развезет, как в весеннюю распутицу.
- Но чтобы я больше его не видел!
- Кстати, о выборах. Шлимовское авиапредприятие приглашает на встречу. Ваш электорат.
- Ну надо же! Меня любят летчики? А за что?
- А не помните разве ту нашу пятиэтажку на Театральной? Три года назад?
- Все вспомнил. И все понял. Ясно.
Но Элле Михайловне хотелось расшифровать приятный момент из биографии начальника.
- Тогда на улице Связи обвалился старый кирпичный дом, - продолжала она, - ведомственное жилье авиаторов. Были жертвы. И вы отдали новую пятиэтажку для переселения летчиков. Они этого не забыли.
- Но я, Элла Михайловна, отдал дом не от широты душевной. И не из чувства сострадания. Вы знаете. Тогда авиапредприятие возглавлял Наварников, мой хороший знакомый, и он обещал эту пятиэтажку доблестно отработать. Обманул, конечно, подлое животное.
- Но летчики-то все равно будут голосовать за вас.
- Какой интересный поворот судьбы, - грустно вздохнул Игорь. - Вполне возможно, их голоса мне скоро будут ни к чему.
- Ни к чему?
- Да. Мне кажется, Элла Михайловна, похищение Олеси и малыша результат грязной предвыборной возни. Меня хотят вычеркнуть из списка претендентов.
- Тогда и Валерия Александровича тоже? - сообразила тут же умная секретарша.
- Наверное. Не знаю. Не знаю, что и думать. Но нервы у меня на пределе.
- Ах, Игорь Палыч! Все мы переживаем за вас. Весь коллектив. Только бы обошлось с Олесей и ребенком.
- Только бы, - уныло отозвался Игорь. И взял трубку зазвонившего телефона. - Да. Алло.
- Как настроение? - тепло спросил голос в трубке.
- С кем я говорю?
- Все мечешь икру? На высокий пост рвешься?
- Кто это?!
- Смотри, - с противным смешком сказал голос, от которого Игорь вмиг стал бледным, как таблетка парацетамола, - особо не суетись. А то своей девчонки и заморыша обратно не дождешься!
- Подождите, не вешайте трубку! - закричал Игорь, но было поздно. Связь прервалась.
- Что?! - заволновалась Элла Михайловна. - Что случилось?!
- Они звонили, - ответил Игорь, вскакивая с места, опускаясь обратно, хватая в руки маркер и швыряя его на стол. - Те, кто украл Олесю!
- Как это нет денег? Как это? Нет, так не бывает, - возмущенно взмахивал руками собственник кафе, низенький и лысоватый толстячок. Словно каждый человек непременно рождается с валютным счетом в банке.
- Ей подсунули "куклу" у ювелирного магазина, - терпеливо объяснил официант, доставивший несчастную Олесю в кабинет к начальнику. - А больше денег с собой нет.
- Хорошо, девочка, я тебе поверю, - согласился владелец. Он выглядел скорей расстроенным, чем разозленным. - Сейчас же дуй домой и привези… Сколько там она должна?
- Не хватает двадцати девяти рублей, - подсказал парень.
- Привези двадцать девять рублей. Давай быстренько. Только оставь в залог сумочку, или сережки, или еще что там у тебя есть ценного…
- У меня ничего с собой нет, - убито прошептала Олеся. Самое ценное, что у нее было, - она сама. - И я живу в Шлимовске. Я продала кольцо, хотела на эти деньги купить билет на автобус, чтобы вернуться домой, понимаете, а меня обманули.
Официант, который сначала вроде бы симпатизировал Олесе, теперь недовольно от нее отвернулся и смотрел в окно. На его лице было написано презрение: "Что только не придумают люди, чтобы поесть на дармовщинку".
- Как ничего с собой нет? - опять возмутился директор. - Так не бывает! Так не бывает! Сумка есть?
- Нет!
- Сережки… Да, действительно, тоже нет…
Мужчины в четыре глаза оглядывали несчастную девицу, прикидывая, что с нее можно снять для залога. Но снять с Олеси, не нанеся при этом урон нравственности воламейцев, можно было только туфли. Туфли в качестве залога владельца не вдохновили.
- Я в Шлимовске живу, - опять завела свою песню налопавшаяся вкусностей бедняжка. - Отпустите меня, пожалуйста, у меня и так проблем хватает. А можно я от вас позвоню?
- Точно! Звони! - обрадовался толстяк. - Пусть тебе подвезут тридцатник.
- Да нет же, - объяснила честная Олеся. - Я позвоню мужу в Шлимовск, и он за мной приедет. Нет, ну и деньги вам, конечно, отдаст. Хоть сотню. Хоть две. Мы не бедные.
- Оно и заметно, - хмыкнул официант. - Я думаю, ты просто над нами издеваешься.
- Ладно, сдадим ее в милицию, - вздохнул владелец кафе. - Пусть там разбираются, откуда она. Воровать, между прочим, нехорошо! А ты нас обокрала!
О милиции Олеся сохранила самые радужные воспоминания.
- Не надо! - взмолилась она. - Ну, отпустите же! Что вам стоит!
- Так, это уже ближе к теме, - обрадовался толстяк. - В милицию ты определенно не хочешь.
- Не хочу! - замотала головой Олеся.
- У Аси аппендицит, - вспомнил почему-то официант.
- Да? Ну хорошо, - вздохнул директор. - Так и быть, пожалеем тебя. Скажи спасибо маме, что ты такая кошечка.
Олеся нерешительно улыбнулась и двинулась к дверям, внутренне поблагодарив незнакомку Асю за то, что ее аппендицит каким-то загадочным образом влияет на настроение лысого толстяка.
- Куда? - удивился владелец кафе. - Куда собралась?!
- Вы ведь меня отпускаете! - не поняла Олеся.
- Отпускаем? Да с какой стати? Будешь драить пол и убирать со столов. У нас одна из уборщиц в больнице с аппендицитом - слышала?
- Драить пол? - не поверила своему счастью Олеся. Всю жизнь она только об этом и мечтала - помыть в свое удовольствие полы в общественном месте.
- И помни: чтобы отработать свой долг, ты должна, по идее, пять дней у нас пахать. Но мы тебя, за красивые глазки, пожалеем. До вечера поработаешь, потом отпустим. Топайте, друзья!
- Легко отделалась, - сказал парень Олесе, конвоируя девушку обратно в зал. - Могли бы и в милицию сдать. Но шеф у нас добрый. Смилостивился.
Олесю быстренько экипировали шваброй, ведром, тряпкой, оранжевым передником и пустили в автономное плавание. Целый день она трудилась, как никогда в жизни, доблестно отрабатывая съеденные пирожные и мясо по-французски - она была честной девочкой. Ее своеобразные взаимоотношения с ведром и шваброй (вручить Олесе швабру было то же самое, что посадить ее за пульт космического корабля), а также умопомрачительный "вид сзади", когда прелестная уборщица наклонялась к ведру, спровоцировали удивительную закономерность - многие клиенты кафе (мужчины) сидели и сидели за своими столиками, делали новые заказы и не хотели уходить. Выручка кафе в этот день в два раза перекрыла обычную планку.
Глава 25
Необходимость участвовать в выборах, что-то предпринимать в этом направлении, комбинировать, суетиться, рекламировать сверх меры себя и свои заслуги - все это вызывало у мэра Суворина чувство некоторого раздражения. Он добросовестно работал, не воровал, не грабил городские внебюджетные фонды, не брал взяток (деньгами уж точно), а если и пользовался преимуществами своего положения, то лишь самую малость, только затем, чтобы подстраховать финансами будущее любимой дочки и внука. Не зарывался, конечно, знал меру. Зачем были нужны июньские выборы, если, по мнению Суворина, он безупречно соответствовал занимаемому посту, засыпал с мыслями о благополучии шлимовцев, делал все, чтобы в их домах не кончалась горячая вода, чтобы не закрывались детские сады и функционировали бесплатные столовые. "Разве найдешь мэра лучше?" - искренне думал Валерий Александрович. Однако устав города отменить было нельзя, и каждые четыре года полагалось проводить выборы.
Но оцепенение, ужас и страх, охватившие Суворина после исчезновения Олеси и Валерки, не шли ни в какое сравнение с чувством легкого раздражения, которое мешало ему стопроцентно отдаться увлекательной предвыборной борьбе.
Теперь он не мог думать не только об агитационной кампании, он с трудом справлялся даже с повседневными делами. Он смотрел в пространство остановившимся взглядом и беспрестанно прокручивал в голове варианты развязки. Он теперь даже, как и Шведов, стал подозревать в организации похищения своих конкурентов в борьбе за пост мэра, все время перед глазами плавали в воздухе лица злобного полковника Валентина Куки-шева, или раскатистого Ивана Елесенко, или импозантного Леонида Фелька, или, наконец, улыбчивого Николая Самарского, и несчастный Суворин представлял себе, как они дают указание наемному исполнителю схватить Олесю. У него болело сердце.
- Валерий Александрович, - осторожно спросил суворинский имиджмейкер Андрей Юрьев, который уже битых десять минут ждал возвращения босса из печальной командировки в мир страшных фантазий, догадок, предположений, так вы выделите денег?
Деньги нужны были для оплаты услуг маленькой типографии, владевшей финским оборудованием и печатавшей продукцию непревзойденного качества и дизайна.
- Да, - согласился наконец-то Валерий Александрович. - Ты иди, пожалуй, Андрюша.
Взять Андрея к себе в команду убедили упирающегося Суворина заинтересованные в его победе доброжелатели - бизнесмены, коммерсанты, директора заводов. Сейчас такое время, сказали они, что невозможно удачно высморкаться без рекламного агента, не то что победить на выборах. Пришлось согласиться. Хотя Суворин считал, что он хорош и без всяких рекламных трюков и ухищрений.
- Да, вспомнил, Андрей. Тут какой-то тип ко мне рвался. Директор имиджмейкерской фирмы "Кредо". Как его, - Валерий Александрович полистал настольный календарь, - Анвар Хайбуллин. Пел, что он крутой специалист, гений агитации, и прочая болтовня. Предлагал свои услуги. Что за тип? Что-то я о нем уже вроде бы слышал…
- А вы не знаете? - удивился Андрей, поднимаясь со стула. - Он ведь сотрудничал с вашим зятем Игорем, пока его с позором не выгнали. Он, Валерий Александрович, абсолютный ноль в рекламном деле, уж поверьте.
Предполагалось, что Андрей в рекламном деле звезда первой величины.
- Да, точно! - воскликнул Суворин и устало потер ладонями глаза. Ведь Игорь мне говорил о нем. А я забыл. Что с памятью? Никогда не жаловался. Ну, иди, иди.
Один из телефонов взорвался требовательным звоном.
- Валерий Александрович, - услышал Суворин голос зятя, - вы только не волнуйтесь!
- Что?! - Острая игла вонзилась в сердце, не давая вздохнуть.
- Только не волнуйтесь! - предупредил Игорь, хотя у него самого срывался голос. - Мне позвонили!
Отправляя в отставку Анвара Хайбуллина, Шведов явно недооценивал его творческий потенциал и способности к внушению. Шеф имиджмейкерской фирмы "Кредо" не долго мучился от сиротства, он быстро нашел новую кормушку в лице полковника Кукишева, предводителя регионального отделения "Союза русских патриотов".
Да, полковник в качестве исходного материала был гораздо менее привлекателен, чем Игорь Шведов, симпатичный, обаятельный, с отличной репутацией в городе. Полковник Кукишев имел зверскую рожу, воинственные усы и держимордовские манеры. Располагая такими начальными данными, другой опустил бы руки и вовсе не взялся бы делать из Кукиша конфетку. Но деятельный и энергичный Хайбуллин, грея себя мыслью о крупном гонораре, не испытывал и тени сомнения. А может, испытывал, только клиенту не показывал. Кроме того, обладая способностями к быстрому профессиональному росту, он учел свои ошибки в работе с Игорем Шведовым и больше их не повторял. Не следовало, например, говорить с подопечным в назидательном тоне, как с маленьким учеником. Шведов этого не вынес, а уж неистовый полковник и подавно дал бы резвому имиджмейкеру в холеное рыло. Поэтому Анвар сменил тактику. Трели соловья не звучали так нежно, как его голос.
Он поглядывал в свои бумаги, на золотую печатку на мизинце, на своего нового покровителя.
- Ах, Валентин Николаевич, и все-таки вы бы пореже надевали форму, мягко сказал Анвар.
- А что моя форма?! - рявкнул полковник. Тихо разговаривать он совсем не умел.
- Нет, нет, вам очень к лицу, - замахал руками Анвар. - Просто военный френч немного пугает избирателей.
По мнению Хайбуллина, военная форма, приплюсованная к грозной физиономии Кукиша и его широко известным антисемитским высказываниям, навевала мысль о том, что, если полковника выберут мэром, Шлимовск неминуемо превратится в концентрационный лагерь. Имиджмейкер хотел тут же сообщить это Кукишеву, но передумал.
- Почему пугает?! - крикнул полковник.
- Люди у нас, понимаете ли, такие… Боятся крепкой руки. Хотят, но боятся. И ваш чрезвычайно мужественный облик их шокирует.
И, не дав полковнику вставить слово, Анвар быстро затарахтел:
- Вот я взял на телевидении кассету с программой Ники Серебровой. Где вы устроили небольшой пикничок на даче для всей съемочной группы. Цыплят жарили. Гениально! Гениальный ход, Валентин Николаевич! Вот в таком имидже - да, крепкий мужик, да, бывалый вояка, но каким он может быть добрым и заботливым - и заключается ваша сила. Сочетание внешней мужественности и внутренней мягкости - вот что нам нужно. Избиратели хотят видеть на посту мэра строгого, но доброго отца. А ваше личное обаяние…
- Да что там обаяние, блин, - махнул рукой Кукишев. - Не замаскируешься. Меня в городе и области хорошо знают. Какой я тигр. Кто поверит-то?
- Поверят! - убежденно воскликнул Анвар. - Надо только немного подкорректировать ваш образ. А как много значат мелочи! Вас увидит электорат в незнакомом имидже за неделю до выборов - более спокойного, более предсказуемого - и это может сработать.
- Ладно. Понял. Учту, - кивнул Кукишев. - Что еще?
- Еще? - Анвар заметно приободрился. Полковник-зверь вроде бы начинал прислушиваться к его советам. Дело двигалось. - Хватит сражаться с евреями!
- Так ведь Россию губят, - неожиданно тихо и проникновенно ответил полковник. - А я русский патриот!
- Ну и пожалуйста. Ничего с вашей Россией не случится, - авторитетно заявил Хайбуллин. - Кто ее только не губит, и практически никакого результата. Поэтому с сегодняшнего дня, очень вас прошу, воздержитесь от резких высказываний.
- Не обещаю, - с долей самокритичности заметил Кукишев. - У меня не получится.
- Надо стараться. Согласен, ваша экспрессия, напор, горячность могут сыграть положительную роль. Тут от метода непосредственного внушения мы можем перейти к методу заражения. Вы, конечно, не знаете, но существуют четыре метода пропагандистской работы - убеждение, внушение, заражение, подражание. Вы способны заразить аудиторию своим настроением, чувствами и эмоциями, это очевидный плюс. Но, повторяю, хватит говорить гадости в мегафон, Хватит!
Анвар опять сбивался на менторский тон. И Кукишев вскоре должен был возмутиться.
- Я вам объясню одну вещь, она вас заинтересует. Понимаете ли, принятие сознанием внушающего воздействия оказывается вероятным, если его содержание согласуется с нормами группы, которой адресуется информация.
- Чего? - удивился полковник.
- Ну, если на пальцах, своими яростными речами вы отсекаете ту часть избирателей, которые вам бы симпатизировали, если бы их не пугали ваши жуткие публичные заявления.
- Не понял! А что же они мне не симпатизируют?
- Из-за ваших жутких публичных заявлений, - терпеливо повторил Анвар.