- Спокойно, ваше благородие. Спал, свернувшись калачиком под своей шинелишкой. Иногда молитвы возносил Господу, плакал…
Дверь в кабинет робко приоткрылась, и в щель бочком проскользнул смущенный кандидат Тернов и, вытянув тоненькую шейку, застыл перед Карлом Ивановичем с папкой под мышкой.
- Ну что, господин кандидат, - медленно протянул Вирхов. - Разобрались с пятнышками на мраморной доске камина в Аничковом дворце?
- Так точно, господин Вирхов. - Молодой человек поспешно достал из папки листок бумаги и протянул начальнику.
Карл Иванович принял лист и без всякого интереса повертел его в руках.
- А как вы выполнили мое поручение по выяснению личности босоногой юродивой? - Только хорошо знающий своего начальника письмоводитель мог уловить легкую насмешку на бесстрастном лице опытного следователя.
- Выполнил, Карл Иваныч, побеседовал с прихожанами и священниками. Никто из них не знает такой блаженной. Говорят, после Ксении Петербургской и не появлялось никого похожего…
- А между тем она есть, - с чувством нескрываемого удовлетворения произнес Вирхов, - и зовут ее Клавка. Плохо искал. - Он все-таки позволил себе усмехнуться. - Чему вас только учат в ваших университетах?
- Вы думаете, Клавка - женщина?
- Такой вывод следует из педологической теории профессора Османа, - утер нос юнцу Карл Иванович. - Учиться надо и после университета.
Кандидат стоял, понурившись и сознавая, что кругом виноват.
- Ладно, - смягчился Вирхов, - помогу тебе. Идеи есть?
- Никак нет, господин следователь, - промямлил кандидат.
- А почему? - поднял белесые брови Вирхов. - В сыскном деле всегда должны быть идеи. Учись, пока я жив. Что теперь можно предпринять?
А поскольку кандидат молчал и переминался с ноги на ногу, Вирхов после затянувшейся паузы подвел итог:
- Сейчас, братец, познакомишься с материалами дела, а затем отправишься в желтый дом. Да-да, и не таращь на меня глаза. Блаженная наверняка побывала в приюте скорби… Книжечки регистрационные полистаешь да расспросишь старожилов. Может, и найдешь какую-нибудь Клавку. Понял?
Карл Иванович погрузился в чтение отчетов своих агентов.
"Модест Багулин вчера днем присутствовал в конторе страхового товарищества "Саламандра", после пообедал в ресторане "Фортуна" и отправился на фотовыставку в Пассаж. Там увивался вокруг красивой барышни Екатерины Багреевой. Затем Багулин фланировал по Невскому. Подал милостыню нищему Ваньке Попову, побеседовал с ним. Затем свернул к гостинице Лихачева, но заходить в нее не стал. Слонялся по набережной Фонтанки и, похоже, ожидал, что из гостиницы кто-то выйдет. Промучавшись на ногах час с небольшим, господин Багулин взял извозчика и поехал на Васильевский. Там, как удалось установить, он посетил квартиру профессора Муромцева, но пробыл у Муромцевых недолго. Затем отправился домой и более никуда не выходил."
"Во вторник баронета Ч. Стрейсноу навестили гости - барышня Муромцева и доктор, спустя некоторое время Ч. Стрейсноу покинул гостиницу и отправился к Поцелуеву мосту. Там он свернул под арку, миновал два проходных двора, помедлил около дверей флигеля, потом поднялся на третий этаж, позвонил в квартиру, где, согласно табличке, проживает фельдшер Придворов. Однако через четверть часа оттуда спустился вниз сам хозяин, о чем сообщил дворник. Мистер Стрейсноу не появлялся. Г-н Придворов направился в ближайший сквер, купил на углу улицы у мальчишки "Петербургскую газету", сел на скамейку, рядом с мужчиной в макинтоше, стал читать. Разглядеть мужчину не удалось, через несколько минут неизвестный удалился. Придворов читал газету еще с полчаса, после чего встал и направился домой. До наступления полуночи ни фельдшер, ни мистер Стрейсноу из квартиры не выходили, черного хода там нет. После того как в окнах квартиры Придворова погас свет, агент провел еще с час в засаде, но понял, что более ничего не дождется. Во время отсутствия баронета коридорный обыскал его номер, ничего подозрительного не обнаружил. Он же сообщил, что наблюдаемый вернулся в гостиницу среди ночи, заперся в своем номере. Всю среду из номера не выходил, посетителям велел говорить, что его нет".
- Что-то фамилия Придворова кажется мне знакомой, - оторвавшись на миг от бумаг, обратился к письмоводителю Вирхов, - не проходил ли по нашей картотеке? Справьтесь, голубчик.
Письмоводитель согласно кивнул и отправился выполнять указание. Вирхов продолжил чтение отчетов.
"Дмитрий Андреевич Формозов в среду с утра находился в Канцелярии Ведомства Императрицы Марии, затем посетил Мариинский институт для девиц на Кирочной, затем взял извозчика до Мойки, где и отпустил его, прогулялся по набережной до Театральной площади… Оттуда направился в Пассаж на фотовыставку. Несколько погодя вместе с юной девушкой и ее престарелыми спутниками сел в карету, проводил знакомых и отправился на свою казенную квартиру. Свет в его окне горел до полуночи".
- Карл Иваныч! - решился подать голос затихший было над протоколами допросов кандидат. - Могу ли я уже ехать в желтый дом?
- Езжай, братец, езжай, - пробурчал Вирхов. - Чтоб Клавку мне эту из-под земли достал.
Письмоводитель, столкнувшийся в дверях с юным юристом, доложил Вирхову, что Придворов в картотеке не значится.
Карл Иванович потянулся в кресле и спросил:
- Кстати, а где агент, который следил за мистером Стрейсноу?
- Полагаю, продолжает вести наблюдение.
- Странно, - Карл Иванович задумался. - А что делает этот англичанин в районах Мойки? С кем он там общается? Почему остается на ночь? И знают ли барышни Муромцевы о приключениях своего друга?
- Смею обратить ваше внимание, Карл Иваныч, что и в донесениях, куда вы еще не заглядывали, упоминаются эти персоны.
Вирхов взял в руки очередную синюю папку. Доносил агент, следивший за господином Крачковским.
"Господин Крачковский вел рассеянный образ жизни: нежился допоздна в постели, наносил визиты дамам, обедал в ресторане "Семирамида", либо один, либо в компании господина Холомкова. Вирхов обратил внимание на сообщение двухдневной давности. Агент доносил, что в тот день в ресторанном кабинете господин Крачковский принимал подрядчика Шмелева с двумя работниками. Его гости покинули ресторан в приподнятом настроении. Объект наблюдения оставил "Семирамиду" полчаса спустя, уже в дверях принял из рук ресторанщика зонт и саквояж, затем отправился в собственный дом господина Холомкова во 2-ой Роте, где пробыл не более часа. Вышел без саквояжа. И взял извозчика до костела святой Екатерины, где выстоял службу, после переговорил со священнослужителем и на том же извозчике вернулся к себе на квартиру. Более ее не покидал".
На странице, помеченной вчерашним днем, Карл Иванович Вирхов с удивлением прочитал: "Заинтересовавшись саквояжем, переданным на моих глазах из одних рук во вторые и третьи, счел необходимым, зная, что господин Крачковский имеет привычку полдня валяться в пуховиках, посвятить это время наблюдению за господином Холомковым".
- Из такого вырастет со временем неплохой сыскарь, - заметил вслух Вирхов, глянув на письмоводителя, - фамилию этого молодца возьмите на заметку.
Вирхов вновь погрузился в чтение.
"Господин Холомков с саквояжем в руках покинул дом, взял извозчика и направился в Екатерингофский парк, оставив коляску у входа во дворец, вошел туда с саквояжем. Чуть позже подъехала еще одна коляска, в которой находились две барышни и молодой человек. Через час объект наблюдения появился на улице в сопровождении вновь прибывших, саквояж уже был в руках у молодого человека. Думаю, это четвертый участник преступного сговора. Из сообщения хранителя музея: барышни - дочери профессора Муромцева, их спутник - доктор Коровкин, цель приезда - осмотр китайских комнат дворца. В настоящее время остальные комнаты для осмотра недоступны, там ведутся противопожарные работы, финансируемые господином Холомковым. Господин Холомков задержался в Екатерингофском дворце, потом сел в поджидавший его экипаж, в тот, что доставил в Екатерингоф доктора Коровкина и барышень, и последовал на квартиру к господину Крачковскому. Вышел из коляски с саквояжем. У Крачковского провел несколько часов. Появился оттуда с саквояжем в руках, явно в дурном расположении духа, со следами гнева на лице. Тут же отправился в "Данон", где отобедал в одиночестве. После чего немного повеселевший отбыл в Пассаж, на фотовыставку. Пробыл там час. Отправился в свой особняк, откуда более не выходил. Обращаю внимание следствия на то, что г-н Холомков в Екатерингофе обменялся с доктором Коровкиным колясками и саквояжами".
Карл Иванович с силой захлопнул папку, встал из-за стола и взволнованно начал ходить по кабинету.
- Что же получается? - вопрошал он то ли письмоводителя, то ли самого себя. - Получается, что доктор Коровкин каким-то образом связан с Крачковским, которого мы еще недавно подозревали в убийстве мещанки Аглаи Фоминой… Нет, решительно не верю, не может быть! Иначе зачем этот проклятый саквояж, вынесенный поляком из ресторана "Семирамида" и переданный, судя по всему, Холомкову, оказался у доктора?
В голове следователя мелькнула мысль, что Крачковский не сам, конечно, а с помощью своих подручных, например, подрядчика с работниками, убил Аглаю Фомину и похитил так и не обнаруженные в квартире ее накопления и невыясненный ценный заказ. Возможно, и не пелену, а что-нибудь другое, и без всяких надписей, придуманных сумасшедшим художником, скорее всего, в горячечном бреду. Хранил похищенное в ресторане "Семирамида", затем передал в саквояже Холомкову, а тот, Коровкину… Но значит, инициатор убийства - доктор Коровкин? Он главный организатор, вдохновитель, изощренный идеолог, разработчик бандитского замысла?
А что? Очень убедительно! Доктор - с саквояжем в руках, как и положено доктору… Никто ни в чем его не заподозрит… А если и милейшая Полина Тихоновна соучастница изощренного преступления? Она женщина остроумная, наблюдательная… Карл Иванович не сдержал непроизвольного стона. Неужели он был таким дураком, что излагал ход дознания преступникам - доктору и его симпатичной тетушке?
Карл Иванович чувствовал, что нервная система его находится в крайней степени напряжения. Ему страстно хотелось помчаться на Большую Вельможную, чтобы взглянуть в наглые глаза преступной женщины и ее племянника. И он бы осуществил свое намерение, если бы в этот момент его кабинет не огласился трезвоном.
Карл Иванович бессмысленно уставился на телефонный аппарат. Письмоводитель проворно вскочил и, подбежав, снял трубку.
- Это вас, Карл Иваныч, - сказал он, передавая трубку Вирхову, - ваш кандидат из Окружного дома для умалишенных.
- Ну что? - с трудом разжал губы Вирхов. - Я слушаю.
Он тут же отстранил трубку от уха, ибо возбужденный громкий голос кандидата грозил разорвать барабанные перепонки.
Не сводя глаз с прислушивающегося письмоводителя, Карл Иванович медленно бледнел.
- Господин следователь! Карл Иваныч! Вы меня слышите? - захлебываясь, орал кандидат. - Я просмотрел регистрационные книги, никаких Клавок там нет и никогда не было. Но я нашел кое-что любопытное! Сейчас вы упадете! Здесь, в этой психушке, лечился когда-то Иван Попов! Помните вашего наглого бродягу Ваньку Попова? Так вот в деле его написано после фамилии в скобках - Адриан Ураганов. Слышите, Карл Иваныч?
- Слышу, слышу, - рявкнул Вирхов, - какого черта вы так надрываетесь?
- Как же не надрываться, Карл Иваныч? - продолжал вопить кандидат. - Ведь старик-санитар сказал, что этот Ванька, то есть Адриан, - величайший публицист прошлого века! Его упекли за смелые идеи! Но и в заточении он будоражил больных откровениями антигосударственного характера! Правда, потом доктор признал у него последнюю стадию чахотки и выписал, чтоб перед смертью бедняга мог привольно на свободе умереть… Отправил в богадельню. А потом и сам уволился со службы.
- Ну и что? - спросил недоуменно Вирхов. - Что здесь особенного?
- Да как же, Карл Иваныч! Ведь в деле, которое вы мне велели изучить, есть записка! Та, что вы нашли после пожара в Аничковом! Та, где какую-то Клавку зовет Адриан…
- Погодите, погодите, дайте сообразить. - Вирхов начинал догадываться, куда клонит Павел Миронович. - Вы намекаете, что записку писал этот Адриан Ураганов? То бишь Ванька Попов?
- А если это он поджег Аничков, - не унимался кандидат, - вместе со своей чертовой куклой Клавкой? Тогда все сходится, даже тот следок, помните, с каминной доски…
- Да, таким лаптем я себя давно не ощущал, - с досады Вирхов заскрежетал зубами, - сам гнал преступника на свободу, спасал от правосудия… Где же теперь его искать?
- А вдруг его дружок, доктор, знает? - в голосе Тернова слышалось неуместное ликование.
- Доктор? Ладно, выясни его фамилию.
- А я уже выяснил, Карл Иваныч. Фамилия его известная…
- Неужели Коровкин? - оторопел Вирхов.
- Нет, Карл Иваныч, нет! Хотя он настоящий врач, но пил страшно, разжалован в фельдшеры. Фамилия его - Придворов!
Глава 21
Доктор Коровкин сидел в гостиной дома господина Шебеко, пребывая в прескверном настроении после пережитого накануне. Он так ждал встречи с другом и учителем, профессором Муромцевым! И вот! Мало того, что вчера все они испытали нервное потрясение, когда в его саквояже обнаружили карту, так еще явился невовремя несносный страховой агент!
Клим Кириллович тогда понял, что агент разыскал его у Муромцевых по поручению Екатерины Борисовны. Не увидев своего конфидента на фотовыставке в Пассаже, девушка попросила добродушного Модеста встретиться с доктором и передать ему всего два слова: "Призрак ожил". Условная фраза сомнений не оставляла - наверняка в Пассаже перед фрейлиной предстал шантажист или его посредник.
Правда, беглые соображения доктора были порядком поколеблены Мурой. Она настаивала, что Модест не просто так заявился к Муромцевым. Он, несомненно, сообщник тех, кто убил Аглаю Фомину и подменил фальшивой картой настоящую в Екатерингофском дворце. Мура считала, что доктора подкарауливают преступники - и едва он покинет дом, на него с тетушкой Полиной нападут.
Ее подозрения укрепились после того, как горничная Глаша передала записку, полученную с посыльным, в которой говорилось, что мистер Стрейсноу умирает. Клим Кириллович сразу же бросился звонить в гостиницу Лихачева: портье ответил, что мистер Стрейсноу в настоящее время почивает в своем номере, кишечное расстройство его больше не беспокоит, на ужин ему принесли из ресторана баранину с овощами и жареной картошкой.
- Вот, вы видите, я права, - страстно убеждала Мура, - это фальшивая записка. Ее писал не сэр Чарльз. Кому-то хочется, чтобы Клим Кириллович немедленно покинул наш дом: фрейлина, болезнь англичанина - лишь повод выманить его отсюда, изъять у него вещественное доказательство преступления… Я предлагаю обмануть преследователей. Холст надо переложить в какой-нибудь баул, который вынесет к извозчику дворник. А Полина Тихоновна и Клим Кириллович с саквояжем выйдут и сядут в экипаж. В саквояж положим что-нибудь ненужное…
После длительной дискуссии Муромцевы и Коровкины решили реализовать план Муры. А утром, если все будет в порядке, профессор с дочерьми навестят англичанина.
"Неужели здоровью мистера Стрейсноу что-то угрожает? - размышлял уже в постели доктор Коровкин. - И если он все-таки болен, то неужели будет просить руки Брунгильды на смертном одре?"
Много, много кое-чего передумал в минувшую ночь доктор Коровкин. Они с Полиной Тихоновной допоздна не ложились спать: раз преступники не объявились по дороге и позволили им благополучно добраться до аптеки, где Клим Кириллович частично восполнил пропажу инструментов и лекарств, а потом смогли спокойно доехать и до дома, то они непременно дадут о себе знать на Большой Вельможной. Не дождавшись появления преследователей, а потому так и не сообщив следователю Вирхову о своих проблемах, доктор Коровкин и его тетушка забылись к рассвету тяжелым, беспокойным сном.
Вопреки печальным обстоятельствам Клим Кириллович проснулся в положенный час, принял водные процедуры, позавтракал и договорился с тетушкой, что если нагрянут подозрительные личности - сказать им, что доктор направился к господину Шебеко, и после этого звонить Вирхову. Если же Карл Иванович пожалует сам и начнет выяснять про карту, похищенную в Екатерингофском дворце, честно признаться ему, что карту им подложили, и предъявить ее.
Полина Тихоновна уверила племянника, что он может не беспокоиться - все его указания она выполнит наилучшим образом.
- А тебе не показалось, Климушка, что Машенька ревнует тебя к Екатерине Борисовне? - уже в прихожей осторожно спросила она, поправляя шарф на шее племянника. - Как она сердилась, когда вчера ты собирался ехать к Шебеко…
Доктор перебирал в уме впечатления минувших суток, пока в гостиной не появился сам хозяин дома.
- Добрый день, милейший Клим Кириллович, - дородный старик играл сочной октавой, оправляя стеганную шелковую куртку, - вы уж нас, стариков, извините, мы по-домашнему, без церемоний.
- Рад вас видеть в добром здравии, Ермолай Егорович, - поднимаясь со стула, доктор почувствовал легкую дрожь в коленках - после бессонной ночи так бывает всегда. - Вы, говорят вчера посетили фотовыставку в Пассаже?
- Удивительное зрелище, хоть я ничего в технике и не понимаю, - пустился в рассказы старик Шебеко, - "Кодаки" да "Стеффены" разные, техника из Англии, Америки… Но и мы не промах… Вообразите, лейтенант Апостоли представил двойную фотографическую камеру. Он делал ею снимки с расстояния сто сорок миль, и очень удачные, ему удалось передать даже движение морских судов, игру волн.
- Сто сорок миль? - удивился доктор. - Да это же едва ли не триста верст - расстояние до Пскова! Неужели из столицы можно Псков фотографировать? Или из Пскова столицу?
- Не знаю, батюшка, сам дивлюсь. Но у этого аппарата, говорят, большое будущее. А я думаю, что и опасность есть: разве от такого мощного аппарата защитишь свою частную жизнь? Но там и другое было. Катенька все больше смотрела художественные фотографии, похожие на картины, на гравюры… Да, я только ахал и дивился. Пока не повезло с чичероне…
- Добрый день, милый доктор, - бесшумно вплыла в гостиную Прасковья Семеновна, - это уж промеж собой мы его чичероне назвали, в шутку. Обаятельнейший молодой человек.
- Неужели Модест Багулин? - улыбнулся доктор.
- Не угадали. Зовут его Илья Михайлович Холомков.
- Да? - Доктор поднял брови. - А Екатерина Борисовна…
- Она сама вам все расскажет, если захочет. - Ермолай Егорович протянул руку к колокольчику. - Пригласи Екатерину Борисовну, скажи, доктор пожаловал, - велел он возникшему в дверях лакею в расшитой галунами ливрее. И когда тот удалился, грустно добавил: - Катенька вас все дожидалась, на головокружение жалуется… Да и не мудрено - убийство, пожары…
Екатерина Борисовна появилась скоро, на ней было надето миленькое домашнее платье: узкие оборки по стоячему вороту и по манжетам длинных рукавов, тяжелая юбка темно-синего платья расшита по низу лилиями, собранными в гирлянды. Цвет платья подчеркивал бледность нежного личика, голубизну глаз, под которыми Клим Кириллович с тревогой и сожалением заметил темные круги.
- Что вас беспокоит, Екатерина Борисовна? - ласково спросил он, усаживаясь рядом с девушкой на диван и прикасаясь к хрупкому запястью. Пульс Катеньки оказался ровным, без перебоев, хорошего наполнения.