- Доктор Коровкин лопух, - взвился Крачковский. - А ты? Ты, Илья? Ты же не из простаков. И знаешь, почем фунт лиха… Как же ты так обмишурился?
Илья Михайлович стоял, опустив глаза. Разве он мог сказать этому наглому уроду, что о саквояже он думал меньше всего, потому что рядом была обворожительная Брунгильда Николаевна Муромцева, и она подавала ему робкие знаки своего расположения, и в голосе ее звучали волнующие нотки, намекающие на возможность райского наслаждения…
- Вы, господин Крачковский, должны были дать мне более четкие указания. Объяснить, как ценен для вас ваш саквояж и засунутая в него тряпка…
Илья решил перейти в наступление.
- Объяснить? - взвился Крачковский. - Может быть, тебе объяснить и то, что эта тряпка, как ты ее называешь, стоила жизни бедной женщине, и только природная изворотливость моего ума помогла мне сбить с толку ищейку Вирхова?
Имя Вирхова, известнейшего петербургского следователя, на счету которого числилось не одно раскрытое громкое преступление, было известно Илье Михайловичу. Он насторожился.
- Эх, надо было мне не бросать баранью кость, а прихватить с собой, чтобы трахнуть ей тебя по башке!
- Вы… вы… баранья кость…
- Я, я, я, - передразнил его Крачковский. - И ты… ты… ты… - сообщник и укрыватель краденого. Доходит?
Илья Михайлович был на грани обморока.
- Что же делать? - непроизвольно вырвалось у него.
- Убираться отсюда вон, - серые глазки Крачковского злобно блестели. - Забирай коровкинскую рухлядь и отправляйся сию же минуту, пока он не очухался, к нему да верни ему его сокровища, небось он и вознаградит тебя ненужной ему тряпкой… Вечером встретимся в "Семирамиде".
Илья Михайлович взял саквояж и оставил гостиную, на стенах которой вместо привычных картин и гравюр висели плоские застекленные ящики с коллекциями мертвых бабочек и жучков. Его потрясение было столь велико, что двигался он как во сне. Решив, что доктора Коровкина днем дома не застать, он отправился в "Данон", где славно пообедал, не отказав себе в коньячке. Потом отправился в Пассаж, где любезничал с хорошенькими дамами и барышнями. Проклятый саквояж он таскал с собой.
Илья, конечно, собирался ехать к доктору Коровкину, но прежде решил заглянуть в свой особняк, побыть в уединении. Но дома Илью Холомкова ждал еще один удар.
Сидя за письменным столом в кабинете, он хотел выкурить сигару, выдвинул верхний ящик, где хранилась сигарная коробка, а за ней, в тщательно замаскированном тайничке, стопка фотографий… И покрылся холодным потом… В его отсутствие в его столе кто-то рылся! Он проверил тайник: фотографии весьма фривольного содержания, изготовленные по его заказу одним ловким проходимцем, негативы которых хранились здесь, исчезли… С их помощью он будил дремлющее воображение юных дев. И ведь Катенька Багреева, казалось ему, готова была очутиться в его объятиях, в ситуации, сходной с изображенной на посланной ей фотографии. И с Великим Князем он неплохо придумал - отвел подозрения от себя…
Илья обвел глазами убранство кабинета: на высоком столике, где стояли часы с музыкой, заключенные в корпус из красного дерева, отсутствовала еще недавно красовавшаяся там гипсовая женская ножка, забавный дар Крачковского.
Холомков вызвал прислугу выяснить, кто заходил в дом. Экономка, горничная, кухарка, швейцар, дворник клялись, что никого не впускали, никто и не заезжал. Но Илья Михайлович, слушая их, не верил клятвам. Изнуренный страхами он выгнал вон из кабинета прислугу, открыл бутылку рома и выпил залпом большую рюмку.
Илья Михайлович опасался, что выскользнуть из расставленных сетей ему не удастся ни при каком раскладе. С бутылкой и рюмкой в руке он переместился на мягкий, изготовленный по современной английской моде диван, спинка которого завершалась богато оформленной полкой, где он выставлял подарки влюбленных дам: порой весьма дорогие безделушки, и сам не заметил, как глаза его сомкнулись, голова откинулась на мягкие сафьяновые подушки, и он погрузился в тяжелый глубокий сон… Он не слышал, как выпала из разжавшихся пальцев бутылка, как покатилась по дивану и мягко упала на пушистый ковер, заливая светлый узор…
Это все было вчера; сегодня, проснувшись довольно рано, Илья Михайлович понял, что прямая опасность ему не грозит, и решил ехать к доктору Коровкину. Дома или нет господин Коровкин, затягивать визит к нему нельзя - Крачковский с Ильи шкуру спустит. И так удивительно, что еще не ворвался в дом, - вчера-то Илья в "Семирамиду" не прибыл…
Когда его фаэтон остановился у парадного входа дома по Большой Вельможной, где проживал доктор Коровкин, Илья Михайлович почему-то перекрестился и, спустившись на тротуар, медленно двинулся вперед.
Размеренно, стараясь не сбить дыхание, он поднимался по широкой мраморной лестнице. Оказавшись у двери, рядом с которой висела начищенная медная табличка "Коровкин К. К. Частнопрактикующий врач", Илья Михайлович перекрестился еще раз и нажал на кнопку звонка.
После короткого ожидания в уютной светлой прихожей, освещенной бронзовым светильником с матовым розовым колпаком, прислуга провела разоблачившегося Илью Михайловича в не менее уютную гостиную, где навстречу гостю поднялась с кресла-качалки Полина Тихоновна, случайное и беглое знакомство с которой у Ильи состоялось года два назад.
- Добрый день, дражайшая Полина Тихоновна, - расцвел улыбкой Холомков, - Христос Воскресе.
- Воистину Воскресе.
Пожилая дама улыбнулась, но при этом сделала шаг назад.
- Дома ли уважаемый Клим Кириллович? - спросил, излучая скромную учтивость, гость.
- К сожалению, уехал по вызову, - ответствовала Полина Тихоновна, - да вы проходите, садитесь. Быть может, и я смогу вам чем помочь… - Указав гостю на стул, тетушка Полина расположилась на диване. - Чем обязаны, дорогой Илья Михайлович? - спросила она. - Давненько мы с вами не виделись.
- В этом нет моей вины, обстоятельства превыше нас, - галантно ответил Холомков, обводя взглядом розовато-коричневую гостиную, бесхитростные картины на стенах, столики и этажерки, покрытые белоснежными кружевными салфетками. - А перед вами время бессильно.
Последнюю фразу он произнес автоматически, тысячу раз она слетала с его языка, как пущенная стрела в поисках жертвы.
Полина Тихоновна тщательно скрывала от всех свою симпатию к обаятельному молодому человеку: при прежних встречах с Ильей Михайловичем она подметила у него те незабываемые черточки, жесты, интонации, которые четверть века назад она так любила в предмете своего обожания - гусаре Налетове… И незабвенный гусар говорил многозначительные слова, и стихи читал, и записки слал… а потом вдруг женился на богатой полковничьей вдове…
- Милая Полина Тихоновна, - сказал, выразительно подчеркивая каждое слово, гость, - мы ведь вчера виделись с вашим племянником.
- Да, я знаю, - покорно подтвердила хозяйка, - Клим Кириллович мне рассказывал.
- А не рассказывал ли он вам о том, как мы там случайно обменялись нашими саквояжами?
- Нет, ничего не говорил, - опустила глаза Полина Тихоновна.
- А я чуть со смеху не умер, - улыбнулся Холомков, обнажив белоснежные зубы, которые так и хотелось назвать жемчужными, - приезжаю домой, открываю, смотрю, а там стетоскоп да лекарства…
- Действительно, странно, - натянуто ответила хозяйка, - Клим Кириллович мне ничего не сказал.
- Вот я и привез вам, милая Полина Тихоновна, сокровища вашего племянника, извините великодушно за вторжение. В надежде получить свой.
Холомков выжидательно уставился на явно смущенную пожилую даму.
- Клим Кириллович уехал по вызову. Боюсь, будет конфуз, когда он у ложа больного откроет саквояж и не обнаружит там самого необходимого!
- Так, может быть, я еще могу успеть и спасти его репутацию? - Холомков встал и снова обворожительно улыбнулся. - Далеко ли он уехал?
- Да как вам сказать, - протянула Полина Тихоновна, - не так уж и далеко, в дом тайного советника Шебеко… Но может быть, по пути еще куда заглянул, вполне возможно, что еще и не доехал…
- Так я могу успеть и перехватить его! - воскликнул Холомков. - Будет замечательно, если смогу оказаться полезным такому приятному человеку, как ваш племянник… - Он встал. - Позвольте вашу ручку, мадам.
Опытный глаз Ильи Михайловича уловил, что сидящая перед ним женщина волнуется: это было видно по тому, как учащенно вздымалась ее грудь, обтянутая плотной тканью с трепещущими кружевами, по непроизвольным подрагиваниям губ, отводимым взглядам, легкому румянцу на еще свежей коже.
Полина Тихоновна с некоторой задержкой протянула гостю руку - сквозь тонкую кожу просвечивали голубые жилки, но сама рука была тепла и приятна…
Холомков на секунду придержал ее ладонь, затем медленно склонил свою русую голову и чуть долее приличного задержал прикосновение губ.
- Поспешите, дорогой Илья Михайлович. - Полина Тихоновна смущенно отвела взор от гостя. - И примите мою сердечную благодарность за вашу доброту и заботу.
Илья Михайлович двинулся к выходу и уже за дверью еще раз, с какой-то тайной мыслью во взоре, улыбнулся Полине Тихоновне.
Она дождалась, когда прислуга запрет за гостем дверь, подошла к телефонному аппарату и попросила телефонистку дать квартиру Муромцевых.
- Передайте Николаю Николаевичу, милая Маша, что только что за саквояжем ко мне являлся Илья Холомков. Я звоню в полицию!
Глава 25
Мария Николаевна Муромцева не стала говорить домочадцам о том, что сообщила ей Полина Тихоновна. Положив трубку, она отвернулась от аппарата и, не моргнув глазом, солгала:
- Звонила Полина Тихоновна, у них все в порядке, просила не беспокоиться.
- Это уже лучше, - профессор посмотрел на младшую дочь, направившуюся в задумчивости к дивану, - ибо позволяет нам сконцентрироваться на одной проблеме. А именно - что нам теперь делать с капсулой?
- Николай Николаевич, - вступила Елизавета Викентьевна, - мне кажется, капсула не случайно изготовлена из свинца и запаяна. Да и у шкатулки стенки и крышка сделаны из мощного слоя свинца. Не кажется ли тебе, что держать дома радий опасно?
- Папа, ты хочешь заявить в полицию о шкатулке? - робко подала голос Мура.
- Даже не знаю, что делать, - нахмурился профессор. - Придется объяснять, откуда она у нас. А если она действительно краденая?
- Ты хочешь сказать, что мистер Стрейсноу банальный вор? - с легким недовольством подняла брови Брунгильда, изучающая перстень с сердоликом, в котором так и не оказалось никакого секрета.
- Да-да, именно это я и хочу сказать, - со сдержанной яростью огрызнулся профессор Муромцев. - Ты же о нем ничего не знаешь. Вполне возможно, что он профессионально занимается кражами в научных лабораториях. Туда кого попало не пускают.
- Нет, невозможно, - оскорблено возразила Брунгильда. - Чарльз человек порядочный. Он принят в обществе, и он не пропустил ни одного моего концерта.
- Не написать ли коллегам в Европу, выяснить, не пропадал ли у них радий? И если пропажа подтвердится, вернуть им украденное? - Профессор размышлял вслух.
- Это было бы наилучшим выходом, - вздохнула его супруга, - но ты говорил, что твердый радий еще не получен. Вероятнее всего, здесь замешаны военные ведомства. Если заведут речь о научном шпионаже, не исключено, что начнут допытываться, не по твоему ли заказу действовал сэр Чарльз.
- Этот вариант меня не устраивает. Николай Николаевич встал с любимого кресла и заходил по гостиной.
- По-моему, - осторожно предложила Мура, - нужно забрать капсулу, отвезти ее в твою лабораторию и положить в сейф. И начать серию строго засекреченных опытов с радием.
- Но хорошо ли это? - неуверенно возразил профессор, в глубине души благодарный дочери за то, что она высказала вслух его тайную мечту.
- Ты же не крал этот радий, дорогой, - произнесла хорошо понимающая мужа Елизавета Викентьевна, - его подарил Брунгильде умирающий сэр Чарльз. Он подарил ей целое состояние…
- Папочка, ты лучше всех распорядишься этим подарком, - голос старшей дочери профессора прозвучал умоляюще.
- Хорошо, - подвел черту в разговоре профессор. Он остановился за спинкой своего кресла, сжал ее обеими руками и обвел сумрачным взглядом свое семейство. - Придется, видимо, решиться на этот вариант. Ибо все прочие - гораздо хуже. Забираю шкатулку и везу в лабораторию. Ипполит обрадуется.
- А я, наконец, отправлюсь в консерваторию, - встав, Брунгильда проскользнула к роялю и нежно провела ладонью по аккуратной стопке нот на его крышке, - да займусь своим репертуаром.
- А мне пора показаться на Бестужевских курсах, - решила Мура, - совсем учебу забросила…
Через полчаса в квартире профессора Муромцева остались лишь Елизавета Викентьевна и горничная Глаша.
Напрасно родные жалели Елизавету Викентьевну, уже неделю не выходившую из дому по нездоровью. Последнее время она предпочитала одиночество, потому что у нее появилась своя маленькая тайна, которую она тщательно скрывала от домашних и в которую посвящена была только горничная Глаша.
Вот и теперь, едва муж и дочери ушли, Елизавета Викентьевна устремилась в свою спальню, приоткрыла верхний ящик комодика, куда Николай Николаевич никогда не заглядывал, и из-под аккуратно сложенных в чехольчики перчаток достала замусоленную книжечку в броской обложке. Удобно устроившись на кушетке, она нашла страницу с загнутым уголком и погрузилась в чтение: "…Соблазнитель увлекал свою трепещущую жертву все ближе и ближе к кровати. Он повалил дрожащую от страсти женщину на кровать, сдавил коленом ее грудь и стал срывать бриллиантовое ожерелье.
- Фред, Фред, что ты делаешь? - шептала испуганная леди. - Что ты хочешь делать с моим ожерельем?"
Елизавета Викентьевна вздрогнула, когда услышала, что в дверь кто-то скребется, и с трудом оторвалась от книги. На пороге спальни стояла смущенная Глаша. При виде знакомой книжечки в руках хозяйки, темные глаза на свежем личике девушки заговорщицки заблестели, и она чуть виновато произнесла:
- Там прачка спрашивает, когда стирать будем…
Елизавета Викентьевна тяжело вздохнула, и с минуту подумав, ответила:
- Пусть приходит в следующий вторник. Да собери, Глашенька, гостинец ее детям, яйца крашеные, из булочек что-нибудь.
Как только горничная удалилась, супруга петербургского профессора химии, испытывающая непреодолимую и неприличную для интеллигентной дамы склонность к чтению бульварной литературы, снова погрузилась в книгу.
Уже смеркалось, когда Елизавета Викентьевна с сожалением перевернула последнюю страницу увлекательной истории Ната Пинкертона. Она положила книжечку рядом с собой и потянулась к колокольчику - Глаша явилась мгновенно.
- Возьми, дорогая, я прочла ее. Глаша полистала переданную ей книжечку и выразительно прочитала:
- "В то время, как опытные сыщики и полиция всего Нью-Йорка напрасно старались разыскать убийцу, над этим же делом с неукротимой энергией работала молодая девушка…" А не показалось ли вам, Елизавета Викентьевна, что Мария Николаевна могла бы стать "дикой кошкой российской полиции"? - заметила горничная. - Она тоже сообразительная, энергичная, ловкая, как маленькая Гарриет Болтон Рейд в рассказе "Женщина-сыщик".
- Ты говоришь ерунду, Глаша, - возмутилась оскорбленная мать. - Надеюсь, в России еще не скоро дойдет до того, чтобы сыщиками становились женщины.
Елизавета Викентьевна радовалась, что Мура сейчас на лекции, в теплом зале, рядом с другими курсистками, жадно внимающими рассказу лектора.
Но как всякая мать, она ошибалась - ее младшая дочь не сидела в тепле и безопасности. На курсы Мура и не собиралась, а, едва выйдя из дома, кликнула извозчика и велела ему следовать на Мойку, к дому тайного советника Шебеко. Мура ни минуты не сомневалась, что Клим Кириллович отправился сегодня утром с визитом к несносной фрейлине Багреевой. Мура сердилась и не знала, как бы отвадить милого доктора от бесстыдной шебековской внучки.
Она велела извозчику остановиться невдалеке от ворот садика, в котором уютно расположился трехэтажный красный особняк. Отсюда сквозь решетку ограды и обнаженные ветви деревьев и кустов с едва наметившимися нежными почками ей был хорошо виден парадный подъезд. Времени на раздумья судьба дала ей немного, ибо вскоре появился и Клим Кириллович: он, потрясая саквояжем, бодро шагал по дорожке от парадного крыльца к воротам и, судя по всему, пребывал в превосходном состоянии духа. Издали ей показалась, что на его лице застыла глупая мечтательная улыбка. Никакая опасность ему не угрожала, Холомкова поблизости не было. Она попросила извозчика медленно трогаться с места и, когда поравнялись с воротами, привстала со скамьи и крикнула:
- Доктор Коровкин! Клим Кириллович! - и помахала ему рукой в белой перчатке.
Доктор ускорил шаг, дурацкая улыбка счастливого человека исчезла с его знакомого до мельчайшей черточки лица.
- Что вы здесь делаете, Мария Николаевна? - озадаченно спросил он, подходя к коляске.
- Проезжала случайно мимо и увидела вас. - Мура небрежно махнула ручкой и подняла округлый подбородок. - У нас лекции сегодня отменили, решила прокатиться по городу, развеяться… А вы больных навещали?
- Совершенно верно, навещал, - подтвердил доктор и огляделся. - Вы не видите ничего подозрительного? - спросил он шепотом.
- Нет, - тряхнула головкой Мура. - А вас что-то беспокоит?
- Нет, милая Маша, - в уголке его рта обозначилась трогательная ямочка. - Жаль с вами расставаться, но мне надо срочно съездить по одному важному делу.
- Так садитесь в экипаж, я с удовольствием вас довезу, - игриво предложила Мура.
Доктор секунду подумал и, усевшись рядом с барышней, произнес таинственным голосом:
- Если хотите, если никуда не торопитесь, то можете составить мне компанию. Вам, думаю, будет интересно.
- Разумеется, Клим Кириллович, я от интересного никогда не отказываюсь, - улыбнулась Мура, и доктор велел извозчику трогаться.
Они остановились возле безликого здания в четыре этажа.
- Сейчас мы навестим Дмитрия Андреевича Формозова. - Доктор Коровкин подал руку Муре и помог ей сойти на землю.
- Вот как? - удивилась она. - Неужели он заболел?
- Нет, гораздо хуже, - ответил загадочно Клим Кириллович. - Не пугайтесь, я неудачно пошутил.
Они поднялись на третий этаж и позвонили в дверной звонок.
Дмитрий Андреевич Формозов встретил их любезно, под глазами его были заметны круги, свидетельствующие о проведенной без сна ночи.
- Вы страдаете бессонницей? - поинтересовался доктор Коровкин, когда по приглашению хозяина они расселись в казенного вида гостиной.
Дмитрий Андреевич виновато улыбнулся.
- Вообще-то я на здоровье не жалуюсь, но в свете последних событий, видимо, переутомился… Кроме того, много хлопот в связи с возвращением Вдовствующей Императрицы. Она прибывает завтра. И боюсь, будет недовольна всем, что произошло в ее отсутствие.
- Вы боитесь, что следы пожара в Аничковом не устранят к моменту прибытия Марии Федоровны? - сочувственно спросила Мура.