- Но если вы не закажете таких подгузников… Но с прибытием следующих новорожденных подгузников точно не хватит. Давайте подсчитаем. У вас в наличии пятьдесят четыре упаковки, а вам нужно пятьдесят восемь. Умножаем четыре на тридцать два, получается сто двадцать восемь. На десять новорожденных - у троих из них, возможно, будет раздражение из-за слишком тесных подгузников - нужно по семь смен в день, то есть семьдесят подгузников каждые двадцать четыре часа… а у вас не хватает ста двадцати восьми… так что они кончатся утром двадцать шестого дня, то есть за день до того, как прибудет грузовик с новой партией.
- О-о…
- Конечно, вы можете экономить подгузники, мисс Мецгер, но вам придется договориться со всеми женщинами, чтобы они не использовали больше шести штук в день, или, точнее, более тринадцати за два дня. Но если они неправильно сосчитают, или попробуют вас обмануть, или будут слишком сонными утром и забудут, сколько раз меняли подгузники, тогда, возможно, через двадцать семь дней, считая от сегодняшнего, у десяти новорожденных в течение двенадцати или пятнадцати часов не будет свежих подгузников. Вот так примерно, как ни считай. При этом мы не принимаем во внимание возможность того, что у одного или даже у нескольких детей может случиться понос. Если же подгузники закончатся как раз к моменту прибытия грузовика с новой партией, тут тоже может случиться такое…
- Что? Говори! - Мисс Мецгер явно проявляла признаки беспокойства.
- А вот что. Я обратила внимание, что грузовик приезжает или в десять утра, или в два часа дня, предугадать время его прибытия…
- Ну и что из того? - прервала мисс Мецгер.
- Можно, я продолжу?
- А можно обойтись без грубостей?
- Это как раз то, что я больше всего не люблю. - Кристина взяла швабру в другую руку. - Так вот, грузовик каждые шесть недель завозит коробки с бумажными салфетками для столовой, где нас кормят тем, что они называют едой. Салфетки привозят каждые шесть недель. Так? Мне это известно, потому что я работала на кухне. Завоз совпадает с каждой третьей доставкой подгузников. Один и тот же поставщик, тот же грузовик, тот же водитель. Иногда он привозит подгузники, иногда салфетки, а иногда и то и другое вместе. Но кухонная разгрузочная платформа ближе к воротам, чем в родильном отделении, так что кухня - это первая остановка. Поэтому грузовик нагружают таким образом, чтобы сначала разгрузить салфетки. Водитель грузовика пуэрториканец, он любит потрепаться с Луисом, который заправляет на кухне, о кубинских бейсболистах, о танцклубах в городе, о своих вредных подружках. Послушайте, а вы умеете за себя постоять, мисс Мецгер?
Ее аккуратно накрашенные брови взметнулись вверх от неожиданного вопроса.
- Думаю, что да.
- Вот, мисс Мецгер, и я тоже! - воскликнула Кристина. - Или, лучше сказать, раньше умела. Я была очень вредная. И знаете что?
- Ну что ж, Кристина, скажи, если уж тебе так охота, - зевнула администраторша.
Кристина наклонилась и приблизила к ней лицо.
- А то, что мне нравилось быть вредной. - Она выпрямилась. - В любом случае эти мужики, занятые в соответствии с нашим точным расчетом поставками подгузников, проводят время в интеллектуальных дискуссиях, вместо того чтобы заниматься делом. И таким образом, к двадцати минутам неторопливой разгрузки кухонных салфеток, мисс Мецгер, добавляем еще тридцать минут на chingalasputas и обсуждения иных аспектов женственности, что в совокупности составит пятьдесят минут. Итак, даже если вы, мисс Мецгер, вы лично распределите подгузники идеально, вам придется выкладывать последние один или два в этот двадцать седьмой день от сегодняшнего дня, а поскольку в среднем необходим один подгузник на ребенка каждые три часа, когда он не спит, на десять детей в эти бездарно потраченные пятьдесят минут уйдут еще три подгузника. Для трех испачканных задниц. И все из-за мужичья, которое околачивает груши.
- Ты это прямо сейчас просчитала?
- Я вчера проходила мимо кладовой и увидела подгузники. Можно прикинуть на взгляд.
- О, - сказала мисс Мецгер, приходя в себя. - Не сомневаюсь, что мы бы и сами это обнаружили.
Кристина быстро шагала в сторону тюремной больницы, где через пятнадцать минут ей следовало закончить уборку, никому, впрочем, не нужную. Хорошо хоть, что ей нравилось подметать, всегда нравилось, поскольку это ее успокаивало. Перед амбулаторией стояла длинная очередь женщин, ожидавших раздачи ежедневной дозы AZT, метадона или прозака или что они там принимали для поддержания жизни. Лекарства приносили и в шизо, если вспоминали об этом.
Все говорило о желании наказать. В камере только койка да одеяло. И ничего больше - словно цементная клетка в зоопарке. По сравнению, скажем, с Лондоном XVIII века - ничтожный прогресс, разве что современная канализация. Двадцать три часа в день взаперти, час прогулки. Никакого телевизора, книжек, визитов, работы, музыки или возможности приготовить себе пищу. Только время, которое убивается чисткой ногтей и мастурбацией, тем, что прислушиваешься к тихому бормотанию труб и готовишь воображаемые кушанья, а еще убеждаешь себя в том, что жизнь не кончена, раскаиваешься, что ничего толком не сделала для своего доброго отца, и опять мастурбация, и ковыряние ногтем в зубах, и тысяча приседаний, и сочувствие женщине, которая стала вдруг биться в соседней камере головой о железную дверь. Мягкий Ти спровадит ее с превеликим удовольствием в шизо.
Он сказал Мейзи, что раз в месяц она будет делать ему минет. Первый сеанс назначен через минуту за больницей. Мягкий Ти имел слабость к большим женщинам, и Мейзи, которая от тоски и отчаяния незаметно расползлась больше чем на триста фунтов, пробуждала в Мягком Ти великую похоть. Чем необъятней была его жертва, тем значительней его завоевание. Куда ему до понимания материнской натуры Мейзи и необыкновенной щедрости ее сердца, красоты, спрятанной под полудюжиной ожоговых шрамов - они остались на лице от электрического утюга. Несколько десятков лет назад ее разукрасил так пьяный отец. Ну а Мейзи сходила с ума при мысли, что она должна ублажать Мягкого Ти. Как-то она признавалась Кристине, что никогда не была способна проделать такое с мужчиной, ее просто тошнило. Когда она была девочкой, что-то подобное проделывал с ней ее дядя. Забыть об этом Мейзи не удалось. Что, если она подчинится Мягкому Ти и разрыдается? Он тогда взбесится и в любом случае отправит в шизо. Глядя на Мейзи и видя в ее глазах безумный страх, Кристина решилась. Она рискнет. Сначала она подумывала об оружии - достать заточку, если очень захотеть, можно, но потом… Мягкий Ти легко с ней справится, к тому же за нападение на охранника она проторчит в шизо не один месяц. Какая от этого польза Мейзи? Его надо перехитрить.
Мягкий Ти поджидал в укромном местечке за больницей. Он стоял, упершись руками в жирные бока. Появление Кристины было неожиданным.
- А где Мейзи?
- Проблемы с расписанием.
- Она что, не придет?
- Не-а.
Его лицо вытянулось.
- И она послала тебя об этом сказать?
- Нет.
- А чего пришла тогда? Я доложу, что ты здесь торчала.
- Я здесь вместо Мейзи. Я тебя обслужу. Но ты от нее отстанешь.
Мягкий Ти тупо уставился на нее, переваривая новость.
- Хорошо, девка, но придется постараться. Как следует постараться.
Земля была замусорена осколками, окурками, презервативами. Мягкий Ти, в отличие от других охранников, никогда не требовал от женщин вагинального секса.
Он потер живот и задрал рубашку.
- Ну, давай, иди к папочке, - сказал охранник, растопырив пальцы на боках.
- Мог бы и сам расстегнуть штаны, козлина.
- Нет уж, давай сама.
Она встала коленями на жесткий кусок фанеры, валявшийся на земле. Никто их видеть не мог.
Она вытащила пенис Мягкого Ти, толстый, короткий, вонявший одеколоном, и склонилась к нему… Быстро его возбудила. Член затвердел. Она стала двигать головой взад и вперед. Губы ее онемели. Неужели в былые времена это ее возбуждало?
- Хорошо, - прохрипел он, - вижу, что тебе нравится.
Она бы ему ответила, да рот был занят.
- Врешь, вижу, что нравится.
Она откинулась назад.
- Думай о голых бабах, педрила.
Он пригнул ее голову и засмеялся.
- Ну, ты даешь, девка, ты и впрямь умеешь.
Она продолжала, изо всех сил, быстро.
- Сожми, сожми посильней. - Его дыхание участилось, ноги затряслись. - Хорошо, - промычал он, - хорошо, о'кей.
Она подставила лицо и стала обладательницей бесценной спермы.
- Хорошо, - сказал Мягкий Ти, шлепнув ее членом по щеке. - Пойди, приведи себя в порядок. - Он засмеялся и застегнул штаны. Потом потянулся и ущипнул ее за щеку. - А ты сучка хоть куда, верно. - Потом бросил на нее жесткий взгляд. - В следующий раз я хочу видеть улыбку.
Когда Мягкий Ти исчез за углом здания, начиналась его смена, Кристина вынула из кармана стаканчик, соскребла его твердым ободком с щеки семя, не все, но уж не меньше двух чайных ложек. Затем закрыла стаканчик, аккуратно надев крышку, замотала его липкой лентой, потом левым рукавом рубашки вытерла язык и зубы, а правым губы и щеки. Напоследок плюнула - изо всех сил.
Несколько женщин, зная о том, что она задумала, наблюдали издалека за ходом событий. Вот Кристина с мрачной решительностью направилась к административному зданию. Долорес, молодая доминиканка, подбиравшая граблями траву, крикнула:
- Значит, получилось?
Кристина кивнула.
- Здорово, молодчина, - отозвалась Долорес.
Кристина вошла в здание администрации.
- Я хочу поговорить с начальником, - сказала она охраннику по прозвищу Кольца - он носил их на каждом пальце обеих рук.
- Зачем?
- По важному делу.
- Он занят.
- Я слышала, что кое у кого из женщин есть сильные наркотики.
Кольца посмотрел на нее с подозрением: за долгие годы службы каких только небылиц не наслушался. Но и Кристина кое-что знала. С некоторых пор героин поступал из Мексики, дешевый и чистый. Проникал и кокаин. Если кто-то из женщин умрет, то первым, кого возьмут за задницу, будет он. И сделает это сам начальник тюрьмы, крепко сбитый коротышка, седовласый, коротко стриженный, с репутацией умного, сурового, не лишенного справедливости человека. Дело в том, что он хотел стать начальником одной из мужских тюрем штата, эта должность считалась в некотором смысле политической. Чтобы занять ее, требовался безупречный послужной список. Женщины-заключенные, умирающие от передозировки героина, не входили в планы коротышки.
- Сначала скажи мне, в чем дело, - сказал Кольца.
- Нет. - Кристина покачала головой. - Мне нужно видеть самого начальника.
Охранник взял ключи и клипборд, отомкнул зарешеченную дверь и исчез за ней, не забыв замкнуть. Через минуту он вернулся. На лице его застыло изумление.
- Хорошо.
Она шла по коридору из цементных блоков в кабинет начальника тюрьмы, ощущая кожей кондиционированный воздух. Тот стоял возле стола, низенький, в скверном костюме.
- Присаживайтесь, мисс Уэллес, вы…
- Я хочу с вами поговорить, но вовсе не о том, о чем я сказала Кольцам.
Начальник тюрьмы поднял руку, пытаясь ее прервать.
- Нет, подождите, подождите, начальник, позвольте мне сказать, - произнесла она. - Мягкий Ти терроризирует женщин.
- Мистер Томас?
- Мистер Томас. Он требует сексуальных услуг.
Начальник тюрьмы присел.
- Это очень серьезное обвинение.
- Я знаю, что это очень серьезное обвинение. Тюремные порядки не представляли секрет для того, кто провел в камере хотя бы несколько месяцев. Дело в том, что охранников, как правило, не наказывали, хотя их наглость была известна всем. Но тот из них, чью вину удалось доказать, превращал тюремное заведение надолго в главную тему дня. Ей посвящались пресс-конференции, которые проводили правоохранительные агентства, ее облагали судебными исками и снимали для телевизионных новостей. После этого охранника, конечно, увольняли, что, как совершенно справедливо отмечалось тюремным профсоюзом, лишало его средств к существованию, поскольку ни на что другое он был, как правило, не способен. Только четкое выполнение приказаний, умение выносить предельную скуку, скрытое желание поиздеваться над более слабыми, наконец, избить женщину. Вот то, на что уходили "таланты" охранника.
Начальник тюрьмы чувствовал, что Кристина была исполнена решимости.
- Продолжайте, - сказал он.
- Он принуждает женщин к оральному сексу.
- Вас?
Она выдержала его взгляд.
- Меня.
- Когда?
- Минут пять назад.
Начальник рассеянно кивнул и провел руками по столу, будто сметая свое раздражение.
- Вы же понимаете, мисс Уэллес, что при отсутствии прямых доказательств у меня есть только ваше слово против его.
Кристина ликовала - сейчас коротышка решит, что она растерялась, коли молчит. Не торопись, говорила она себе, поиграй на его нервах. Теперь давай!
- У меня есть доказательства.
Начальник сложил руки на груди. Он слышал и не такое. Рука Кристины скользнула в карман.
- Вот кое-что в подтверждение моих слов. - И она поставила на стол маленький пластиковый стаканчик. - Здесь его сперма. Так что отдайте ее на анализ, проведите тест на ДНК или что вы там делаете, а потом проверьте его. Пять минут назад он размазал все это добро по моему лицу. А теперь пойдите и спросите его, где я эту сперму взяла, хорошо? Я ее у него не своровала, понимаете, что я имею в виду?
Начальник взял маленький пластиковый стаканчик, отклеил ленту, заглянул внутрь и кивнул. Затем поднял глаза на Кристину.
- Ну что ж, все понятно, - сказал он.
- Что? Вы что, не собираетесь реагировать?
- Я, между прочим, собираюсь реагировать, - сказал он, отодвинув стаканчик на край стола. - Но когда и как, не ваше дело. Однако, - он взглянул на бумаги на своем столе, - у нас есть гораздо более важная тема для разговора.
Она не верила своим ушам. Неужели он намерен прикрыть мерзавца?
- Что? - вырвалось у нее. Она с отвращением вспомнила о том, что только что ей пришлось вынести. - Значит, то, о чем мы будем говорить, важнее того, о чем я вам рассказала, начальник?
- Завтра вы должны предстать перед судом, мисс Уэллес.
- Перед судом?
- Верховным судом штата.
- Я ничего не понимаю.
- Похоже, ваш адвокат с вами не связалась.
- Никто мне ничего не говорил, - выдохнула она, испугавшись по-настоящему. - Они что, хотят добавить мне срок? Но ведь это…
- Да нет же, нет, - прервал он ее раздраженно. Он протянул Кристине бумагу. Это было письмо из офиса окружного прокурора Манхэттена…
Вам надлежит доставить Кристину Уэллес, заключенную № 95g1139-112D в Верховный суд штата Нью-Йорк, округ 47, в связи с ходатайством № 440.10. Ожидается, что ходатайство об освобождении данной заключенной и отмене приговора будет одобрено судом.
Мы не смогли связаться с семьей заключенной. Пожалуйста, сообщите заключенной о предстоящем изменении ее статуса и подготовьте ее к скорому освобождению.
Она подняла глаза на начальника. Он молча кивнул, губы сжаты. Кондиционер в окне что-то невнятно бормотал. Кристина перевела взгляд на письмо. Свои семь лет она получила отчасти благодаря миссис Бертоли, адвокату с мясистым лицом, одной из своры продажных защитников Нижнего Бродвея, которой удалось пробиться в более высокий эшелон. Почему прокурор написал это письмо? Она едва помнила его. На вид ему не было и тридцати, он ковырялся во всех мелочах ее жизни, чтобы понять, почему молодая женщина стала преступницей. В отличие от миссис Бертоли, которая не проявила никакого интереса к ее судьбе, она являлась на процесс, чтобы отработать гонорар. (Его заплатил Рик из денег, заработанных для него Кристиной.) Кристина отказалась сотрудничать с обвинением, и ее признали виновной по всем пунктам. Она покорно приняла приговор, усмотрев в нем логический результат жизни, вышедшей из-под контроля.
- Так меня выпускают? - спросила она, стараясь скрыть дрожь в голосе.
- Да, - ответил начальник бесстрастно.
- Но послушайте, ведь такого не бывает.
- Да, обычно не бывает.
- Не могу в это поверить.
Глаза начальника были холодны.
- А я могу.
Вечером в камере при свете тусклой лампочки она упаковывала свои вещи в черный пластиковый мешок для мусора. Их было немного. Несколько книг, пленки с музыкальными записями, пять пар трусов, две пары брюк, три футболки, одно безобразное платье, пара кроссовок, лифчик из почтового каталога, щетка для волос, зубная щетка, зубная нить, тампоны и маленький пузырек с аспирином. Косметики у нее не было. Среди бумаг - фотографии ее матери и покойного отца и старая записная книжка с именами тех, кто был в ее прежней жизни. Отношений она ни с кем не поддерживала, хотела про всех забыть и чтобы все забыли про нее.
Мейзи стояла, наблюдая, и тихо плакала, слезы скапливались в асимметричных ложбинках на ее щеках.
- Может быть, ты придешь навестить меня?
- Я не смогу, Мейзи, - ответила Кристина. - Я буду по тебе скучать, но я никогда не вернусь сюда обратно.
Мейзи протянула ей маленький флакончик духов.
- Больше мне нечего подарить.
Кристина продолжала собираться.
- Ничего мне не нужно дарить.
- Такой, как ты, я раньше не встречала. Ты совсем не похожа на остальных.
- Я такая же, как все, Мейзи.
- Ты сегодня такое сделала. Об этом все только и говорят. Мягкого Ти выволокли днем из конторы и забрали ключи. - Мейзи бросила взгляд вдоль коридора, затем посмотрела на Кристину, глаза ее лучились нежностью, она ласково улыбалась.
Кристина покачала головой.
- Не могу, Мейзи.
- Ведь в последний раз.
- Не могу. Душой я уже не здесь.
Кристина посмотрела на потолок, ей была знакома каждая трещинка, каждый готовый обвалиться кусочек штукатурки. Еще одна ночь, и она больше никогда не увидит эту камеру.
Мейзи подступила к ней поближе.
- В последний раз?
Я поплачу о Мейзи позже, сказала себе Кристина.
- Прости, Мейзи, но сейчас у меня на уме другое.
Мейзи вздохнула.
- Ты собираешься вернуться к мужчинам?
- Это не то, о чем я в данный момент думаю.
- Знаю, но мне просто интересно.
- Мейзи, мне правда сейчас не до того. - Кристина повернулась к ней. Большие, спокойные глаза Мейзи были устремлены на нее.
- А я не сомневаюсь, что вернешься, - сказала Мейзи, в ее голосе звучала любовь. - Уж такая ты уродилась, моя крошка.
- Посмотрим.
- Мне ли не знать?
Может быть, она права, наверняка права. Неспроста же дрожали иногда у Кристины коленки, когда она думала о мужчинах.
- А я по ним скучаю, - сказала Мейзи. - Скучаю по моему Робби, он отец моего младшенького, самый крупный мужчина из тех, кого я знала.
- Да, знавала я парня, у которого было полно мускулов, - откликнулась Кристина. - Тот козел, из-за которого я сюда и попала.
- Ты никогда об этом не рассказывала.
- Кое-что я тебе рассказывала, Мейзи, то, что могла.