– А о чем же, если не секрет? – почти заговорщицки ухмыльнулся Латников.
– О чем? – ухмыльнулся в ответ и Турецкий. – Да так, о жизни.
– Ну о жизни она наверняка может много чего рассказать симпатичному мужчине, так, Родион Алексеевич?
"Эва, господа, куда вас потянуло!…" Турецкий взглянул на губернатора, многозначительно кивающего в ответ: да, мол, она – может!
– Нет, вы меня неверно поняли, – сказал он. – Меня интересовали сугубо профессиональные дела. Точнее, все обстоятельства той презентации. Она ответила.
– Ну и что, есть что-то любопытное? – не отставал Латников.
– Есть, разумеется.
– И какие же ваши выводы?
– Я не готов к окончательному ответу. Могу сказать, что некоторые факты нуждаются в проверке. Проведем дополнительное расследование, кое-какую экспертизу…
Турецкий сознательно уходил от прямых ответов, чувствуя, чтонужно от него этим руководителям, что они желают от него услышать.
– Ну, утверждения вдовы – это мы уже слышали, – недовольно заговорил Алексеев. – Можно подумать, что она сама плохо знала своего супруга. А я долго работал вместе с ним, и видел, и, было дело, участвовал во всякого рода… – Он покачал ладонью, что придало его словам откровенную двусмысленность: по бабам вместе, что ли, ходили или просто пьянствовали в одной компании? – И Толю знал достаточно, чтобы с полным правом утверждать: да, мужик он был поначалу славный, толковый. Но характером обладал часто неуправляемым, несдержанным. При этом был мужиком темпераментным, горячим, – да вы и сами его выступления помните. И до этого дела, – Алексеев щелкнул себя по шее, – и, кстати, до баб, да… большой любитель. А как в Париж сбежал – что уж и говорить! Одни сплошные соблазны. Кто бывал, знает. Так что вот! – Алексеев снова многозначительно возвел очи к небесам. – Результат вполне реальный. Но мы ж часто не можем просто понять характер человека, нам какие-то сложности подавай, каких вовсе и нет зачастую. Мы и недоказуемое докажем, лишь бы это соответствовало поставленным задачам…
– Не совсем понимаю, чего вы ожидаете от следствия? – с улыбкой посмотрел на Латникова Турецкий. – Истины или подтверждения чьей-то точки зрения?
– Ну, – развел руками Латников. – Зачем же так ставить вопрос? Кому нужна туфтель? Да никому. Хотя истина тоже должна быть взвешенной. Вот скажите, у вдовы что, имеются неопровержимые доказательства того, что Саблина отравили? С чего она взяла? И почему на каждом углу заявляет об этом? – Латников незаметно для себя распалялся. Вот она где, собака-то, зарыта!
– А разве она заявляет?! – удивился Турецкий. Может быть, более наивно, чем следовало бы. – Она, грубо говоря, взыскует истины!
– Взыскует она! – зло сорвалось у Алексеева. – Наворовали, набили карманы, а как за жопу взяли, извините, так они сразу взыскуют!…
– Ну перестань, Родион Алексеевич! – недовольно остановил губернатора Латников. – Ты-то хоть не становись на одну доску с этими… Я понимаю его, – сказал он Турецкому, кивая в сторону Алексеева, – это ж какие нервы надо иметь! Куда там железу! Титановые! Ну хорошо, взыскует она или чего-то еще хочет, в конце концов, это ее личное дело. А у нас город. Государство! В котором, так получается, нормальный человек уже и своей смертью помереть не может! Абсурд! А мы, вместо того чтобы снизить накал страстей, успокоить население, электорат, будь он неладен, только подливаем масла в огонь… Вот что плохо. Хреновые мы, говоря другими словами, политики. Толя помер, царствие ему небесное, похоронили и забыли, а ему, – он ткнул пальцем в Алексеева, – работать! И как? Если каждая собака будет в него пальцем тыкать и называть чуть ли не убийцей?!
– Ну у собаки пальцев нету, – спокойно сказал Турецкий. – Да и Родиона Алексеевича, насколько я слышал, в городе очень уважают. Не все, естественно. Да ведь всем мил и не будешь. Помните, что Маяковский однажды сказал? Вы, говорят ему, многим не нравитесь. А я, отвечает, не червонец, чтобы всем нравиться. Вот так! Думаю, отчаиваться по этому поводу не стоит.
Латников засмеялся и, посмотрев на мрачного Алексеева, сказал:
– А ведь он верно говорит! Давай дернем за хорошо сказанное. Закусывайте, Сан Борисыч, а то мы своими заботами совсем вам голову задурили… – И, почти не сделав паузы, продолжил атаку, иначе и не назовешь: – Я ведь не голословно выступаю, нет. Попросил показать медицинское заключение…
– Имеете в виду акт экспертизы?
– Ну да, его. Прочитал, чего не понял, грамотные люди объяснили. Картинка-то получается вполне приемлемая. Следы нейролептиков! Ну и что? Анатолий с его-то болезнью наверняка помимо предписаний врачей, как и все мы это делаем, принимал и что-нибудь успокаивающее. Или, напротив, возбуждающее. А что он пил в тот вечер – это несомненно. И свидетели подтверждают, да и сам он никогда хорошую шампань минералкой не заменял. Ну и наложилось одно на другое, а сверху – третье. Нервный перегруз, где-то сорвался. Да и с каждым из нас на каждом шагу такое же происходит… Следы! Следы, в сущности, ни о чем не говорят. Верно? Если всерьез и правильно разобраться в ситуации. Ну ладно, давайте сменим пластинку. Как ваши-то дела?
– Да я уж ответил: работаем.
– Я не про эти. Я вообще. Под Меркуловым-то как? Не жмет?
– Ах вон вы о чем! Бывает, конечно, не без этого.
– А вечные перетряски в Генеральной прокуратуре вам не осточертели?
– Так куда от них денешься! – засмеялся Турецкий. – Можно подумать, что у вас в ведомстве лучше…
– Это верно… Но у нас, кажется, грядут окончательные перемены, чего не могу сказать о вашем заведении. Слышал, Меркулов на пенсию собирается.
– А он, сколько я его знаю, постоянно собирается. Даже пару попыток сделал, но не удалось, вернули. Кто-то ж и работать должен. Не всем же политикой заниматься.
– Мужик он – да! Но всему однажды наступает свой срок… Вот мне и интересно. Вы ж там немножко, извините за прямоту, белая ворона. Завистники и прочее – это наплевать, черт с ними. Я о другом. Уйдет Меркулов, с кем останетесь? Не думали?
– А я тоже в отставку подамся. В журналисты пойду. А что, возьмут.
– Вы – и в отставку?! Да никогда не поверю! Слушайте, а если я вам сделаю интересное предложение? Выслушаете?
– А почему нет? – сказал Турецкий радушно и напрягся: кажется, начинают покупать. Внимание!
– Вам сорок четыре, верно?
– Против истины не могу возразить! – Александр Борисович решил искренне сыграть дурачка.
– Менять жизнь в сорок четыре – это не просто грех, это преступление! Опыт, умение, огромные знания, обширный круг знакомств – да это же клад! Видимо, в самое ближайшее время произойдут решительные кадровые изменения в нашем Следственном комитете. Давно пора влить свежую кровь и в Главное управление уголовного розыска страны. Скажу больше, не все заместители нашего министра честно и грамотно тянут свой воз. И это большущий вопрос, который не раз поднимался в кабинете уже нового президента. Видите, сколько проблем?
– Не завидую вам, – честно сказал Турецкий. – А кстати, в вашем ведомстве работает такой замечательный профессионал, как Вячеслав Грязнов. Почему бы вам его, к примеру, не задействовать на всю катушку?
– Я знаю Грязнова. Он, к слову, ваш хороший товарищ. И мужик толковый. И ваша забота о нем понятна. Но вы, Сан Борисыч, одной маленькой детали не учитываете. МУР – это его потолок. И ему за пятьдесят. Точнее, пятьдесят два. Он обязательно принесет груз своих привычек, а мы не можем с уверенностью сказать, что у каждого человека они исключительно идеальные. Вы понимаете, о чем я говорю? – Показалось, что у Латникова глаза сделались вдруг "прохладными". – А вот вы – другое дело.
– Могу ли я так понять ваши слова, что, образно говоря, вы делаете мне заманчивое предложение?
– Ха-ха! – нарочито засмеялся Латников. – Родион, отвернись! Или закрой уши, как будто ты ничего не слыхал!
Алексеев отмахнулся: мол, ну вас с вашей болтовней – и отвернулся.
– Я не предлагаю! Я настаиваю! Я вас, попросту говоря, вербую! Мне во как, – он чиркнул себя по горлу ребром ладони, – нужны настоящие профессионалы! А не досужие трепачи. Мне нужен самый высший класс, понимаете? Но, ради бога, не расценивайте наш разговор как немедленное утверждение в той должности, которая вам приглянется. Мне на первый случай было бы достаточно просто вашего согласия. А конфликтов с собственным ведомством можете не опасаться. Вопрос будет решаться так высоко, что зависть коллег вас просто не коснется, можете мне поверить.
– Вы требуете немедленного ответа? – с юмором спросил Турецкий.
– Ну что вы, Сан Борисыч! Достаточно, если вы скажете, что подумаете над моим предложением. Уверяю вас, вполне достаточно! Мы же не в бирюльки намерены играть, верно?
– Еще как верно, – вздохнул Турецкий. – Я обещаю подумать.
– Вот и отлично… Завтра прибывает наш министр. Вместе с мадам. Мы до вашего прихода обменялись тут… Ох, опасаюсь, что наш президент все-таки подвергается сильному влиянию и в результате совершает некоторые не вполне обдуманные шаги.
– Например?
– Да хоть и с той же Зинченко. Нет, я ничего плохого не могу сказать о ее характере, знаниях. Но она женщина. А здесь волки. Я верно понимаю, Родион Алексеевич?
– Ну уж… скажешь! Какие волки! Взять хотя бы тех же болдинцев. Отличные ребята! Они приверженцы рыночной экономики в ее чистом, западном понимании. Но мы-то совсем другая страна. Поэтому нам надо учиться совмещать, искать третьи пути. Ну пошли мы по пути, указанному самым великим экономистом-губошлепом, и что? А то, что теперь какой-то десяток олигархов диктует государству, как ему должно существовать. Не жить и развиваться, а именно существовать! Энергетику, недра, металл им же гораздо выгоднее продать за границу, а мы сидим на гуманитарных подачках и без света и тепла. Вот к чему привело! А в задумке оно, может, было все и верно… Вот и про наших теоретиков – то же самое. Их всеми силами привлекать надо в союзники. Так они не желают. Сами, говорят, хотим! А им, видите ли, мешают!
– И кто ж им мешает? – спросил "наивный" Турецкий.
– Языки мешают! Которые было бы очень неплохо поотрубать.
– Извините, Родион Алексеевич, а как же свобода печати?
– А это не имеет отношения к свободе. Это имеет прямое отношение к идее развала нашего Отечества! Извините мою горячность, но в этих вопросах я проявляю неуступчивость. Вот я им и говорю: давайте, ребята, работать вместе, давайте ваши предложения, только не надо рубить сплеча. Не надо крайностей. А им уже от вас, из столицы: видали, какой он? То есть я. Он и с криминалом-то справиться не может, так куда уж до экономики!
– Ну-ну, не горячись, не горячись, – успокоил губернатора Латников и повернулся к Турецкому, якобы для тайного разговора. – Видали, что с человеком делают? Какое тут нужно иметь бычье здоровье! И еще эти… отравители, мать их… Вы когда думаете дело-то завершить?
– Полагаю, много времени не займем.
– Ну и слава богу. Материалы поглядеть не дадите? Нет, я ни в коем случае не настаиваю, просто интересуюсь. И давить на следствие – ни в коем разе, поймите правильно.
– А я и не сомневаюсь, Валентин Евгеньевич. Покажем, если желаете. Соберем, оформим и покажем. Обязательно.
– Ну и славно… Вы где остановились-то?
– А там, куда машина пришла.
– Верно! – засмеялся Латников, прямо весь расцвел в доброжелательности, и Турецкий понял, что пришла пора рвать когти.
– Если вы не возражаете, я хотел бы поблагодарить за гостеприимство и честно сказать, что сделаю буквально все, что в моих силах. Все будет о'кей.
– Ну и славно, – повторил Латников и посмотрел куда-то в глубину анфилады.
Оттуда тотчас появился пожилой джентльмен в смокинге и выжидательно уставился на Турецкого. Александр Борисович встал, пожал остающимся руки и пошел за пожилым…
Было еще далеко не так поздно, как казалось. И даже немного выпить осталось. Друзья вопросительно поглядывали на Александра Борисовича.
– О'кей, – сказал он. – Не знаете, кто такой "Петюня"?
– Петюня? – хмыкнул Гоголев. – Погоди, лысый и толстый, да?
– Точно.
– Так это ж Тютюнник, банкир наш известный. А что он там делал?
– А ничего, поздоровался со мной и ушел. И какой-то еще пожилой мужик был с ним. Вместе ушли. Алексеев остался.
– А хрен его знает. Кто-нибудь из алексеевского окружения. От тебя-то чего хотели?
– Спустить дело на тормозах. Живописали трудности губернатора. Горячо и даже с надрывом. Уверяли, что Саблиной верить нельзя. Короче, для общего блага… Латников изъявил настойчивое желание окунуться в наши материалы. Я обещал.
– Зачем? – возмутился Грязнов.
– А затем, чтобы волны не поднимать. Но из этих материалов, которые мы ему покажем, в копиях разумеется, надо срочно убрать все, что имеется о киллере, понятно? Из остального ведь никаких конкретных выводов сделать пока нельзя. А им и не нужно.
– Погоди, Саша, – вдруг нахмурился Гоголев. – Опиши мне, как выглядит этот пожилой.
Турецкий рассказал о чисто внешнем своем впечатлении, поскольку тот молчал, ни слова за короткое время не произнес.
– Я тебе завтра предъявлю один фотик, а ты мне скажешь – похож или нет, ладно?
– Поглядим, а что?
– Подозреваю, что тебя там встретил триумвират. А пожилой – это наш Патриарх. Монахов. Ни себе хрена, мужики, кто встречается с замминистра в правительственной резиденции?! Губернатор, банкир и вор в законе!
– Ну ты, Витя, тоже не перебирай, – недовольно протянул Грязнов. – Всему есть предел!
– У нас давно уже беспредел, – печально покачал Гоголев. – Мне не верите, спросите у прокурора.
Маркашин важно и утвердительно качнул головой. Поднялся.
– Ну хорошо, дорогие коллеги, – сказал он. – И в самом деле пора по домам. Завтра снова гости. А, как говорится, новые гости – новые заботы. Кто со мной? Довезу.
И все сразу заторопились, будто только и ждали команды.
Проводив гостей, Турецкий с Грязновым вернулись к столу.
– Насухую шел разговор-то? – поинтересовался Вячеслав.
– Ну да, как же! Там такое – тебе и не снилось! Пару рюмок я принял, а вот заесть толком не успел. Напор был серьезный.
– Чего еще-то хотели?
– О-о! А ты вообще… как-то без почтения разговариваешь со своим возможным начальством!
– Да иди ты! – встрепенулся Грязнов.
– Точно. Как минимум три поста предложено. Это на первое время. Начальником ГУУРа, на Следственный комитет и в замминистры. Я, правда, тут же твою кандидатуру выдвинул, но мне сказали, что ты неперспективен. В отличие от меня.
– Вот суки! – с жаром заметил Грязнов.
– Еще какие! А Костю уже на пенсион отправляют.
– Неужто страшней кошки и зверя уже нету?
– Так это мы знаем, что кошка. А он мнит себя по меньшей мере тигром. Я, пока обратно ехал, думал вот о чем: надо бы, чтобы Виктор мне назавтра обеспечил самолет в Москву и обратно. Тихо, чтоб ни одна живая душа о том не знала. Пока наши ребята будут людей допрашивать, я бы смотался в Шереметьево, поговорил с Костей – и обратно. По телефону не буду. Они нас наверняка держат под колпаком. А Витька вывернется, я его уже, слава богу, хорошо знаю.
– Давай-ка я с ним переговорю. Он, поди, далеко не отъехал, ничего страшного, вернется… Значит, душевно поговорили?
– Душевней некуда, Славка…
"Валентин-то, конечно, переусердствовал, – размышлял Монахов, возвращаясь в свое Солнечное. – Хоть и уверял, что никакой особой опасности этот московский следак собой не представляет и он его за пять минут купит со всеми потрохами, поскольку имеются за Турецким этим всякие грешки, их собрать, да в нос сунуть – и запоет как миленький ту песню, что ему прикажут…"
Поглядел Савелий Иванович на следака и сильно засомневался. Знал он людскую породу и уже по началу разговора увидел, что не так прост этот Александр Борисович, как представляется высокому министерскому чиновнику. Ну спустит он на тормозах саблинское дело… А если обманет? Пообещает и не спустит? Неужто прокололся-таки Сережа Светличный? Это было бы очень некстати. Интересно, какие же явные следы покушения обнаружил следователь, если и Валентин, и губернатор враз забеспокоились?…
Что касается Латникова, то его Монахов давно знал, еще сам тогда был просто Монахом, а никаким не Патриархом. И отдыхал он на зоне. А Валентин в ту пору по другую сторону проволоки прохлаждался, с инспекциями приезжал, жалобы на "кумовьев" выслушивал и своему высокому начальству докладывал. Это уж он после до замминистров дотянулся, а тогда в ГУИНе в подполковниках внутренней службы бегал…
От высшего милицейского начальства мысль перекинулась к Светличному, который ожидал Патриарха в Солнечном. Позвал его к себе нынче Савелий Иванович. Поделиться хотел своим беспокойством по поводу того, что вдруг нарушилась связь с менеджером Акимовым, с которым последним, кстати, встречался Сережин подручный Игорек. И уж совсем скверные вести поступили из подмосковной Балашихи: наехал СОБР и повязал, да со всем поличным, самого Майора. А Сережа ведь тоже на него выходил. Да еще тяжелый прокол с "оружейником"! Ездил посланец туда, все осмотрел, старуху расспросил и доложил по связи, что со старым совсем худо. В Петрах он. Вон сколько проблем сразу навалилось…
А завтра Панкратов прибывает. И Валентин по этому поводу отдал совершенно четкие распоряжения. Потому и сидит теперь в особняке Патриарха Светличный, и дожидается тоже своего душевного разговора. Будет ему разговор, все будет…
Светличный сидел за столом и спокойно попивал чай. Кивнул, будто этот дом был его, Патриарху, даже не встал перед старшим по возрасту. Куда молодежь идет, уму непостижимо!
– Ну здравствуй, здравствуй, Сергей Николаевич, – вопреки обычаю, назвал его по имени-отчеству Савелий Иванович, подходя к столу и присаживаясь напротив. – Расскажи-ка мне, что там у тебя, в Первопрестольной-то, происходит? Чего-то я никак разобраться не могу. Может, ты подскажешь?
Светличный холодно пожал плечами, будто вопрос к нему не имел никакого отношения.
– Не знаешь… – констатировал Патриарх. – Ну так послушай старших… Дядя Витя твой, стало быть, в Петрах. Открыл он рот, нет, нам пока не известно. Зато известно, что давеча Майора менты повязали. Со всеми его "игрушками". Вроде как влип он по первому разряду. И теперь, если рот откроет, ты первый, Сережа, загудишь. За милую душу. Дальше скажу. Имел я беседу с Акимычем, так он мне сказал, что передал Игорьку твою команду съездить на дачу в Кратове и забрать там ствол. Передать-то он Игорьку передал, да только вот теперь ни с Игорьком твоим, ни с Акимычем никакой связи нет. Я послал разузнать, что с Акимычем, а там никто не в курсе. Выбыл куда-то, говорят. Квартира пустая, на замок закрытая. Соседи ничего не знают. Повторяют как попугаи: выбыл. И все.