Джастин тоже расцвел. В первый же день он нашел магазин, где можно было рассчитывать на ежеутреннюю свежую фиалку, а также обзавелся новыми приятелями – партнерами по бриджу. Иногда он гулял с Эмми. Она чувствовала себя так, словно выздоравливала после долгой, тяжелой болезни.
– Живи нынешней минутой, Эмми, – сказал ей как-то Джастин. – Живи настоящим. Это – единственное, в чем человек может быть уверен. Ой, – воскликнул он, глянув на часы, – настало время сыграть партию-другую в бридж. Ты ведь не будешь скучать без меня?
– Нет.
Но четыре светлых, ярких дня пролетели быстро, и день Рождества и прилета Дуга надвигался с пугающей неотвратимостью. Эмми охватила смутное, тревожное чувство; как ни гнала она его, оно возвращалось вновь. В тот самый день, рано утром, она купила обоим мужчинам подарки – по берету и по шарфу; а после обеда они с Джастином отправились в аэропорт – встречать Дуга.
Эмми сразу же, не дожидаясь вечера, отдала Джастину его берет и шарф – в их семье было принято обмениваться рождественскими подарками прямо с утра. Джастин пришел в восторг и радовался, как ребенок; его, в отличие от Эмми, не терзали тревожные предчувствия. Собираясь в аэропорт, он облачился в синее пальто, просторные серебристо-серые брюки и замшевые туфли того же цвета, лихо заломил новый берет набок и выглядел немыслимо молодо – хотя по-прежнему напоминал денди эпохи Эдуардов.
Дуг бежал им навстречу, перебросив пальто через руку:
– Как здесь здорово!
Он легонько чмокнул Эмми в щеку и пожал руку Джастину. Едва они сели в такси, как тревога Эмми бесследно испарилась: муж ее сестры вел себя непринужденно, естественно, бурно восторгался морем, рассказывал, какая ужасная погода – беспрерывные метели – стояла все эти дни в Нью-Йорке...
Вечером, после ужина с шампанским (Джастин всегда заказывал его, будучи в радужном расположении духа), Дуг вручил им подарки: еще один шикарный шарф, при виде которого у Джастина загорелись глаза, и крохотную золотую брошку для Эмми в форме четырехлистного клевера.
– Я знаю, у тебя море драгоценностей, – робко произнес он, – но я подумал, что, может быть, эта безделушка...
– Мне очень нравится, – просто сказала Эмми, поблагодарила его – и вдруг вспомнила о подарке Сэнди, золотой танцовщице. А она ведь за все эти дни не отправила ему даже открыточки...
Но ужин прошел прекрасно. Потом они гуляли по набережной, где с одной стороны горели и переливались разноцветные огни Ниццы, а с другой шелестело ночное море, простирающееся до самых берегов Африки. Рождественским утром Эмми и Дуг отправились в церковь, а Джастин хитро заявил, что каменные ступени слишком круты и холодны для его старых косточек; причем выглядел он при этом совсем молодо и бодро.
Всех троих словно опьянил воздух свободы – свободы от дома, от убийства и его последствий. Это длилось целую неделю. Они наняли машину, раскатывали по побережью, куда душа пожелает – и ни разу не встретили знакомого лица. Они ездили вверх-вниз по Ривьере, от Канн до Кап-Фера; они прокатились в Грасс, где воздух был напоен ароматом цветов, которым суждено превратиться в духи... На старом цветочном базаре в Ницце они купили столько цветов, что комната Эмми стала напоминать оранжерею – гвоздики, мимоза, розы, фрезии... В Вилль-Франш, в ресторанчике, они ели рыбу, тушенную в белом вине. Они резвились беззаботно, как дети, – и Эмми чувствовала себя предательницей по отношению к Диане. Она знала, что Дуг пишет жене; однажды он сказал, что передал Ди привет от нее. Однако сам он не получал от нее писем, а если и получал, то Эмми не знала об этом, потому что Дуг взял за правило самолично забирать по утрам почту, состоявшую, главным образом, из рождественских открыток.
В канун Нового Года они отправились потанцевать. Эмми надела единственное взятое с собой нарядное платье из белого шифона, с еле заметным светло-зеленым оттенком, – и с вызовом, словно тетушка Медора в этот миг наблюдала за ней, приколола к плечу брошку – четырехлистный клевер. Дуг сразу заметил это, и глаза его засияли. Он сказал, что платье Эмми похоже на белую сирень – это был единственный комплимент, который он себе позволил.
Когда Дуг пригласил Эмми на танец, ее укололо какое-то нехорошее предчувствие; она сказала себе, что это глупо, и встала. Дуг танцевал прекрасно, да и сама музыка вселяла радость. Ни разу он не привлек Эмми к себе слишком крепко, не разу не прижался щекой к ее волосам, ни разу не сжал ее руку. Настал Новый Год, часы начали бить двенадцать, свет на несколько мгновений погас, и все, кто был в зале, расцеловались; но Дуг лишь легонько коснулся губами ее щеки.
Ночь на второе января принесла первую тревожную весть из дому: позвонил Сэнди.
– Надеюсь, что не разбудил тебя. У вас, наверно, уже за полночь?
– Неважно. – Эмми заставила себя открыть глаза, включила ночник и сонно сказала: – С Новым Годом.
– И тебя с Новым Годом. Но я звоню не за этим.
Сердце у Эмми бешено заколотилось; она рывком села на постели:
– Диана?!
– Нет-нет, с ней все в порядке. Я ездил к ней на следующий день после Рождества. Она молодец, хорошо держится. Тут другое... Агнес пропала.
– Ох, – Эмми с облегчением откинулась на подушки. – Агнес вечно пропадает. Она сказала, что едет к племяннице, и...
– Нет. – Голос Сэнди звучал громко и ясно. – Она туда не доехала. Тревогу подняла как раз-таки ее племянница. Она вспомнила, что мистер Бигэм – ваш семейный адвокат, и позвонила ему, чтобы через него связаться с тобой. А он поручил это мне, потому что сам лежит со сломанной ногой. Этот старый болван решил поучить свою внучку кататься на коньках на Рокфеллер-Плаза. Дело в том, что Агнес должна была приехать к племяннице, но не приехала, и, насколько известно мне, нигде за все эти не объявлялась.
– Но... Сэнди, у могли найтись какие-нибудь другие дела!
– Нет, – твердо сказал Сэнди. – Племянница сказала, что Агнес везла рождественские подарки детям. Этим делом она никак не могла пренебречь.
Эмми несколько мгновений подумала:
– Это верно. А в больницах ты узнавал? Вдруг она попала в аварию?
– Узнавал. Нигде ее нет. Я и в твоей квартире был, разговаривал с уборщицей, которую наняла Агнес; она тоже сказала, что та уехала к племяннице. В последний раз она видела Агнес на следующий день после твоего отъезда. У тебя есть хоть какие-то догадки о том, где она может быть?
Эмми вдруг пробрал озноб, словно зловещая черная туча, преследовавшая их семью в Нью-Йорке, догнала ее и здесь.
– Нет. Агнес не из тех, у кого есть друзья.
– Тогда мне придется заявить в Бюро по розыску пропавших без вести.
– Ты что?! Да Агнес с ума сойдет!
– У тебя есть другие предложения?
У Эмми упало сердце:
– Не знаю, что делать. Но я чувствую, поверь, что она вот-вот объявится и все объяснит.
– Ее племянница почему-то так не думает. Ладно, я заявлю в Бюро. У тебя есть ее фотография?
– С собой – нет. Но постой. Скажи уборщице – а еще лучше управляющему домом, он тебя знает, – чтобы пустили тебя в квартиру. Дома есть альбом с семейными фотографиями, только я не помню, где он лежит. Скорей всего, в маленькой библиотеке рядом с гостиной, в одном из шкафов. Ну, помнишь, та маленькая комнатка, темная, в которую мы редко заходим.
– Хорошо. Ну, а у тебя как дела? – спросил он запоздало.
– Все прекрасно.
– Дуг, надо полагать, с вами?
– Да, он приехал накануне Рождества.
– Ну, отдыхайте. Если появятся какие-нибудь новости об Агнес, я сразу дам тебе знать.
Раздались короткие гудки. Эмми медленно повесила трубку. Голос Сэнди словно вернул ее в Нью-Йорк и наполнил ощущением прошлогодней трагедии... Она стала думать про Агнес. Господи, как не хочется, чтобы ее фотография попала в полицию, чтобы ее разыскивали как пропавшую без вести...
Действительно, не привезти детям племянницы подарки к Рождеству – это совсем не похоже на Агнес. Вот что на нее похоже – так это вернуться домой в любой момент, как ни в чем не бывало, с неприступным и невозмутимым видом...
Эмми понимала, что, пока она здесь, она ничего не может сделать. Но уснуть она уже не смогла. Устав ворочаться в постели, она встала, распахнула высокие окна и принялась наблюдать, как из-за моря поднимается багрово-огненный шар солнца...
Она не рассказала о звонке Сэнди ни Джастину, ни Дугу. Незачем их волновать. К середине дня ей даже удалось убедить себя, что скрытная Агнес просто-напросто отправилась не к племяннице, а к кому-то другому, и со дня на день вернется домой. Черная туча, повисшая над ней в тот миг, когда она услышала голос Сэнди, не улетела и не рассеялась; но Эмми все равно решила ничего не говорить мужчинам.
После Нового Года Дуг остался с ними еще на целых две недели. Лазурно-золотые деньки продолжались; на горизонте в синеватой дымке уходили в небо альпийские вершины; волны Средиземного моря с гулкими вздохами омывали берег, как сотни лет назад, когда его бороздили римские галеры. Эмми, Джастин и Дуг не теряли времени даром и каждый день придумывали себе все новые занятия и развлечения: иначе нельзя, если хочешь отвлечься, забыть, спастись...
Однажды вечером, когда Джастин играл в бридж, а Эмми и Дуг прогуливались по набережной, он небрежно приобнял ее за талию. Он – муж моей сестры, подумала Эмми, и она приговорена к пожизненному заключению...
К пожизненному... Эти слова эхом отразились в шорохе волн. Эмми мягко убрала руку Дуга и сказала, что уже поздно; пора возвращаться в гостиницу и забирать Джастина.
На следующий день Эмми и Дуг наняли машину и отправились на прогулку по горной дороге вдоль Пти-Корниша. В другой машине ехали Джастин и головокружительная молодая вдовушка, с которой он познакомился в Монте-Карло.
Дорога оказалась долгой. Когда в долину начали спускаться синие тени, они остановились попить чаю в крохотной гостинице, прижавшейся к подножию крутого горного склона. Чай был невкусным, и Дуг заказал вина, которое, напротив, оказалось отменным. Они неторопливо смаковали его, беседуя; но внезапно Эмми твердо сказала, что пора возвращаться в Ниццу.
Дуг расплатился, и они вернулись к машине, припаркованной в крохотном, вымощенном булыжником дворике. По тропе они выехали обратно на дорогу – и за крутым поворотом взглядам их открылся великолепный вид: безбрежное море, черные силуэты кипарисов, темно-синие вершины гор... Дуг остановил машину, выключил мотор и зажег фары.
– Это на случай, если какая-то машина вдруг выскочит из-за поворота, – сказал он; затем повернулся и в сгущающейся мгле, в обволакивающей тени кипарисов нежно заключил Эмми в объятия. Она чувствовала тепло его рук и мягкой фланелевой куртки, шелковистость его шарфа, ощущала щекой его гладкую, но твердую щеку. Она снова почувствовала себя девочкой-подростком, влюбленной в Дуга, словно и не было всех этих лет и всего, что за них произошло. Зачарованная, она очутилась внезапно в зачарованном месте под темно-фиолетовым небом, где чернели стройные кипарисы, а с моря дул легкий, ласковый бриз. Дуг повернул к себе ее лицо и поцеловал в губы, затем еще раз.
– Ты скажешь, что так нельзя, – хрипло произнес он. – Но только так и можно. Можно и нужно. Я не могу помочь Диане. Я не...
Чары рассеялись. Диана отпрянула, но Дуг крепче привлек ее к себе и ликующе выкрикнул:
– Ты любишь меня, я знаю! Я не стал бы ничего делать, не будь я уверен в этом!
– Нет, нет, ты ошибаешься. Отпусти меня, Дуг. Давай вернемся в Ниццу.
Он отпустил ее и некоторое время сидел молча, опираясь на руль; глаза его были темнее ночного моря.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Я не хочу, чтобы ты была несчастна. Но выход должен быть, и я его найду.
Он завел машину, и они помчались вниз, навстречу ярким огням Ниццы. К тому времени, как они подъехали к гостинице, уже совсем стемнело, и взволнованный Джастин маячил перед входом, дожидаясь их.
На следующий день, рано утром, Дуг сказал, что возвращается в Нью-Йорк. Решение было внезапным, и Джастин изо всех сил пытался отговорить его, но Дуг сказал, что его беспокоит судьба спектакля. Эмми промолчала. Потом Дуг улучил минутку наедине с ней – в ее номере, в просторной гостиной. Аромат фиалок, которые он неизменно приносил Эмми, и резкий, приторный запах фрезий, казалось ей, будут преследовать ее всю жизнь... Дуг сказал только одну фразу:
– Ты знаешь, почему я уезжаю.
Она кивнула – и тут зашел Джастин за ежеутренней свежей гвоздикой. Они втроем отправились в аэропорт, и возможности поговорить с глазу на глаз больше не представилось.
– Теперь нам будет одиноко, – вздохнул Джастин, глядя, как самолет отрывается от взлетной полосы.
– У тебя же есть твоя молодая вдовушка, – поддразнила его Эмми.
– Никого у меня нет. Да к тому же, она и не вдовушка вовсе; я горько заблуждался. У нее есть муж, – Джастин легонько вздрогнул, – кстати, настоящий атлет. Гольф, бокс, охота и все такое. Он приезжает на следующей неделе.
Эмми рассмеялась, хотя ей было совсем невесело:
– В таком случае тебе нужно или расстаться с ней, или самому заняться боксом!
Джастин не снизошел до ответа.
Дуг дал о себе знать только через неделю. Но на этой неделе прозвучал еще один тревожный звонок от Сэнди.
12
Письмо от Дуга пришло в полдень. Долетел он благополучно, спектакль закрывается, он был у Дианы, она жива-здорова. "Мне кажется, она все знает, Эмми. Она догадывается. Я ни слова ей не сказал, но уверен, что она знает". Дальше в письме говорилось, что браслеты не найдены, и полиция пока не нашла никаких следов. Лейтенант Хейли, еще один полицейский и Сэнди ездили к Диане и беседовали о браслетах. Она не могла вспомнить, когда надевала их в последний раз, но ее обрадовало, что кражей заинтересовался Хейли: по ее мнению, это может означать, что он не полностью уверен в ее виновности. Сам Дуг еще раз обыскал собственный дом: "Ты же знаешь, как беспечна Диана; она вполне могла сунуть их в какую-нибудь сумочку или забросить в дальний угол и забыть об этом. Но я ничего не нашел". В денежных делах, подумала Эмми, Диана отнюдь не беспечна; с другой стороны, ей ничего не стоит оставить драгоценности в бумажном пакете под кроватью... Дальше Дуг писал, что в Ницце ему было очень хорошо, что эти дни стали для него глотком свежего воздуха, и что он никогда о них не забудет. Письмо заканчивалось словами: "Эмми, милая, ты все помнишь – ты должна помнить. И я никогда не забуду те мгновения над морем, возле маленького ресторанчика, где мы пили чай; не забуду темные тени кипарисов, и огни Ниццы далеко внизу, и мы вдвоем – ты и я... не стану продолжать. Но я люблю тебя".
Эмми частично зачитала письмо Джастину.
– Много ты пропустила? – проницательно спросил он.
– Почти ничего.
– Неправда. Ты пропустила самое важное. Я не вчера родился, и прекрасно вижу, как у вас с Дугом обстоят дела. Ты была права, не стоило мне его приглашать. Дело дрянь: Дуг связан с женщиной, которая сидит в тюрьме, а ты... Ох, Эмми, не знаю... Иногда свет считает дурным то, что на самом деле хорошо. С другой стороны, – поспешно добавил он, – вряд ли тебе или Дугу стало бы легче, если бы он развелся. А жить с ним вместе, если он не разведется с Дианой и не женится на тебе, ты не сможешь – по крайней мере, я себе этого не представляю. – Он вздохнул. – А может быть, я и неправ. – Джастин помолчал, глядя, как Эмми складывает письмо и прячет в сумочку. – Забавно, – сказал он наконец. – Никогда я не считал себя замшелым стариком, а уж тем более – ханжой; но порой обнаруживаешь в себе самые неожиданные вещи. Представляю, что устроит тебе по возвращении твоя тетка Медора.
– Она уже устроила, – сухо ответила Эмми.
– Вот-вот, а ты продолжаешь ее содержать. Все для нее делаешь. По идее, она должна поддерживать тебя, помогать, а не...
– Пожалуй, ей кажется, что именно это она и делает, – пошутила Эмми, но внезапно поняла, что это правда.
Джастин оказался прав: им обоим стало одиноко без Дуга. Джастин пришел в уныние и начал заговаривать о том, чтобы перебраться в другое место. Может быть, в Рим, неуверенно сказал он, но потом решил, что в это время года в Риме слишком холодно и сыро. В конце концов, они остались в Ницце, несмотря на прозвучавший в ту же ночь звонок Сэнди.
Сэнди говорил сухо и кратко. Даже не спросив, как дела, он сразу приступил к делу:
– Ты помнишь водителя такси, который свидетельствовал на суде?
– Что? Нет... Ой, погоди. Кажется, вспоминаю. Но он почти ничего не сказал...
– Он сказал, что неподалеку от дома Дианы посадил в свою машину пожилую женщину и отвез ее в "Мэйси". Так вот, эта женщина – Агнес.
Эмми показалось, что ее окатили ледяной водой:
– Агнес?! Не может быть!
– И тем не менее. Я нашел у тебя дома ее фотографию, отнес в полицию; там отпечаток размножили и расклеили по городу. Таксист увидел фото и явился в полицию... Эмми, ты хоть думала о том, что с ней могло случиться?
– Да! Но с Агнес так бывает! Она появляется и исчезает, но она надежный человек... Нет, Сэнди, я не слишком волновалась о ней.
– Да, думаю, тебе и без того было о чем волноваться, – сказал Сэнди без всякой иронии, но Эмми почувствовала, как запылали ее щеки.
– Что еще сказал таксист?
– Практически ничего. Он посадил ее в машину примерно в половине четвертого. Исходя из этого, полиция предположила, что Агнес могла что-то знать об убийстве Гила, могла даже быть каким-то образом, вовлечена в него, коль скоро она работает у тебя и хорошо знает Диану.
– Она ходила на суд, изо дня в день. Почему этот таксист не заметил ее в зале?
– Говорит, не заметил, и все. Говорит, что вообще не смотрел в зал, потому что очень спешил.
– Но не могла же Агнес знать что-то об убийстве Гила – и никому не сказать!
Последовала долгая пауза. Наконец Сэнди произнес:
– Понимаю, что ты хочешь сказать. Но беда в том, что Агнес до сих пор не нашлась, и никто ничего о ней не знает. Я думал, вдруг ты получила от нее письмо... У тебя в доме, среди почты, были три открытки Агнес от тебя. Мы с лейтенантом Хейли просмотрели их. Сплошь приятные новости, – добавил он, снова без намека на иронию.
– Она любит получать открытки, – вызывающе сказала Эмми. – Мы летим домой, Сэнди. Я завтра же...
– Это бессмысленно. Оставайтесь. Если я что-нибудь узнаю, то сразу сообщу тебе. Кстати, ты, наверное, знаешь, что ко мне приходил Дуг. И еще я получил письмо от Дианы. Она полагает, что Дуг хочет с ней развестись.
– Что?!
– Думаю, со временем она согласится на развод, но не сразу. И у Дуга есть очевидные причины просить развода.
– А зачем Дуг приходил к тебе? – Эмми сама услышала, как резко и взволнованно прозвучал ее голос.
– Я думал, ты знаешь. Расспросить о разводе. Спокойной ночи, Эмми.
В трубке раздался щелчок, и послышался голос телефонистки: "Ваш разговор с Нью-Йорком окончен".
Эмми повесила трубку.
Дугу не следовало просить у Сэнди совета относительно развода. И зря она не сказала Сэнди, что, насколько ей известно, вопрос о разводе не стоит вовсе.
Эмми долго сидела в постели, глядя на телефон. Ей бы хотелось, чтобы Сэнди выбирал другое время для своих звонков... и чтобы после них хоть иногда можно было уснуть...