– Мой парень хочет меня бросить. Ублюдок. Думает, что все можно сделать за бабки, а я ему сказала, что мне его вонючие подачки не нужны и чтобы он подтерся своими деньгами. Как по-вашему, я права? Хотите еще сигаретку?
– Спасибо, они приятные на вкус, но что-то уж очень мягкие.
– А вы забавный, хоть и старенький, – фыркнула она и закашлялась дымом. – Люблю забавных.
Турецкий не обиделся, ему было легко и хорошо, он чувствовал себя гораздо бодрее, чем накануне, акклиматизация, что ли, прошла? И все вокруг вдруг показалось ему замечательно прекрасным: и могучие сосны, и широкое зеркало водохранилища, подернутое у берега ряской, и даже чахлая травка была по-своему красива, и девушка, которую захотелось от чего-то защитить.
Тая вдруг схватила его за рукав и развернула к себе:
– А хотите моему парню позировать? Он скульптор. Он делает совершенно удивительные вещи. Однажды он вылепил телевизор, а потом вырубил его из мрамора. Это искусство техноструктуры. А я ему позировала для "Орбита". Это было обалденно – стоять там нагишом и видеть, как из тебя получается мятная подушечка! Даже на ощупь мягкая. Сейчас он ищет натурщика для биппера. Такого старенького, грустного, но забавного. Он говорит… – Она сморщила носик, собрала складки на лбу и пробасила, срываясь на кашель: – "Раз мы живем в век компьютеров, значит, в искусстве нет места всякому дерьму: сраным пейзажам, голым бабам с веслами и голым качкам с куцыми античными пенисами!" А еще он хочет вырубить крест. Огромный, – она раскинула руки в стороны, выпятив не слишком развитый бюст, и дико хихикнула, – без этого… гимнаста, с острыми-преострыми краями; если бы он был архитектором, построил бы город в форме креста и обнес сплошной высоченной стеной, чтобы никакой придурок не смог нарушить идеальную форму, кстати, а как вас зовут?
– Александр.
– Хорошее имя, люблю Дюма. А моего парня зовут Иннокентий. Дурка, правда? – Она засмеялась. – Мы все зовем его Инк. А если вас тоже сократить, получится Алк, нравится?
– Нет. Похоже на алконавт. А почему Иннокентий не Кеша?
– Потому что скучно и не звучит. Представляете, Дульцинею звать Дусей или Дулей?! – Она снова засмеялась, и Турецкий за ней.
– Так что с вами все-таки стряслось? – Каким-то задним умом "важняк" понимал, что Иннокентий – это, наверное, сын Бутыгина, что неприятности эти могут оказаться имеющими отношение к тому случаю с лодкой, что даже если нет, Тая просто хороший источник, у которого можно все ненавязчиво выведать. Но мысли как-то противно путались, и хотелось на самом деле уйти в разнос, прыгнуть в лодку и уплыть к остальным танцевать.
– Эта гадская таблетка не подействовала. И у меня задержка уже десять дней. А Инк разозлился и сказал, что надо делать аборт, что он даст денег сколько нужно. Тут я его и послала, не хочу, чтобы во мне копались всякие грязными лапами. Я хочу, чтобы все естественно, я уже пижму пила и имбирь, говорят, помогает, в баню ходила, в парилку. И еще говорят, все проходит, если оргазм, это правда, как думаете?
– Я вообще-то полнейший профан… – почему-то ужасно смутился Турецкий.
– А Инк талдычит, что я сама виновата, что он теперь меня бросит, что таблетка не могла не подействовать, что я ее просто не выпила. Мы тогда тоже курили травку…
– Что значит – тоже? – переспросил "важняк".
– Вас что, не раскумарило? – расхохоталась она. – Тогда возьмите еще одну.
– Нет уж спасибо, я лучше свои, – он потянулся было к пачке, но передумал и сбегал к реке умыться. От холодной воды одурь вроде немного прошла. Хотя хорош сыщик, конечно, выругал он себя, как попался!
– Не стоит вам курить эту гадость, – посоветовал он, видя, что Тая снова дымит сигареткой.
Она отмахнулась:
– Да ладно, я думаю, может, поможет. Инк хотел, чтобы я порошок попробовала…
– Кокаин?
– Ну не зубной же! Но я не хочу, травка – другое дело…
– А давно вы с Инком? – справился "важняк".
– Вечность уже.
– Послушайте, Тая, я просто хотел спросить про тот несчастный случай здесь в мае, вы тогда вместе были?
– Ага, он меня тогда только-только склеил.
Хороша вечность, хмыкнул про себя Турецкий.
– И что тогда произошло, вы можете мне рассказать?
– Травку курили, шашлык жарили, Кацман передозу поймал, уток с лодки стреляли…
– И лодка взорвалась?
– Не лодка и не взорвалась, – замотала головой девушка. – Инк сам пива в движок налил, обкуренный был, мотор и отвалился вместе с этой… задней стенкой.
– Кормой?
– Точно. Ну поплавали мы чуть-чуть, кто-то, кажется, головой треснулся, а вы что, журналист?
– Вон смотрите, уже ваши друзья возвращаются, – ушел от ответа Турецкий. К берегу действительно причалили лодки, из которых с визгом и хохотом вывалило человек десять молодых людей.
– Инк! – Тая бросилась к невысокому плотному парню лет двадцати – двадцати пяти (чем-то он походил на Бутыгина, но лицо было какое-то рыхлое и безвольное), тискавшему пьяную вдрызг девицу. – Инк, смотри, какого я тебе натурщика нашла для биппера.
– Полсотни за сеанс, и приходи завтра, – по-барски смерил Турецкого взглядом Бутыгин-младший и потащил пьяную девицу к домику, а Тая, недолго думая, запрыгнула на руки другому: здоровяку с широкой надписью на спине спортивной куртки "Кацман".
Голова была какая-то ватная. За руль садиться, пожалуй, рановато, решил Турецкий, пусть травка как следует выветрится, да и объяснения Таи по поводу лодки его не слишком удовлетворили. У деревянного причала возился пожилой лодочник, только что доставивший золотую молодежь на берег. Он снимал моторы, вычерпывал воду, выгребал из лодок многочисленные пивные бутылки и прочий мусор.
– Добавляют они вам забот, – посочувствовал "важняк", присаживаясь на деревянные ступеньки рядом с лодочником.
Тот был к разговору явно нерасположен:
– Мне за это деньги платят, – только и буркнул он в ответ и тут же чертыхнулся вполголоса, соскабливая со скамьи растоптанный банан.
– Хорошо у вас тут. – Турецкий блаженно потянулся, шумно вдохнув носом пахнущий хвоей и мокрой травой воздух. – А что, клев есть?
– У плохого рыбака, сами знаете… – Лодочник выбрался на причал и уселся, закуривая. – Вы, смотрю, неместный, что-то не видел вас раньше.
– Из Москвы. В командировку приехал, думал и отдохнуть заодно, рыбку половить, а рыбаков-то среди наших и не оказалось.
– На комбинате, что ли, рыбаков нет? – недоверчиво переспросил лодочник.
– На комбинате, может, и есть, а в прокуратуре нет. А мне у вас недели две торчать как минимум.
Лодочник как-то подозрительно на него посмотрел и чуть отодвинулся:
– А документик ваш можно попросить?
"Важняк" предъявил корочку, и лодочник ее внимательнейшим образом изучил.
– Из Москвы, значит? – Документ его, кажется, удовлетворил. – И что там, в Москве?
– Стоит Москва, а вот рыбку половить негде.
– Да, у нас тут хоть комбинат и дымит, а все почище будет. – Лодочник слегка подобрел и недвусмысленно покосился на пачку "Мальборо" в руках Турецкого, "важняк" намек понял, тут же предложил сигарету.
– Оно-то конечно. Не зря начальство всякое к вам ездит. Вершинин, говорят, все выходные тут пропадал.
– А вы Вадим Данилыча по Москве знали или как?
– И по Москве тоже, – немного приврал Турецкий.
Он вбросил приманку и ждал реакции – реакции не последовало. Лодочник нисколько не смутился, ни искры в глазах, ни лишнего вдоха. Если кто-то и планировал здесь покушение на Вершинина, этот – ни сном ни духом.
– Да, настоящих рыбаков почти что и не осталось, – вздохнул лодочник, видимо, о Вершинине.
– Почему? – возразил Турецкий. – Все говорят Бутыгин – классный рыболов…
– Не, – махнул рукой лодочник, – Бутыгин – тот не рыбак! Поводок сам навязать не умеет, комель топит, сколько ему ни говорил: не пугайте вы рыбу, Эдуард Сидорович, все одно; подсекать так и не научился по-человечески. Ему бы эхолот и шашку динамитную, тогда, конечно, ушел бы с уловом. Вот Вершинин был мастер. Бывало, и снасть сам всегда приготовит, и наживочку подберет под сезон, под рыбу, под погоду даже. Какого он сома на жареного воробья взял прошлым летом! Два часа его водил. Другой бы к машине на берегу прицепил да выдернул, а Вадим Данилыч сам так его умотал, что мне потом только раз веслом стукнуть пришлось – уже и не дергался.
– А что, вы всегда с Вершининым рыбачили? – как бы невзначай справился Турецкий.
– Да где там, все больше Лехе Абрикосову доставалось, за что-то Вершинин Лешку больше других выделял.
– Может, Лешка рыбак был никакой, вот Вершинин его и выбрал, чтоб его улов был всегда больше, – предположил "важняк".
– Не-е-е, Лешка тоже был спец, а все одно Вершинин кого хочешь обскакал бы.
– А почему был спец? Уволился, что ли, Лешка?
– Сгинул человек, – размашисто перекрестился лодочник. – Любил в бутылку заглядывать, – видно, и сгубила его беленькая.
– Давно?
– Да почти что в одно время с Вершининым. В аккурат за день до того сказал, печень болит сильно, поеду в район в поликлинику, да больше и не объявился. Может, лечится до сих пор, а может, и прибрал его уже Господь к себе, грешника. Я тогда обрадовался, думал, с Вершининым поплыву, а не судилось. А вы что же, рыбак или так себе?
– Любитель, – вздохнул Турецкий, – хоть и не умею толком. Спиннинг люблю, мирных на мой темперамент скучновато ловить, а хищников – это по мне.
– Если, конечно, деньги есть на хорошее удилище, – понимающе закивал лодочник, – на катушечку подходящую, блесны опять же… У вас углепластик или деревянный?
– Клееный бамбук, – похвастался "важняк". – Катушка японская, а блесен я не люблю, только в крайнем случае, мне интересней на малька.
– А груза какие берете?
– Грамм тридцать, метров на пятьдесят – шестьдесят хватает.
Лодочник задумчиво посмотрел на воду и с досадой на беснующуюся в беседке молодежь.
– Если есть охота, можно хоть сейчас с лодки побросать, – предложил он. – Вообще в этом году с рыбой что-то не то творится, но если навык есть… Вон там за перекатом на уклею щук брали, небольших правда, килограмма по три. Сейчас как раз осенний жор начался. И снасть подберем, у меня, конечно, не ахти какая…
– Да нет, спасибо, – максимально вежливо стал отказываться Турецкий, – после дождя в мутной воде ловить большое умение надо, да и с лодки не хочется, плаваю я не очень. Мне вон девушка рассказала, как они в мае искупались из-за того, что лодка треснула, сейчас вода, может, и похолодней будет…
– Подумаешь, искупались, – презрительно сплюнул лодочник. – Метров десять проплыли, больше разговоров. Вот если б кто удить на этой лодке пошел, была бы беда. Хороший рыбак он же на веслах, аккуратненько к месту идет, чтобы шума поменьше, а уж обратно уставший, конечно, мотор спускает. Если б он на средине реки поломался, да так, как у этих, что лодка течь дала, тогда, конечно, плыть метров триста, можно и не доплыть.
– И что, правда, мотор, оттого что пиво на него пролили, сломался? У вас же тут начальство всегда, неужто на приличный мотор денег жалеют? – задал, по сути, главный вопрос Турецкий и получил ожидаемый уже ответ:
– Да не, при чем тут пиво?! Лешка чего-то не так скрутил, видать. Жаловался, жаловался: стучит мотор, подшипник треснул – менять надо, шатун перекашивает, заклинить может… Поменял называется.
Турецкий поморщился и безнадежно махнул рукой:
– Как всегда! Ремонту на сто рублей не сделали – лень! – загубили лодку на сотню тысяч.
Лодочник согласно закивал:
– Лодку-то починили: отрезали кусок кормы и приварили новый. И движок даже со дна подняли, Иннокентий водолаза знакомого притащил, но его разворотило вдым. Сдали в лом.
– Понятно…
– Петрович, иди к нам, пивка тресни! – заорали мажоры из беседки. – И ты, Алк, давай тоже к нам!
Турецкий с лодочником дружно сделали вид, что не слышат.
По дороге в город Турецкий почувствовал легкое недомогание, и даже не то чтобы недомогание – так, потянуло на дремоту. В другой раз не обратил бы внимания, не юноша, в конце концов, человек в возрасте, а по утрам после посиделок с Грязновым и не то бывает. Но в этот раз он разозлился. На цыпочку Таю с ее травкой, но больше всего на Бутыгина-младшего, и не столько за "сеанс – полтинник", и не за презрительный взгляд, которым наследный принц его оценивал, не за Алка, а за то, что не смог поставить сучонка на место. Турецкий ерзал на сиденье, будто из него торчали пружины, как из старого дивана, устраивался то так, то эдак, пока, наконец, не осознал истинную причину своего раздражения. Не в мажорах дело – в Циклаури и в Рыжове. В том, как своенравная девчонка отнеслась к его поручению: проследить, чтобы с Лемеховой все было в порядке. И с бывшим мужем что-то не так – возникло у Турецкого стойкое предчувствие. Что-то не так с этим старым перцем! Ни хрена Циклаури от него не добилась как пить дать.
Войдя в здание прокуратуры, он не заглянул к Циклаури сразу, как собирался. Несколько минут просто сидел за столом, чтобы успокоиться. Затем снял трубку – звонить Лемеховой, но передумал. Только напугает зря, сперва нужно выяснить, что узнала Лия.
А Лия за те несколько часов, что он провел на водохранилище, буквально преобразилась. Турецкий даже обомлел, увидев ее, но все равно проворчал:
– У вас что, праздник?
– Работать с вами – для меня праздник!
Турецкий оттаял, но все-таки пробурчал напоследок:
– Порадуете с Рыжовым – устроим карнавал, по-нашему, по-бразильски.
– Будем самбу танцевать, – Лия захлопала в ладоши, – на столе в полуголом виде. Лемехову пригласим? – Турецкий не нашелся что ответить, но и не потребовалось: Лия развела руками: – Не выйдет, Александр Борисович, увы! С Рыжовым – как это по-нашему, по-бразильски? – полная задница. Отпустили Рыжова час назад на все четыре стороны!
– На каком основании?
– По распоряжению прокурора области. Под поручительство депутатов городской и областной Думы. Могу представить список из двух десятков особо уважаемых граждан.
– Понятно! – Турецкий принялся расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. Он ждал, конечно, подвоха, но то, что рассказала Циклаури, – это уж слишком. Это какое-то народное ополчение против Турецких сатрапов. Она молча сопровождала его взглядом. – Ну не дерзите молчанием старшим товарищам! – сказал он зло. – Докладывайте, как все было!
– Я навела справки про Рыжова. Он троюродный брат Семена Венедиктовича Лещинского – уголовного авторитета по кличке Сом. Сом у нас личность знаменитая. Я сделала для вас подборку оперативных материалов, но там уцепиться особо не за что. Он слишком хорошо сидит. И слишком хорошим прикрытием обзавелся – Соловьевым. Есть сведения, хотя и неподтвержденные, что они теперь близкие друзья. Собственно, об этом и так весь город судачит. В прошлом году Лещинскому зачем-то понадобилось за границу – в Германию, но немцы ни в какую не хотели давать ему визу. Так Соловьев добился, чтобы его включили в состав правительственной делегации. Сейчас он оброс легальным бизнесом: автозаправки, дорожное строительство, недвижимость, даже сельское хозяйство.
Турецкий бухнулся на стул:
– Понадеемся, тут он себе шею и свернет. Меня интересует Рыжов. Я бы не сказал, что он похож на члена совета директоров серьезной ОПГ.
– Плавно перехожу. Рыжов Евгений Евгеньевич 1950 года рождения, несудим, хотя неоднократно находился под следствием за финансовые нарушения – после 1991-го. Если станем разбираться во всех деталях, утонем, но сам он плавал мелко. Миллион нынешних рублей – его потолок, ну от силы – два. По сути, это новый шестисотый "мерседес" в минимальной комплектации. В общей сложности пять лет проучился в институте железнодорожного транспорта, с великим трудом одолел два курса и решительно бросил. Очевидно, пользовался успехом у женщин. В 1987-м выступал истцом по делу о нанесении тяжких телесных повреждений – ревнивый муж застукал его на месте преступления, сломал руку, ребро и челюсть. В браке состоял один раз – с гражданкой Лемеховой – с января 1993-го по сентябрь 1994-го. Помог ей всплыть из придонного социального слоя, после чего она круто пошла в гору, а его, естественно, отшила.
– Это ваши личные умозаключения или оперативные данные?
Лия сделала вид, что не услышала вопрос:
– Перехожу к самому интересному: согласно оперативным сведениям, с 1995-го, когда Лещинский в последний раз освободился из колонии и осел в Златогорске, он неоднократно предпринимал попытки пристроить своего троюродного брата к полулегальным операциям. И каждый раз – заметьте, Александр Борисович, каждый раз! – Рыжов проваливал все дело. Есть данные про четыре подобных случая, но вероятно, их было больше. Последний – переоборудование привокзального вещевого рынка в прошлом году. Средства были выделены из городского бюджета, подряд получил Лещинский. Был открытый конкурс проектов, я сама видела по телевизору: предполагалось расширить площадь и возвести три смежных павильона с металлическими каркасами и прозрачными крышами, чтобы снизить затраты на освещение. Рыжов, как крупный железнодорожник, отвечал за транспортировку негабаритных металлоконструкций. Короче говоря, их частично изготовили, но так и не привезли. В итоге возвели тупые железобетонные бараки, мэр оправдывался: сметные расходы в проекте были-де занижены. Чем Рыжов с тех пор занимается – неизвестно, оперативной информации нет. И еще. Имеются сведения, что он до сих пор периодически заглядывает к своей бывшей. То ли он у нее деньги клянчит, то ли она ему нос подтирает, то ли еще что. Свечку никто не держал.
– А чем занималась Лемехова в последние двенадцать часов?
– Последние два часа находится на рабочем месте. А с кем до того – не установлено. Но не с Рыжовым. – И добавила ядовито: – Это мои личные умозаключения.
– Ладно, вот вам поручение попроще. Не связанное, надеюсь, с авторитетами и их родственниками. Выясните все о Абрикосове Алексее…
– Очередной муж Лемеховой? – насмешливо поинтересовалась Циклаури, при этом тем не менее старательно записывая поручение в блокнот.
– Нет, Лия Георгиевна, – рявкнул в сердцах Турецкий, – наш пропавший лодочник. Я хочу знать о нем все: биографию, контакты, слабости, состояние здоровья, особенно на май этого года, членов семьи, включая далеких родственников, обязательно портрет, и главное – где он сейчас. Если место пребывания не выяснится, проверьте неопознанные трупы, в том числе и по области.
Выпроводив Лию, Турецкий тут же позвонил Лемеховой:
– Ксения Александровна, ваше приглашение все еще в силе? У меня появилась тема для разговора.
– Женька Рыжов, что ли?! – Было сказано с таким чувством, что он буквально увидел ее утомленно-насмешливую мину. – Давайте… – А теперь тон был какой-то неуверенный, и Турецкому это совсем не понравилось. – Давайте! Только не сегодня, пожалуйста. Сегодня ничего не получится. – И она повесила трубку.
– Женщины! – произнес Турецкий вслух.