– Бог с тобой! Живи, парень, сколь хошь. – Марфа Карповна, как назвалась лейтенанту хозяйка, приветливо улыбнулась и пригласила быть, как дома. – Чайку попьём щас, а там и на своё место ступай, обживайси. В притычке чисто́, прибрано… Наталья! Собери-ка к чаю, чё у нас есть. Парень-то голодный, поди. А вдругорядь харчуйся сам, – повернувшись к Николаю, заявила Марфа Карповна. – Мне стряпать на всех невмочь. Наталья в работе с утра до ночи, сынок тоже пропадает целыми днями, а на хозяйстве, выходит, только мы с Павлушкой.
– Об этом не беспокойтесь, – поспешил заверить хозяйку Николай, – я готовить умею, с голоду не умру.
– Вот и ладно. Иди, умойси да садись за стол.
Разговор не ладился. Наталья оказалась молчаливой, как будто всё время о чём-то думающей женщиной. Марфа Карповна тоже больше молчала, изредка делая замечания непоседливому внуку. Лейтенант чувствовал себя неловко и спешил поскорее освободиться от ритуального мероприятия. Допив свой чай, он поблагодарил хозяев за гостеприимство и, сказавшись усталым, попросил проводить в притычку. Накинув ремень небольшой дорожной сумки на плечо, Николай вместе с Марфой Карповной вышел из дома. Смеркалось. От свежести деревенского воздуха и непривычной тишины у лейтенанта слегка закружилась голова. Он остановился и глубоко вдохнул. Потом вдохнул ещё раз и невольно улыбнулся.
В это время сквозь редкие щели высокого плотного забора пробился свет фар подъехавшей машины. Марфа Карповна, что-то бормоча, поспешила открыть широкую створку ворот, впустив элегантный "Форд" вишнёвого цвета. Несмотря на внешнюю респектабельность автомобиля, мотор его явно был нездоров. Это хорошо было слышно на холостых оборотах. Николай любил технику и неплохо разбирался в ней. Только благодаря его заботам всё ещё жил отцовский "Москвич", а об иномарке они пока лишь мечтали. Поэтому так неожиданно появившийся "Форд" захватил всё его внимание.
– Спасибо, мать, – негромко поблагодарил старуху вылезший из машины крупный мужчина и пошёл закрывать тяжёлые ворота. Возвращаясь, он наконец заметил разглядывавшего "Форд" лейтенанта. – О! А это что за персонаж?
– Постояльца Бог послал, сынок. Я определила ему притычку. Студентом, говорит, будет, учиться приехал. Ну и пущай живёт, от нас не убудет. Хоть притычку живым духом обдаст. В городу-то больно дорого за квартеру дерут. Пущай живёт…
Мужчина подошёл к Николаю и бесцеремонно заглянул в лицо. Смотрел пристально и долго. Лейтенанту стало не по себе, и он отпрянул в сторону крыльца. Марфа Карповна укоризненно покачала головой, недовольная сыном, но промолчала. Что-то, видимо, не позволяло ей высказаться вслух.
– Давай знакомиться, студент. – Мужчина протянул руку, пожав которую лейтенант сразу уловил отсутствие одного пальца. – Евгений. Можно просто – Женя.
– Очень приятно… Николай.
– Николай, значит Николай. Имя хорошее. "Коля, Коля, ты отколя…". – Евгений рассмеялся неприятным, пронзительным смехом.
"Может, заподозрил чего, – встревожился лейтенант после этой случайно или намеренно произнесённой песенной строчки. – У этого народа нюх на ментов особенный". Но, не подав вида, спокойно пригласил нового знакомого в гости и пошёл в притычку, которую Марфа Карповна уже отперла и зажгла лампочку над дверью.
– Отдохну малость, а там, может, и погляну, как ты устроился, – услышал Николай голос Кнута. – Время-то ещё не позднее.
– Приходите, я долго спать не ложусь!
Пропустив квартиранта в маленькие сенцы, хозяйка пожелала спокойной ночи и поспешила в основной дом. Николай прикрыл выкрашенную жёлтой краской сенную дверь и вошёл в отведённую ему комнату.
Удивительно удачно обретённое лейтенантом Синельниковым жилище оказалось очень уютным. Стол, покрытый клеёнкой в клеточку, четыре приставленных к нему стула, аккуратно заправленная кровать под тканым, с оленями на водопое, слегка выцветшим ковром на стене, небольшой шкаф в углу, рядом с ним на дощатой переборке, выгородившей кухоньку с рукомойником, круглое зеркало. Единственное окно, выходящее на улицу, было завешено голубоватыми с выделкой раздвижными подшторниками, сверху прикрытыми тюлевой занавеской. Под потолком – лампочка без абажура. В общей с домом стенке белела гладкая кирпичная кладка, источающая приятное тепло. Это был бок большой русской печи, доброты которой хватало и дому, и притычке.
Вообще притычка – хитроумная придумка уральских плотников. Когда дом становился мал для семьи, к нему прирубали три стены. Получалась дополнительная комната. Не хватало и этого – поставь ещё одну притычку, с противоположной стороны дома. Сообщающийся с главной постройкой дверными проёмами такой жилой "комплекс" был удобен и обширен. Притычка, в которой поселился лейтенант, не соединялась с домом внутренней дверью – был в ходу и такой вариант. Его, как правило, использовали для отселения стариков: вроде и под одной крышей, но в то же время порознь. Это вполне устраивало обе стороны, особенно если общий язык между ними находился с трудом.
Несмотря на усталость, спать не хотелось. Николай достал книжку, предусмотрительно брошенную в сумку при сборах. Усевшись за стол, он открыл её на закладке из конфетного фантика и начал читать. Это был детектив Джеймса Чейза "Ты своё получишь". Чтиво не особенно захватывало лейтенанта, и он постоянно отводил глаза от страницы, думая о чём-то своём. Вдруг его как будто прострелило. Вишнёвый "Форд", вишнёвая легковушка у мастерской реставратора! Так вот с кем укатил Глорин из-под его, лейтенанта Синельникова, носа… Всё ясно, никаких сомнений быть не может! Кнут и Глорин – два первых, надёжно скреплённых звена цепи, которую ему с коллегами предстоит вытянуть до конца. Но сколько в ней ещё таких звеньев, никто пока не знает.
Дверь в притычку открылась без стука. На пороге стоял дружелюбно улыбающийся Кнут.
– Проходите, чего у порога стоять. – Николай даже обрадовался гостю.
– Давай, студент, сразу договоримся: никаких "вы" между нами быть не должно. Согласен?
– Я не против, Женя. Бери стул, садись.
Кнут сел у стола и снова внимательно стал рассматривать лейтенанта.
– В институт, говоришь, собрался?
– Собрался, только не знаю, удастся ли поступить.
– Не знай, не знай. Для студента ты вроде староват.
– Так я же после армии. Осенью в прошлом году пришёл, вот теперь на подготовительные курсы взяли. С завтрашнего дня начинаю учиться.
– Учиться – это хорошо. Я вот вовремя не выучился, теперь только и остаётся таксовать. Ладно, перед Новым годом ого́ревал себе колымагу. Ты видел…
– Машина неплохая, но двигатель ремонтировать надо.
– Вот-вот, а на что? Или семью кормить, или запчасти покупать. А который раз такая мразь подсядет, что и деньги не получишь. Тьфу, зараза. – Кнут с негодованием стукнул кулаком по столу. – Дня два назад остановил один фраер, куда там – пальцы веером, сопли пузырём. Поехали в Запрудовку, место не ближнее. И что ты думаешь? Не заплатил… Ну откуда они берутся такие, скажи на милость, студент.
– Жлобьё! Чему ты удивляешься? Они же только корчат из себя крутых, а на самом-то деле бздык один. Ты можешь назвать мне хотя бы одного богатого, но порядочного, честного человека в вашем городе?
– Одного могу. Есть у нас очень приличная фирма "Уралстройсервис". Так вот директором там Василий Гаврилович Подрядов. Миллионер, конечно! Но человек, Коля, на все сто. Есть у него какой-то фонд, ребятишкам, старикам помогает в их интернатах. Я как пришёл с отсидки… ты в курсе, что у меня две ходки? Хотел к нему телохранителем устроиться. Комплекцией вполне подхожу, а что сидел, так мне сказали, он это в расчёт не берёт, пока сам во всём не разберётся. Ну, это неважно. Главное, что у него никаких телохранителей, оказывается, нет. На стройку – пожалуйста! Только какой из меня строитель? Тогда я и решил пошабашить где придётся да подержанную тачку купить под таксовку.
– А как разбогател этот ваш… Подрядов? Ведь для любого собственного дела нужен начальный капитал. Вот здесь обычно и начинается криминал.
– Утверждать не могу, но народ толмачит , что Подрядов ещё в конце восьмидесятых организовал чуть ли не первый в городе кооператив. Простенькую кухонную мебель делали, тогда в магазинах-то было шаром покати, она и шла нарасхват. Дальше – больше… Во всяком случае, никто плохого слова не скажет о нём. И наш брат его уважает, насколько я знаю, и другие человеки. Завистники есть наверняка, но это особый сорт тварей, неизводимый.
Лейтенант слушал Кнута и никак не мог понять, то ли тот ему зубы заговаривает, то ли действительно пытается, но всё никак не может выпутаться из своего уголовного прошлого. Зачем он оказался в Святом Поле, теперь почти понятно: скорее всего, на полученный за участие в набеге гонорар купил старенькую машину и теперь на ней таксует. Без регистрации, конечно, судя по цвету номеров на "Форде", но открыто, не скрываясь. Выходит, по своим меркам он не чувствует за собой большой вины. Способен ли он на убийство в принципе? Сомнение в этом настойчиво одолевало Николая: "Как-то надо вывести Кнута на иконы и посмотреть его реакцию".
– Ваш Подрядов, Женя, если всё так, как ты говоришь, приятное, но редкое в наше время исключение. В основном же богатство добывают воровским путём. И прямо, и косвенно через взятки, махинации разные, откаты… Да, много чего понапридумывали за последние годы. А потом на мнимой благотворительности деньги воровские и отмывают. Мне один парень – вместе сдавали документы на курсы – рассказал, как у вас недавно где-то ограбили староверческую церквушку. Мало того, ещё и стариков поубивали. Ради чего? Ради денег! Старинные иконы сейчас в большой цене. Воры у воров перекупают, а то и за бугор сплавляют, там больше платят. Только неужели после грабежа с убийством они спокойно могут продолжать жировать в своих теремах? Ведь всё равно поймают рано или поздно…
Кнут ничем не выдал своей причастности к святопольному преступлению. Правда, лицо его ожесточилось, и он настолько искренне выразил неприязнь к совершившим это преступление, что лейтенант остался в полном недоумении. "Или Кнут талантливый актёр, – мелькнула мысль, – или он в душе искренно раскаивается в содеянном. Крест на шее – значит, верующий…"
– Слышал я про этот случай. – Голос Кнута стал тише и глуше. – Да я б их… на портянки порвал, все б кендюхи вонючие выпустил, будь моя воля. Спросить бы с них, как с гадов – мало не покажется. Иконы иконами, а стариков-то зачем было мочить? Зверьё, нелюди! Ты прав, Коля, всё одно – с этого бомбёжа они не соскочат. – Кнут быстро расстегнул верхние пуговицы рубашки и, обеими руками раздвинув края, показал медное распятье, висевшее на толстом нитяном гайтане. – Он всех рассудит по справедливости. Помяни моё слово, студент!
Посидев молча несколько минут, Кнут встал.
– Пойду спать. Хватит, Коля, познакомились, побазарили – и то в кайф. Тебя завтра не подбросить до города?
– Спасибо, доберусь сам. Мне ведь только к одиннадцати надо, а ты с утра уезжаешь. Не беспокойся.
– Ну, как знаешь…
Николай долго не мог уснуть. Он почти убедился в искренности Кнута. Почему не поверить человеку, пусть даже дважды судимому? А может, ему надо помочь, поддержать каким-то образом, дать понять, что его принимают как равного, с ним считаются и доверяют. Николаю даже пришла в голову мысль открыться перед Кнутом и убедить его явиться с повинной, начать помогать следствию. Но такой серьёзный шаг следовало обсудить с начальством. Это он понимал и решил завтра же поделиться своими соображениями с Кротовым…
Предложение Синельникова о возможности открытого контакта с Кнутом пока отвергли, но в целом информацию приняли к сведению и дали Николаю новые инструкции. Полковнику Игнатову опыт подсказывал, что Кнут не выдержит и сам придёт с повинной. Всему своё время. Лишь бы бандиты не заподозрили его намерение. То же предположение высказал и Тимофей Кузьмич Репнин:
– Не надо, Коля, Кнута с повинной торопить: созревшее яблоко, понимаешь, само упадёт. Но и глаз с него не спускай. Убрать его могут – задницей чую.
Глава 12. Свидетелей не будет
Кузнецов спешил. Ему хотелось как можно быстрее выполнить заказ и отправиться с Верой в давно намеченное путешествие. Периодически ему звонили из полиции, интересовались ходом работы над иконами и Глориным. Но тот упорно не давал о себе знать. Может быть, сам почуял опасность, а может, кто-то предупредил. Наблюдение за мастерской усилили. Теперь его вели круглосуточно, подменяя друг друга, Кротов, Жаров и капитан Дроздов.
…Весна день ото дня набирала силу. В квартире Кузнецовых вовсю готовились к отъезду. Точнее, уже всё было готово к путешествию автостопом на Кавказ. Павел Николаевич с Глебом ещё раз уточнили по карте наиболее удобный и насыщенный интересными памятниками природы и культуры маршрут. Вера подремонтировала старое дорожное снаряжение, убрав лишние, неприемлемые для нынешнего их возраста хипповые аксессуары.
Удерживало одно: сдача заказа. Глорин как в воду канул. Последняя икона была отреставрирована ещё неделю назад. Сколько можно ждать? Кузнецов начинал нервничать. Он уступил ежедневным телефонным просьбам Жарова отложить отъезд хотя бы на неделю. Неделя прошла, а Глорин не появился. Посоветовавшись со Шведовым, Павел Николаевич решил оставить в мастерской вместо себя Глеба. Жаров принял это решение, а Глеб был от души рад, поскольку последний до защиты диплома месяц, самый мучительный своей тревожностью и неопределённостью, пролетел бы быстрее и незаметнее.
Кротов вызвал Глеба к себе и показал ему портрет Глорина, объяснив в общих словах суть проблемы. Поставленную задачу Глеб воспринял очень серьёзно и обещал выполнить всё, что от него требовалось. А ещё по поручению отца он должен был получить немалую сумму денег, обещанную за реставрацию икон. Правда, Павел Николаевич не сказал сыну, какой подарок в честь защиты диплома он хотел сделать ему на эти деньги.
Прыщ без особого энтузиазма воспринял решение хозяина, но противиться, естественно, не стал. Он знал, что Глеб его недолюбливает, хотя сам Прыщ не видел препятствий для их по меньшей мере ровных, нормальных отношений.
По совету Татьяны Шведовой, которая вместе с родителями была на вечеринке у Кузнецовых накануне их отъезда, Павел Николаевич с Верой должны были сначала взять благословение у отца Константина в Сосновке. Он их друг, такой же бывший хиппи, так что его напутствие будет самым искренним и надёжным. Все согласились.
Утром в воскресенье Кузнецовы уехали.
Отличная погода способствовала отличному настроению. До Сосновки добрались на попутке, принципиально отвергнув автобус. Внешний вид Павла Николаевича и Веры никого, похоже, не смущал. Да и чему удивляться? Кто и в чём только сегодня не ходит! Вот только войти в церковь во время службы Кузнецовы не решились, боясь скомпрометировать своего друга в глазах прихожан. Дождались отца Константина на крылечке его дома, потому что матушка Пелагия тоже была в церкви.
– Какой пипл, Боже мой! – радостно воскликнул отец Константин, увидев Кузнецовых во всей красе их хиппового дорожного прикида.
Радость встречи разделила и подоспевшая матушка.
– Проходите в дом, гости дорогие, – сразу засуетилась она. – Перекусим, чем Бог послал, чайком побалуемся…
– Спасибо, матушка, не беспокойся. Мы только за благословением заехали к отцу Константину. Всё-таки решили на старости вспомнить утехи младости да ещё разок похипповать с месячишко, автостопом до Кавказа прогуляться… Как вы на это смотрите, отче? – уже серьёзно, уважительно обратился к другу Павел Николаевич. – Если одобряете, благословите нас.
Отец Константин внимательно посмотрел на Кузнецовых, улыбнулся и по очереди перекрестил их:
– Бог благословит! Счастливого вам пути и ангела-хранителя в дорогу… Я буду молиться за вас, други мои!
Расцеловались, и путешественники с лёгким сердцем вышли за ворота. Вера на прощание помахала матушке букетом сирени, который наломал ей Павел Николаевич у подъезда их городского дома.
Кузнецовы ходко шли по уже местами обзеленённой обочине дороги. Притормозившему перед ними автобусу они дали отмашку, а попутных машин пока не было. Солнце перевалило за полдень и продолжало ярко, во всю свою мощь светить, сильнее прогревая воздух и землю, стосковавшиеся за зиму по его ласковому теплу. На небе ни облачка. Наконец послышался шелест шин приближающейся машины. "Лада" – десятка неслась по асфальту на предельной скорости. Ясно было – эти не остановятся. Да лихачей Вера и не уважала. По нашим разбитым дорогам гнать под полторы сотни километров в час просто безумие. Следом катилась иномарка вишнёвого цвета. Её Кузнецовы решили стопорить. Повезло. Машина остановилась.
– Садитесь, чудаки! – дружелюбно предложил путешественникам водитель. – В тесноте, да не в обиде. Кто вперёд, кто назад – разбирайтесь сами.
Вера уселась рядом с водителем, а сухопарый Павел Николаевич свободно поместился на заднем сиденье, хотя там уже было два пассажира – мужчина и женщина.
– Куда путь держим? – спросил водитель, трогая машину с места.
– До Уфимского тракта, – ответила Вера. – Вообще-то, конечно, нам дальше. Но пока только до тракта.
– И куда же это "дальше"? – словоохотливый водитель располагал к себе простотой общения. – Я и дальше могу подбросить. Сегодня воскресенье, мы с друзьями просто решили прогуляться. Посидели в "Крутогоре", теперь можно и покататься. Так что пара сотен вёрст с хорошими людьми для нас только в удовольствие.
– Тогда в сторону Уфы, сколько сможете.
– Ну, поехали! – Водитель прибавил скорость и громкость радиоприёмника. – Благородные цветы, – кивнул он на букет сирени, который Вера положила себе на колени. – Черёмуха, как и сирень, тоже приятно пахнет, но пожёстче, а липа – это вообще непередаваемо…
– Ты, Женечка, оказывается, не просто сентименталист, но ещё и знаток цветочных ароматов. Это для меня открытие, – сидящая рядом с Павлом Николаевичем женщина, поймав своё отображение в панорамном зеркале, поправила короткую стрижку тёмных волос и мило улыбнулась неожиданному спутнику.
– Давайте знакомиться – Катя, а то как-то неловко получается. – Она протянула руку Кузнецову.
– Павел… Павел Николаевич, и моя жена – Вера.
Вера тоже с улыбкой кивнула новой знакомой, но в разговор не вступила. Она вообще больше любила слушать, чем говорить.
– А это Валентин, наш общий с Женечкой друг. Натура не сентиментальная, но утончённая, творческая… Ну что ты прилип к стеклу, Валя, как будто впервые едешь по этой дороге. – Катя слегка толкнула в бок отвернувшегося от новых попутчиков мужчину. – Познакомься, расскажи нам что-нибудь. У тебя же это хорошо получается.