По лицу Лены пробежала насмешливая гримаса. За кого её принимают? Неужели эта престарелая развалина думает, что из глаз супруги умирающего могут потечь слезливые ручейки?
- Да и что горевать-то? - не унималась добрая волшебница. - Наш Стасик из любой болести достанет человека. Смерть его страсть как боится…
- Стасик? Кто это?
Волшебница вмиг преобразилась в Ягу. Даже показала два оставшихся зуба. Дескать, кто ты таков, мил-человек, что нашего Стасика не знаешь?
Конечно, я не знал, но догадывался. Наверняка, это - доктор с очками на кончике носа, главврач поселковой больнички. В крохотных населенных пунктах нет людей талантливей педаго гов и врачей. Ими гордятся, на их мнения ссылаются, о них ходят легенды.
- Стасик - енто наш доктор, Васин Станислав Платонович, - бабушка неодобрительно покачала головой в косынке, словно выругалась в адрес человека, не знающего местного эскулапа. - Был однажды случай - коли видел бы - не спрашивал: кто да почему… Привезли из леспромхоза мужичка с рукой бревном раздавленной, - напевно принялась рассказывать старушка. - Пилил мужичок дерево, оно упало и рука - в лепешку… Помучился Стасик, не без этого, но чудо сотворил великое - мужик ушел здоровехонек. Той самой раздавленной ручкой пожимал руку Стасика. Да так, что доктор морщился…
Гуляет очередная легенда, одна из многих других, сложенных в народе. И не просто гуляет - ведет за собой десятки аналогичных сказаний.
- Не может быть! - плеснул я "бензинчику" в огонь.
- Это у других не может быть, - зло огрызнулась Яга, - а у нашего Стасика завсегда получается… Еще помню был такой случай…
Весенним ручейком полилась очередная байка. Типа хвалебного песнопения. Я делал вид - внимательно слушаю. Во первых, грешно обижать стариков. Во вторых, авось, блеснет в завале пустой "руды" драгоценная искорка.
Лена сидит, напряженно выпрямившись, будто ей под платье приспособили доску, не позволяющую гнуться. Сложила руки на коленях и смотрит строго перед собой, минуя бабку-рассказчицу, меня и, главное, дверь реанимации. Глаза - сухие, на щеках - болезненный румянец.
Бабушка, вдохновленная вниманием благодарных слушателей, продолжала озвучивать все новые и новые легенды и сказания. Чего только в них не наворочено! И возвращенные к жизни мертвые, и прозревшие слепцы, и приговоренная другими врачами к бесплодию, а у Стасика благополучно разродившаяся молодка…
- Вот и полумай сама - што перед этим болячка твово муженька? Для Стасика - раз плюнуть и два раза растереть. Небось, поел мужичок чего несвежего, желудок и забарахлил. Сичас Стасик очистит его, промоет и - на тебе, лебедушка, твово благоверного. Живого да здорового. Живите и радуйтесь!
До чего же все легко и просто в изложении доброй волшебницы! Но я подозреваю, что в действительности - намного хуже. Главное, непонятна причина отравления. Сидели за одним столом, закусывали одним и тем же, а я, Ленка и Ларин - здоровехоньки. Пострадал один Крымов. Почему?
Притворяясь, что слушаю россказни, поражаясь и умиляясь подвигами святого лекаря, я перебирал в памяти события истекших суток. Вернее, - за последние полдня… А ещё вернее - за вчерашний вечер и ночь…
Плотно поужинали… Лена достала жаренную курицу, нарезала сыр и ветчину, раздала всем по паре яиц… Ларин "ответил" баночкой красной икры и маринованной селедкой, перемешанной с луком. Выпили, не без этого. Как изящно выразился Венька, по полтора десятка граммулек. Выставленные и выложенные на столик деликатесы потребляли почти в одинаковых пропорциях.
Что происходило потом?
Память услужливо подсказала: чаепитие. И - нажала на тормоза. Вот она, единственная "закорючка"! Принесенные проводницей стаканы с чаем однозначно отпадают. Пойди догадайся, какой из них возьмет себе человек, которого задумали отправить на тот свет, а какой - его сосед либо соседка.
Нет, нет, пока - чисто!
Что дальше? Из глубины сознания выполз червяк и стал извиваться, подталкивать застоявшиеся мысли.
Заполненная проводницей бутылка из-под нарзана! Что могло помешать ей бросить туда щепотку ядовитого снадобья? Никто и ничто. Отвернулась от сопровождающего её Ларина и бросила. Секундное дело…
Ларин? Он тоже, возвращаясь от служебного купе, мог совершить аналогичное преступление. Знал - абсолютно безопасно, никто не схватит за руку. Подозревать можно, но подозрения без малейшего доказательства, что ручка без чернил или пасты - водишь жалом по бумаге и - никаких следов.
Итак, версия номер один - проводница. Версия номер два - Ларин…
По законам логики обязана быть третяя.
Червячок сразу же завозился, затолкал мокрым носом.
Память нарисовала расплывчатую картинку. Мы с Лариным прижимаем к полу дергающееся тело Крымова. Лена крадется к выходу. Ненароком, а возможно - специально, задевает бутылку с чаем… Содержимое выливается… Полностью, до донышка… Для экспертизы ничего не остается…
Глупость! Спрашивается, зачем жене бизнесмена убивать мужа? Все равно, что резать курицу, несущую драгоценнные яйца.
И все же - версия номер три.
Медицинская бабуля продолжала монотонно вещать о сказочных подвигах Геракла, то бишь, главврача Стасика. Крымова сидела все так же прямо, застывшая, с нездоровым румянцем на щеках. Уставилась неподвижным взглядом на простенок, где вывешены правила посещения больных и - ни звука, ни стона.
Будто изучает, что можно передавать, а что категорически запрещается, в какие дни разрешены посещения, а в какие не пустят… Все это знакомо, как белые халаты медиков… А почему, спрашивается, обязательно белые, а не голубые или сиреневые в розовую крапинку?
Дурацкие инструкции вызывают тошноту.
А если бы Ленка изобразила тяжкое горе, поверил бы я в искренность бывшей любовницы или усомнился? Вопрос трудный, поэтому я несколько минут колебался между: да, поверил и нет, не поверил. Склонился к последнему. Ибо в достаточной мере изучил ангелочка без крылышек, познал её и внешне, и… внутренне.
Разболелась голова. Слушать высоконравственные причитания бабули и, одновременно, размышлять о своем - невероятно трудно.
- Большая у вас больница? - не выдержав, перебил я напевный бабулин говорок. - На сколько койко-мест?
Термин для Яги, по-моему, абсолютно непосилен. Она повернулась и одарила меня негодующим взглядом поверх очков. Так смотрят на нахальную мышь, забравшуюся при свете дня в открытую банку с крупой.
Все, пропал нахальный сыщик! Сейчас летописец знаменитого чудотворца разделает тебя, как мясо для шашлыка.
Не разделала - пожалела.
- Шесть палат у нас: четыре мужских и две бабских. Вот и посчитай, мил-человек, сколь будет твоих мест…
- И все заняты?
Новый взгляд, сожалеющий по поводу умственной недоразвитости нахального собеседника.
- Завсегда свободные кроватки имеются. Народец в поселке тихий, не избалованный. Ежели кто зашебуршит - токо приезжие. Поентому колотых или резанных у нас почитай почти не бывает. Лежат с язвами в кишках да с переломами конечностей.
Диагнозы выданы с удовольствием и сознанием собственной значимости. Дескать, бабке поручено не только охранять покой стационара, но и просвещать по медицинскому ликбезу таких, как я, недоумков.
- Язвы и разные конечности для Стасика плевое дело. Нервные расстройства - посурьезней. Их Стасик по своему, по научному излечивает - сном. Закатит двойное снотворное - небось успокоишься…
Честно говоря, лично мне снотворное не требуется. И без него спать хочется зверски. Глаза слипаются и голова валится то на одно, то на другое плечо. Уснул бы прямо на скамье - мешают бабкины монологи. Единственная возможность унять её - смыться, оставив на с"едение Крымову. На Ленку, по моему, не действуют сейчас ни бабкины лекции, ни бессоница.
- Можно познакомиться с вашей прекрасной больницей, - в очередной раз перебил я медстарушку. - Конечно, рассказываете вы толково и понятно, но такой уж я человек - пока не пощупаю ни за что не поверю…
- Секретов не держим, - сердито проинформировала Яга. - Прогуляйся по коридору, коли имеется желание. Только в бабские палаты не заглядывай - у нас это строго. А я пока с женой твово дружка посудачу. Ты все больше молчишь, а бабенку развлечь нужно, потолковать по доброму…
Сейчас развлекать Ленку все равно, что кричать на улочке поселка, надеясь, что тебя услышат в Вашингтоне. По моему, изваяние египетского фараона выглядит намного живописней и разговорчивей Крымовой. Закати она истерику - всем было бы легче. В том числе и ей самой.
Не так просто сидеть и ожидать вестей из реанимации, заранее догадываясь об их содержании. Венька все же - мой друг. Жирный, ехидный, отбивший любовницу, но - друг.
Поэтому мне тоже не мешает отвлечься.
Поднялся, ободряюще тронул за плечо Крымову и двинулся по больничному коридору, осматривая облупившиеся двери палат и развешанные на стенах медицинские рекомендации… Травы при желудочных заболеваниях, при простуде… Средства от головной боли… Гимнастические упражнения…
А в голове барахтаются, хватаясь друг за друга, три версии. Две - солидных и одна - хлипкая, в которую я не верю. Которая оставлена больше для порядка.
Послать бы телеграмму в Козырьково. Так и так, выручайте, хлопцы, проверьте некую проводницу купейного вагона поезда Москва-Кисловодск, который отправился с московского вокзала такого-то числа. Где и с кем живет, как дышит, имеется ли на неё компромат?
Представляю себе, какой взрыв смеха вызовет дурацкий запрос отпускника, какие шуточки посыпятся в мой адрес. Провинциальный Шерлок Холмс появился… Мегре из Козырьково… Нет, от запроса пока воздержусь!
А как проверить Ларина?
Вообще-то с ним намного проще. Попаду в санаторий - самолично прощупаю подозрительного блондина. Никуда не денется. Заставлю расслабиться, разговориться. Главное, вспомнить где, при каких-таких обстоятельствах я мог познакомиться с ним.
Ночной коридор пуст. Иногда проковыляет по направлению туалета сгорбленная фигура больного. Придерживая рукой разлетающиеся полы халата, пробежит женщина. Прошагает дежурная медсестра с ванночкой, в которой лежат укутанные в марлю шприцы…
Заканчивается коридор дверью, забитой крест накрест досками. Ведет она, судя по всему в некое подобие больничного парка… Второй, черный выход! Впрочем, зачем мне нужны ночные коридоры, обшарпанные палаты и ковыляющие больные? Оклемается Венька, сядем втроем на пригородный поезд, доберемся до большой станции и там переберемся в родной экспрес, который доставит нас до блаженного отдыха в Пятигорском санатории.
А если не оклемается?
Подспудно я был уверен - не оклемается. Отравление - слишком каверзная болячка, запустишь, не вытряхнешь во время из организма заразу - конец…
Погулял я по коридору, бесцельно поглядывая вокруг, и вспомнил - давно не курил. Последний раз баловался сигаретой в поездном тамбуре вмете с блондином. Потом было не до табачного дымка. Сейчас, как принято выражаться, уши опухли от долгого воздержания, голодная слюна перегрузила рот.
Туалет не в конце коридора - почти посредине, неподалеку от вестибюля. Соответственно, место для курящих. Подумал я, поколебался и решительно открыл заскрипевшую дверь.
Конечно, никто не упрекнул бы меня за курение в коридоре. Не больной же и не сотрудник больницы - случайный человек, которому сам Бог велел вести себя расковано, не связывать свое поведение с какими-то инструкциями. Просто сработала больничная обстановка со стонами, доносящимися из палат, специфическим запахом, табличками, прикрепленными рядом с дверьми… Палата номер…кабинет врача… процедурная. Курить здесь - будто стоять в церкви, не снимая шапки.
Туалет - двухкомнатный. Так и вертится на языке профессиональное - двухкамерный. Первая "камера", размером с одиночную палату нормальной больницы - умывальная. С двумя текущими кранами и покарябанным зеркалом. К услугам курильщиков - немудрящая лавочка. Типа той, возле которой судьба-злодейка подарила мне знакомство с ангелочком без крылышек. После того, как Ленка переметнулась к жирному бизнесмену, я стал относиться к подобным лавкам с подозрительностью и отвращением.
На туалетно-больничной лавчонке сидит, окутанный табачным дымом, кряжистый мужик лет сорока с хвостиком. Лицо изрублено морщинами, левая рука загипсована и бинтом подвешена к шее. Из под расстегнутой до пупа рубашки тоже выглядывают бинты, заковавшие грудь. Сам я далеко не слабенький - постоянные тренировки накачали мускулатуру, но по сраванению с этим больным - слабак. Передо мной - настоящий богатырь, Илья Муромец.
Я почтительно присел рядом, достал из нагрудного кармашка пачку "явы" с вложенной туда зажигалкой. Закурил. Струйки дыма от двух сигарет причудливо переплетались. Словно обнюхивались и сравнивали достоинства и недостатки.
Совместное курение всегда сближает, подталкивает к более близкому общению.
- Катастрофа? - участливо кивнул я на загипсованную руку.
- Авария, - охотно отозвался богатырь, выбросив выкуренную "приму" и заменяя её новой. - С машиной, гвоздь ей в колесо, столкнулся.
- И как машина? - довольно ехидно осведомился я. - В лепешку? Ремонту не подлежит?
Есть люди, от которых любые шутки - и добродушные, и злобные - отлетают, не вызывая никаких эмоций. Именно к ним принадлежит новый мой знакомый.
- Что ей, машине, сделается? Чай, железная… Вот я малость пострадал…
Еще одна особенность в облике партнера по перекуру поразила меня. Великан из"ясняется на добротном русском языке, без непременных матюгов, нелепых сравнений, идиотского посмеивания. Одно это расположило меня к ночному собеседнику.
- Давно лежите?
- С неделю. Стасик завтра пообещал выписать. Жена дома долечит - она у меня умелица. Что пошить, что сготовить, что лечить - все спорится…
Богатырь разговорился.
Оказывается, "столкновение" с машиной не обошлось переломом руки - пострадали ребра, нарушилось что-то в работе внутрених органов. Работает Дмитрий обычным грузчиком, два месяца - без зарплаты - вот и решил подкалымить у местного торгаша. Подкалымил, называется! Много ли отхватишь по больничному листу? Если вообще уплатят… Даже на зарплату денег, твердят, не хватает, на разные отпускные, больничные, компенсации - тем более не найдут.
Все это высказывалось без обиды и злости - раздумчиво, с пониманием трудностей так называемого "переходного" периода.
- Такая уж горемычная наша Русь. Нмкогда нормальной жизни не знали ни прадеды, ни деды, ни отцы - одни переходы. То от капитализма к социализму, то от обычного - к развитому, после - с каким-то человеческим лицом… Нынче попятились назад к треклятому капитализму, прах которого отряхнули… А мне что поп, то батька. Обзови как угодно, но за труд плати, не толкай на проезжую дорогу с ножом или кистенем!
Мужика можно понять. За его спиной - жена, дети, дом. Ему обрыдли постоянные обещания, жесты в сторону расцветающих государств Запада и Востока.
- Давай закончим - про политику. Надоело. До того докатился - увижу по телевизору нашего президента либо премьера и вхожу в безумие. Хочется запустить в экран что потяжелей…
- Признаюсь, мне тоже осточертела беспросветная болтовня. Программы, одни программы, а на поверку - пшик.
- Во-во, точно сказал - пшик… Откуда ты взялся в Майском? Ежели - местный, видел бы в поселке… Значит, приезжий.
Откровенность всегда требует равнозначного ответа. Не пойдешь на неё - погаснет только-что рожденный огонек беседы. А мне этого не хочется. Разговор с грузчиком отвлекает от мыслей о Веньке, которого сейчас потрошат в реанимации, о его жене, которую "потрошит" медицинская яга. Поэтому я выложил случайному знакомому историю отравления друга… Не все, конечно, - утаил придуманные версии, некоторые подробности. Естественно, умолчал о том, что жена Крымова - бывшая моя любовница…
- Стасик все сделает, - уверено, точь в точь, как бабка-сказительница, заверил меня грузчик. - От Бога у него талант - лечить людей. Не счесть скольких вытащил из могилы, уберег от вредной старухи-смерти. Твоему другу тоже поможет…Не доктор - артист!
- По мерке вашего поселка…
Ответом на ехидство - неодобрительный взгляд, легкое покачивание головой. Я почувствовал себя нашкодившим сорванцом, которому погрозили ремнем.
- Не скажи. К нашему Стасику отовсюду с"езжаются болящие. Даже из города наведываются приговоренные к гибели тамошними лекарями.
- А у вас выздоравливают? - недоверчиво спросил я, ожидая услышать новый сериал легенд.
- Всякое случается. Человек - не машина, дышло ей в мотор. Но чаще Стасик излечивает. Таблетками, хитрым питьем, облучением-прижиганием… Так что не сомневайся, браток, и твоего дружка вытащит.
- Спасибо…
- А мне-то за что? - удивился Дмитрий, вздернув густые брови. - Стасика поблагодаришь, бутылку поставишь. Уважает доктор бутылочки…
Помолчали.
Грузчик докурил сигарету, бросил окурок в урну.
- Пойду я, друг, прижму ухом подушку. До утра осталось часа три.
Проводив нового знакомого до его палаты, я медленно по коридору. Еще издали услышал распевный говорок медицинской бабушки. "Обработка" Лены продолжалась. Видимо, с прежним успехом.
- Вот и дружок твой, бабонька, возвернулся… Понравилась наша больничка или не легла на душу?
- Понравилась…
Я присел на табуретку, стоящую в отдалении от беседующих женщин и снова принялся копаться в трех версиях. Менял их местами, отбрасывал и снова возвращал на прежние места. Короче, занимался привычным делом сыщика…
Наконец, из реанимации вышел главврач. Усталый, потускневший.
- Как дела, Станислав Платонович?
Лена ограничилась вопрошающим взглядом.
- Сделал все, что мог. Промыл, прочистил, высущил… Остается одно: ожидать.
Ничего нового! Ожидание - главная надежда всех врачей, не уверенных в результатах своего лечения.
- Неужели яд успел подействовать? Ведь прошло не так много времени.
Стасик поправил очки, висящие на кончике носа. За ширмами стекол - круглые, удивленные глаза.
- Значит, вы подозреваете?
- Подозреваю…
Признался негромким голосом, глядя при этом не на главврача больниц - на Крымову. Примитивная проверка третьей версии. Как отреагирует на неё Лена? Удивленно вздернет аккуратные бровки? Пренебрежительно поведет полным плечиком? Сощурится? Испугается? Должна же она выразить свое отношение к сказанному?
Проверка ничего не дала. "Сфинкс" не изменил позы, лицо осталось все тоже - бледное с яркими пятнами болезненого румянка на щеках. Ни испуга, ни отвращения.
- Признаться, не верю! - решительно возразил Станислав Платонович. - Ведь люди - не звери, убить человека очень трудно хотя бы потому, что убийство противно человеческому существу…
- А как же быть с миллионами преступлений по стране, связанных с лишением человека жизни? А киллеры, которые за определенную плату стреляют, колят, режут незнакомых им невинных людей?… Простите за прямоту, но вы, доктор наивны, как бычок, которого тащат в забойный цех мясокомбината, а он думает - к материнскому вымени!
Медицинская бабушка осуждающе кашлянула. Врач смущенно затеребил завязки халата. Крымова не изменила позы. Только на бледном лице появилась и тут же исчезла непонятная гримаса. Дескать, как можно говорить о причинах смерти, когда Венька мается в реанимации?