– Наверное, поскольку у тебя мозгов не хватает, – сказал Столхаммер. – Ты всегда плохо соображал. Сеппо вовсе не дурак. Он другой. Помимо всего прочего, говорит как недоумок и выглядит как недоумок. Но он вовсе не дурак. Черт, откуда у меня внезапно возникло желание дать тебе по морде, – добавил Столхаммер.
– Как думаешь, Калле мог трахать его мамашу? – спросил Альм, поскольку почувствовал, что пришло время поменять тему.
– Понятия не имею, – ухмыльнулся Столхаммер. – Почему бы тебе не спросить ее? Калле она наверняка помнит.
– А как, по-твоему, Калле не мог быть отцом Сеппо?
– А ты спроси его, – сказал Столхаммер. – Не парня то есть, он ведь неразговорчив. Но вы с Бекстрёмом, пожалуй, могли бы допросить Калле. Договоритесь с каким-нибудь медиумом из тех, кого обычно показывают по телевизору. С по-настоящему чокнутой старухой, которая поможет вам организовать контакт с потусторонним миром. И спросите Калле. Если вам повезет, вы, пожалуй, сможете прихватить его на старых алиментах.
"Так, значит?" – подумал Альм, и, прежде чем он успел поблагодарить за разговор, Столхаммер уже повернулся на каблуках и удалился.
57
Рано утром в понедельник Линда Мартинес проинформировала Тойвонена о том, как проходит их наблюдение за братьями Ибрагим и Хассаном Талибом.
Все шло согласно плану, даже лучше, чем можно было ожидать. Они уже снабдили радиомаяками три известных автомобиля семейства Ибрагим. Нашли еще один ранее неизвестный "мерседес", который явно находился в распоряжении Хассана Талиба. И если покровительствующий сыскарям святой останется благосклонным к ним, Мартинес рассчитывала до конца дня "расколоть" парочку мобильных телефонов гангстеров.
– Они разъехались в разные стороны. Талиб подцепил девицу в кафе "Опера" и едет на такси к ней домой. Она живет в Флемингсберге. Фархад и Афсан покинули ночной клуб на полчаса раньше и держат курс домой, на свою виллу в Соллентуне. Выходя из такси у дома девицы, Талиб звонит кому-то, а три секунды спустя, когда Фархад стоит перед виллой в Соллентуне, оживает его мобильник. Парни из технической службы держат это дело на контроле, а поскольку им известно и местоположение, и точное время, они думают, у них все получится.
– Конечно получится, – сказал Тойвонен. – Когда речь идет о войне, все должно работать. У тебя есть еще что-нибудь? – спросил он.
– Возможно, у нас проблема, – сказала Линда Мартинес. – Взгляни на эти фотографии, и ты поймешь, что я имею в виду. – Она передала пластиковый карманчик со сделанными сыскарями снимками.
Комиссару хватило беглого взгляда на самый верхний из них.
"Я убью толстого коротышку", – подумал Тойвонен и сказал:
– Рассказывай.
Фархад и Афсан покинули свое жилище в Соллентуне около одиннадцати вечера. Подобрали Талиба на Реерингсгатан в центре города двадцать минут спустя. Потом все трое поехали дальше, в кафе "Опера".
– Ровно в половине двенадцатого они исчезают в кабаке, – сказала Линда Мартинес. – Двое из моих людей следуют за ними. Внутри один из них обнаруживает, что коллега Бекстрём стоит в баре с девицей. Братья Ибрагим и Талиб находятся немного в стороне в том же помещении, и, по словам моего парня, это Франк Мотоэле кстати, явно следят за Бекстрёмом. У Мотоэле также создалось впечатление, что по крайней мере Фархад пытается установить зрительный контакт с женщиной в компании Бекстрёма. Но ничто не указывает на какие-либо контакты между Бекстрёмом и тремя нашими объектами наблюдения. Бекстрём, похоже, целиком и полностью занят своей дамой.
Полдюжины фотографий Бекстрёма и его спутницы. В несколько раз больше преступной троицы. Два снимка, где Бекстрём и его женщина находятся на заднем плане, а Фархад Ибрагим на переднем. Спиной к камере.
Бекстрём прислонился к стойке бара. Руки вытянуты в сторону красавицы сбоку от него. Широкая улыбка на ее губах, смех. Похоже, она очарована своим спутником.
– Мы знаем, кто она? – спросил Тойвонен.
– Да, – сказала Мартинес. – Сандра Ковач вошла внутрь и сразу узнала ее – знакома еще с времен своей работы в СЭПО. Ее зовут Татьяна Торен. Полька по происхождению, шведская гражданка, состояла в браке с Тореном, сейчас разведена. Профессиональная проститутка. По слухам, одна из самых дорогих. От десяти до двадцати тысяч за ночь. У нее квартира на Юнгфругатан в Остермальме. Она редко водит туда клиентов. Главным образом обслуживает в отелях.
– Что происходило потом?
– Сразу после этого Бекстрём и Торен покидают кафе "Опера". Берут такси на улице перед ним. Едут домой к Торен, где проводят ночь. Бекстрём оставляет ее жилище только около десяти на следующее утро. Через минуту после того, как Бекстрём и Торен уходят, братья Ибрагим оставляют заведение. Едут прямо к себе домой на виллу в Соллентуне. На машине Фархада. Черном "лексусе", и, как обычно, за рулем Афсан. Никаких попыток последовать за Бекстрёмом. Талиб уходит полчаса спустя. В компании молодой женщины. Они беру такси до ее дома, как я уже говорила. Девицу тоже удалось идентифицировать, Жозефина Вебер, двадцать три года, работает в джинсовом магазине на Дроттнинггатан. Никаких странных заслуг. Главным образом зависает по кабакам и общается с такими, как Талиб. Неплохо бы проверить ее мобильный телефон. Мне кажется, это не составит большого труда.
– И как ты истолковываешь это? – спросил Тойвонен.
– На мой взгляд, они приехали в кафе взглянуть на Бекстрёма. Торен подцепила его и сообщила им, где они находятся. Выглядит как обычная попытка вербовки, и, если ты спросишь меня, скажу, что они уже наполовину добились своей цели с нашим так называемым коллегой Эвертом Бекстрёмом. Вряд ли ведь выбор случайно пал именно на него, если брать в расчет репутацию сего господина.
– У меня такое же мнение, – сказал Тойвонен. "Я убью толстого коротышку!"
58
Бекстрём понятия не имел о том, что происходило в служебном кабинете Тойвонена, и пребывал в замечательном настроении, когда появился у себя на рабочем месте. Необычайно рано между прочим, поскольку ему требовался запас времени, чтобы наконец забрать свое служебное оружие. То самое, которого могущественные противники попытались лишить Бекстрёма, поскольку тогда им было бы проще всего его убить.
Он почти никогда не носил положенный ему ствол. Мужчине с суперсалями, как у него, нет необходимости чем-то иным подтверждать свое мужское достоинство. Кроме того, и кобура и рукоятка пистолета причиняли ему массу неудобств, в конечном итоге выражавшихся в появлении потертостей, независимо от места ношения, будь то на поясе или под мышкой. Однако мнение комиссара резко изменилось после попытки парней из Национального спецподразделения забрать у него жизнь в связи с их так называемой операцией шесть месяцев назад. Тогда он посетил здание риксдага с целью допросить одного его члена, чья причастность к убийству премьер-министра Улофа Пальме лично у него не вызывала никакого сомнения. Но взамен его обвинили в том, что он собирался взять парламентария в заложники.
Бекстрём был рыцарем без страха и упрека, у него, естественно, и мысли не возникло прихватить с собой пистолет в такое место. Он шел на бой с открытым забралом, в отличие от своего противника. Когда они напали на него с гранатами, он мог защищаться только голыми руками.
Поэтому, выйдя из больницы в Худдинге, сразу же потребовал вернуть ему служебное оружие, которое хитрые противники, воспользовавшись случаем, забрали у него, пока он лежал на больничной койке. Вдобавок он также добивался разрешения носить его в свободное время, представив очень красноречивые мотивировки.
А в итоге получил отказ исключительно по формальным причинам. Проверяя это дело, его работодатель обнаружил, что Бекстрём не сдавал обязательные ежегодные зачеты по стрельбе с тех пор, как оставил свою службу в Государственной комиссии по расследованию убийств три года назад. Там, правда, он делал это регулярно, а то, что на самом деле вместо него всегда стрелял его друг и коллега инспектор Рогерссон, работодателя абсолютно не касалось. Это было их с Рогерссоном дело, а свой так называемый контроль начальство могло засунуть себе в задницу.
Бекстрёму пришлось стрелять снова. Он с блеском сдал зачет с третьей попытки и как раз перед тем, как ему потребовалось перебираться в Вестерортский округ. Работодатель, несмотря на это, старательно тянул время, и только после его обращения в профсоюз лед тронулся. Сообщение о том, что он снова становится полноправным полицейским с правом носить оружие и даже убивать в опасной ситуации, пришло на предыдущей неделе. И Бекстрём не медлил ни секунды. Сразу позвонил и договорился о времени, когда сможет забрать свой пистолет, и сейчас это время пришло.
Он подготовился соответствующим образом. На личные средства купил в оружейном магазине так называемую ножную кобуру для ношения на щиколотке, той модели, которую использовал его американский коллега Попай в старом классическом полицейском фильме "Французский связной". Затем заказал у своего портного легкий льняной костюм с пиджаком свободного покроя и широкими брюками. При такой кобуре носить шорты он, естественно, не мог, а поскольку лето ожидалось жарким и солнечным, не хотел потеть на улице без всякой на то необходимости.
Одетый в хорошо сидящий новый наряд и с кобурой на левой лодыжке, он прибыл на оружейный склад Вестерортской полиции.
– Служебный пистолет "зиг-зауэр" калибра девять миллиметров, служебная кобура, стандартный пятнадцатизарядный магазин, коробка патронов на двадцать выстрелов, – перечислил завскладом и выложил все на прилавок. – Распишись здесь, – добавил он, протянув Бекстрёму заполненный бланк.
– Подожди, подожди, – остановил его Бекстрём. – Двадцать выстрелов? Что за глупости?
– Стандартная норма, – объяснил завскладом. – Если хочешь больше, мне необходимо решение главы полиции.
– Забудь, – сказал Бекстрём. – А это дерьмо можешь оставить себе, – добавил он, вернул кобуру и сунул пистолет, магазин и патроны в карман пиджака, поскольку не собирался никому раскрывать, где будет носить оружие.
"Бекстрёма сам черт не поймет, – подумал завскладом и окинул взглядом желтый костюм комиссара. – Опять же вырядился как мафиози. Надо, пожалуй, позвонить и предупредить парней из группы силовой поддержки".
Закрыв дверь к себе в кабинет, Бекстрём воспользовался случаем и немного потренировался. Сунул оружие в кобуру, потряс немного ногой, чтобы брюки вернулись на место, быстро опустился на правое колено, левой рукой потянул вверх левую брючину и одновременно отточенным движением вытащил пистолет правой рукой, прицелился и нажал на спуск.
– Suck on this, Motherfucker!
"Тяжело в учении", – подумал он и повторил все снова. Быстро опустился на колено, ошарашенный противник промахивается и стреляет над его головой, Бекстрём вытаскивает свое оружие, тщательно прицеливается, ухмыляясь.
– Come on punk! Make my day, Toivonen?
– Боже праведный, как ты меня напугал, Бекстрём, – сказала Надя Хегберг, которая вошла в его комнату с охапкой бумаг.
– Тренируюсь немного, – сказал Бекстрём с мужественной улыбкой.
– Чем я могу помочь тебе, Надя? – спросил он.
– Здесь все, что ты хотел, – сообщила Надя и положила принесенные документы на его письменный стол. – О братьях Ибрагим и их кузене Хассане Талибе. И еще я обещала напомнить тебе, что у нас через четверть часа встреча разыскной группы.
– Yes, – сказал Бекстрём. Он поднял левую ногу на письменный стол и вложил оружие в кобуру.
Надя удалилась и покачала головой, как только закрыла за собой дверь.
"Мужчины как дети", – подумала она.
Прежде чем пойти на встречу, Бекстрём зарядил полный магазин. Пятнадцать патронов и один в стволе. А оставшиеся четыре он на всякий случай сунул в правый карман и решил по пути домой зайти в оружейный магазин, затариться боеприпасами по-настоящему и забрать все домой.
Проходя мимо закрытой двери кабинета Тойвонена, он с трудом удержался, чтобы не открыть ее и не изрешетить потолок лисенка.
"Стрелять ему в башку, пожалуй, чересчур, но несколько выстрелов вверх, чтобы чертов финик наложил в штаны, он, конечно, заслужил".
59
– Рад приветствовать всех. – Бекстрём, окинул взглядом свою команду, улыбнулся самой теплой улыбкой и сел с торца стола.
Он по-прежнему пребывал в наилучшем настроении и вдобавок был при оружии.
"Тайно вооружен", – самодовольно подумал Бекстрём, поскольку никто из его туповатых коллег не мог просчитать, что находится у него под хорошо сидящими желтыми брюками.
– Я считаю, для начала нам надо просто обменяться мыслями, – сказал он. Но, чтобы все уже с первых минут не свелось к примитивному словоблудию, подкинул им пищу для размышления. – Связь… Есть какая-то связь между убийствами Карла Даниэльссона и Септимуса Акофели?
– Само собой, – сказала Надя Хегберг. – Убийство первого в любом случае потянуло за собой убийство второго.
Утка, Курица и жертва инцеста кивнули в знак согласия. Деревянная Башка, явно пребывая в сомнении, заерзал на своем месте.
– Ты, похоже, не уверен, Альм, – заметил Бекстрём. – Я слушаю.
Альма беспокоил Сеппо Лорен. Во-первых, он ведь фактически признался, что ранее дважды поднимал руку на Даниэльссона. Во-вторых, их связывало общее прошлое, и нельзя забывать о том, как жестоко обошлись с Даниэльссоном.
– Преступник ведь забил его насмерть, – сказал Альм. – Методично, как ненавистное существо. По-моему, Сеппо хорошо вписывается в такую картинку. Особенно если он вбил себе в голову, что именно из-за Даниэльссона его мать попала в больницу. Типичное отцеубийство, как мне кажется.
– А потом? – поинтересовался Бекстрём и улыбнулся хитро. – Что происходит потом?
"Альм чистое бревно", – подумал он.
– Ну, относительно дальнейшего я готов согласиться с самым простым объяснением, – сказал Альм. – Акофели шарится по квартире Даниэльссона. Находит сумку с деньгами. Забирает ее с собой, и его убивают. И вас, наверное, интересует, кто это сделал.
– Да, конечно, – сказал Бекстрём с дружелюбной улыбкой. – Кто же убил его? – "Постоянно какие-то выкрутасы, стоит Деревянной Башке открыть рот".
– На этот счет, мне кажется, нам не надо мудрствовать понапрасну, – сказал Альм. – Самое простое объяснение, если вспомнить об окружении, в котором он живет, где хватает всяких преступных элементов, – его разговор по телефону. Вероятно, с каким-то напарником по грязным делишкам. Они встречаются в квартире Акофели, чтобы поделить добычу. Возникает ссора, драка, Акофели убивают, преступник избавляется от тела.
– Ага, да, – сказал Бекстрём. "Утка, Курица и бедная жертва инцеста из Даларны, судя по их виду, не в восторге от услышанного, в то время как Надя Хегберг закатила глаза к потолку и громко простонала". – У тебя, похоже, есть сомнения, Надя?
– Насколько я понимаю, Акофели застали врасплох, задушили сзади, – сказала Надя. – Кроме того, Сеппо Лорен не мог лишить жизни Даниэльссона, поскольку у него алиби. Он ведь сидел за своим компьютером, когда совершалось убийство. У Сеппо Лорена так называемое алиби. Это по-латыни и означает "в другом месте". То есть Сеппо Лорен находится перед компьютером в своей с матерью квартире, а не у Даниэльссона несколькими этажами ниже.
– Относительно так называемого алиби. Я бы не слишком ему доверял, – возразил Альм. – Откуда нам знать, что он сидел там? Кто-то работал за его компьютером, фактически нам ведь только это известно. Где гарантии, что речь идет именно о Лорене.
– А кто же иначе? – спросила Надя. "Коллега Альм, наверное, полный идиот, что редкость даже в этом здании".
– Кто угодно из его знакомых, – объяснил Альм. – Он спланировал преступление, задействовал какого-то товарища, который может организовать ему алиби, нельзя ведь даже исключать, что он воспользовался помощью Акофели. Лорен же признается в своем знакомстве с ним.
– Разговаривал с ним однажды, когда Акофели разносил газеты, – перебила его Надя.
– По его словам, да, – уточнил Альм. – Если мы найдем того, кто сидел за компьютером Лорена, задачка решится сама собой, – добавил он.
– Я попытаюсь все поставить на свои места. – Надя сделала глубокий вдох, как бы набираясь сил.
– Я слушаю, – сказал Бекстрём. "Сейчас от чертова полена только ошметки останутся".
– Единственный, кто мог сидеть за компьютером Сеппо, – так это только он сам. Абсолютно исключено присутствие там какого-то другого лица.
– Откуда такая уверенность, Надя? – спросил Бекстрём.
– Просто Сеппо настоящий уникум, – сказала Надя. – Возможно, единственный в своем роде.
"О чем, черт возьми, она говорит? – подумал Бекстрём. – Парень же просто умственно отсталый".
– Этой ночью я сидела и занималась так называемыми судоку, вы знаете, японскими числовыми головоломками, ими полны все газеты. Разница с теми, какие он решал на своем компьютере, в том, что они трехмерные, примерно как кубик Рубика. Из журнала регистрации мне известно, насколько сложные варианты интересовали его и как он с ними справлялся. Щелкал их таким образом и с такой быстротой, что, по моему мнению, парень имеет уникальный ум. Возможно, он один такой во всем мире.
– Но парень ведь дурачок, – напомнил Альм.
– Нет, – возразила Надя. – Я, конечно, не врач, но, по моим догадкам, у него какая-то особая форма аутизма, которая прежде всего выражается в том, что он ограничен в части языка. По нашему мнению, он выражается как ребенок. На самом же деле он не говорит ничего помимо того, что ему необходимо для передачи информации. Подобно маленьким детям, до того, как родители научат их массе ненужных слов, иронии, сарказму и обычной лжи.
– То есть парень гений?
"О чем, черт возьми, она говорит?" – подумал Бекстрём.
– В том, что касается математики, без сомнения, – сказала Надя. – Инвалид в социальном плане? Конечно, поскольку мы подходим к нему с нашей меркой. Когда он ударил Даниэльссона по лицу в первый раз, по его утверждению, он поступил так, поскольку рассердился на него за то, что тот толкнул его мать. В следующий раз он делает это, так как рассердился снова, поскольку мать не хочет с ним разговаривать. Вряд ли ведь можно сказать лучше? Когда парень помогает Даниэльссону войти в лифт после первого случая, он говорит, что Даниэльссон взял лифт и поехал домой. А не то что Даниэльссон нажал кнопку лифта и поехал на первый этаж, где он живет. С целью потом войти в свою квартиру и закрыть за собой дверь. То есть все такое, что сказали бы нормальные взрослые люди, не имея понятия об этом деле. Почитай протокол своего собственного допроса, Альм, – добавила она.
– Ты абсолютно уверена, Надя, в том, что говоришь? – спросила Анника Карлссон.
– На сто процентов, – кивнула Надя. – Сегодня утром я отправила ему по электронной почте трехмерную судоку, с которой вожусь уже три недели и пока не смогла добиться ничего разумного. И получила ее назад почти сразу обратной почтой. Он даже объяснил, как мне надо все делать. Своим обычным детским языком.
– О'кей, – сказал Бекстрём. – Я думаю, здесь мы больше никуда не продвинемся. Вдобавок нам надо кое-что сделать.