– Я слушаю. – Анника Карлссон склонилась над своим блокнотом.
– Нам необходимо в третий раз провести поквартирный обход на Хасселстиген, 1, – сказал Бекстрём. – Возьмите с собой несколько хороших фотографий братьев Ибрагим и Хассана Талиба и проверьте, может, кто-нибудь видел их там. Особенно интересно, если их видели вместе с Карлом Даниэльссоном.
– По-твоему, возможна связь между двумя нашими убийствами и расследованием Тойвонена? – спросила Анника.
– Не знаю, – пожал плечами Бекстрём. – Тойвонен, похоже, верит в это. А поскольку я всегда старался идти навстречу коллегам, то подумал разобраться с этим делом.
– Тогда так и поступим, – согласилась Анника Карлссон и рывком поднялась.
– Я собирался сам помочь, – сказал Бекстрём, который уже несколько часов носил смертоносное оружие у левой щиколотки и страстно желал оказаться в джунглях перед зданием полиции.
– Я могу сесть? – спросила Надя, войдя в кабинет Бекстрёма уже через две минуты после встречи.
– Естественно, Надя, – сказал Бекстрём и улыбнулся ей своей самой дружелюбной улыбкой. – Да будет тебе известно, моя дверь всегда для тебя открыта.
"Интересно, как дела с водкой, которую ты обещала", – подумал он.
– Чем я могу помочь тебе? – продолжил он.
– Этим. – Надя подняла черный ежедневник Карла Даниэльссона.
– Мне казалось, мы уже разобрались с данным отрезком, – сказал Бекстрём.
– Я больше не уверена в этом, – возразила Надя.
– Рассказывай, – скомандовал Бекстрём, принял свою любимую позу и положил ноги на письменный стол так, чтобы его посетительница могла видеть по крайней мере ствол "зиг-зауэра".
– Что-то здесь не сходится, – сказала Надя.
– Твои расчеты относительно того, сколь большие суммы он давал им? – спросил Бекстрём.
– Нет, – покачала головой Надя. – Там нет особенно большой ошибки, если моя догадка попала в точку, и речь идет о деньгах.
– Я слушаю, – нетерпеливо заметил Бекстрём.
– Подобная психология не сходится с моими представлениями о Даниэльссоне, – попыталась объяснить Надя. – Если он действительно каждую неделю выплачивал деньги Фархаду Ибрагиму, Афсану Ибрагиму и Хассану Талибу, то есть аббревиатурам ФИ, АФС и XT, то я не понимаю, зачем ему так рисковать и записывать это в своем ежедневнике.
– Возможно, он хотел дать таким, как ты и я, крошечную путеводную нить, если с ним что-нибудь случится, – предположил Бекстрём. – Как бы подстраховывался немного.
– Потом я также поразмыслила над следующим, – продолжила Надя. – Почему он не указывает общие суммы? Почему Фархад получает в десять раз больше, чем Хассан, в одном случае даже в двадцать, и Афсан получает в четыре раза больше Хассана.
– Это же вполне естественно. Фархад ведь их вожак, Афсан его младший брат, а Хассан просто деревенский кузен, взятый в дело.
– По общему мнению, эти деньги вроде бы появились в результате ограбления в Акалле девять лет назад, в тот раз, когда преступникам удалось выпотрошить целое хранилище с ценностями. Фархад руководит операцией, Хассан берет на себя тяжелую работу и сидит за рулем погрузчика, который проламывает стену, младший брат Афсан пакует мешки. Я согласна, что Фархад, пожалуй, должен получить главную долю, но, по всей вероятности, Бен Кадер отдал бы большую часть добычи Хассану Талибу, чем Афсану Ибрагиму?
– Они, пожалуй, перекинули банкиру Даниэльссону разные суммы, – сказал Бекстрём и хитро улыбнулся.
– Почему нет? – Надя пожала плечами. – Другая возможность состоит в том, что мы здорово лопухнулись, несмотря на Тойвонена и все его данные.
– О чем ты?
– Кто знает, может, под аббревиатурами ФИ, АФС и XT скрывается нечто совсем иное, другие личности, пожалуй, даже не люди, что-то совсем другое, – сказала Надя и еще раз пожала плечами.
– Но ведь деньги дают исключительно людям, кому же еще, – возразил Бекстрём. – Ты же сама говоришь, что, по твоему глубокому убеждению, речь идет именно о деньгах и сокращения сходятся с их именами. И это уж точно не какие-то обычные имена. По-моему, ты беспокоишься напрасно.
– Мне случалось ошибаться и раньше. – Надя поднялась.
– Мы разберемся с этим, – уверил ее Бекстрём и кивнул, чтобы придать мужества и утешить, так как его единственная достойная помощница, похоже, потеряла веру в себя.
– Да я и не сомневаюсь, – ответила Надя.
60
Прежде чем покинуть свой кабинет, Бекстрём перелистал солидную стопку бумаг, которую ему дала Надя.
"Да, явно не мальчики из церковного хора", – подумал он, когда закончил читать.
Фархаду Ибрагиму сейчас было тридцать семь лет и только четыре, когда он приехал в Швецию. Вместе с отцом, матерью, двумя старшими сестрами и старой бабушкой. Всего шестеро, и все считались политическими беженцами из Ирана.
В Швеции семейство пополнилось двумя младшими братьями Фархада. Афсаном, которому сейчас было тридцать два года, и Насиром, двадцати пяти лет. Обе старших сестры вышли замуж и покинули отчий дом. В большой вилле в Соллентуне сегодня жили пять человек. Трое братьев Ибрагим и их родители, и главой семейства считался Фархад после того, как его отец перенес тяжелый инсульт три года назад.
В моральном смысле крайне сомнительный лидер. В тот год, когда ему исполнилось пятнадцать, Фархад зарезал своего ровесника, с которым учился в одной школе. Его судили за умышленное убийство и передали на попечение социальной службе. Это, похоже, не изменило его жизнь в лучшую сторону. Возможно, он только стал хитрее, поскольку прошло целых десять лет, прежде чем его в первый раз приговорили к тюремному заключению. На четыре года за крупное ограбление, и большую часть наказания он отбывал в том же самом исправительном учреждении для особо опасных преступников, где и один из самых прилежных осведомителей комиссара Тойвонена.
За несколько месяцев до освобождения его перевели в обычную тюрьму с целью подготовить к будущей жизни среди нормальных людей. Но это в его случае дало своеобразный результат.
Через неделю одного из тамошних заключенных нашли в тюремной прачечной задушенным бельевой веревкой. Все указывало на то, что именно Фархад разделался со стукачом. Все – за исключением решающих доказательств и постоянно молчащего Фархада.
После выхода на волю его, по большому счету, сразу же стали подозревать в крупном ограблении хранилища ценностей в Акалле. Три месяца он просидел в следственном изоляторе, молчал, и его выпустили ввиду отсутствия доказательств. Фархад сейчас стал человеком, жившим в окружении слухов. Наследник Бен Кадера, пусть тот был марокканцем, а Фархад иранцем. Мусульманин, абсолютный трезвенник, никаких подозрений в причастности к наркотикам, никаких контактов с женщинами, если не считать его мать и двух сестер. Прежде всего, никаких штрафных квитанций за неправильную парковку, превышение скорости или скандалы в городе. Замкнутый и молчаливый, он, похоже, доверял только троим людям: двум своим младшим братьям, Афсану и Насиру, и кузену Хассану Талибу – и только с ними поддерживал отношения.
Оба младших отпрыска семейства Ибрагим, судя по регистру наказаний, явно пошли по стопам Фархада или, по крайней мере, пытались делать это, пусть и без особого успеха. И в глазах общества скорее самый младший, Насир, представлялся белой вороной, поскольку к своим двадцати пяти годам он уже заработал четыре тюремных приговора в сумме на четыре года. Нанесение телесных повреждений, изнасилование, ограбление. Согласно записям в сыскных регистрах, ему, кроме того, были не чужды секс и наркотики, причем в самых разнообразных формах. Хотя никакого алкоголя. Правоверный мусульманин в этом смысле. Никак не обычный швед, который пьет и советует все и всяк всем, кто только способен слушать.
Более сотни допросов в полиции за все годы. Первые в компании с матерью и сотрудником социальной службы. Где он большей частью молчал.
– Меня зовут Насир Ибрагим, – обычно говорил Насир и называл свой личный код. – Мне больше нечего добавить.
– Ты точно как твой старший брат Фархад, – констатировал очередной дознаватель.
– Ты говоришь о моем старшем брате, благодарность тебе за это.
– Конечно, – продолжал руководитель допроса. – Давай для начала поболтаем о Фархаде Ибрагиме. Он же действительно известен определенным уважением к другим людям.
– Меня зовут Насир Ибрагим, личный код восемьдесят три ноль два ноль шесть…
Тем и ограничивались беседы в компании с полицейскими. В городе все обстояло совсем иначе, о чем могли поведать сделанные сыскарями фотографии, результаты прослушивания телефонных разговоров и показания невольных свидетелей. В паре случаев Фархаду даже приходилось наказывать своего брата чуть ли не старым дедовским способом, пусть они оба были мусульмане.
Хассан Талиб был их деревенским кузеном в прямом и переносном смысле. Перебрался в Швецию с родителями через пару лет после семейства Ибрагим. Провел свои первые годы на новой родине у многочисленной родни в доме в Соллентуне. Из своих тридцати шести лет тридцать три прожил в Швеции. Судим за убийство, нанесение телесных повреждений, ограбление, незаконные угрозы, вымогательство. Подозревался в убийствах, нескольких крупных ограблениях и покушении на убийство. Трижды приговаривался к тюремному заключению в сумме на десять лет, из которых отсидел восемь. Телохранитель, горилла, порученец Фархада. Устрашающая внешность, вес сто тридцать килограммов при росте два метра, бритая голова, темные, глубоко посаженные глаза, черная однодневная щетина, постоянно двигающиеся челюсти, словно он все время что-то жевал.
"Такому надо стрелять прямо в лоб", – подумал Бекстрём. Он поднялся рывком и потряс своими хорошо сшитыми, желтыми, льняными брюками.
– Come on punks, come on all of you, make my day , – прошипел комиссар Эверт Бекстрём.
61
Поквартирный обход. По третьему кругу в доме по адресу Хасселстиген, 1. Сейчас речь шла о Фархаде Ибрагиме, Афсане Ибрагиме, Хассане Талибе и их возможных контактах с Карлом Даниэльссоном. Имелись также хорошие фотографии, собственные, сделанные на днях сыскарями, во имя справедливости в комплекте с несколькими похожими личностями, которые не имели никакого отношения к делу. Из числа верных помощников Линды Мартинес. Исключительно темнокожие, никаких коричневых, желтых и синих. Пусть Франк Мотоэле и предлагал свои услуги, когда помогал шефу готовить материал для опознаний.
Сеппо Лорен никого не узнал, хотя Альм и пытался помочь ему.
– Я их не видел, – сказал Сеппо и покачал головой.
– Посмотри еще раз на всякий случай, – настаивал Альм. – Те, кто нас интересует, иностранцы, иммигранты, скажем так.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – пробубнил Сеппо и покачал головой.
"Настоящий маленький гений", – подумал Альм, вздохнул и забрал назад свои снимки.
– Но на фотографиях ведь только иностранцы, или иммигранты, как сегодня говорят, – констатировала госпожа Стина Холмберг.
– Но вы не узнаете никого из них? – спросил Ян О. Стигсон.
– Здесь в Сольне живут ведь главным образом иммигранты. – И госпожа Холмберг дружелюбно кивнула Фелиции Петтерссон. – Хотя какое это имеет отношение к делу?
Большинство соседей никого не узнали.
Иракский иммигрант, который жил на четвертом этаже и трудился охранником у турникета в метро, зато высказал свое мнение по поводу работы полиции.
– Я думаю, вы на правильном пути, – сказал он и кивнул Аннике Карлссон.
– Почему ты так считаешь? – спросила она.
– Иранцы, это же явно видно, – ухмыльнулся охранник. – Полные отморозки, могут придумать черт знает что.
Бекстрём присоединился относительно поздно и после подготовительного разговора с коллегой Карлссон.
– Я думаю, лучше всего, если ты и я поговорим с мадам Андерссон, – сказал он. При мысли о молодом Стигсоне.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – согласилась Анника Карлссон.
На самом деле Бекстрёма абсолютно не заботила жертва инцеста. Его интересовало совершенно другое дело и исключительно личного свойства. После встречи с Татьяной Торен, с которой в перспективе просматривались длительные отношения, поскольку она, похоже, была просто без ума от него, пришло время провести небольшое сравнительное исследование, чтобы в будущем избежать возможных проблем.
"На баб наваливаются всякие недуги с годами", – подумал Бекстрём.
Госпожа Бритт Мария Андерссон преподнесла им большой подарок. Или, точнее, два.
"Вдобавок у нее, наверное, какая-то стальная конструкция сверху", – подумал Бекстрём полчаса спустя, когда он и коллега Карлссон сидели на диване Бритт Марии Андерссон и показывали ей фотографии. И пусть их потенциальная свидетельница имела столь же впечатляющие формы, как и вдвое более молодая Татьяна, они все еще находились на той же высоте.
"Как, черт возьми, она ведет себя, когда дает им свободу? – подумал Бекстрём. – Ложится на спину предварительно или?…"
– Этого я узнаю, – сказала госпожа Андерссон возбужденно и показала на снимок Фархада Ибрагима. На всякий случай она наклонилась в направлении Бекстрёма и ткнула в карточку красным ногтем.
"Непостижимо", – подумал Бекстрём и попытался взять себя в руки и смотреть только туда, где находился ее палец.
– Вы совершенно уверены? – спросила Анника Карлссон.
– Абсолютно, – сказала госпожа Андерссон и кивнула Бекстрёму.
– Когда вы видели его в последний раз? – поинтересовался он.
– В тот самый день, когда убили Даниэльссона, – ответила госпожа Андерссон. – Это, скорее всего, было утром, когда я выгуливала Старину Путте. Они стояли на улице и разговаривали. Перед самым нашим подъездом.
– Вы абсолютно уверены? – повторила вопрос Анника Карлссон и посмотрела на Бекстрёма, который наконец сумел обуздать свои инстинкты и на всякий случай откинулся на спинку дивана. Положить ногу на ногу у него и мысли не возникло.
"У старухи сразу проснется желание, стоит ей увидеть ствол моего "зигге"", – подумал он.
– Этого тоже, – сказала госпожа Андерссон и показала на Хассана Талиба. – Он ведь здоровый очень?
– Два метра, – подтвердил Бекстрём.
– Тогда точно он. Он стоял, прислонившись к машине с другой стороны улицы, и смотрел на Даниэльссона и того, второго, с кем разговаривал Даниэльссон.
– Вы видели, что это был за автомобиль? – спросила Карлссон.
– Черный, вне всякого сомнения. Из дорогих, очень известной марки. Вроде "мерседеса" или, пожалуй, БМВ.
– А может, "лексус"? – спросила Карлссон.
– Не знаю, – ответила госпожа Андерссон. – Я плохо разбираюсь в машинах. У меня, конечно, есть водительские права, но уже много лет нет никакого автомобиля.
– Но вы помните большого мужчину, стоявшего там? – уточнил Бекстрём.
– В этом я абсолютно уверена, – подтвердила свидетельница. – Он ведь тогда глазел на меня, честно говоря. Когда я случайно посмотрела на него, он состроил… состроил мне гримасу. При помощи языка, значит, – объяснила госпожа Андерссон, и у нее порозовели щеки.
– Непристойную мину? – услужливо спросила Анника Карлссон. – Вроде неприличного жеста?
– Да, – сказала госпожа Андерссон и глубоко вздохнула. – Конечно, приятного мало. Потом я сразу вошла в подъезд.
"У старухи, наверное, осталось хорошее воспоминание", – подумал Бекстрём.
– Но вы не заявили на него? – спросила Карлссон.
– Заявила? Из-за чего? Из-за его движения языком?
– Это же сексуальное домогательство, – объяснила Анника Карлссон.
– Нет, – сказала Бритт Мария Андерссон. – Судя по тому, что я читала в газетах, подобное бессмысленно.
Пора кончать, решил Бекстрём.
– Огромное спасибо за вашу помощь, госпожа Андерссон, – сказал он.
* * *
– Можешь быть совершенно спокойна, Надя, – сказал Бекстрём, когда вернулся в свой офис полчаса спустя. – Относительно ежедневника, я имею в виду. У нас есть свидетель, видевший и Фархада, и Талиба, когда они встречались с Даниэльссоном перед его домом утром в тот день, когда его убили.
– Я тебя услышала, Бекстрём, – кивнула Надя Хегберг.
"Пожалуй, она не всегда одинаково сообразительна", – подумал Бекстрём и на всякий случай потормошил свои брюки.
61
Прежде чем пойти домой, Бекстрём заскочил к Тойвонену и проинформировал его о наблюдениях свидетельницы Андерссон.
"Бедняге финику нужна ведь вся помощь, которую он может получить", – подумал Бекстрём.
Тойвонен, как ни странно, не проявил к сообщению коллеги особого интереса.
– Вчерашняя новость, – проворчал он. – Но в любом случае спасибо.
– Только намекни, если тебе понадобится помощь. – Бекстрём улыбнулся дружелюбно. – Я слышал, что у вас сто человек работает по делу, но это, похоже, не дало никакого результата.
– Люди болтают всякую чушь, – буркнул Тойвонен. – Мы не сидим сложа руки, поэтому тебе не стоит беспокоиться о братьях Ибрагим и их крошке кузене. Как у тебя самого дела, кстати?
– Дай мне одну неделю, – ответил Бекстрём.
– Жду с нетерпением, – сказал Тойвонен. – Кто знает? Ты, пожалуй, получишь медаль, Бекстрём.
"Интересно, чего, собственно, хочет жирный коротышка? – подумал Тойвонен, как только Бекстрём исчез за дверью. – Надо поговорить с Линдой Мартинес".
"Достаточно дать чертову финику мизинец, и он, как обычно, пытается отхватить всю руку целиком. С этой мыслью Бекстрём оставил кабинет Тойвонена. – Но не в этот раз. Интересно, чем он, собственно, занимается?"
Несмотря на всех осведомителей Тойвонена, на свидетеля Бекстрёма с Хасселстиген, 1, Надя Хегберг не могла выбросить из головы ежедневник Карла Даниэльссона. Кроме того, у нее появилась идея.
"Деньги дают не только людям, – подумала Надя. – Платят ведь за товары и услуги. Почти всегда даже не задумываясь о том, кто производит или предоставляет их. Стоит попробовать". Она на всякий случай постучала в дверь кабинета Бекстрёма, в расчете на то, что он все еще играл сам с собой в вора и полицейского. Пусто, и его мобильный был отключен, как обычно. "Я могу поговорить с ним рано утром, – решила Надя. – Мне надо сделать это сразу, как только он появится".
На самом деле прошла почти неделя, прежде чем ей представилась такая возможность. Ведь в тот же вечер дома у Эверта Бекстрёма (в его уютной берлоге) произойдут события, которые заставят содрогнуться всю нацию, из-за которых имя комиссара Бекстрёма окажется на устах каждой женщины и каждого мужчины в стране, а его шеф, комиссар Тойвонен, чуть не лишится жизни, поскольку, несмотря на отменное здоровье, ему грозили инсульт и инфаркт одновременно.