63
На этот раз Хассан Талиб находился в машине с самого начала, с того момента, когда черный "лексус" около восьми вечера покинул виллу в Соллентуне. Сыскари держались в квартале от него, двигались по параллельной улице, поскольку могли следить за ним на экране компьютера в своем автомобиле, не рискуя быть обнаруженными.
Только на подъезде к городу они постепенно сократили дистанцию. Движение усилилось, за рулем сидела Сандра Ковач, и, когда "лексус" повернул налево в конце Свеавеген, она сразу поняла, к чему все идет.
"Самая большая крытая парковка в центральной части Стокгольма, – подумала она. – Несколько кварталов и три этажа под землей. Четыре выезда, дюжина входов и выходов для пешеходов".
– Черт, – выругалась Сандра. – Эти дьяволы задумали смыться.
Магда Фернандес схватила переносную рацию, выскочила из машины и встала перед съездом в здание парковки, чтобы проверить, не собираются ли они просто развернуться и выехать наружу снова.
Ковач и Мотоэле отправились в путешествие по гаражу в охоте за черным "лексусом", и когда они наконец нашли его, автомобиль был пуст, стоял аккуратно припаркованный на самом нижнем уровне рядом с одним из многочисленных выходов. Тогда Ковач переговорила с Линдой Мартинес по их собственному кодированному радиоканалу.
– Успокойся, Сандра, – сказала Мартинес. – Подобное порой случается. Мир от этого не рухнул. Сделайте кружок по району и посмотрите, может, вам удастся запеленговать какой-то другой из их автомобилей.
– И что все это значит? – спросил Тойвонен полчаса спустя. – Они не собираются за границу понежиться на солнышке?
– Вряд ли, – сказала Мартинес. – Все было спокойно весь день, никакой повышенной активности по их двум мобильникам, которые мы засекли вчера. Выбравшись из гаража, они вообще не звонили друг другу, а значит, сейчас находятся вместе, и у них нет необходимости общаться по телефону. Хотя они явно задумали какую-то гадость. Вопрос в том, какую именно.
– Самолеты, паромы, поезда? – спросил Тойвонен.
– Там все нормально, – сообщила Мартинес. – Коллеги предупреждены и обещали сделать все, что в их силах.
– Черт! – воскликнул Тойвонен, которого внезапно осенило. – Бекстрём, жирный коротышка, нам надо…
– Тойвонен, за кого ты меня принимаешь? – перебила его Мартинес. – Он у нас под полным контролем с тех пор, как покинул здание полиции четыре часа назад, четыре часа и тридцать две минуты, если точнее.
– И на что он потратил это время?
– Явился к себе домой без семнадцати пять. Чем он занимался в квартире, не совсем ясно, но, судя по звукам, похоже, для начала прилично вздремнул. А полтора часа назад появился в кабаке по соседству с домом и все еще сидит там.
– И что делает?
– Пьет пиво и шнапс, ест в опасном для здоровья количестве брюквенное пюре с рулькой, параллельно заигрывая с официанткой. Пышной блондинкой по имени Саила, твоей землячкой, если тебе интересно.
"Жизнь несправедлива", – подумал Тойвонен.
За полчаса до полуночи состоялся очередной разговор по тревожному номеру полиции Стокгольма 1-1-2. Один из нескольких тысяч, пришедшихся на последние сутки и, к сожалению, слишком похожий на многие из предыдущих.
– Здесь нарушают ночной покой, – сообщил голос с другого конца линии.
– Как тебя зовут и чем я могу тебе помочь? – спросил оператор.
"Пьяный", – подумал он.
– Меня зовут Хассе Ахрен, – сообщил голос. – Директор Хассе Ахрен, бывший шеф ТВ-З.
– И чем я могу помочь тебе?
– Какой-то идиот стреляет в квартире моего соседа, – сказал Ахрен.
– Как зовут твоего соседа?
– Бекстрём. Маленький толстяк, он вроде какой-то полицейский. Пьет как сапожник, если констебля интересует, возможно, он и открыл пальбу.
64
Бекстрёму пришлось трижды сдавать зачет, прежде чем он наконец смог вернуть свое оружие, обладание которым являлось его основным человеческим правом как шведского полицейского.
И в первый раз ему даже не понадобилось спускать курок.
Бекстрём взял такси до расположенного к югу от города тира. Встретился со своим инструктором по стрельбе, заурядным типом, чьи нахмуренные брови естественным образом переходили в испещренный морщинами лоб, взял оружие, вставил в рукоятку заряженную обойму, передернул затворную раму и повернулся спросить, какую из мишеней он должен изрешетить.
Инструктор шарахнулся в сторону, неожиданно стал белым, как таблетка от головной боли, и крикнул ему немедленно положить пистолет. Бекстрём сделал, как ему сказали.
– Я был бы очень благодарен, Бекстрём, если бы ты не направлял заряженное и снятое с предохранителя оружие мне в живот. Тем самым ты доставишь мне огромное удовольствие, – произнес инструктор, чуть ли не заикаясь.
Потом он забрал пистолет, вытащил из него обойму, передернул затвор, удалив находящийся в стволе патрон, и убрал их в карман.
– Все правильно, иначе ты наложишь в штаны, – сказал Бекстрём в своей самой вежливой манере.
Но это не помогло, ведь пострелять он не смог. Инструктор только покачал головой и удалился.
Во второй раз его инструктором оказалась женщина, и, увидев ее, он сразу понял, что его враги не дремлют. Эта идиотка даже надела на себя бронежилет и каску и все время стояла позади него, пока говорила, что ему делать. А Бекстрём не имел возможности слышать ее. А как он, кстати, мог бы это делать, раз по ее требованию сразу же надел наушники? Взамен он попытался сконцентрироваться на упражнении, поднял оружие, тщательно прицелился, закрыл левый глаз и даже прищурил правый, прежде чем разрядил обойму в бумажную фигуру перед собой.
"Чудненько", – подумал Бекстрём, минуту спустя изучая результат. По крайней мере половина выстрелов попала в цель, и, даже не будучи врачом, он сразу увидел, что большинство из них убили бы реального противника.
– Где я могу забрать мое оружие? – спросил Бекстрём.
Сначала она только покачала головой, и лицо у нее было белым, как у предыдущего ее коллеги, и, когда наконец заговорила, голос звучал точно как у него.
– Если на шведского полицейского напали и его жизни и здоровью угрожает серьезная опасность, я говорю о так называемой критической ситуации, он должен стрелять по ногам нападающего. Ниже колен, поскольку даже ранение в бедро может привести к смертельному исходу, – объяснила она.
– Поправь меня, если я не прав, – сказал Бекстрём. – Если у какого-то идиота с ножом возникнет желание зарезать тебя, то ты пытаешься стрелять ему в колено.
– Под колено, – поправила его инструктор. – Все правильно, поскольку так гласят правила.
– Сам я спросил бы, не хочет ли он, чтобы я обнял и поцеловал его, – ухмыльнулся Бекстрём.
Потом он просто покачал головой и удалился. А сев в такси, сразу же позвонил кузену, который трудился в полицейском профсоюзе.
– Работодатель по-прежнему отказывает тебе в праве на малыша "зигге", – констатировал кузен, чей голос сейчас звучал крайне кровожадно и полностью соответствовал настроению Бекстрёма.
– Точно, – сказал Бекстрём. – И что, черт побери, ты собираешься предпринять по этому поводу?
Кузен заверил, что сделает все необходимое и, помимо всего прочего, обратится к одному старому надежному товарищу, который раньше был омбудсменом профсоюза, а теперь работает инструктором по стрельбе в Высшей школе полиции и имеет полное право написать любую необходимую справку.
– Я поговорю с ним, а потом он позвонит тебе, и вы сможете договориться о встрече, – добавил кузен.
– Мне надо подумать о чем-то еще? – спросил Бекстрём.
– Возьми с собой бутылочку, – ответил его кузен.
В целях экономии времени, оказавшись в тире полицейской школы, Бекстрём в качестве первой меры сразу же вручил бутылку своего лучшего солодового виски.
– О, огромное спасибо, – сказал надежный товарищ и облизнулся. – Тогда, наверное, самое время взять в руку малыша "зигге". – И он передал Бекстрёму свой собственный "зиг-зауэр". – Чувствуешь? – продолжил он и кивнул взвешивающему пистолет на руке комиссару.
– Чувствую что? – спросил Бекстрём.
– Человек получает настоящий кайф, только когда сжимает в руке малыша "зигге", – сказал инструктор и выглядел столь же счастливым, как в тот момент, когда Бекстрём передал ему свой подарок.
"Пожалуй, в чем-то он прав", – подумал Бекстрём и убедился, что инструктор не подкрался к нему сзади с запасным пистолетом на изготовку.
Потом он тщательно прицелился, на всякий случай закрыл левый глаз и прищурил правый, выпустил свою обычную снайперскую серию и попал точно как всегда.
– Черт побери, Бекстрём, – сказал его инструктор, не сумев скрыть свое удивление. – Злодей получил по полной программе.
Прежде чем Бекстрём ушел от него со справкой в кармане, его новый друг сказал ему пару напутственных слов.
– Подумай об одном деле, Бекстрём…
– Да…
– Пусть ты и целишь низко, все равно попадаешь немного высоковато, скажем так.
– Да, – повторил Бекстрём.
– Тебе, пожалуй, надо пробовать стрелять в землю перед злодеем, – предложил инструктор. – При мысли обо всех бабах, которые работают в дисциплинарной комиссии, я имею в виду.
"Забудь об этом, импотент, – подумал Бекстрём. – Сейчас я полноценный гражданин и полицейский. И если кто-то попробует поднять на меня руку, я просто отстрелю ему башку".
65
Бекстрём покинул свой любимый кабак еще до полуночи. Его белокурая дама из Ювяскюля не смогла составить ему компанию, поскольку ее штатный парень неожиданно появился, чтобы забрать ее с работы. Вдобавок он зло посмотрел на Бекстрёма. Поэтому Бекстрём поковылял домой один. Открыл дверь в свою уютную берлогу, зевнул широко и шагнул через порог.
"Придется довольствоваться объятиями с "зигге"", – подумал он и в это самое мгновение обнаружил у себя нежданных гостей.
– Добро пожаловать домой, комиссар, – сказал Фархад Ибрагим и дружелюбно улыбнулся хозяину дома.
Его великан-кузен не произнес ни слова. Только сверлил Бекстрёма своими карими, глубоко посаженными глазами. Его лицо казалось высеченным из камня, если бы не медленно двигающаяся нижняя челюсть.
– Чем я могу помочь вам, господа? – спросил Бекстрём. "И что, черт возьми, мне делать сейчас?" – Я, пожалуй, могу предложить вам выпить, – сказал он и кивнул в направлении кухни.
– Мы не употребляем алкоголь, – отрезал Фархад Ибрагим и покачал головой.
Он удобно развалился в любимом кресле Бекстрёма, в то время как его кузен стоял посередине комнаты, не спуская с полицейского злого взгляда.
– Не беспокойтесь, комиссар, – продолжил Фархад. – Мы пришли сюда с дружескими намерениями, и у нас есть маленькое деловое предложение.
– Я слушаю, – сказал Бекстрём, одновременно пытаясь как можно незаметнее потормошить свои желтые льняные брюки, хотя неожиданно почувствовал, что все его тело покрылось холодным потом, а ноги каким-то таинственным образом задрожали сами собой.
– Нас интересует, чем занимаются твои коллеги, – сказал Фархад. – И как я вижу, здесь есть две возможности, – продолжил он таким тоном, словно размышлял вслух.
Потом мафиози сунул руку в карман, достал пачку тысячных купюр, один в один напоминавшую все другие, которые Бекстрём лично нашел в обычном горшочке с золотом, и положил ее на придиванный столик Бекстрёма. А после этого по какой-то причине извлек стилет из своего внутреннего кармана, раскрыл его обоюдоострое лезвие и принялся ковырять свои ногти.
– Насколько я вижу, есть две возможности, – продолжил Фархад Ибрагим все тем же дружелюбным тоном, пусть челюсть его кузена по-прежнему ходила ходуном и пусть он сам вроде бы был полностью поглощен своими ногтями.
"Надо уравнять шансы", – решил Бекстрём. А поскольку выбора у него не было, а промедление не принесло бы ему дивидендов, он резко приступил к делу.
– Пощадите меня, пощадите меня! – закричал Бекстрём. С испуганной гримасой на лице он воздел сложенные в молитвенном жесте руки и опустился на правое колено перед огромным Талибом, словно делая ему предложение.
Челюсть великана прекратила свое вечное движение, он отступил на полметра и бросил презрительный взгляд на Бекстрёма. А потом пожал плечами, повернул голову и посмотрел на своего шефа.
– Веди себя как мужчина, Бекстрём, а не как женщина, – сказал Фархад неодобрительно, покачал головой и показал ножом на полицейского.
И в это мгновение Бекстрём нанес удар.
66
Примерно когда Бекстрём располагался в своем любимом кабаке на Кунгсхольмене в Стокгольме, в полицию Копенгагена поступил сигнал. Неназвавшийся господин, судя по голосу, датчанин средних лет, позвонил в центр управления и оставил сообщение.
В дальнем конце большой парковочной площадки на Фасанвейен в паре сотен метров от старого отеля САС и всего в пяти минутах ходьбы от Центрума стоял мусорный контейнер. В нем сейчас находился труп. Упакованный в обычный холщовый мешок, в котором раньше содержался корм для свиней. Мужчина в мешке явно не залез в него сам, и, чтобы датская полиция смогла найти его, те, кто положил его туда, позволили голым ногам покойника торчать наружу.
– Вот в принципе и все, – констатировал звонивший, прежде чем закончил разговор со своего мобильника с предоплатной картой, который невозможно отследить и который наилучшим образом подходит для звонков определенного типа.
Три минуты спустя на место прибыла первая патрульная машина, а еще через полчаса к двум парням из службы правопорядка присоединились несколько коллег из криминального и технического отделов полиции Копенгагена.
Примерно когда Бекстрём заказал себе рюмочку к своему двойному эспрессо, они продвинулись столь далеко, что смогли открыть мешок и в деталях рассмотреть лежавшее в нем тело. У него на шее на шнуре висел ярлык с адресом, написанным на датском языке: "Насир Ибрагим, для дальнейшей передачи криминальной полиции Стокгольма", в рот трупа кто-то засунул квитанцию за неправильную парковку, а раны на теле свидетельствовали о долгой и мучительной смерти.
Поскольку полиция Копенгагена уже была предупреждена о возможности появления у них мусульманского грабителя, небрежно обошедшегося с автомобилем, использованным для бегства с места преступления, и речь явно шла о нем, оттуда связались со шведским коллегой комиссаром Нормой Хонкамяки из отдела пикетов Стокгольма. И звонок "соседей" застал его в тот момент, когда он стоял перед домом, где жил Бекстрём, наблюдая результат деяний последнего.
На глазах Хонкамяки старшего брата Насира, Фархада, погрузили в "скорую". Два санитара принесли его на носилках, в то время как медсестра шла рядом, держа капельницу. Он бормотал что-то на непонятном для Хонкамяки языке, его брюки были спущены до щиколоток и залиты кровью.
Его кузена уже увезли в другой "скорой". В бессознательном состоянии, со специальным ортопедическим воротником на шее, и в его случае носилки несли трое, в то время как врач и медсестра изо всех сил старались продлить его пребывание среди живых.
Наилучшим образом все, похоже, закончилось для другого брата Насира, Афсана. Если не считать сломанного носа, забрызганной кровью одежды и скованных за спиной наручниками рук, он выглядел как обычно.
– Я буду трахать вас в задницу, чертовы свиньи! – орал Афсан, когда двое коллег Хонкамяки поднимали его в автобус пикета.
"Что, черт возьми, происходит?" – подумал Хонкамяки и покачал головой.
– Что, черт возьми, происходит? – спросил комиссар Тойвонен минуту спустя, как только вылез из своего служебного автомобиля и увидел Хонкамяки.
67
Как только явно сбитый с толку Талиб отвел взгляд в сторону (мужчину столь легко ошарашить, как и любую женщину), Бекстрём нанес удар. Мгновенно схватил великана за лодыжки и изо всех сил дернул к себе.
Талиб повалился, как спиленная сосна. ("Хотя как такое возможно при мысли о том месте, где он вырос?" – подумал Бекстрём.) Опрокинулся плашмя, беспомощно размахивая руками, и ударился затылком о придиванный столик Бекстрёма, расколов его поверхность из первосортного кольморденского мрамора.
Бекстрём же мгновенно вытащил свой "зиг-зауэр", поднялся (надо признать) не без труда, на всякий случай закрыл левый глаз и тщательно прицелился.
Фархад тоже встал, замахал руками в попытке остановить Бекстрёма и выронил свой нож острым концом прямо на его дорогой ковер.
– Успокойся, комиссар, успокойся, – сказал он, держа поднятые на уровень груди руки перед собой, но это не помогло.
Бекстрём заорал во всю мощь легких и открыл огонь, даже не задумываясь о том, что тем самым может поцарапать свой новенький паркетный пол.
68
У соседа Бекстрёма, собственно, не было никакой необходимости звонить по номеру экстренной помощи, поскольку полиция все время находилась на месте.
Сразу после одиннадцати на экране компьютера Сандры Ковач неожиданно пришел в движение белый "мерседес", обозначенный у нее как "Альфа-3". Ранее весь вечер он стоял припаркованный на верхнем этаже в том же гараже, что и оставленный иранцами "лексус".
Автомобиль сыскарей с Ковач, Фернандес и Мотоэле находился совсем близко, и уже через пару минут они пристроились в сотне метров позади "мерседеса", явно державшего курс на Кунгсхольмен. Афсан вел машину, Фархад сидел рядом с ним, в то время как Хассан Талиб оккупировал все заднее сиденье.
Ковач связалась с Линдой Мартинес по рации, и та вызвала на помощь еще один экипаж, ранее весь вечер наблюдавший за Бекстрёмом, но сейчас сидевший и пивший кофе в "Макдоналдсе" всего в нескольких кварталах от его любимого кабака.
Инспектор Томас Сингх, усыновленный шведской семьей малайзиец, и его коллега ассистент Густав Халлберг, который, несмотря на имя, был уроженцем Северной Африки и тоже обрел новых родителей в Швеции, сразу бросились к своему автомобилю и вернулись к заведению, где они оставили Бекстрёма четверть часа назад, когда он заказал приличную порцию коньяка. Он по-прежнему сидел там. Возможно, с тем же коньяком, поскольку бокал на столе перед ним сейчас был почти пуст.
– Что делаем теперь? – спросил Халлберг.
– Ждем, – ответил Сингх.
Пять минул спустя Бекстрём махнул своей блондинке-официантке, поднялся, извлек приличную пачку купюр из кармана, взял счет и передал в обмен пятисотенную банкноту, а потом покачал головой, когда женщина явно хотела вернуть ему сдачу.
– У коллеги, похоже, нет проблем с наличностью, – констатировал Халлберг.
– А почему иначе, как ты думаешь, мы сидим здесь? – сказал инспектор Сингх, который проработал в полиции на пять лет больше своего напарника и считал себя бывалым молодым человеком.
Одновременно с тем, как Бекстрём поднялся со своего места, чтобы расплатиться, белый "мерседес" остановился в двадцати метрах от дома, где он жил. Фархад и Талиб вылезли из него, а Афсан припарковал машину, выключил габаритные огни и остался внутри, в то время как его брат и кузен исчезли в подъезде Бекстрёма. Ковач остановилась в пятидесяти метрах вверх по улице и заглушила мотор.
– Что делаем сейчас? – спросила Магда Фернандес.