– Все идет замечательно. Ты поразишься, насколько удачно все складывается, – каждый раз говорит Ямакаси.
И прижимает ее к себе.
Лучше бы он этого не делал.
Все дело в запахе, который стали источать татуировки Ямакаси. Запах слишком слаб, чтобы разложить его на составляющие, слишком тонок, но он существует. И он знаком, хорошо знаком Ваське. То есть – был знаком когда-то очень давно, в детстве, и она сделала все, чтобы избавиться от него. Изгнала его навсегда. Это как-то связано со снами, ну да – с ее собственными, плохо охранявшимися снами. Она была недостаточно бдительна (а какой бдительности можно ожидать от ребенка?), она беспечно разгуливала по своим снам, пока в один прекрасный момент не поняла, что ее сопровождают. Поначалу это были просто силуэты, – легкие, как бумажные кораблики, плывущие к водостоку. Хотя сами кораблики не просматривались, Васька помнит это хорошо; кораблик из бумаги – псс-ы, он никогда бы ее не увлек. Нет, там были вещи посерьезнее корабликов и много красивее:
мотоцикл, сверкающий хромированными деталями, с фарой и подфарниками, наполненными лунным светом умная птица с такими древними глазами, что зрачки в них растрескались и превратились в пыль новехонький трамвай с огромными колесами и поющим на все лады звонком: "исполняю желания, исполняю желания, исполняю желания"
однажды Васька едва не вскочила на его подножку, и ей бы это удалось, если бы трамвай не набрал скорость и не ушел из-под носа в самый последний момент. И остановился чуть поодаль, как будто выжидая – побежит за ним Васька или нет.
Она бы побежала, она готова была побежать, но что-то остановило ее: липкая темнота, сгустившаяся над головой трамвая, притаившаяся в углах открытой задней площадки.
В этой липкой темноте, так не вовремя, так неосмотрительно явившейся маленькой Ваське, и крылась разгадка: ни чудесного мотоцикла, ни прекрасной птицы, ни восхитительного новехонького трамвая со звонком никогда не существовало. А существовала только темнота: это она создавала и проецировала образы, она заманивала Ваську, чтобы сожрать, слопать ее и косточек не оставить. И у этой темноты было имя.
МИКА.
Мика – вот кто обманом пролезал в ее сны, вот кто сопровождал ее, прикидываясь тем, что так нравилось Ваське, вот кто норовил подойти близко-близко. Что же тогда сделала Васька? – быстренько проснулась и поймала Мику прямо на месте преступления: Мика сидела у кровати и подло, по-змеиному держала Ваську за руку. Она пыталась приручить Ваську хотя бы во сне. Тогда-то Васька и почувствовала этот запах – такой же липкий, душный, приторный. Запах человека, который до обморока хочет, чтобы его любили.
И готов заплатить за это любую цену.
Выросшая Васька давно позабыла – и про сны, и про запах.
И вот сейчас он сам напомнил о себе.
Ведьма ничуть не изменилась за столько лет. Она до сих пор до обморока хочет, чтобы ее любили. И готова заплатить за это любую цену. Вот и Кокетничает с татуировками Васькиного парня. Метит их, как мартовский кот.
"Ты поразишься, насколько удачно все складывается", – говорит Ямакаси.
Еще бы – не удачно. Но лучше не думать об этом.
Лучше – довериться.
А ещё лучше – поймать пряничную суку, курсирующую между собственным логовом и сортиром, прижать к стене, накрутить ее патлы себе на кулак и спросить напрямую: "положила глаз на моего парня, ведьма?"
Ваську так и подмывает сделать это.
А совсем недавно желание разобраться с пауком настигло ее прямо на чертовой работе, за барной стойкой. И она обязательно осуществила бы его, если бы не Чук.
Неформальный Чук в (если не пафосном, то, во всяком случае, – изысканном) интерьере "Ноля" – в этом была первая странность. Обычно люди Чукова склада, да и Васькиного склада тоже, довольствуются демократичной кофейней, где в меню обязательно присутствуют пирожки с капустой и с рисом и яйцами. Васька не помнила, говорила ли ЧукГеку, где именно работает (может, и говорила), но они никогда не приходили в "Ноль".
Ни разу.
Вторая странность заключалась в том, что Чук был один.
Существовала и третья странность – Васька даже не сразу сообразила, кто именно стоит перед барной стойкой: Чук или Гек. Конечно же они не были похожи. Вернее, были похожи, как могут быть похожи брюнет и блондин. Вернее, Васька просто забыла, кто из них брюнет, а кто блондин, в её воображении они с некоторых пор проходили под довольно расплывчатым оперативным псевдонимом перцы,
как вариант – отцы
как вариант – зайцы-энерджайзеры
как вариант – Гоа и юго-западная оконечность Португалии.
Оба они нравились Ваське. Нравились настолько, что Васька даже выучила одно слово по-португальски: специально для того, чтобы доставить удовольствие кому-то из них. Тому, кто бывал на юго-западной оконечности Португалии.
Там бывал Чук.
Или Гек?
Не суть важно, а русский перевод прекраснейшего португальского слова гласил: "тросик для фотоаппарата".
Не слишком впечатляюще.
Оба они нравились ей, и секс с ними тоже нравился, так почему Васька не может сообразить, кто же стоит сейчас перед ней – Чук или Гек? Масть могла бы ей помочь, но полумрак у барной стойки обманчив, блондин? брюнет? – так сразу и не разберешь.
– Привет, – сказала S часть дуэта ЧукГек.
– Привет, – ответила Васька, тотчас нацепив на себя приятельскую улыбку. – Куда же вы запропали, парни? Я думала о вас.
– Вряд ли ты о нас думала, Гек погиб.
В первую секунду Васька почувствовала облегчение: если Гек исключается, то перед ней – Чук, двух мнений быть не может. Значит, она назовет Чука именно Чуком и не поставит себя в дурацкую ситуацию. Но что сказал Чук?
ВрядЛиТыОнасДумалаГекПогиб.
Вот так, безо всякой интонации, плотно подогнав слова друг к другу и оставив лишь небольшие зацепки, зазоры, выступы, чтобы, ухватившись за них и подтянув тело, можно было добраться до вершины смысла: ГЕК ПОГИБ.
– Как погиб? Что значит погиб?
– Это значит, что его больше нет, – Чук смотрит на Ваську так, как будто она виновата в смерти Гека.
– Мне очень жаль… Сварить тебе кофе?
– Свари.
На Чука уже оборачиваются, весь его вид диссонирует с обстановкой "Ноля": потрепанные джинсы, черная майка, тяжелые ботинки на ногах, уйма кожаных браслетов на запястьях, а еще скейтборд, торчащий из рюкзака. Чук чертовски молод, чертовски высок, чертовски загорел, мускулист, пропорционально сложен; он – явная угроза для постоянных посетителей ресторана, всех этих небедных людей, не таких молодых, высоких, загорелых и мускулистых. Пришедших сюда с подружками, невестами и любовницами, Васька ни секунды не сомневается, что в непристойных фантазиях подружек, невест и любовниц парни, подобные Чуку, фигурируют всегда. В качестве водопроводчиков, сантехников, садовников, инструкторов по фитнесу и горным лыжам, шоферов-дальнобойщиков, коммивояжеров с набором насадок для пылесоса.
Насадки интересуют скучающих самочек больше всего.
Дерьмообразный официант Виталик уже смотрит в их с Чуком сторону и недвусмысленно семафорит Ваське рукой: "сплавляй своего дружка к чертовой матери, пупхен, не зли папашек".
Иди ты в жопу, мысленно отвечает Васька.
– …Как это произошло? Когда?
– В тот вечер, когда мы виделись в последний раз. Помнишь?
В последний раз они виделись в тот вечер, когда Васька познакомилась с Ямакаси. К несчастью, Васька почти не помнит Чука и Гека в контексте этого вечера, они не были водопроводчиками, сантехниками и коммивояжерами, их роль свелась к тому, чтобы представить Ваське
человека-паука
человека-кошку
человека-ядро
но Васька думала о них тогда, – прежде, чем забыть окончательно. С печалью. С предчувствием возможного несчастья. Они слишком тяжелы, слишком неповоротливы для того, чтобы одолеть крыши, пусть качаются на волнах, пусть качаются в небе, пусть присасываются к загубникам аквалангов и крутят педали, а крыши им не по зубам – и вот, пожалуйста. Так и случилось.
– Гек сорвался с крыши? Разбился насмерть?
– Точно, – кофе уже стоит перед Чуком, но он даже не думает к нему прикасаться.
– Я ведь говорила вам…
– Я тоже говорил ему – "не стоит, брателло, может, человек-паук и прав". Он не послушал меня. И тебя тоже. Почему ты не пришла на похороны, Васька?
Чук – странный парень, как она могла прийти на похороны, если даже не знала, что Гек погиб?
– Я ничего не знала про похороны.
– Разве Ямакаси ничего тебе не сказал?
Это что-то новое. Настолько новое, что Васька машинально берет чашку с кофе, до сих пор стоявшую перед Чуком, и отхлебывает из нее глоток.
Самая настоящая бурда.
Шайзе.
– А он должен был сказать?
– Он ведь теперь твой парень, я прав?
– Он ничего мне не говорил… Он знал?
– Он знал. Мы виделись.
– Когда?
– На следующий день… После того… После того как это произошло.
На следующий день после того, как они с Ямакаси познакомились. На следующий день после того, как погиб Гек. Какое из событий важнее?
То, что связано с Ямакаси.
В том, что связано с Ямакаси, слишком много неясностей, недоговоренностей, она и раньше подозревала это. Неясность, недоговоренность, зыбкость воздушных потоков, обманчивая надежность кровельного железа, обманчивая доступность пожарных лестниц, хитросплетение татуировок, хорошо отрепетированная пустота азиатских глаз. Он кажется наивным простачком и хитрым змием одновременно, он пялится в дурацкие порномультяшки и вынюхивает места, у которых когда-либо задирал лапу Шаброль.
Не последний, между прочим, режиссер, уж не влюбилась ли Васька?
Определенно да.
Да. Да. Да.
Кем бы он ни был на самом деле. Не Шаброль – Ямакаси. Она влюблена в него, как кошка. Кошка влюблена в человека-кошку. Смешно.
– Чему ты улыбаешься? Ведь Гек погиб, ты разве не поняла? – на скулах Чука появляются красные пятна. – Какие тут могут быть улыбки?
– Прости, – в этом месте не мешало бы устыдиться, но Васька не испытывает никакого стыда. – Это не имеет никакого отношения к Геку. Я сожалею, что он погиб. Я потрясена… Вы что, случайно встретились?
– С кем?
– С Ямакаси.
Чук долго и пристально вглядывается в лицо Васьки, прежде чем ответить:
– Нет, он заходил ко мне.
– Зачем?
– Забрать сумку.
Какая сумка, при чем здесь сумка? До сих пор Ваське был известен чахоточный рюкзак из "Ганга", а сумка никогда не всплывала. Но все еще можно прояснить, если расспросить Чука обстоятельнее.
– Ты имеешь в виду рюкзак?
– Да нет, это была сумка, – Чук смотрит на Ваську с недоумением. – Обыкновенная спортивная сумка.
– А почему эта сумка оказалась у тебя?
– Он жил у меня пару дней, когда появился в городе. Мой друг – не Гек, другой парень… Он попросил приютить одного крутейшего человека… На время, пока тот осмотрится в Питере.
– Ямакаси был этим крутейшим человеком?
– Да.
– И откуда же он приехал?
– Я не знаю. Никогда не спрашивал. Видел только бирку от ручной клади на его сумке. Но она как-то быстро исчезла.
Бесполезно выспрашивать у Чука, что именно было написано на бирке, он наверняка не запомнил. Вряд ли он вообще придал ей хоть какое-то значение. Но Васька – разумная девушка, хотя, в силу редкой психологической особенности, ни за что бы не поладила с надписями на бирках и со всеми другими надписями тоже. Это не мешает Ваське оставаться разумной, и разум подсказывает ей, что именно означает бирка: Ямакаси прилетел в Питер самолетом. А для того, чтобы попасть в самолет, необходимо пройти паспортный контроль. А для того, чтобы попасть в объятья паспортного контроля, а до этого купить сам билет, нужно как минимум, иметь паспорт.
Конечно же у Ямакаси был паспорт.
И в него была вклеена фотография (узкие азиатские глаза, узкий рот, узкие полоски татуировок вместо бороды), и был вписан год рождения, и место рождения, и настоящее имя.
Конечно же у Ямакаси есть настоящее имя.
Васька – не романтическая дура, она прекрасно отдает себе в этом отчет. Будь он японцем – его еще могли бы звать Ямакаси, и то не факт. Но Ямакаси – не японец. Он прекрасно говорит по-русски, и без всякого акцента. Русский – его родной язык, это не подлежит сомнению. К тому же японцы не выговаривают уйму букву, составляющих основу русского языка. Они не могут выговорить их в принципе. Ваське известны как минимум две – "р" и "л".
Ямакаси – не японец.
И самое ужасное – он может оказаться кем угодно: керамическим убийцей, птицей Кетцаль, человеком, укравшим у другого человека сертификат промышленного альпиниста, королем воздуха, королем воров, королем мопедов, королем телевизионных пультов, поклонником Шаброля, горячим поклонником порномультфильмов, Васькиным возлюбленным, наконец. Все это, даже сложенное вместе, никогда не прольет свет на истинную личность Ямакаси.
– …Он расспрашивал меня о тебе, Васька, – голос Чука слегка подрагивает от обиды: он хотел бы говорить о своем друге Геке, но вынужден говорить о Ямакаси, потому что этого хочет она. Девушка, которую Чук никогда не переставал любить.
– Когда забирал сумку?
– Нет. Много раньше. Он и Гека расспрашивал… Вот это да! А Васька еще наивно полагала, что ее уже ничем нельзя удивить.
– Мне казалось, что это была ваша идея – познакомить нас.
– Нет. Это была его идея познакомиться с тобой. Сказанное Чуком не то, чтоб так уж неприятно Ваське – она вообще предпочла бы никогда об этом не узнать. На случайности знакомства держались все последующие, довольно искренние (с ее стороны – так точно) отношения с Ямакаси, теперь же придется искать в каждом из совершенных им поступков двойное дно.
– Мне показалось, что он был не слишком доволен, когда увидел меня на крыше…
– Да нет же. Он хотел тебя увидеть. Он попросил, чтобы мы привели тебя с собой.
– А зачем – он не объяснил?
– Нет. Сказал, что много слышал о тебе и хочет познакомиться…
– От кого он слышал обо мне?
– Откуда же я знаю – от кого? В этом городе есть немало парней, которые могли бы рассказать о тебе.
Все это правда или почти правда, учитывая слухи и домыслы, курсирующие в среде экстремалов о легендарных, полулегендарных и мифических личностях. Но еще одна правда состоит в том, что Васька никогда не была ни легендарной, ни полулегендарной, ни мифической личностью. Она не была намба ван, как бы ей этого не хотелось. Избери она что-то одно – возможно, ей бы и удалось достигнуть вершин, но она всегда занималась всем понемногу, ни на чем подолгу не застревая: дельтапланеризм, фристайл, прыжки с трамплина, парашют, горные лыжи. Экстрим для нее не узкопленочная философия, как для всех остальных, не способ поднять уровень адреналина в крови, хотя и такое случается. Скорее – дорога, на которой нет ни одного указателя (все равно Васька не смогла бы прочитать, что написано на них); эта дорога никуда не ведет, а придорожные закусочные всегда оказываются закрытыми на обед, а в придорожных мотелях всегда отсутствуют свободные номера, она могла бы купить карту местности, но карта бесполезна для человека, который не в состоянии ее изучить. Ваське остается только бежать, и бежать, не останавливаясь, беги, Васька, беги – это как раз про нее.
Версия с парнями не выдерживает никакой критики, тем более что Васька никогда не была намба ван и в том, что называется секс. В сексе она все делает правильно и ее парни – они тоже все делали правильно, и всегда достигали нужной точки (среднестатистический парень без отклонений в сексуальной сфере всегда достигает нужной точки), но в этом нескончаемом потоке актов нет ничего особенного. Нет ничего, о чем бы имело смысл снять большое кино. Ее совместная с парнями история никогда не послужила бы основой самого ожидаемого фильма сезона, совокупный бюджет – 150 млн долларов. Дешевенький порнофильм, растиражированный на кассетах, – вот и все, на что они могут претендовать. История любви могла бы получиться с Ямакаси – если бы он только захотел, если бы оказался способен на любовь. Но до сих пор с Ямакаси получались только видовые фильмы об экстремальных видах спорта. А еще долгоиграющий проект "Прогулки с динозаврами". А еще долгоиграющий проект "Неукротимая планета".
Но даже того, что есть, – достаточно.
Единственный мотель у дороги, который в состоянии приютить бегущую Ваську, – мотель Ямакаси. И в нем полно свободных мест, Васька может получить ключ от любого номера и, наконец-то, отдохнуть. Важно только, чтобы с ней не случилась та же неприятность, какая случилась с героиней фильма "Психо". Белокурая и не слишком щепетильная героиня тоже доверилась владельцу мотеля, а тот оказался самым настоящим маньяком.
– …Мне нужен парень, который познакомил тебя с Ямакаси. Который сказал тебе, что он – крутейший человек.
– Васька! – Чук накрывает Васькину лежащую на стоике руку своей ладонью. – Гек погиб. Ты поняла? Гек. Погиб.
– Я поняла, – нельзя злиться, нельзя впадать в беспричинную ярость, Чуку это может не понравиться, Чука это отпугнет. – Я ведь говорила… Мне жаль. Я потрясена. Я очень расстроена. Очень.
– Гек погиб, а ведь он любил тебя…
– Я тоже его любила, ты знаешь. Послушай, Чук… Мы обязательно поговорим о Геке… Мы будем долго говорить. Просто встретимся в самые ближайшие дни. Встретимся завтра. И поговорим. А сейчас мне нужен тот чертов парень, который познакомил тебя с Ямакаси. Чертов адрес чертова парня!!! Чертов телефон!!!..
Она не должна срываться, она не должна повышать голос. Чуку это может не понравиться, Чука это отпугнет.
– Не будь такой сукой, Васька.
– Я прошу тебя…
– Этого парня сейчас нет в городе. Он уехал куда-то на Кавказ, с французскими скалолазами… Я не знаю, когда он вернется.
Уточнения Чука глупы и бессмысленны, они раздражают Ваську – французские скалолазы, британские игроки в поло, индийские погонщики слонов, – какая разница, если парня, который мог пролить свет на появление Ямакаси в жизни Васьки, нет в Питере. Питер наводнен людьми, их здесь не меньше пяти миллионов, а еще ротозеи-туристы, и бесконечные участники международных конгрессов, форумов и саммитов, и лица, сопровождающие чудотворные иконы, и хренова туча гастарбайтеров, и хренова туча нелегалов-корейцевкитайцеввьетнамцев, ждущих окна в Скандинавию, и труппа передвижного цирка в Автово.
А единственного человека, который нужен Ваське, – нет.
Шайзе.
Васька так удручена, что даже не замечает, как Чук отделяется от стойки и идет по направлению к выходу – высокий, мускулистый, полный скрытой сексуальной энергии, которая присуща лишь водопроводчикам из летних грез скучающих пресыщенных самок.
А она так и не успела вспомнить, блондин он или брюнет.