Уже сейчас, наблюдая из-за гротескной маски за Воаном, Сигрейв выглядел так, словно он был слегка травмирован в этом столкновении. С женским ртом и чрезмерно ярко накрашенными глазами, с этими белыми волосами, собранными в пучок на макушке, он напоминал пожилого педика, которого застали пьяным в собственном будуаре. Он с некоторым негодованием смотрел на Воана, будто бы это Воан заставляет его каждый день изображать карикатуру актрисы.
Воан успокоил ассистента продюсера и посыльного, так и не отдав им свою камеру. Он заговорщически кивнул Сигрейву - его израненный рот растянулся в улыбке - и пошел в сторону корпуса студии. Когда я направился к нему, он жестом пригласил меня следовать за ним, включая меня в импровизированную свиту.
Позади Воана, уже забытый им, сидел в "ситроене" одинокий Сигрейв, похожий на обезумевшую ведьму.
– С ним все в порядке? Вам стоило бы сфотографировать Сигрейва.
– Конечно же, я его сфотографировал.
Камера Воана болталась возле правого бедра. В белой кожаной куртке он скорее напоминал актера-симпатягу, чем ученого-отступника.
– Он еще может вести машину?
– До тех пор, пока она движется прямо и ею не нужно управлять.
– Воан, отведите его к врачу.
– Это все испортило бы. К тому же у меня нет времени. Его осмотрела Елена Ремингтон. - Сменяя тему, Воан добавил: - Она переходит работать в лабораторию дорожных исследований. Через неделю у них будет день открытых дверей, и мы все вместе туда сходим.
– Я вполне могу обойтись без этой забавы.
– Нет, Баллард, это вас возбудит. Такие мероприятия интересно смотреть даже по телевизору.
Он направился к автостоянке.
Эта эффектная смесь фантазии и реальности, сконцентрированная в патетическом и зловещем образе Сигрейва, загримированного под киноактрису, до конца дня сохранялась в моем сознании, наслаиваясь даже на общение с приехавшей за мной Кэтрин.
Она мило поболтала с Ренатой, но скоро ее увлекли цветные снимки на стенах - серийные спортивные автомобили и роскошные седаны - фрагменты, взятые из рекламного ролика, который мы как раз делали. Эти выразительные портреты плавникообразных выступов на багажнике и радиаторных решеток, корпусов и лобовых стекол, эти плоскости, покрашенные в спокойные пастельные или резкие искусственные цвета, казалось, просто очаровали ее. Меня удивляла ее добродушная терпимость к Ренате. Я провел ее в монтажную, где два молодых редактора занимались предварительным монтажом. Возможно, Кэтрин была убеждена, что в контексте этих снимков эротическая связь между мной и Ренатой была просто неизбежна и что, если бы ей самой пришлось работать в этом офисе среди снимков машин целиком и их радиаторных решеток крупным планом, она сама пошла бы на любовную связь не только с молодыми редакторами, но и с Ренатой.
Весь этот день она провела в Лондоне. В машине лежала гора парфюмерии, которую она купила. Первое, что когда-то удивило меня в Кэтрин, была ее безупречная чистота, словно она последовательно вычищала каждый квадратный сантиметр элегантного тела, отдельно вентилировала каждую свою пору. Иногда фарфоровая поверхность ее лица, слишком тщательный макияж - словно это была выставочная модель красивого женского лица - заставляли меня заподозрить, что вся ее настоящая сущность от меня скрыта. Я пытался представить себе, из какого детства возникла эта прекрасная женщина - безупречная модель, для картин Ингреса .
Ее пассивность, полное приятие какой бы то ни было ситуации были именно теми качествами, которые привлекали меня к Кэтрин. Во время наших первых половых актов в анонимных спальнях аэропортовских отелей я неторопливо обследовал каждое отверстие, которое я только мог найти на ней, проводил пальцами по ее деснам, надеясь найти какой-нибудь заблудший кусочек телятины, втискивал язык ей в ушной канал, надеясь почувствовать малейший привкус серы, исследовал ее ноздри и пупок и, наконец, ее влагалище и задний проход. Мне приходилось погружать палец до самого основания, чтобы добыть слабый запах фекальной материи, что осталась тоненькой коричневой корочкой под ногтем.
Мы поехали домой каждый в своей машине. Ожидая на светофорах по дороге к автостраде, ведущей на север, я смотрел на Кэтрин - ее руки покоились на руле. Указательным пальцем левой руки она отодрала прилепленную на лобовое стекло наклейку. Стоя возле нее, я смотрел, как трутся друг о друга ее ноги, когда она нажимает педаль тормоза.
Когда мы ехали по Западному проспекту, мне вдруг захотелось, чтобы ее тело заключило в объятия салон автомобиля. В своем воображении я прижимал ее влажную промежность к каждой выступающей панели, я ласково вминал в ее грудь дверные стойки и рукоятки, медленно по спирали двигал ее ягодицы по винилу сидений, клал ее маленькие ладони на циферблаты и подлокотники. Сплетение ее слизистых поверхностей с частями машины и моим собственным металлическим телом освещалось проходящими мимо нас машинами. Этот бесконечно извращенный акт ожидал ее, словно некий почетный ритуал.
Почти загипнотизированный своими мыслями, я внезапно заметил примятое крыло "линкольна" Воана всего в нескольких футах от спортивной машины Кэтрин. Воан то обгонял меня, то отставал, следуя за нами по автостраде, словно ожидая, что моя жена допустит ошибку. Перепуганная Кэтрин нашла спасение, пристроившись на крайней полосе впереди автобуса. Воан поравнялся с автобусом и, используя сигнал и фары, заставил водителя притормозить, а сам снова втиснулся за Кэтрин. Я двигался по одной из центральных полос и пытался окликнуть Воана, обгоняя его, но он сигналил Кэтрин, освещая задний бампер ее машины своими фарами. Кэтрин, не раздумывая, свернула на стоянку бензозаправки, вовлекая Воана в резкий V-образный разворот. Под визг покрышек он обогнул орнамент цветочного газона с невзрачными домашними растениями, но я загородил ему путь своей машиной.
Взволнованная этим всем Кэтрин сидела среди алых топливных насосов и испепеляла Воана взглядом. На моей груди и ногах разболелись шрамы от усилия, которое мне пришлось приложить, когда я за ними гнался. Я вышел из машины и подошел к Воану. Он глядел на меня так, словно мы никогда раньше не встречались, его рот в рубцах трудился над куском жвачки. Время от времени он поглядывал на авиалайнеры, поднимающиеся из аэропорта.
– Воан, каскадер чертов, ты не на съемочной площадке.
Воан изобразил одной рукой короткий примирительный жест. Он переключил передачу на задний ход.
– А ей понравилось, Баллард. Это такой своеобразный комплимент. Можешь спросить у нее.
По широкой дуге он сдал назад, едва не сбив проходившего мимо работника заправки, и отчалил с послеобеденным потоком машин.
Воан был прав. Кэтрин стала все чаще вовлекать его в свои эротические фантазии. По ночам, лежа в постели, мы следовали за Во-аном через пантеон наших традиционных партнеров так же, как Воан преследовал нас по вестибюлям зданий аэровокзала.
– Нужно курнуть еще гашиша, - Кэтрин посмотрела на мигающие за окном светофоры. - Почему Сигрейв так одержим этой киноактрисой? Ты говоришь, что он хочет в нее врезаться?
– Эту идею вдолбил ему в голову Воан. Он использует его в каком-то эксперименте.
– А как же его жена?
– Она на поводке у Воана.
– А ты?
Кэтрин лежала ко мне спиной, прижавшись ягодицами к моему паху. Когда я двигал членом, то смотрел мимо своего, отмеченного шрамами пупка на расщелину между ее ягодицами, безупречную, как у куклы. Я держал в руках грудки, ее грудная клетка вдавила часы мне в запястье. Пассивная поза Кэтрин была обманчива; я давно уже понял, что это было только прелюдией к эротической фантазии, к медленному циклическому поиску свежей сексуальной добычи.
– Я у него на поводке? Нет. Мне трудно понять, что им движет.
– Тебя не возмущают все эти фотографии? Похоже, он и тебя использует.
Я начал забавляться правым соском Кэтрин. Еще не готовая к этому, она взяла мою руку и просто положила себе на грудь.
– Воан завоевывает людей для себя. Во всем его стиле еще остались сильные элементы телевизионщика.
– Бедняга. Эти девочки, которых он цепляет… некоторые из них просто дети.
– Ты все еще думаешь о них? Воана интересует не секс, а технология.
Кэтрин сильно прижалась головой к подушке - знакомое движение концентрации.
– Тебе нравится Воан?
Я опять взял ее сосок и начал его возбуждать. Ее ягодицы двигались по моему члену, голос спустился к низким, медлительным нотам.
– В каком смысле? - спросил я.
– Он тебя возбуждает, правда?
– В нем что-то есть. В его одержимости.
– Его эффектная машина, его манера вождения, его одиночество. Все эти женщины, которых он там трахал. Она должна пахнуть спермой…
– Она так и пахнет.
– Он тебе кажется привлекательным?
Я вытащил член из ее влагалища и прижал головку к ее заднему проходу, но она проворной рукой вернула его обратно.
– Он очень бледный, весь в шрамах.
– И все-таки тебе хотелось бы его трахнуть? В его машине?
Я чуть приостановился, пытаясь оттянуть оргазм, поднимающийся приливной волной по стеблю моего члена.
– Нет. Но в нем что-то есть, особенно когда он за рулем.
– Сексуальность… сексуальность и этот автомобиль. Ты видел его член?
Когда я описывал ей Воана, то прислушивался к собственному голосу, чуть приподнимающемуся над звуками наших тел. Я перечислял элементы, из которых состоял сложившийся в моем представлении образ Воана: его твердые ягодицы, обтянутые потертыми джинсами, когда он, выходя из машины, приподнимает одно бедро; желтоватая кожа живота, открытая почти до треугольника лобковых волос, когда он потягивается за рулем; бивень полувзведенного члена, прижатый к кромке руля сквозь влажную ткань его джинсов; миниатюрные шарики грязи, которые он вынимает из острого носа и вытирает о гладкий пластик дверной панели; ссадинка на левом указательном пальце, которую я заметил, когда он протягивал мне зажигалку; твердые соски, трущиеся о клаксон сквозь глаженую голубую сорочку; треснувший ноготь на большом пальце, соскребающий пятнышко семени на сиденье между нами.
– Ему делали обрезание? - спросила Кэтрин. - Ты можешь себе представить его задний проход? Опиши мне его.
Мое описание продолжалось скорее к удовольствию Кэтрин, чем к моему. Она глубоко втиснула голову в подушку, ее правая рука бешено затанцевала, заставляя мои пальцы теребить ее сосок. Хотя меня и вдохновила идея соития с Воаном, но мне казалось, что в описываемом мною половом акте участвует кто-то другой, а не я. Воан возбуждал некий скрытый гомосексуальный импульс, только находясь в кабине своей машины или мчась по автостраде. Его привлекательность состояла не столько в наборе стандартных анатомических возбудителей - изгиб обнаженной груди, мягкая подушечка ягодицы, очерченный волосами изгиб влажной промежности, -сколько в выразительных композициях, которые складывались из Воана и автомобиля. Оторванный от автомобиля, в частности от его символического крейсера автострад, Воан уже не представлял ни малейшего интереса.
– Ты хотел бы поучаствовать в половом акте с ним? Поместить, например, свой член прямо ему в задний проход, протолкнуть его вверх по горячему каналу? Расскажи мне, расскажи об этом. Расскажи мне, что бы ты делал? Как бы ты целовал его в этой машине?
Опиши мне, как бы ты протянул руку и расстегнул его брюки, потом достал его член. Ты бы его поцеловал или сразу начал бы сосать? В какой руке ты бы его держал? Ты когда-нибудь сосал член?
Кэтрин ухватила нить своей фантазии. Кого она представляла рядом с Воаном, себя или меня?
– …Ты знаешь вкус спермы? Ты когда-нибудь пробовал сперму? Она бывает более и менее соленая. У Воана должна быть очень соленая сперма…
Я смотрел на упавшие ей на лицо светлые волосы, на ее бедра, вздрагивающие на пути к оргазму. Это был один из первых случаев, когда она представляла меня в гомосексуальном акте, и меня удивило богатство ее воображения. Она проталкивалась сквозь оргазм, ее тело охватила дрожь наслаждения. Прежде чем я потянулся, чтобы обнять ее, она перевернулась и легла вниз лицом, позволяя сперме вытечь из влагалища, потом сползла с кровати и быстренько пошла в ванную.
В продолжение следующей недели Кэтрин как обычно курсировала по залам аэропорта. Наблюдая за ней из машины и ощущая, что Воан тоже ловит ее блуждающим взглядом, я чувствовал, как мой член наливается и прижимается к кромке руля.
– Ты кончил?
Елена Ремингтон неуверенным жестом прикоснулась к моему плечу, словно я был пациентом, над оживлением которого ей пришлось хорошо потрудиться. Я лежал на заднем сиденье, а она резкими движениями одевалась, поправляла юбку на бедрах. И в этот момент она была похожа оформительницу витрины супермаркета, которая одергивает одежду на манекене.
По дороге в лабораторию дорожных исследований я предложил ей остановиться где-нибудь среди резервуаров к западу от аэропорта. В течение предыдущей недели интерес Елены ко мне значительно поугас, словно она поместила меня и автокатастрофу куда-то в прошлую жизнь, реальности которой она уже не признавала. Я знал, что она вот-вот вступит в период бездумной неразборчивости, через который проходит большинство овдовевших людей. Столкновение наших автомобилей и смерть ее мужа стали для нее ключом к новой сексуальной страсти. В первые месяцы после его смерти она прошла через ряд быстротечных связей, словно принимая половые органы всех этих мужчин в свои руки и свое влагалище, она каким-то образом снова оживляла мужа, словно вся эта сперма, смешанная в ее лоне, как-то воссоздавала в ее сознании блекнущий образ умершего.
На следующий день после первого соития со мной она приняла нового любовника, младшего патологоанатома Эшфордской больницы. От него она перешла еще к нескольким мужчинам: муж приятельницы-врача, радиолог-практикант, менеджер обслуживающего персонала гаража. И я заметил, что во вcex этих связях, которые она описывала без вся-кого смущения в голосе, неизменным атрибутом был автомобиль. Все это происходило в машине либо на многоэтажной автостоянке аэропорта, либо вечером в районном гараже, либо на автостоянке возле окружной дороги, словно присутствие машины резонировало с неким элементом, без которого половой акт терял всякий смысл. Машина, предположил я, каким-то образом вновь и вновь исполняет роль убийцы ее мужа, роль, необходимую для раскрытия новых возможностей ее тела. Она могла достичь оргазма только в машине. И все-таки однажды вечером, лежа рядом с ней в своей машине на крыше многоэтажной автостоянки в Нортхолте, я почувствовал, как враждебно и разочарованно напряглось ее тело. Я положил руку на темный треугольник ее лобка, серебрящийся в темноте от влаги.
Она убрала от меня руки и оглядела интерьер кабины, словно собираясь изорвать свои набухшие груди об этот капкан из стеклянных и металлических лезвий.
Вокруг нас в свете солнца лежали заброшенные резервуары - невидимый подводный мир. Елена подняла окно, отгораживаясь от шума взлетающих самолетов.
– Мы сюда больше не вернемся. Тебе придется подыскать другое место.
Я тоже чувствовал спад возбуждения. Когда за нами не наблюдал Воан, не записывал наши позы и части тела на фотопленку, мой оргазм казался пустым и стерильным, просто выбросом лишней органической ткани.
В своем воображении я видел, как машина Елены, с жестким хромом и пластиком, оживляется силой моего семени, превращаясь в будуар из экзотических цветов и вьющихся растений, едва пропускающих солнечный свет; сквозь пол и сиденья прорастает сочная влажная трава.
Глядя на Елену, набирающую скорость на прямом участке шоссе, я внезапно задумался о том, как я мог бы встряхнуть ее. А не провезти ли ее опять по маршруту смерти мужа? Возможно, это освежило бы ее сексуальную потребность во мне, вновь воспламенило бы эту эротическую враждебность, которую она испытывала ко мне и к умершему.
Когда нас пропускали через ворота лаборатории, Елена склонилась над рулем, странно ухватившись за него тонкими руками. Ее тело складывалось в неуклюжие геометрические сочетания со стойками лобового стекла и рулевой колонки, словно она сознательно повторяла позы покалеченной девушки Габриэль.
Мы шли с автостоянки к месту испытания. С поприветствовавшими нас учеными-исследователями Елена обсудила очередной проект норм министерства путей сообщения. На бетоне в два ряда были составлены поврежденные машины. В смятых корпусах сидели пластиковые манекены, их лица и грудные клетки расколоты в столкновениях, зоны повреждения отмечены разноцветным пятнами на черепах и животах. Елена разглядывала их через выбитые лобовые стекла, словно они были пациентами, за которыми она хотела бы ухаживать. Мы бродили среди прибывающих посетителей - почти все в опрятных костюмах и украшенных цветами шляпах, а Елена просовывала руку между осколков разбитых окон и ласкала пластиковые руки и головы.
Остаток дня прошел, подчиняясь логике сновидения. Освещенные ярким послеполуденным светом несколько сот зрителей были похожи на манекенов, выглядели не более реально, чем пластиковые фигуры, которые должны были играть роль водителя и пассажиров в лобовом столкновении седана с мотоциклом.
Чувство развоплощения, нереальности моих собственных мышц и костей усилилось, когда появился Воан. Механики закрепляли мотоцикл в механизме, который будет запущен по стальным рельсам в стоящий в семидесяти ярдах седан. Провода датчиков тянулись от обеих машин к фиксирующим приборам, закрепленным на длинных подмостках. Были подготовлены две кинокамеры - одна установлена возле дороги, с направленным на точку столкновения объективом, вторая смотрела вниз с подвесной рамы. Видеооборудование уже воспроизвело на небольшом экране кадры с механиками, устанавливающими датчики в двигателе машины, в которой сидели четыре манекена, представляющие семью: муж, жена и двое детей. К их головам, телам и ногам тянулись провода. На телах уже были отмечены предполагаемые травмы, на лицах и грудных клетках - сложные красные и фиолетовые геометрические формы. Механик в последний раз поправил водителя за рулем, располагая его руки в соответствующем положении. Руководитель научных исследований поприветствовал через систему громкоговорителей гостей этой экспериментальной катастрофы и шутливо представил тех, кто находился в машине:
– Чарли и Грета, представьте себе, что они решили проехаться с детьми, Шоном и Брид жит…
В дальнем конце площадки небольшая группа работников занималась подготовкой мотоцикла, защищая камеру, установленную в механизме катапульты, которая отправится в путешествие по рельсам. Посетители - работники министерства путей сообщения, инженер безопасности дорожного движения, специалисты-автодорожники и их жены - собрались у точки столкновения, словно болельщики на скачках.