Я покатил машину по боковой дороге, ведущей к пустым цементным бульварам, вдоль которых выстроились частные дома. Около часа мы ехали по пустым улицам. У ворот особняков стояли детские велосипеды и коляски. Елена Ремингтон держала меня за плечо ее глаза скрывались за темными стеклами. Она рассказывала мне о своей работе в иммиграционном отделе аэропорта и о трудностях с подтверждением завещания мужа. Понимала ли она, что происходило в этой машине, на маршруте, который я так много раз репетировал на разных машинах, понимала ли она, что я отпраздновал смерть ее мужа единением наших травм и моего оргазма?
Движение усиливалось, бетонные полосы косыми лучами пересекали ландшафт. Мы с Кэтрин возвращались после встречи со следователем. Мосты развязок громоздились друг над другом, словно совокупляющиеся великаны, их огромные ноги были расставлены друг у друга над спинами. Без проявления какого бы то ни было интереса, безо всяких церемоний было сделано заключение о наступлении смерти в результате несчастного случая; полиция не выдвигала против меня обвинений в убийстве или небрежном вождении. После дознания я позволил Кэтрин отвезти меня в аэропорт. Я полчаса сидел возле окна в ее офисе, глядя на сотни машин на стоянке. Их крыши разлились металлическим озером. За плечом Кэтрин, ожидая, когда я уйду, стояла ее секретарша. Когда она передавала Кэтрин ее очки, я обратил внимание, что она накрасила губы белой помадой, возможно, так проявлялось ее ироническое отношение к этому дню смерти.
Кэтрин провела меня в холл:
– Джеймс, тебе нужно сходить в офис. Поверь, любимый, я просто забочусь о тебе.
Она прикоснулась к моему правому плечу любопытным движением, словно искала новую рану, расцветшую там. Во время следствия она как-то особенно держала меня за локоть, опасаясь, что меня может унести в окно.
Не желая торговаться с самоуверенными и надменными таксистами, озабоченными только тем, как бы заломить столичную цену, я пошел через автостоянку возле аэрофрахтовочного здания. Наверху реактивный лайнер гремел металлическим дыханием. Когда самолет пролетел, я поднял голову и увидел доктора Елену Ремингтон, лавирующую ярдах в ста справа от меня среди машин.
На следствии я был не в состоянии оторвать взгляд от шрама на ее лице. Я смотрел, как она спокойно шла через ряды машин ко входу в иммиграционный отдел. Она шла, бойко приподняв сильный подбородок, отвернув от меня лицо, словно демонстративно стирая любые следы моего существования. В то же время у меня возникло впечатление, что она в абсолютной растерянности.
Через неделю после следствия она ждала такси на стоянке возле Океанического вокзала, когда я ехал из офиса Кэтрин. Я ее окликнул и остановился за аэропортовским автобусом, жестом приглашая ее в машину. Размахивая сумочкой на сильном запястье, она подошла к моей машине и, узнав меня, скорчила гримасу.
Когда мы ехали в направлении Западного проспекта, она с откровенным интересом созерцала поток машин. Она зачесала волосы назад, не скрывая бледнеющей полоски шрама.
– Куда вас подвезти?
– Мы можем немного покататься? - спросила она. - Все это движение… Мне нравится за ним наблюдать.
Пыталась ли она меня поддеть? Я догадался, что на свой прямолинейный манер она уже оценила развернутые мною перед ней возможности. С бетонных площадок автостоянок и с крыш многоэтажных гаражей она уже исследовала трезвым несентиментальным взглядом мир технологий, ставший причиной смерти ее мужа.
Она начала болтать с деланным оживлением:
– Вчера я наняла такси, чтобы часок покататься. "Куда угодно", -сказала я. Мы застряли в огромной пробке возле туннеля. Не думаю, что мы проехали больше пятидесяти ярдов. Его это ничуть не смущало.
Мы ехали по Западному проспекту, слева от нас тянулись служебные постройки и забор аэропорта. Я держался "медленной" полосы, высокий мост развязки удалялся в зеркале заднего вида. Елена говорила о новой жизни, которую она уже для себя планировала.
– Лаборатории дорожных исследований нужен медицинский работник. Зарплата даже выше, чем у меня была раньше, как раз то, что мне сейчас нужно. Материалистическому подходу присущи определенные моральные достоинства.
– Лаборатория дорожных исследований… повторил я. В документальных программах показывали ролики об искусственных автокатастрофах: эти покалеченные машины не были лишены странного пафоса. - Не слишком ли это близко?..
– В том то и дело. Кроме всего прочего, я сейчас могу дать им нечто, чего раньше и близко не осознавала. Это даже не работа, а скорее миссия.
Через пятнадцать минут, когда мы возвращались к развязке, она уже придвинулась ко мне, молча наблюдая, как мои руки движутся по рычагам управления.
Тот же спокойный, но любопытный взгляд, словно она решала, какую бы извлечь из меня пользу, скользнул по моему лицу чуть позже, когда я остановил машину на пустынной служебной дороге среди резервуаров к западу от аэропорта. Когда я обнял ее за плечи, она мимолетно, словно сама себе улыбнулась, нервным движением верхней губы обнажив резец с золотой коронкой. Я прикоснулся к ее губам своими, сминая восковой панцирь пастельной помады и глядя, как ее рука тянется к хромированной рамке форточки. Я прижался губами к обнаженной чистой эмали ее верхних зубов, очарованный движением ее пальцев по гладкой оконной стойке, поверхность которой была отмечена вдоль передней кромки мазком синей краски, оставленным каким-то небрежным рабочим конвейера. Ноготь ее указательного пальца царапал эту полоску, диагонально поднимавшуюся от дверцы под тем же углом, что и бетонный бортик ирригационной канавы в десяти футах от машины. В моих глазах этот параллакс сливался с образом брошенной машины, лежащей на покрытой ржавыми пятнами траве на склоне насыпи вокруг резервуара. Мимолетное облачко растворяющегося талька, наплывшее на ее глаза, когда я провел языком по векам, содержало всю меланхолию этой бесхозной повозки с сочащимся из нее машинным маслом и охладителем двигателя.
В шестидесяти ярдах за нами на возвышающейся плоскости автострады застыл в ожидании поток машин, послеполуденное солнце пронзало окна автомобилей и автобусов. Моя рука двигалась по внешней выпуклости бедер Елены, ощущая расстегнутую молнию ее платья. Когда эти острые зубчики скользнули по костяшкам моих пальцев, я почувствовал на моем ухе укус ее зубов. Острота этой боли напомнила мне об укусе осколков лобового стекла во время автокатастрофы. Она раздвинула ноги, и я начал ласкать нейлоновое кружево, покрывающее ее лобок, блестящую вуаль лона этой серьезно-рассудительной медработницы. Глядя в ее лицо, на этот нетерпеливый рот, хватающий воздух, словно он пытался заглотить себя, я водил ее рукой по ее груди. Сейчас она говорила сама с собой, бормоча, будто обезумевшая жертва катастрофы. Она вынула из бюстгальтера правую грудь, прижимая мои пальцы к горячему соску. Я по очереди целовал обе груди, пробегая зубами по возбужденным соскам.
Обхватив меня своим телом в этой беседке из стекла, металла и пластика, Елена запустила руку мне под рубашку, нащупывая мои соски. Я взял ее другую руку и положил на пенис. В зеркале заднего вида появился приближающийся грузовик с водопроводной трубой. Он пронесся мимо в реве дизельных выхлопов и вихре пыли, пробарабанившей по дверцам моей машины. Эта возбуждающая лавина протолкнула в мой пенис первые капли семени. Десять минут спустя, когда грузовик возвращался, меня довели до оргазма дрожащие стекла. Елена стояла надо мной на коленях, втиснув локти в сиденье слева и справа от моего лица. Я лежал на спине, чувствуя горячий аромат винила. Скомкав юбку у нее на талии, я увидел выпуклости ее бедер. Я медленно двигал ее по себе, вжимая древко члена в клитор. Части ее тела: квадратные коленные чашечки под моими локтями, оголенная правая грудь, маленькая ранка, отмечавшая нижнюю часть ее соска, - все это было заключено в клеть кабины автомобиля. Когда я прижал головку члена к шейке матки, на которой мне удалось ощутить мертвую машину - противозачаточный колпачок, - я окинул взглядом салон автомобиля. Это замкнутое пространство было загромождено угловатыми приборами и округлыми частями человеческих тел, взаимодействующих в непривычных сочетаниях, как первый акт гомосексуального соития в капсуле "Аполлона". Объемные бедра Елены, вжатые в мои бедра, ее левый кулак, уткнувшийся в мое плечо, ее рот, обхватывающий мой, форма ее аппетитной попки, ласкаемой моим безымянным пальцем, соседствовали с плодами изобильной технологии - литая панель с измерительными приборами, торчащий панцирь рулевой ко-лонки, экстравагантный пистолет рукоятки ручного тормоза. Я прикоснулся к теплому дерматину сиденья и потом приласкал влажный островок промежности Елены. Ее рука легла на мое правое яичко. Вокруг меня пластиковые нагромождения цвета мокрого асфальта обладали теми же тонами, что и волосы на ее лобке. Пассажирское отделение соседствовало с нами, словно машина, создающая в процессе нашего полового акта гомункулуса из крови, спермы и жидкости для охлаждения двигателя. Мой палец скользнул в прямую кишку Елены, ощущая в ее влагалище древко моего члена. Эти тонкие мембраны гак же, как и перегородка ее носа, к которой я прикасался языком, отражались в стеклянных циферблатах приборной панели, в неповрежденном изгибе лобового стекла.
Ее зубы вцепились мне в плечо - кровь оставила на рубашке отпечаток рта. Не раздумывая, я ударил ее ладонью по голове.
– Извини! - выдохнула она мне в лицо. - Не двигайся, пожалуйста!
Она снова направила член в свое влагалище. Обеими руками держась за ее ягодицы, я стремительно двигался к оргазму. Серьезное лицо Елены Ремингтон, глядевшее на меня сверху, делало ее похожей на врача, который реанимировал пациента. Блеск влаги на коже вокруг ее рта напоминал отблеск утреннего лобового стекла. Она резко сжимала ягодицы, вдавливая свою лобковую кость в мою, потом откинулась на приборный щиток, а мимо нас по шоссе прогремел "лендровер", окутав стекла облаком пыли.
Она поднялась с пениса, когда он иссяк, позволяя семени стечь мне в промежность, потом уселась за руль, держа в руке влажную головку. Она оглядела кабину, словно раздумывая, что бы еще приспособить для нашего полового развлечения. Освещенный послеполуденным солнцем бледнеющий шрам на ее лице служил очертанием этих скрытых мыслей, словно секретная граница аннексированной территории. Полагая, что могу доставить ей пару приятных минут, я обнажил ее левую грудь и стал ласкать ее. Радостно возбужденный ее знакомой геометрией, я посмотрел в сверкающий грот циферблата, на торчащий кожух рулевого механизма и на хромированные головки переключателей.
На служебной дороге за нами появилась полицейская машина, тяжело переваливаясь белым корпусом через выбоины и канавки. Елена выпрямилась и одним движением руки спрятала грудь. Она быстро оделась и, глядя в зеркальце своей пудреницы, стала наводить; макияж. Так же внезапно, как мы начали, она сейчас обуздала свою жадную сексуальность.
Судя по всему, Елена Ремингтон явно не придавала особого значения этому экстравагантному действу, этим совокуплениям в тесном салоне моего автомобиля, который я припарковывал на различных пустых служебных дорогах, полуночных стоянках, в тупиках. В следующие недели я подбирал ее возле дома, который она снимала в Нортхолте, или ждал в приемных возле иммиграционных кабинетов аэропорта, и мне казалось невероятной какая-либо сексуальная связь между мной и этой чувственной женщиной-врачом в белом халате, снисходительно слушающей, как оправдывается какой-нибудь туберкулезный пакистанец.
Странно, но наши сексуальные отношения складывались только в моем автомобиле. В просторной спальне арендуемого ею дома я не был способен даже достичь эрекции, а сама Елена становилась благоразумной и отстраненной и бесконечно говорила о самых скучных сторонах своей работы. Оказавшись же в моей машине на переполненных полосах автострад, мы легко возбуждали друг друга. Каждый раз она проявляла все возрастающую нежность ко мне и моему телу. В наших совокуплениях мы воссоздавали смерть ее мужа, зачиная в ее влагалище его образ, воплощенный в сотне ракурсов наших ртов и бедер, сосков и языков, в металле и пластике автомобильного салона.
Я ожидал, что Кэтрин обнаружит мои частые встречи с этой одинокой женщиной-врачом, но к моему удивлению ее интерес к Елене Ремингтон ограничивался лишь любопытством. Кэтрин вновь решила посвятить себя браку. До аварии наши сексуальные отношения были почти абсолютно абстрактными и поддерживались набором воображаемых игр и извращений. Когда она по утрам вставала с кровати, она напоминала некий совершенный механизм для самообслуживания: быстрый душ, извержение ночной мочи в унитаз, ее колпачок вынут, смазан и снова вставлен (как и где она занималась любовью во время своих обеденных перерывов и с кем из пилотов и работников аэропорта?), программа новостей, пока она готовит кофе.
Это все теперь ушло, сменившись небольшим, но пылким набором жестов нежности и привязанности. Когда она лежала рядом со мной, намеренно опаздывая в офис, я мог довести себя до оргазма, просто думая о машине, где я занимаюсь сексом с Еленой Ремингтон.
Эта приятная домашняя идиллия с ее восхитительным промискуитетом оборвалась новым явлением Роберта Воана, кошмарного ангела автострад.
Кэтрин три дня отсутствовала - отправилась на конференцию в Париж, посвященную вопросам авиаперелетов, и из любопытства я взял Елену на гонки серийных автомобилей, которые проводились на стадионе в Нортхолте. Несколько водителей-дублеров, снимавшихся в фильме с участием Элизабет Тейлор на студии в Шефертоне, демонстрировали "адскую езду". Невостребованные билеты циркулировали по студии и в наших офисах. Не одобряя мои отношения со вдовой убитого мной человека, Рената дала мне пару билетов - вероятно, это был иронический жест.
Мы с Еленой сидели на полупустых трибунах, наблюдая, как по пепельному покрытию кружится процессия полосатых седанов. Толпа томилась, расположившись по периметру специально подготовленного футбольного поля. Над нашими головами с ревом прокатывался голос диктора. В конце каждого заезда водителей в полсилы приободряли их жены.
Елена сидела рядом со мной, обняв меня за талию, касаясь лицом моего плеча. Ее лицо побледнело от непрерывного рева лишенных глушителей моторов.
– Странно… Я думала, что это соберет намного больше публики.
– Настоящее зрелище впереди, - я указал на желтый листок программки. - Это будет поинтереснее: "Воссоздание захватывающей автокатастрофы".
Дорогу очистили и расставили ряды белых буйков, чтобы обозначить очертания перекрестка. Перед нами к сиденью машины без дверей пристегивали огромную фигуру человека в куртке, усыпанной серебристыми блестками. Белые крашеные волосы до плеч связаны на затылке красной лентой. Жесткое лицо бледное и голодное, как у безработного циркача. Я узнал в нем одного из дублеров студии, бывшего гонщика Сигрейва.
Пять машин должны были принимать участие в воссоздании катастрофы - сложного столкновения, в котором прошлым летом на северной окружной дороге погибли семь человек. Пока машины разъезжались на исходные позиции на поле, комментатор подогревал интерес публики. Клочья его комментария отражались от пустых трибун, словно пытались сбежать.
Я указал на высокого фотографа в армейской куртке, который околачивался вокруг машины Сигрейва, выкрикивая ему в отсутствующее лобовое стекло инструкции сквозь рев мотора.
– Опять Воан. Он говорил с тобой в больнице.
– Он фотограф?
– Весьма специфический.
– Я думала, он занимается какими-то исследованиями аварий. Он расспрашивал обо всех мельчайших деталях катастрофы.
Казалось, что на этом стадионе Воан выполняет роль кинорежиссера, словно Сигрейв был его звездой, неизвестным актером, который должен создать Воану репутацию; прислонившись к оконной стойке, он агрессивными жестами очерчивал какую-то новую хореографию насилия и столкновения. Сигрейв развалился на сиденье, затягиваясь небрежно свернутой сигаретой с гашишем, которую отдавал подержать Воану, когда поправлял ремни безопасности или устанавливал угол наклона рулевой колонки. Его белые крашеные волосы привлекли внимание всех зрителей. От комментатора мы узнали, что Сигрейв будет вести машину-мишень, тормозящий грузовик должен будет вытолкнуть ее под удары четырех встречных машин.
В какой-то момент Воан оставил Сигрейва и побежал в будку комментатора, расположенную за нами. Последовало непродолжительное молчание, после чего - с некоторым оттенком торжества - нам было сообщено, что Сигрейв попросил сесть за руль грузовика своего лучшего друга. Это последнее драматическое дополнение не возбудило толпу, но Воан, кажется, был удовлетворен. Когда он спустился вниз по проходу, его жесткие, пересеченные шрамами губы расползлись в дурацкой улыбке. Увидев нас с Еленой Ремингтон, он радостно помахал нам, словно благодарил за то, что мы пришли посмотреть на это патологическое зрелище.
Через двадцать минут я сидел в своей машине позади "линкольна" Воана, а Сигрейва с сотрясением мозга везли через автостоянку. Воссоздание катастрофы потерпело фиаско - после удара грузовиком машина Сигрейва зацепилась за бампер грузовика, словно близорукий тореадор, налетевший прямо на рога быка. Грузовик протащил его ярдов пятьдесят и ударился об один из встречных седанов. Жесткое неконтролируемое столкновение подняло на ноги всю толпу, включая меня с Еленой.
Только Воан не двинулся с места. Оглушенные водители, выбравшись из кабин, вынимали из машины Сигрейва. Тут Воан быстро пересек арену и повелительным жестом подозвал Елену Ремингтон. Я пошел за ней, но Воан вел Елену через толпу механиков и зевак, не обращая на меня никакого внимания.
Сигрейв вытирал замасленные руки о серебристые брюки комбинезона и слепо нащупывая перед собой воздух. Он мог передвигаться самостоятельно, но Воан убедил Елену сопровождать их до нортхолгской больницы. Только они отправились в путь, как я обнаружил, что какая-то сила заставляет меня следовать за машиной Воана - пыльным "линкольном" с прикрепленным сзади фонарем. Едва Сигрейв плюхнулся на заднее сиденье возле Елены, Воан помчался сквозь вечерний воздух, высунув одну руку в окно и постукивая ладонью по крыше. Я догадался, что он пытается проверить, сможет ли от меня оторваться; на светофорах он наблюдал за мной в зеркало заднего вида, чтобы тут же рвануть на желтый свет. На нортхолтском мосту он мчался, изрядно превышая скорость, небрежно обогнав не с той стороны патрульную полицейскую машину. Водитель мигнул фарами, но успокоился, увидев алую, похожую на пятно крови ленту на волосах Сигрейва и мои тревожно мигающие фары сзади.
Мы проехали мост и помчались по бетонной дороге через западный Нортхолт - жилой поселок аэропорта. В маленьких садиках, разделенных проволочными заборами, стояли одноэтажные домики. В этой зоне жил млад ший персонал аэропорта: сторожа автостоянок, официантки и бывшие стюардессы. Многие из них, работая посменно, спали после обеда, и когда мы катили по пустынным улицам, окна их квартир были зашторены.