Бледность не исчезла после еды, темные круги тоже, а глаза по-прежнему воспаленно глядели на меня, и нервное возбуждение вибрировало в каждом движении. Нужно что-то гораздо большее, чем бульон и шампанское, чтобы развязать эти узлы.
- Почему бы вам немного не поспать? - предложил я. - Вы выглядите очень усталой. Здесь вам будет спокойно, а мне надо написать кое-какие отчеты. Пока я отделаюсь от них, вы отдохнете.
- Я не могу спать, - автоматически вырвалось у нее, но, когда я решительно достал из кейса бумаги, разложил их на столе и включил настольную лампу, она встала, немного помешкала и наконец снова легла. Через пять минут, когда я подошел, чтобы взглянуть, она уже глубоко спала. Щеки впали, и бледно-голубые жилки проступили на веках.
Эмма лежала в расстегнутом пальто из верблюжьей шерсти и в платье в коричнево-белую клетку. Теперь, когда пальто распахнулось, выпирающий живот стал безошибочно заметен. Месяцев пять, наверное, подумал я.
Собрав бумаги, я снова уложил их в кейс. Протоколы допросов свидетелей и полицейские донесения, связанные с исчезновением ее мужа. Мне нечего было добавить к ним, потому и нечего было писать. Вместо этого я уселся в удобное кресло "Гранд-отеля" и стал размышлять, почему исчезают мужчины.
Главным образом, они бегут к чему-то или от чего-то. Иногда встречается соединение обоих поводов. К женщине или от женщины. К солнцу и морю. От полиции. К политически предпочитаемому обществу или от политических репрессий. К анонимности. От шантажа.
Иногда беглецы прихватывают чужие деньги, чтобы обеспечить себе будущее. Шестнадцать тысяч крон на первый взгляд не такое богатство, на которое мог бы польститься Боб Шерман. Каждый год он зарабатывал раз в пять больше.
Так к чему он бежал?
Или от чего он бежал?
И что я сумею сделать до понедельника, когда мне надо возвращаться в Лондон?
Эмма тревожно спала более двух часов, но иногда успокаивалась. Потом она начала метаться на постели, капельки пота выступили на лбу, что-то явно мучило ее во сне, и я решил разбудить несчастную женщину.
- Эмма, просыпайтесь. - Я тронул ее за руку. - Просыпайтесь, пора уже. Эмма.
Она открыла глаза, и в них еще застыли кошмарные сны. Ее начало трясти.
- Ох, - проговорила она. - Ох, боже мой...
- Все хорошо. Вы немного подремали. Это был всего лишь сон.
Наконец она совсем проснулась, но не окрепла и не успокоилась.
- Мне приснилось, что он в тюрьме... там были решетки, и он старался вырвать их... как сумасшедший... Я спросила, почему он хочет бежать, а он ответил, что утром его собираются казнить... Потом я разговаривала с кем-то из обвинителей и спросила, что Боб сделал, за что собираются казнить его? И этот человек ответил, что Боб украл скачки, а есть такой закон, если кто-то украдет скачки, то его казнят.
Она провела рукой по лицу.
- Это глупость, но кажется такой реальной.
- Ужасно, - сказал я.
- Но где он? - в отчаянии воскликнула она. - Почему он не напишет мне? Как он может быть таким жестоким?
- Возможно, письмо ждет вас дома в Англии.
- Нет. Я звоню... каждый день.
- Вы жили дружно, счастливы были вдвоем? - спросил я.
- Да, - не колеблясь, ответила она. Но, подумав секунд пять, предложила более правдивую версию:
- Иногда мы ссорились. В тот день, когда он приехал сюда, мы цапались целое утро. И подумать только, из-за такого пустяка. Боб провел ночь вне дома, хотя не должен был... Я плохо себя чувствовала и сказала, что он эгоистичный и невнимательный. А он взорвался и сказал, что я чертовски требовательная... А я сказала, что раз так, то не поеду с ним в Кемптон. Он замолчал и надулся, потому что он должен был работать с фаворитом на важных скачках, и ему нравилось, когда я где-то рядом, особенно потом, после заезда: это помогало ему расслабиться. - Она будто вернулась в прошлое и старалась изменить случившееся. - Ну, и он поехал один. А оттуда, как обычно, в Хитроу, чтобы успеть на самолет в шесть тридцать, который летит в Осло. Только обычно я ездила с ним, чтобы проводить его и отвезти машину домой.
- И встретить его вечером в воскресенье?
- Да. В воскресенье вечером, когда он не прилетел с обычным рейсом, я ужасно забеспокоилась, потому что подумала, что он здесь, в Норвегии, упал и получил травму. Я позвонила Гуннару Холту... Но он сказал, что Боб не падал, что он победил на фаворите и участвовал еще в двух заездах. Гуннар считал, что Боб, как и планировал, успел на самолет. Тогда я снова позвонила в аэропорт. Когда я звонила им раньше, они сообщили, что самолет приземлился вовремя. Я попросила их проверить, и они проверили. Шермана в списке пассажиров не было. - Она замолчала, потом с новым взрывом отчаяния продолжала:
- Неужели он не понял, что я несерьезно грозилась оставить его? Ведь я люблю его. Не мог же он бросить меня, не сказав ни слова?
Похоже, что именно так он и сделал.
- Давно вы женаты?
- Около двух лет.
- Дети?
Она посмотрела на свой коричнево-белый клетчатый живот и показала на него, взмахнув тонкими длинными пальцами:
- Это наш первый.
- Финансы?
- О, с этим все в порядке.
- Что значит в порядке?
- Прошлый сезон для Боба был удачный, мы немного отложили. Конечно, он любит хорошие костюмы и красивую машину... Но ведь это все жокеи любят, правда?
Я кивнул, хотя и больше знал о заработках ее мужа, чем она, потому что заранее проверил их доходы в отделе, который занимался сбором и распределением гонораров жокеев. Боб Шерман зарабатывал прилично, но недостаточно для образа жизни, какой они вели.
- Боб любил сочинять планы, как быстро заработать большие деньги, но мы никогда много не теряли. Я вечно отговаривала его, потому что я совсем не игрок, понимаете?
Я решил сделать паузу после этого откровения, а потом спросил:
- Политика?
- Что вы имеете в виду?
- Интересовался ли он коммунизмом?
- Боже милостивый, нет. - Она вытаращила на меня глаза.
- Был ли он борцом за мир, за экологию, за права сексуальных меньшинств, ну что-то в таком роде? Она даже засмеялась.
- Боб гроша бы ломаного не дал за политику или политиков. Он считал, что все они одинаковые: мыльные пузыри и лицемеры. Почему вы задаете такой необычный вопрос?
- У Норвегии общая граница с Россией, - пожал я плечами.
Ее удивление открыло мне, что она не знает ни географии, ни собственного мужа. Боб не такого сорта человек, чтобы променять хорошие костюмы, красивую машину и увлекательную работу на тусклое существование в тоталитарном государстве.
- Он упоминал о друзьях, с кем познакомился здесь?
- Я встречалась почти с каждым, о ком, насколько помню, Боб говорил. Я все спрашивала и спрашивала у них... у Гуннара Холта и его конюхов, у мистера Кристиансена, у владельцев... Единственный, кого я так и не нашла, это сын одного из владельцев. Мальчик по имени Миккель. Боб упоминал о нем раза два. Он сейчас куда-то уехал, вроде учиться.
- Были ли у Боба перед этим какие-нибудь неприятности?
- Какого рода? - Она выглядела несколько ошарашенной.
- С букмекерами?
Она отвернулась, и я дал ей время решить, как отвечать. Жокеям не разрешалось делать ставки на лошадей, участвующих в скачках. А я все же работал в Жокейском клубе.
- Нет, - нерешительно проговорила она.
- Вам лучше сказать мне, потому что я все равно узнаю, но вы можете ускорить дело.
Теперь она опять повернулась ко мне лицом и взволнованно, будто защищаясь, заговорила:
- Обычно он делал ставки только на ту лошадь, на которой сам выступал. В большинстве стран это считается законным.
- Меня его игра в тотализатор интересует только с одной точки зрения: имеет ли она какую-либо связь с исчезновением Шермана. Угрожал ли ему кто-нибудь?
- Ox! - безнадежно воскликнула она, будто только сейчас поняла, что это и есть причина, по какой Боб украл сравнительно небольшую сумму и сломал себе жизнь. - Он никогда не говорил... Да он никогда бы и не сказал мне. - Она сглотнула. - Полиция спрашивала меня, не шантажировал ли кто-нибудь Боба? И я ответила, что нет, конечно, нет... Но он бы скрыл от меня, чтобы не тревожить... Поэтому как я могу с уверенностью ответить? О господи, хоть бы он написал мне.
Глаза наполнились слезами, капельки скатывались по щекам вниз, она не замечала и не вытирала их, и через несколько секунд слезы высохли. За последние три недели, подумал я, она наплакалась на всю оставшуюся жизнь.
- Вы сделали здесь все, что могли, - сказал я. - А теперь вам лучше вернуться вместе со мной в Англию. Я вылетаю в понедельник во второй половине дня.
- Вы так быстро уезжаете? - В голосе прозвучало удивление и разочарование. - Но вы же не найдете Боба до понедельника.
- Вероятно, не найду. Но у меня во вторник встреча, которую я не могу пропустить. Наверно, будет разумнее, если я вернусь позже. Но вам лучше ждать результата поисков дома.
Она долго молчала и наконец тихим, усталым, безнадежным тоном произнесла:
- Хорошо.
Глава 5
Из-за мании преследования у Арне постоянно возникали ненужные трудности. Он то и дело оглядывался, путал следы, чтобы никто не догадался, куда он идет. Чего он боялся в веселой, румяной от холода толпе, спешившей на Большие национальные скачки, знал, наверно, только его психиатр. Но, как всегда бывает, страдали от этого комплекса его друзья.
К примеру, он не захотел выпить стакан вина в уютном приветливом баре, где в камине горели королевской красоты бревна. Вместо этого в тонких кожаных ботинках и с посиневшими ушами Пер Бьорн Сэндвик, Арне и я маршировали взад-вперед по холоду, причем Арне чуть не вывихнул шею, выглядывая машины с аппаратурой прослушивания. Непонятно только, какую пользу мог кто-нибудь извлечь, подслушав наш разговор. Но Арне, видимо, лучше знал неприятеля. Зато есть надежда, философски подумал я, что в этот раз нас не раздавит катер.
Как и тогда, в фьорде, Арне прекрасно подготовился к прогулке на свежем воздухе: к голубой пуховой куртке он пристегнул теплый капюшон. У Пера Бьорна Сэндвика была фетровая шляпа. У меня - собственная голова. Может быть, со временем я тоже научусь готовиться к прогулкам.
Сэндвик, один из стюардов-распорядителей скачек, теперь сам рассказывал мне то, что я уже читал в его показаниях: каким образом Боб Шерман мог получить доступ к деньгам.
- Деньги приносят в служебную комнату, где их подсчитывают и регистрируют. Эта комната находится в том же здании, что и раздевалка жокеев, понимаете? Боб Шерман зашел в служебную комнату, так? Задал какой-то вопрос. А деньги лежали сложенными прямо у двери. Арне сам видел, как он входил туда. И Шерман, должно быть, сразу придумал план, как их взять.
- Как были деньги упакованы? - спросил я.
- В брезентовые мешки. Тяжелый двойной брезент.
- Какого цвета?
- Коричневого. - Сэндвик удивленно вскинул брови.
- Сваленные прямо на пол?
- В Норвегии очень мало преступников, - усмехнулся он.
- Да, я уже слышал. Сколько было мешков?
- Пять.
- Тяжелых?
- С деньгами, - пожал он плечами.
- Как они были завязаны?
- На кожаных шнурах с висячим замком.
Арне налетел на блондинку, которая шла навстречу. Она что-то сказала, и, судя по выражению его лица, таких слов трудно было ожидать от леди. Но и это не убедило нашего богатыря смотреть вперед. Некий враг притаился сзади и подслушивал. В этом Арне ни минуты не сомневался.
Сэндвик снисходительно улыбнулся. Высокий, любезный, неторопливый человек лет пятидесяти, властность, исходившая от него, не давила, а казалась легкой, как пушинка. Арне предупредил меня, что "этот человек стоит во главе норвежской нефти". Но в Сэндвике не чувствовалось обычного духа большого бизнеса, скорее напротив: ему будто доставляло удовольствие не создавать впечатления мощи и агрессивности. Воображаю, каким искусным оппонентом он бывал на заседаниях своего правления, словно капкан, спрятанный среди маргариток.
- Где хранились бы мешки, если бы Шерман не улучил момент, чтобы забрать их?
- Их бы заперли в сейф в служебной комнате, а в понедельник отвезли бы в банк.
- Под охраной, - вставил свое слово Арне, переводя взгляд с меня на Сэндвика, - ночного сторожа.
Но я знал, что к тому времени, когда сторож принял дежурство, мешки уже исчезли.
- Как случилось, что все служащие одновременно вышли из комнаты, так беспечно оставив деньги? Сэндвик всплеснул руками в толстых перчатках.
- Мы без конца задаем себе этот вопрос. Случайно. Комната оставалась пустой не больше пяти минут, даже, наверно, меньше. Нет никакого разумного объяснения, почему они все одновременно куда-то пошли. Но факт есть факт.
У него был высокий голос с красивым четким произношением. Но его почти совершенный английский звучал не так, как у человека, выросшего в Британии. Я долго размышлял почему и наконец понял: из-за его И, то есть буквы Ай. Англичане произносят И, втянув язык к горлу, норвежцы - прижимая к зубам. Норвежское И придавало акценту Сэндвика легкость и ясность, все, что он говорил, казалось логичным и понятным.
- В тот вечер никто не догадался, что мешки украдены, каждый из служащих считал, что кто-то другой спрятал их в сейф, раз они не стоят на полу. Только на следующий день, когда открыли сейф, чтобы отправить деньги в банк, обнаружили пропажу. И затем от Гуннара Холта мы услышали, что Шерман тоже исчез.
С минуту я подумал.
- По-моему, Гуннар Холт говорил, что Шерман раза два останавливался у вас?
- Да. - Сэндвик на мгновение поджал свой хорошо очерченный рот. - Два раза. Это правильно. Но я рад, что не в тот день, когда он украл деньги.
- Он нравился вам?
- О, да, - подтвердил он. - Я приглашал его не из любезности. Он завоевал для меня несколько побед, и я знаю, как выглядит спальня для конюхов у Гуннара. - Сэндвик чуть усмехнулся. - И дважды он гостил у меня. Но, кроме лошадей, у нас мало общих интересов. И мне казалось, что на самом деле ему у Гуннара удобнее.
- Вы могли предположить, что Шерман способен украсть?
- Мне никогда это не приходило в голову. Но я не очень хорошо его знал.
Арне не мог вынести тесного соседства зрителей на трибунах, поэтому мы смотрели первый заезд недалеко от последнего препятствия, ближе к линии финиша. Скаковая дорожка проходила по небольшой аллее, окруженной холмами, поросшими елью и березой, почти перпендикулярно устремленными к небу. Стройные темно-зеленые ели стояли бесконечными зубчатыми пирамидами, окаймленные сухими желтыми листьями и серебристыми стволами берез. А задником в этих декорациях служили нависавшие над горизонтом низкие облака, будто пушинки, гонимые легким ветром.
Несмотря на холодный серый свет и промозглый сырой воздух, настроение у зрителей было солнечное, средиземноморское. Английский жокей под бурные одобрительные крики толпы выиграл на фаворите первый заезд.
И в этот момент Сэндвик сказал, что пора идти на встречу с председателем комитета, который не мог увидеть нас раньше, потому что принимал за ленчем посла. Мы направились к зданию секретариата скачек, примыкавшему к трибунам, поднялись по лестнице, заполненной зрителями, и попали в большую комнату, где, кроме председателя, нас ждали еще пять-шесть стюардов. Пер Бьорн Сэндвик вошел первым, за ним я и потом Арне, откинувший назад свой капюшон. Председатель продолжал вопросительно смотреть на дверь, ожидая следователя из Британии. Иногда я думаю, помогало ли бы мне в работе, если бы я был толстый, лысый и в очках? Неужели рыхлый пожилой человек вызывает больше доверия и уважения, чем худощавый, шести футов ростом с густыми каштановыми волосами? Я вполне прилично зарабатывал тем или другим способом, но это почему-то упрямо не отражалось на моей внешности.
- Дэйвид Кливленд, - представил меня Сэндвик, и глаза собравшихся выразили привычное разочарование.
- Добрый день, - вежливо проговорил я и протянул председателю руку.
- Э-э-м-м, - он прокашлялся, но быстро справился с удивлением. - Рад познакомиться с вами.
Я говорил обычные любезности о том, как мне приятно увидеть Норвегию, такую живописную страну, а сам думал о том, знают ли они, что Наполеон стал генералом в двадцать четыре года.
Председатель, Ларе Бальтзерсен, оказался похожим на свои письма ко мне в офис: краткий, вежливый, энергичный. Ему хватило примерно десяти секунд, чтобы понять - меня бы не назначили на такой пост, если бы не знали, что я с работой справлюсь. Поэтому я решил, что нет необходимости объяснять ему, что мой босс внезапно умер восемнадцать месяцев назад и поставил стюардов перед выбором, который они собирались сделать несколько позже.
- По телефону вы казались мне старше, - просто заметил Бальтзерсен, и я согласился, сообщив, что так говорят многие.
- Вы можете посмотреть, у нас здесь все, - продолжал он. - Попросите кого-нибудь... Арне будет переводить для тех, кто не говорит по-английски.
- Спасибо.
- Вам что-нибудь нужно еще? Значит, вторая встреча не предполагается, мелькнула мысль, но я сказал:
- Если возможно, я хотел бы встретиться с вами в конце дня, прежде чем уеду.
- Разумеется, безусловно. Мы хотим услышать, что вам удалось найти. Давайте соберемся здесь после последнего заезда.
Стюарды в сомнении покачали головой, и я полагал, что полностью оправдаю их невысокое мнение о своих способностях. Торопясь или заскучав, они потянулись к дверям, и в комнате остались только Арне и председатель.
- Пиво? - предложил Бальтзерсен. Арне сказал да, а я - нет. Несмотря на огромную печь, от которой тянуло жаром, для пива было холодно.
- Далеко ли граница со Швецией? - спросил я.
- По дороге километров восемьдесят, - ответил Бальтзерсен.
- Много формальностей?
- Не для скандинавов на собственных машинах, - покачал он головой. - Там несколько пропускных пунктов. Но ни один из пограничных постов не помнит, чтобы в тот вечер англичанин пересекал границу.
- Да, знаю. И даже как пассажир в норвежской машине. Могли бы его заметить, если бы он скорчился на полу рядом с водителем и накрылся половиком?
Они задумались, потом Бальтзерсен решил, что скорей всего его бы не заметили, и Арне согласился с ним.
- Не вспомните ли вы кого-нибудь, кто бы мог увезти его в своей машине? Из деловых соображений или по дружбе. Из тех, кто близок к скачкам?
- Я не очень хорошо знаю Шермана, - с сожалением сказал Бальтзерсен. Арне немного поморгал и добавил, что это мог бы быть Гуннар Холт или кто-то из его конюхов.