Мы вышли в сырой туманный полдень и вместе посмотрели заезд с беговыми лошадьми, здесь скачки и бега чередовались, как и говорил Ринти. Потом Арне заспешил по своим служебным делам, и я слонялся по ипподрому один. Хотя организация дела и содержание поля были явно первоклассными, обстановка совсем не напоминала крупные соревнования в Британии. Обширные пространства, но мало зданий. Все хорошо видно. Никто не толкается, не пробивается вперед, ничего не ломает. Пространство - это высшая роскошь, подумал я, прогуливаясь возле маленького продолговатого декоративного пруда, рядом с которым военный духовой оркестр в полной форме дул во всю силу легких. Дети сидели на краю маленького подиума у ног музыкантов и по очереди с интересом заглядывали в отверстия труб и тромбонов.
Мне кто-то рассказывал, что этот ипподром совсем новый и единственный в Норвегии, где проводятся гладкие скачки, стипль-чез и бега. Правда, большинство соревнований, как и в Германии, - это рысистые бега, на двуколках.
Для того чтобы посмотреть главный заезд Больших национальных скачек, я снова вернулся к башне, которая, как я теперь понял, располагалась в верхней, меньшей части цифры восемь, а скаковая дорожка извивалась по контурам восьмерки. Двадцать участников три с половиной раза огибали ее. Поэтому служащие с биноклями вихрем крутились на своих местах. Сразу после старта лошади прошли мимо башни, потом появились с другой стороны, затем преодолели барьер с водой, препятствия, расположенные на дистанции, и, взяв последнее, вернулись к линии старта. В этой части маршрута, недалеко от башни, темнел большой пруд, и в нем неустанно плавали два лебедя и возле них влюбленные: белая утка и черный селезень. Ни та ни другая пара не обращала ни малейшего внимания на топот лошадей, проносившихся в нескольких футах от их дома.
Ринти Рэнджер победил в главном заезде, захватив лидерство с самого начала и продержавшись на первом месте до последнего круга, все остальные претенденты остались позади. Я видел, как триумфально сверкали его зубы, когда он промчался мимо финишной черты.
Уже начинало темнеть, и света не хватало для безопасных прыжков через препятствия, но прошло еще два заезда - правда, не в стипль-чезе, а в гладких скачках, первый в серых сумерках, второй в полной темноте. Прожекторы с башни освещали только финишную черту, чтобы мог действовать фотофиниш. Одиннадцать лошадей мчались по темной дорожке. Ясно видимые всего несколько секунд, они будто вспыхивали, когда проносились по освещенной полосе, но публика все равно шумно подбадривала жокеев, и толпа совсем не поредела.
Значит, они проводили скачки буквально в темноте. Я направился к комнате, где в сейфе хранили деньги, чтобы встретиться там с Арне. Да, когда Боб Шерман закончил свой последний заезд, тоже было совсем темно.
В служебной комнате меня встретили суета и довольные усмешки, и заверения, что нынешний день прошел абсолютно безопасно. Арне напомнил, что председатель пригласил всех к себе, если они хотят послушать, что нашел следователь из Англии. Арне говорил по-английски, чтобы и я понял, и они отвечали на английском, что обязательно придут. Только двое остались, чтобы дождаться ночного сторожа, который сейчас как раз проверяет, как заперты двери конюшен.
В кабинете председателя, на мой взгляд, собралось слишком много слушателей. Кроме меня, человек пятнадцать. Были заняты все стулья, разносили кофе и вино, лица выражали ожидание. Ларе Бальтзерсен вскинул брови, увидев меня, и, чуть помахав рукой, сразу же прекратил приглушенный гул голосов.
- Думаю, вы все сегодня в разное время встречали мистера Кливленда. - Он повернулся ко мне и улыбнулся, будто заранее прощая меня. - Понимаю, что мы просим невозможного. Шерман не оставил ни следов, ни улик. Но что, по-вашему мнению, мы еще не сделали, но должны были сделать?
Он так удобно поставил вопрос.
- Поискать его труп.
Глава 6
Видимо, этого они не ожидали.
- Мы знаем, что он вор. Когда же он успел умереть? - раздраженно воскликнул Пер Бьорн Сэндвик на своем изысканном английском.
- А по-моему, он загорает на юге Франции, - пробормотал кто-то.
- Мне не понятен ваш ход мыслей, - зажигая сигару, заявил Рольф Торп, владелец лошади, победившей в Больших национальных скачках.
Арне качал головой и моргал так, что, казалось, он не может остановиться.
Ларе Бальтзерсен долго глядел на меня и потом попросил объяснить, что имеется в виду.
- Хорошо, - начал я. - Давайте сначала рассмотрим механизм кражи. Все согласны, что служебная комната опустела всего на несколько минут и что никто не мог предвидеть, когда она опустеет и опустеет ли вообще. Все согласны, что Боб Шерман лишь увидел деньги, лежавшие у двери, и, поддавшись внезапному искушению, стянул их. Простите, - уточнил я, будто заметив их непонимание, - украл.
Слушатели согласно кивали головами, ведь пока мы шли по хорошо протоптанной тропинке.
- Но потом, - продолжал я, - возникают определенные трудности. Деньги находились в увесистых, м-м-м, тяжелых брезентовых мешках, затянутых кожаными шнурами с висячим замком. Первый вопрос. Может ли жокей, весящий сто тридцать три фунта, спрятать у себя под пальто такой груз? Даже более крупный человек вряд ли смог бы поднять одновременно все пять мешков. На мой взгляд, если у Шермана и появилось искушение украсть, то он сразу же отбросил его как неисполнимое. К тому же ему негде было узнать, сколько в мешках денег, и он не мог определить, имеет ли кража смысл. Но фактически вообще нет оснований для предположения, что у него возникло искушение украсть, хотя он и видел на полу мешки, когда заглянул, чтобы задать какой-то вопрос. И нет никаких свидетельств, доказывающих, что Боб Шерман украл деньги.
- Свидетельство, безусловно, есть, - перебил меня Рольф Торп. - Он исчез.
- Как? - спросил я.
Одни сосредоточенно нахмурились, другие просто ждали, но никто не высказал никаких предположений.
- Это импульсивная кража, совершенная под влиянием момента, - продолжил я свои объяснения, - и он не готовился к ней. Допустим, Шерман взял эти мешки: вот он стоит у всех на виду, пошатываясь под тяжестью добычи, украденного добра. Что он будет делать? Даже если у него есть острый нож, то понадобится немало времени, чтобы разрезать мешки и переложить деньги. Но мы можем отбросить предположение, что он разрезал мешки на территории ипподрома, потому что они так и не были найдены.
Кое-кто кивнул, но большинство просто потрясенно таращили на меня глаза.
- Боб Шерман накануне вечером взял с собой маленький саквояж, со слов его жены я понял, что в него не влезло бы пять брезентовых мешков, даже если бы Шерман выбросил все вещи. Но вещи тоже не были найдены. Таким образом, мы отбрасываем предположение, что Шерман сложил деньги в саквояж.
Ларе Бальтзерсен сидел в глубокой задумчивости.
- Теперь рассмотрим транспорт, - продолжал я. - Шерман заказал такси, чтобы после скачек сразу отправиться в аэропорт Осло, но не пришел к машине. Полиция не нашла ни одного водителя такси, который в тот вечер куда-нибудь возил англичанина. Гуннар Холт говорит, что в середине дня привез его на скачки, но вечером никуда не отвозил. Поскольку кража не была обдумана заранее, нанятая машина не ждала Шермана у ворот, и полиция не нашла следов такого нанятого водителя. Шерман не украл машину, чтобы увезти деньги: ни одна машина не была украдена в тот день. Остаются друзья... - Я помолчал. - Друзья, которых можно попросить отвезти, допустим, в Швецию и сохранить путешествие в тайне.
- Но они разделили бы с ним вину, - недоверчиво проговорил Рольф Торп.
- Да. Но идем дальше... Шерман приезжал в Норвегию семь раз, но всегда лишь на день или два. Я смог найти только двух человек, которые, предположительно, знали или любили его настолько, чтобы согласиться ради него впутаться в историю. Это главный конюх Гуннара Холта, Падди О'Флагерти, и, вероятно, если вы простите меня, сэр, Миккель Сэндвик.
Теперь это упоминание вызвало гораздо более сильное раздражение у отца, но он не возразил, а лишь мрачно взглянул на меня.
- Но Падди О'Флагерти поставил машину на кирпичи шесть недель назад, - закончил я свое предположение, - а Миккель Сэндвик не имеет права водить машину по возрасту. Следовательно, ни у одного из них не было тачки, м-м-м, подготовленного транспорта, чтобы выполнить неожиданную просьбу Шермана.
- То, что вы сказали, доказывает, что Шерман, украв деньги, не мог увезти их отсюда, - заметил Бальтзерсен. - Но он мог спрятать мешки и вернуться за ними позже?
- Но остались бы все те же проблемы с транспортом плюс ночной сторож, которого надо было бы как-то убрать с дороги. Но... думаю, если бы он украл и спрятал деньги, то не стал бы возвращаться за ними, а оставил бы их там, где они лежат. Победил бы здравый смысл. Тут есть еще одна трудность. Для вас - это деньги. Для Боба Шермана - иностранная валюта. У всех британских жокеев, работающих за границей, много хлопот с обменом валюты. Никому из них и в голову не придет тащить в Англию мешки с чем-то, что им никогда не удастся потратить. И не забывайте, что большая часть суммы была в монетах, которые вообще нигде невозможно обменять на купюры, кроме как в Норвегии.
Пер Бьорн Сэндвик со скучающим видом разглядывал пол. Арне наконец перестал моргать и теперь сидел с закрытыми глазами. Рольф Торп возбужденно попыхивал сигарой. И только Ларе Бальтзерсен выглядел огорченным.
- Но все это не объясняет, почему вы считаете, что Шерман умер, - первым заговорил он.
- С того дня, как он исчез, не найдено никаких его следов... Никто даже не предполагает, что может встретить его. Нет ни одного сообщения, что его где-то видели. Его беременная жена не получила от него ни слова в успокоение. Все это очень не похоже на случай бегства из-за кражи, но полностью подходит к человеку, который уже мертв.
Бальтзерсен закусил нижнюю губу.
- Это довольно распространенный способ объяснять исчезновение человека кражей и бегством... Но в ходе расследования всегда ярко проступают мотивы преступления. Что же касается Боба Шермана, то в его жизни не было факторов, которые бы толкнули его на импульсивное и неотвратимое бегство. Никто не станет менять успешную карьеру на неизвестную, но явно не громадную сумму в иностранной валюте, если какие-то внешние силы не оказывают давления. Но ни ваша полиция, ни британская, ни его жена, ни Арне Кристиансен, ни я не нашли никаких оснований, хотя бы слабых или невероятных, для предположения, что действовали такие силы.
Арне открыл глаза и покачал головой.
- Предположим, - продолжал я, - что кто-то другой украл деньги, а Боб Шерман заметил кражу.
Стюарды и служащие секретариата скачек ошеломленно смотрели на меня и становились все более мрачными. Им не надо было объяснять, что некто, схваченный на месте преступления, терял очень многое. Воображению оставалось сделать крохотный шаг, чтобы представить картину, как в отчаянии вор убивает Боба Шермана, чтобы сохранить преступление в тайне.
- Убийство, - медленно выговорил Бальтзерсен, будто слово с трудом сошло с его языка. - Вы предполагаете, что совершено убийство?
- Возможно, - ответил я.
- Но необязательно.
- Если бы остались явные следы убийства, ваша полиция уже бы обнаружила их, - пояснил я. - В этом деле вообще нет ясности. Но если нет ответа на вопросы, куда он уехал, почему уехал и на чем уехал, то, естественно, возникает вопрос: уехал ли он?
Натянутый тон Бальтзерсена отражал общее настроение: они не хотели, чтобы моя точка зрения подтвердилась.
- Вы уверены, что он еще здесь? На ипподроме? Рольф Торп нетерпеливо покачал головой. Раздражительный и вспыльчивый, он был полной противоположностью спокойному и выдержанному Бальтзерсену.
- Разумеется, его здесь нет! - воскликнул Торп. - Тут каждый день проходят тренировки лошадей, и после исчезновения Шермана состоялось восемь соревнований. Если бы тело было здесь, его бы уже давно нашли.
Все закивали в безмолвном согласии, и Бальтзерсен огорченно произнес:
- Скорей всего его увезли отсюда в бессознательном состоянии или мертвым, а потом спрятали, похоронили где-то в другом месте.
- В Норвегии много глубоких мест, чтобы утопить человека, - заметил я.
Мысленно я представил нашу маленькую лодчонку посреди фьорда и не заметил, кто из находившихся в комнате болезненно отреагировал на мое замечание. Я почувствовал, что кто-то заерзал, но из-за того, что расслабился, теперь не мог сказать кто. Идиот, обругал я себя, рыба схватила наживку, а ты вовремя не подсек, и даже уверенность, что рыба здесь, в комнате, не порадовала меня.
Молчание продолжалось довольно долго, пока наконец Пер Бьорн Сэндвик не заговорил, перестав сосредоточенно изучать пол:
- Похоже, что теперь уже не докопаться до правды. По-моему, теория Дэйвида вполне правдоподобна. Она объясняет все факты, вернее, отсутствие фактов лучше, чем версия, которую мы обсуждали раньше.
Они опять согласно закивали.
- Мы расскажем о вашем предположении полиции, - заговорил Бальтзерсен теперь уже тоном председателя, подводящего итоги собрания, - но я согласен с Пером... Прошло уже столько времени, столько бесплодных расследований... Видимо, нам уже никогда не узнать, что же случилось с Шерманом или с деньгами. Мы все глубоко признательны вам за то, что вы взвалили на себя эту ношу и приехали сюда, и после размышлений я так же, как и большинство из нас, понимаю, что ваше объяснение очень близко к истине.
Все собравшиеся смотрели на меня, еще сохраняя озабоченный вид, но уже чуть улыбаясь и согласно кивая. Рольф Торп резко прижал к пепельнице сигару, остальные ерзали на стульях, ожидая, когда встанет Бальтзерсен.
Я вспомнил двух грациозных лебедей, утиную парочку, как спокойно они плавают недалеко отсюда в тени, отбрасываемой башней.
- Вы могли бы поискать его в пруду, - сказал я.
* * *
Встреча закончилась через полчаса после того, как они, не скрывая ужаса, согласились, чтобы на следующее утро было прочесано дно мирного маленького пруда.
Арне предстояло проверить, все ли заперто на ночь, что он и делал с раздражающей медлительностью, а я бесцельно слонялся вокруг, слушая норвежскую речь последних зрителей, расходившихся по домам. После финального заезда прошло больше часа, а все еще горели фонари и на всех дорожках встречались люди. Здесь не так много уединенных мест, где могло быть совершено убийство.
Я подошел к весовой и стоял между рядами декоративных кустов... Да-а, здесь было темно, и кусты настолько густые, что в них можно временно спрятать тело, пока опустеет ипподром. Спрятать жокея, его саквояж и пять мешков украденных денег. В кустах хватило бы места для всего. Из весовой падал яркий свет, но кусты отбрасывали густую тень, и, что лежит среди корней, разглядеть было бы невозможно.
Тут и нашел меня Арне, со страстной убежденностью заявивший:
- Ну что ты, здесь его не может быть. Здесь бы уже давно увидели.
- И почувствовали запах, - добавил я. Арне потрясение охнул и воскликнул:
- Боже милосердный!
- Ты закончил свою работу? - Я направился к выходу.
Он кивнул, половина лица освещена, половина в тени.
- Уже пришел ночной сторож, и все в порядке. Он проверит еще раз, все ли ворота заперты на ночь. Мы можем ехать домой.
Он повез меня на своем надежном норвежском "Вольво" по шоссе в город и потом по улицам, усыпанным опавшими листьями. Кари встретила нас пылающими дровами в камине и высокими бокалами утоляющего жажду охлажденного белого вина. Арне, словно бык за тореадором, без отдыха метался по квартире, включив на полную громкость Бетховена.
- Что случилось? - прокричала Кари. - Ради бога, сделай потише.
Арне подчинился, но эта жертва явно нанесла вред его эмоциональной безопасности.
- Сделай, как тебе нравится, - предложил я. - Пять минут мы можем потерпеть.
Кари мрачно взглянула на меня и скрылась в кухне. Арне совершенно серьезно поймал меня на слове. Я безропотно сидел на софе, пока стереофонические раскаты сотрясали фундамент, и восхищался терпением его соседей. У человека, который жил подо мной в Лондоне, уши были точно стетоскоп, и он стучал мне в дверь, даже если я ронял булавку.
Стереофонический грохот продолжался не пять, а целых двадцать минут, потом Арне перестал бегать по квартире и выключил проигрыватель.
- Великая вещь! Великая вещь! - повторял он.
- Несомненно, - согласился я: действительно, это произведение соответствовало бы величине помещения, равного "Альберт-холлу".
Кари вернулась из своего убежища в кухне, снисходительно покачивая головой. Она была ослепительна в шелковом брючном костюме цвета меди, фантастически гармонировавшем с волосами, кожей и глазами и отнюдь не портившем остальное. Она наполнила бокалы и села на подушки, декоративно брошенные на пол возле огня.
- Вам понравились скачки? - спросила она.
- Очень.
Арне немного поморгал, сказал, что ему надо позвонить, и вышел в холл. Кари объяснила, что смотрит интересные соревнования по телевизору, но редко ездит на ипподром.
- Я человек комнатный, - продолжала она. - Арне считает, что жизнь на свежем воздухе здоровее, но я не люблю холода, сырости и резкого ветра, поэтому разрешаю ему заниматься всеми этими ужасными делами вроде лыж, плавания и гребли, а сама жду его дома в теплой комнате.
Она усмехнулась, но у меня возникло чуть ощутимое впечатление, что, какой бы преданной женой она ни старалась быть, в ее сердце нет страстной любви к Арне. Где-то глубоко в сознании у нее таится совсем не восторженное отношение к так называемым мужским занятиям. А мой опыт говорит, что подсознательная антипатия к деятельности почти всегда переносится и на лицо, которое этой деятельностью занимается.
Из холла донесся голос Арне, говорившего по-норвежски.
- Он объясняет, что завтра надо проверить дно пруда, - удивленно перевела Кари. - Какого пруда? Я рассказал ей, в чем дело.
- Боже, бедная его жена... Надеюсь, что его нет там. Как она перенесет это?
Легче, подумал я, чем ее теперешнее состояние, когда все думают, что он вор и что бросил ее.
- Это только предположение, - успокоил я Кари. - Но надо проверить пруд, чтобы убедиться.
- Арне очень высокого мнения о вас, - улыбнулась она. - Я верю, что ваше предположение правильно. Когда Арне вернулся из Англии, он говорил, что не хотел бы попасть под ваше расследование. По его мнению, вы угадываете, что люди думают. Когда председатель попросил, чтобы прислали кого-нибудь из английского Жокейского клуба на поиски Боба Шермана, и Арне услышал, что приедете вы, он очень обрадовался. Я была в соседней комнате, когда он кому-то говорил по телефону, что у вас глаза, как у ястреба, и ум, как бритва. - Кари иронически усмехнулась, и зубы чуть сверкнули в мягком свете. - Вы польщены?
- Да. Хорошо, если бы это было правдой.
- Конечно, правда. Вы так молоды, а занимаете такой пост.
- Мне тридцать три, - вздохнул я. - В эти годы Александр Македонский завоевал полмира от Греции до Индии.
- Вы выглядите на двадцать пять, - заметила Кари.
- Это ужасная помеха.
- Что?
- Недостаток.