- Король королю рознь. Цены разные. А ваш человек - король?
- Нет, не король. Он могущественный человек, но не из числа знатных семейств.
- Он не президент? - быстро спросил Драгомилов.
- Он не занимает никакого официального поста. Фактически он является значительной фигурой в частном деле. За какую сумму вы обеспечиваете уничтожение человека, занимающегося частным делом?
- Убрать такого человека не так уж сложно и рискованно. Он бы обошелся дешевле.
- Нет, не то, - настаивал Холл. - Я могу себе позволить быть в этом деле щедрым. Мое поручение очень трудное и рискованное. Это человек могучего ума, необыкновенно увертливый и ловкий.
- Миллионер?
- Не знаю.
- Я бы запросил сорок тысяч долларов, - заключил глава Бюро. - Конечно, узнав точно, кто он, я, возможно, буду вынужден повысить цену. Не исключено, что я могу и снизить ее.
Холл извлек из своего бумажника банкноты, каждый из которых был на крупную сумму, пересчитал их и вручил Драгомилову.
- Я понял, что в вашем деле требуются наличные, - сказал он, - поэтому я их захватил с собой. А теперь, насколько мне известно, вы гарантируете, что убьете…
- Я не убиваю, - прервал Драгомилов.
- Но вы гарантируете, что будет убит любой человек, которого я назову…
- Разумеется, но с неизменной оговоркой, что расследование подтвердит справедливость такого приговора.
- Ну что ж. Я прекрасно понял. Любой названный мною человек, даже если это будет мой или ваш отец?
- Да, хотя так получилось, что у меня нет ни отца, ни сына.
- А предположим, я назову себя?
- Все было бы сделано. Приказ вступил бы в силу. Нас не касаются капризы клиентов.
- А если, предположим, завтра или, скажем, на следующей неделе я изменю свое решение?
- Будет слишком поздно, - Драгомилов говорил уверенно. - Отданного приказа нельзя отменить. Это одно из самых важных наших правил.
- Прекрасно. Однако речь идет не обо мне.
- Так о ком же?
- Имя, под которым он известен, - Иван Драгомилов.
Холл выговорил это довольно спокойно и получил столь же спокойный ответ:
- Я хочу получить более точные данные, - потребовал Иван Драгомилов.
- Родился он, я полагаю, в России и, как мне известно, проживает в городе Нью-Йорке. Он блондин, яркий блондин, и как раз примерно вашего роста, комплекции и возраста.
Бледно-голубые глаза Драгомилова пристально и долго изучали посетителя. Наконец он произнес:
- Я родился недалеко от Валенко. А где родился ваш человек?
- Тоже неподалеку от Валенко.
Драгомилов испытывающе в упор посмотрел на собеседника:
- Я готов поверить, что вы имеете в виду меня.
Холл недвусмысленно кивнул.
- Вот так история! - начал Драгомилов. - Вы меня озадачили. Откровенно, я даже не могу понять, зачем вам моя жизнь. Мы с вами никогда не встречались и совершенно не знаем друг друга. Ума не приложу, каковы могут быть мотивы. Во всяком случае, имейте в виду, что для приведения в действие приказа о казни мне необходимы обоснования ее справедливости.
- Я готов их вам дать, - был ответ.
- Но вы должны меня убедить.
- Я к вашим услугам. Мысль обратиться к вам с таким предложением пришла мне в голову именно потому, что я угадал в вас, выражаясь вашими словами, фанатика этики. И я совершенно убежден: докажи я справедливость вашей смерти, вы приведете решение в исполнение. Разве я не прав?
- Правы, - Драгомилов смолк, но вскоре лицо его озарилось улыбкой. - Только тогда это было бы самоубийством, а у нас, как вы знаете, Бюро по убийствам.
- Вы, естественно, отдали бы соответствующий приказ одному из ваших подчиненных. Насколько я вас понял, под угрозой лишиться собственной жизни он вынужден был бы выполнить приказ.
Драгомилов взглянул на Холла, явно польщенный.
- Совершенно верно. Из этого видно, насколько совершенна созданная мною машина. Она сработает в любом, даже непредвиденном случае, даже в этом, самом невероятном, который описан вами. Так давайте. Вы меня заинтриговали. Это оригинально. У вас есть воображение, фантазия. Прошу вас, представьте мне этические обоснования моего устранения из этого мира.
- Не убий, - начал Холл.
- Простите, - прервали его. - Прежде мы должны определить предмет нашего спора, который, боюсь, очень скоро может стать чисто теоретическим. Ваша задача заключается в том, чтобы доказать мне, что я принес столько вреда, что моя смерть является справедливой. А я буду судьей. Что я сделал плохого? Кто из лиц неповинных несправедливо уничтожен по моему приказу? В чем я преступил собственные нормы поведения, если даже я нанес вред бессознательно или по неведению?
- Я понял и в соответствии с этим меняю ход своих рассуждений. Разрешите, во-первых, узнать, вами ли дано указание на уничтожение Джона Моссмана?
Драгомилов кивнул.
- Он был моим другом. Я знал его с детства. Он не причинил никому зла, никого не обидел.
Холл говорил убежденно, но поднятая рука и довольная улыбка собеседника заставили его умолкнуть.
- Приблизительно лет семь назад Джон Моссман построил Дом лояльности. Где он взял деньги? Мелкий консервативный банкир, он именно в этот период неожиданно вовлекается в ряд крупных предприятий. Помните ли вы, какое он оставил состояние? Откуда оно у него?
Холл собрался было заговорить, но Драгомилов дал знак, что еще не кончил.
- Вспомните-ка, незадолго до постройки Дома лояльности трест Комбайна пошел в наступление на Каролинскую стальную компанию и вызвал ее банкротство, а потом за бесценок проглотил остатки. Президент Каролинской стальной компании покончил с собой…
- Чтобы избежать каторжной тюрьмы, - вставил Холл.
- Его шантажом вынудили к этому.
Утвердительно кивнув, Холл сказал:
- Я вспомнил. Это все подстроил агент Комбайна.
- Этим агентом был Джон Моссман.
Холл слушал с недоверием. Драгомилов продолжал:
- Уверяю вас, это можно доказать, и я это сделаю. Но пока, сделайте милость, примите на веру то, что я вам сообщаю. Вам могут быть представлены исчерпывающие доказательства.
- Прекрасно. Это вы убили Столыпина?
- Нет, мы тут не участвовали. Это дело рук русских террористов.
- Даете слово?
- Честное слово.
Холл перебрал в памяти все известные ему убийства и нашел еще один случай.
- Джеймс и Хардман - президент и секретарь Юго-западной Федерации горняков…
- Уничтожены нами, - прервал Драгомилов. - А разве это было несправедливо? Разве это принесло вред?
- Но вы же гуманист. Дело трудящихся, как и всего народа, должно быть близко вашему сердцу. А для организации трудящихся смерть двух лидеров была тяжелой утратой.
- Напротив, - возразил Драгомилов. - Они были убиты в 1904 году. За шесть лет, предшествовавших этому событию, Федерация не только не одержала ни одной победы, но потерпела серьезные поражения в трех изнурительных стачках. А в первые же полгода после того, как эти лидеры были убраны, Федерация выиграла большую забастовку 1905 года и с тех пор по сей день успешно добивается существенных уступок.
- Что вы этим хотите сказать? - спросил Холл.
- Хочу сказать, что заказ на убийство сделала не Лига владельцев шахт. Хочу сказать, что Джеймс и Хардман тайно и неплохо оплачивались Лигой владельцев шахт. Я хочу сказать, что сами горняки представили нам факты о предательстве своих лидеров и выплатили сумму, которую мы потребовали за услугу. Мы выполнили поручение за двадцать пять тысяч долларов.
Винтер Холл явно растерялся, и прошла минута молчания, прежде чем он заговорил.
- Разумеется, я не могу не верить вам, господин Драгомилов. Завтра или послезавтра я хотел бы познакомиться с доказательствами. Возможно, это будет формальностью, но соблюсти ее необходимо. А между тем мне следует поискать какой-то другой путь вас убедить. Этот список убийств довольно длинен.
- Длиннее, чем вы думаете.
- И я не сомневаюсь, что для всех них у вас имелись аналогичные оправдания. Но учтите, сам я не считаю справедливым ни одно из этих убийств, хотя верю, что, с вашей точки зрения, они были справедливы. Кстати, ваши опасения, что спор может стать теоретическим, были верным предположением. Только таким путем, видимо, я смогу вас одолеть. Если мы отложим спор до завтра… Вы не хотели бы пообедать со мной? И где вы предпочитаете встретиться?
- Думаю, снова здесь, после обеда. - Драгомилов широким жестом указал на уставленные книгами стены. - Авторитетов здесь достаточно, и, кроме того, всегда можно послать в филиал библиотеки Карнеги, он за углом.
Он нажал кнопку звонка, и, когда вошел слуга, оба поднялись.
- Помните, я собираюсь одолеть вас, - заверил Холл, расставаясь.
Драгомилов лукаво улыбнулся.
- Я вам не верю, - сказал он. - Если это вам удастся, это будет невероятно.
Глава V
Долгие дни и ночи не затихал спор между Холлом и Драгомиловым. Этические вопросы были только началом все разгоравшейся дискуссии. Убедившись, что этика опирается на другие науки, спорщики вынуждены были углубиться в поисках истины в эти науки. К заповеди "не убий" Драгомилов требовал от Холла более солидных философских обоснований, чем религия. Чтобы правильно понимать друг друга и четче мыслить, они в то же время сочли необходимым прояснить и тщательно обсудить первоосновы своих убеждений и свои идеалы.
Это была схватка двух знатоков, усвоивших к тому же дело практически; к сожалению, достигнутый результат часто терялся ими в вихре идей и горячке спора. Однако Холл убедился, что его оппонент ищет правды и только правды. И его замечание о том, что Драгомилову придется расплачиваться жизнью, если он не добьется своего, ничуть не встревожило последнего и совершенно не подействовало на ход его рассуждений. Вопрос ставился так - является или нет Бюро убийств справедливой организацией.
Главным тезисом Холла, который он упорно отстаивал и к которому сводил нити всех аргументов, была мысль о том, что в развитии общества настало время, когда оно само по себе должно разработать программу собственного спасения. Прошло время, отметил он с удовлетворением, для "человека на коне" или группок "людей на конях" определять судьбу общества. А Драгомилов, по его убеждению, был именно таким человеком, и его Бюро убийств было конем, на котором он восседал, вынося приговоры и карая, и, в определенной степени, оказывал влияние и давление, понуждая общество идти в том направлении, которое он, "человек на коне", избрал для него.
Не отрицая, что он играет роль такого "человека на коне", решающего за общество и направляющего его, Драгомилов упорно отвергал мысль, что общество само способно управлять собой и, особенно, что это самоуправление при всех серьезных отклонениях и ошибках является предпосылкой его прогресса. В этом-то и была суть спора, для завершения которого они ворошили историю и прослеживали социальную эволюцию человека, привлекая все, от самых незначительных подробностей о первобытных сообществах до последних данных цивилизации.
Эти два знатока были действительно настолько здравомыслящими, свободными от метафизических схем людьми, что в результате приняли социальную целесообразность в качестве решающего фактора и согласились, что она и является высшим мерилом нравственности. И в конце концов, опираясь именно на этот довод, выиграл Винтер Холл, Драгомилов признал свое поражение, и Холл, подчиняясь чувству благодарности и восхищения, невольно протянул ему руку. Драгомилов, к его удивлению, крепко пожал ее.
- Теперь я понял, - сказал он, - что не придавал должного значения социальным факторам. Убийца, со своей собственной точки зрения, не так уж неправ, но он неправ с точки зрения социальной. Я даже готов его поддержать. Ибо, если рассматривать убийцу как индивидуума, то он совершенно прав. Но индивидуумы не являются изолированными от общества. Они - часть сообщества индивидуумов. Вот этого я не учел. И мне ясно, что это было несправедливо. А теперь… - он умолк и посмотрел на свои часы. - Два часа. Мы слишком засиделись. Теперь я готов понести наказание. Конечно, вы дадите мне время завершить мои дела, прежде чем я отдам приказ моим агентам?..
С головой уйдя в спор и совершенно забыв о своих условиях, Холл был ошарашен.
- Я не этого добивался, - воскликнул он. - И, честно говоря, я совсем об этом забыл. Да в этом и нет необходимости! Вы теперь сами убеждены в порочности метода убийств. Положим, вы распустите организацию. Это будет вполне достаточно.
Но Драгомилов отрицательно покачал головой:
- Уговор есть уговор. Комиссионные от вас я принял. Справедливость превыше всего, этого я строго придерживаюсь, и теория о социальной целесообразности здесь неприменима. Индивидууму как таковому оставлены все же некоторые прерогативы, и одна из них - право держать слово, что я должен сделать. Заказ будет выполнен. Видимо, это последнее, с чем придется иметь дело Бюро. Сейчас суббота, утро. Можете ли вы дать мне отсрочку для отдачи приказа до завтрашнего вечера?
- Что за вздор! - воскликнул Холл.
- Это не довод в споре, - последовал мрачный ответ. - Все веские доводы уже исчерпаны. Я отказываюсь дальше слушать. Еще об одном… Чтобы все было по справедливости: учитывая трудности уничтожения этого человека, предлагаю доплатить еще десять тысяч долларов. - Он поднял руку в знак того, что еще не кончил. - Поверьте, я подхожу справедливо. Перед моими агентами я воздвигну такие препятствия, что на них уйдут все пятьдесят тысяч, если не больше…
- Если вы только решите распустить организацию…
Но Драгомилов заставил его замолчать.
- Спор окончен. Намерения мои таковы: организация будет распущена в любом случае, но предупреждаю, в соответствии с нашими правилами о давности я могу избежать наказания. Как вы помните, заключая сделку, я пообещал вам, что если по истечении года соглашение не будет выполнено, ваш взнос возвращается вместе с пятью процентами. Если мне удастся избежать смерти, я возвращу его сам.
Винтер Холл в нетерпении остановил его рукой.
- Послушайте, - сказал он, - на одном я настаиваю. Мы с вами определили основы, на которых зиждется этика. Социальная целесообразность, являющаяся базисом всякой этики…
- Простите, - прервал его собеседник, - имелась в виду исключительно этика общества. Индивидуум в известных пределах остается индивидуумом.
- Но ни вы, ни я, - продолжал Холл, - не признаем древнеиудейской заповеди "око за око". Мы же не верим в неизбежность наказания за преступление. Ведь убийства, совершенные Бюро и оправданные содеянными жертвами преступлениями, не рассматриваются вами как преступления. Ваши жертвы рассматриваются вами как социальная болезнь, искоренение которой оздоровит общество. Вы удаляете их из общественного организма, как хирург удаляет раковую опухоль. Это ваше воззрение я усвоил с самого начала спора.
И помните? Отказавшись принять теорию о наказании, мы с вами рассматривали преступление просто как результат антисоциальных наклонностей и как таковое соответственно условно его и классифицировали. Преступление, следовательно, аномальное явление в обществе, относящееся, по сути дела, к его болезням. Это - болезнь. Преступник, нарушитель - это больной, и с ним соответственно надо обращаться. Но это же вместе с тем означает, что его можно излечить от болезни.
Теперь я перехожу к моему взгляду на ваш случай. Ваше Бюро убийств - антисоциально. Но вы же верили в него. Значит, вы были больны. Ваша вера в убийства как раз и означала, что вы больны. Но теперь-то вы больше не верите в это. Вы излечились. Ваши наклонности более не являются антисоциальными. И, следовательно, теперь нет необходимости в вашей смерти, потому что она была бы не чем иным, как наказанием за болезнь, от которой вы уже излечились. Распустить организацию и устраниться от дела - вот все, что вам следует сделать.
- Вы высказались? Все сказали? - мягко задал вопрос Драгомилов.
- Да.
- Тогда позвольте мне ответить и закончить мою мысль. Бюро задумано было мной во имя справедливости, во имя этой справедливости я им и руководил. Я создал его и сделал той совершенной организацией, какой оно в настоящее время является. Создание его было основано на определенных справедливых принципах. И никакого отступления от них за всю его историю не делалось. Один из этих принципов - всегда входил в контракты, заключаемые с нашими клиентами: в случае уплаты комиссионных мы гарантировали выполнение заказа. Комиссионные от вас я принял. Мною получено от вас сорок тысяч долларов. Был уговор, что я должен отдать приказ о своей казни в том случае, если вы докажете, а я признаю, что уничтожения, произведенные Бюро, были ошибкой. Вы это доказали. Теперь ничего не осталось, как только провести соглашение в жизнь.
Учреждением этим я горжусь. И выставлять под конец в смешном виде его главные принципы, нарушать правила, на которых основана его деятельность, не стану. От этого своего права индивида я не отступлюсь, оно ни в коей мере не противоречит принципу социальной целесообразности. У меня нет желания умирать. Если в течение года я избегу смерти, принятые мной от вас комиссионные, как вам известно, автоматически возвращаются. А я, поверьте, приложу все силы, чтобы избежать смерти. И хватит об этом. Мое решение твердо. Есть у вас предложения, как расформировать Бюро?
- Дайте мне фамилии и данные о всех его членах. А я их официально извещу о роспуске…
- Только после моей смерти или после того, как истечет год, - возразил Драгомилов.
- Хорошо, после вашей смерти или по истечении года я дам официальное извещение, подкрепив его угрозой передать имеющуюся у меня информацию полиции.
- Они могут убить вас, - последовало предостережение.
- Могут, и мне следует учесть вероятность этого.
- Вы можете этого избежать. Когда будете давать официальное извещение, сообщите им, что все сведения помещены в тайники в шести различных городах и в случае, если вы будете убиты, они перейдут в руки полиции.
Когда они закончили обсуждение всех деталей роспуска организации, было уже три часа ночи. Драгомилов первым нарушил воцарившееся молчание.