* * *
С головой уйдя в свои записки, Сю-Тунь не сразу услышал, что в его дверь стучат. Низко нагнувшись над столом, он выводил на желтоватой веленевой бумаге неясные знаки и от напряжения даже чуть высунул кончик языка. Непрекращающийся стук заставил его в конце концов поднять голову, и взгляд его на какое-то время затуманился от частого моргания. Тогда, выйдя наконец из задумчивости, он бросился к двери, чтобы впустить посетителя.
- Ах, это вы, мандарин Тан! Право, я глубоко сожалею, что заставил вас ждать под дверью! Но я был настолько погружен в свои мысли, что ничего не слышал.
Мандарин дружелюбно улыбнулся в ответ.
- Это мне следует принести вам извинения, Сю-Тунь. Час уже поздний, а я нарушаю ваш покой у вас же в доме. Однако я пришел к вам с весьма срочным делом.
Иезуит удивленно заморгал и придвинул судье стул.
- Чем могу быть вам полезен? - спросил он, медленно закрывая черную тетрадь.
- Вы сопровождали нас с ученым Динем в устье реки, на место крушения джонки, на которой погибли две женщины. Следствие пытается установить причины этой драмы. Есть кое-какие новости по этому делу.
- Я счастлив слышать, что ваше расследование благополучно продвигается вперед, - почтительно проговорил Сю-Тунь.
- Судовладелец Фунг, зафрахтовавший судно, сообщил нам о необычном оживлении на острове Черепахи, поблизости от побережья. Поскольку груз с судна был похищен, вполне возможно, что грабители временно выгрузили свою добычу на этом острове, который весь изрыт пещерами. Я предлагаю вам отправиться туда со мной, чтобы на месте проверить это предположение.
Монах в растерянности ответил:
- Я польщен вашим предложением, мандарин Тан. Однако неужели, чтобы сопровождать вас в таком путешествии, у вас не найдется более опытной охраны, чем скромный иезуит?
- Конечно найдется, но все стражники заняты наблюдением за городскими кладбищами.
- Вы подозреваете покойников в нападении на джонку господина Фунга?! - с искренним удивлением воскликнул Сю-Тунь.
- По правде говоря, я не рассматривал такой возможности, - бесстрастным тоном проговорил мандарин. - Нет, стражникам велено арестовать бессовестного вора - кем бы он ни оказался, человеком или духом, - похитившего несколько надгробий на разных кладбищах в окрестностях порта.
- И правда, какое гнусное кощунство! Я прекрасно понимаю, как не терпится вам арестовать виновника этого отвратительного злодеяния!
Иезуит несколько раз обошел вокруг стола, рассеянно пощипывая бородку. Затем, оценив свою роль в предстоящем приключении и исключив возможность нежелательной верховой прогулки, он обернулся к мандарину, не сводившему с него глаз.
- Решено, мандарин Тан, я с удовольствием принимаю ваше предложение. Так что же мы будем искать в этих пещерах?
Судья достал список похищенных с джонки товаров и положил его на стол.
- Вот бумага, которую дал мне господин Фунг: здесь перечислено все, что перевозило судно.
- "Куркума - 8 ящиков, кардамон - 6 ящиков, тростниковый сахар - 12 бочек, мускатный орех - 5 бочек, камфара - 6 ящиков, белый воск - 5 ящиков, медь - 17 бочонков, селитра - 20 бочонков, лиановое дерево - 5 брусов, кожа саламандр - 30 штук…", - прочел вслух Сю-Тунь. - Мне представляется, что пещеры должны идеально подходить для сокрытия этих товаров, которые будут там надежно защищены и от солнца, и от дождя.
- Совершенно верно! Но нам следует поторопиться, поскольку грабители, вне всякого сомнения, не будут долго держать их в тайнике, который может быть легко обнаружен первым же рыбаком.
Внезапно сильнейший приступ кашля сотряс тело иезуита, и он бросился к тазу с холодной водой, чтобы смочить себе лоб.
- Вы больны, Сю-Тунь? - быстро спросил мандарин, вставая, чтобы помочь ему. - Может быть, вам следует закрыть окно, во избежание сквозняков - они у нас очень коварные.
- Не беспокойтесь! - успокоил его монах. - Ничего страшного, просто легкая лихорадка, только вот кашель замучил. Однако не настолько, чтобы помешать мне участвовать в вашем предприятии! Когда же мы едем?
- Завтра утром в порту мы сядем в лодку, которая доставит нас прямо на остров Черепахи. Таким образом, нам не надо будет долго ехать верхом до устья реки. Чтобы обследовать все пещеры, нам хватит остатка дня, однако ночь придется провести на острове, так как за один день нам не обернуться. Ну как, вы согласны?
Радуясь, что лошадей на этот раз не предвидится, иезуит кивнул.
- Прекрасно! Значит, у меня будет целая ночь для отдыха. Спина и колени у меня уже совсем не те, что были в юности, - прежде чем снова прибегнуть к их услугам, приходится давать им передышку.
Сю-Тунь проводил мандарина до двери, и тот, обратив внимание на лихорадочно-красные скулы и слегка затрудненную походку чужеземца, выразил про себя надежду, что принял все же правильное решение.
* * *
Прохладный вечерний ветерок взбодрил мандарина, любившего побродить по саду в час, когда жасмин, напоенный дневной жарой, щедро расточал свой дурманящий аромат. Сняв головной убор, он встряхнул головой так, что затрещали позвонки, и выбросил вперед одну ногу, расслабляя напрягшиеся мышцы.
"По крайней мере, сегодня новостей было немало", - подумал он, прыгая из стороны в сторону, чтобы снять напряжение с колен. Он был даже рад пережитому недавно глубокому отчаянию, которое заставило его в конце концов действовать энергичнее. Следствие, начавшее было расползаться в разные стороны, устремилось теперь в четко обозначенное русло, и это должно было ускорить дело. Понемногу стали скапливаться улики и обозначаться следы, хотя пока и не очень ясные. Встреча с торговцем тканями пролила новый свет на убийство графа, а заодно и доставила Диню несколько минут удовольствия, вознаградив его за все мучения, что пришлось ему испытать во время давешней верховой поездки. Судовладелец Фунг, при всей его алчности, проявил все же вполне похвальную инициативу, пусть даже и противясь выплате обещанного вознаграждения. Вот теперь и стражники, благодаря запланированной назавтра засаде, почувствуют свою сопричастность общему делу. После столь ненавистного ему бездействия начинался период активной деятельности. Радостно было мандарину и оттого, что Сю-Тунь дал свое согласие на участие в поездке: его наблюдательность будет неоценима при обследовании пещер.
Вдруг, стиснув зубы, судья хлопнул себя по лбу. Пустая голова! Увлеченный завтрашним предприятием, он забыл у монаха список судовладельца Фунга, а ведь он изъял его из дела. Он резко повернул назад, кляня себя за забывчивость и надеясь, что Сю-Тунь еще не лег.
Подойдя к флигелю, в котором располагалось жилище иезуита, мандарин с огорчением заметил, что в комнатах уже темно. Он собрался было уйти, когда звук закрывающейся двери заставил его застыть на месте. Широко раскрыв глаза, он не без удивления узнал нелепую, угловатую и чуть сутулую фигуру. Сю-Тунь, только что жаловавшийся на болезнь, собирался покинуть свое пристанище! Мандарин тихонько выругался. Что означает эта ночная вылазка? Он быстро присел на корточки за цветущим кустом как раз в тот момент, когда иезуит, стуча по плитам сандалиями, проходил по аллее. Судя по размашистым шагам, боли, якобы мучавшие его, чудесным образом улетучились. Китайское одеяние, яркое и богато разукрашенное, он сменил на черную рясу католического монаха. Чрезвычайно заинтригованный, мандарин Тан потихоньку последовал за ним, радуясь, что темная одежда не выдаст его в темноте.
Словно торопясь по какому-то срочному делу, Сю-Тунь быстрой походкой вышел за ворота, и мандарину пришлось прибавить шагу, чтобы не упустить его. Бесшумно ступая, он следовал по пятам за монахом, который мчался как ветер. Ряса развевалась у него за спиной, а в полутьме отчетливо виднелось только его лицо. Уже давно погасли огни в лавках, но иезуит безошибочно находил дорогу в лабиринте улочек. "Похоже, это не первая его вылазка", - сказал про себя мандарин, все больше удивляясь. Вскоре, не встретив ни одного прохожего, они вышли за стены города. Сю-Тунь, успокоившись, зашагал еще шире и несся теперь с такой скоростью, что мандарин только диву давался. Как может существо из плоти и крови передвигаться с такой быстротой? Вовлеченный в бешеную гонку, сам он мог лишь радоваться своей отличной форме, ибо нелегкое это было дело - гнаться за крылатым чужеземцем, не отставая ни на шаг и сохраняя при этом молчание и определенную дистанцию.
Они удалялись от города, и мандарин попробовал угадать, куда же направлялся Сю-Тунь. Зачем ему понадобилось идти в поля среди ночи? Внезапно ему пришла мимолетная, но тревожная мысль, что иезуит идет на кладбище. Однако, если память ему не изменяет, в том направлении, в котором они двигались, могил не было. Монах шел прямо на север, к реке и к…
- Все демоны ада! - приглушенно воскликнул мандарин, поняв внезапно, к какой цели они направлялись.
Он остановился как вкопанный, в то время как Сю-Тунь начал спускаться с холма. Издали можно было подумать, что иезуит вдруг отделился от своей тени. Судья, не веря своим глазам, смотрел на видневшиеся у самой воды полуразвалившиеся лачуги: это же поселок бродяг! Среди темной массы хижин горел единственный огонек, к которому Сю-Тунь и направил свою решительную поступь.
- Чтоб тебя демоны в клочья разорвали! - проворчал мандарин в тот самый момент, когда иезуит ступил в золотой прямоугольник открытой двери.
Стояла темная ночь, мандарин находился в десятках шагов от освещенной комнаты, но это не помешало ему угадать во тьме, прежде чем он успел разглядеть их, две угольно-черных косы - словно две змеи, обвившиеся вокруг его сердца.
Переполняемый горечью и любопытством, молодой судья подошел к окну, безжалостно топча грядки сладкого картофеля, и заглянул внутрь, твердо обещая себе не попадаться больше на чары первой попавшейся красавицы. То, что он увидел, привело его в изумление, и, ничего не понимая, он стал наблюдать за странной сценой, разыгрывавшейся у него на глазах.
Сю-Тунь вошел с подозрительной непринужденностью и небрежно уселся напротив госпожи Аконит, сияющее лицо которой, свидетельствовавшее о явном удовольствии, заставило тайного наблюдателя заскрипеть зубами. После общих приветствий оба принялись обсуждать что-то, однако мандарин находился слишком далеко, чтобы уловить, о чем шла речь. Иезуит, который, судя по виду, утверждал что-то, с чем молодая женщина не соглашалась, достал из кармана какой-то камень, которым стал энергично тереть по металлической пластинке. Через какое-то время он положил и то и другое на стол и важно воззрился на свою собеседницу. Та, не оставляя загадочного выражения лица, зажгла жаровню и разогрела на ней узкий кусочек металла. Раскалив его докрасна, она вытащила его из огня щипцами и рукой указала на окно. Затем положила раскаленный кусочек металла в чашку с водой. Мгновенье спустя она извлекла его оттуда и, скрестив на груди руки, пустилась в пространные объяснения. Закончив свою речь, она снова бросила кусочек остывшего металла в воду, и оба склонились над чашкой, глядя на дно, при этом Сю-Тунь кивал с таким видом, будто она его убедила. После этого они пустились в горячие рассуждения, во время которых иезуит высказывал молодой женщине какие-то возражения, а та то и дело поправляла и уточняла его высказывания. Не слыша слов, мандарин Тан мог лишь следить за выражением их лиц, то возбужденных, то сосредоточенных, но легко было догадаться, что этот разговор для них крайне важен.
Мандарин все еще ломал голову над тем, что же они замышляют, когда Сю-Тунь, завладев бронзовой пластинкой, стал внимательно ее изучать. Госпожа Аконит отвернулась от него, взяла глиняный горшок и достала оттуда какой-то черный порошок. Из своего укрытия мандарин видел, как она тихонько всыпала его в стакан с разогретым вином. Взяв стакан обеими руками, она подала его монаху, который выпил вино одним махом. "Как?! Эта чертовка напоила его приворотным зельем?" - воскликнул про себя обеспокоенный судья, испытывая при этом какое-то смутное возмущение. Не для того он пришел сюда, чтобы наблюдать за шашнями монаха и молодой вдовушки! И тут, словно в подтверждение его мыслей, Сю-Тунь резким движением скинул рясу. Мандарин закрыл глаза. Когда он вновь открыл их, то увидел гнойные раны на спине иезуита, которые видел уже однажды, когда тот купался. С тех пор они не затянулись, а даже наоборот - новые мокнущие бляшки расцвечивали кожу кровавыми разводами. Однако госпожа Аконит, казалось, вовсе не испытывала отвращения при виде пораженной кожи. Явно заинтересовавшись, она подошла к чужеземцу и наклонилась над его спиной, чтобы лучше разглядеть раны. Затем, отбросив косы за спину, скрылась за бахромчатой занавеской и тотчас вынесла оттуда кусок белой ткани. Осторожными движениями, исполненными такой заботы, которой мандарин даже не предполагал в ней, она принялась удалять гной с клочками кожи, которые с легкостью отделялись от ран. Мандарин, которому с его наблюдательного поста хорошо была видна испачканная кровью тряпка, подумал, что Сю-Тунь должен быть очень дорог ей, раз она так за ним ухаживает. Очистив раны и наложив на их потемневшие края мазь, она бросила тряпку в огонь жаровни. Пламя лизнуло ткань, с очистительным потрескиванием уничтожая грязь, но само полотно осталось нетронутым. Пока молодая женщина вынимала тряпку из огня, чтобы удостовериться в ее чистоте, иезуит медленно оделся. Он простился с ней кивком и улыбкой, в которой читались благодарность, почтительность и еще что-то неопределимое, от чего у мандарина Тана сжалось сердце.
* * *
Обхватив голову обеими руками, скопец Доброхот обливался потом при свете свечи. Стоило ему закрыть глаза, как он оказывался во власти кошмара наяву, который неизменно кончался для него четвертованием или отрубанием головы. Рот его, прекрасно владеющий искусством торговых переговоров, теперь был сложен в жалобную гримасу, а нижняя губа отвисла и была мокра от слюны. В мрачной тишине дома он был один на один со своими тайнами. Просить помощи у госпожи Стрекозы в этом деле он не мог. Она бы обдала его таким презрением - это с ее-то взглядом, способным пригвоздить к месту обладателя самого великолепного "нефритового стержня", - что ему осталось бы только униженно отступить.
Но как сохранить лицо, а возможно, и спасти шкуру? Этот пытливый мандарин начинал уже наводить на него страх своими опасно уместными вопросами. Где это видано, чтобы имперский чиновник являлся на дом к обычному гражданину, чтобы допросить его? Насколько проще было во времена его предшественника, этого старика с загребущими лапами, которые надо было только смазывать вовремя! Новый же молодой судья с квадратной челюстью и ястребиным взглядом представлял вполне реальную опасность, и эту опасность следовало устранить любой ценой. Этот наглый мандарин потребовал, видите ли, по экземпляру каждого соглашения, заключенного портом в течение последних трех лет, да еще и список всех грузов, проходивших через торговую службу: почуял, видно, какое-то нарушение и вот-вот набросится на него, как коршун на только что вылупившегося цыпленка.
Вот это-то больше всего и тревожило скопца. Ему вовсе не хотелось попадаться в лапы правосудия, но не желал он и быть уличенным в сокрытии сведений. Так как же избежать наказания и в то же время утаить истину? Он был в панике, о чем говорила мокрая, как детские пеленки, одежда и напедикюренные пальцы ног, которые давно уже мариновались в дурнопахнущей жидкости.
Окончательно припертый к стенке, скопец Доброхот принялся взывать к силам ада, молить о помощи одновременно и Богиню Мошенничества, и Господина Лжи, обращаясь к ним с бессвязной, но вполне искренней молитвой. И тут, среди ночи, в тот самый момент, когда луна скрылась за облаком, в голову ему пришла мысль, осветившая его змеиное лицо лукавой улыбкой.
Утренний ветер весело хлопал парусами лодки, уносившей мандарина Тана и иезуита Сю-Туня к острову Черепахи. Лодочник, старый моряк с нелюбезной физиономией, глуховатый и молчаливый, был полностью сосредоточен на управлении своим суденышком, не обращая никакого внимания на единственных пассажиров.
Склонившись к воде, отражавшей солнечные лучи, судья пытался справиться с дурным настроением. Ночная вылазка, из которой он вернулся, все так же следуя на почтительном расстоянии за монахом, окончательно выбила его из колеи. На смену страшному возбуждению, которое он испытал вначале, пришло множество вопросов, ответы на которые - вернее, домыслы, основанные на пристрастных и несовершенных наблюдениях, - погрузили его в полный мрак. Без конца перебирая в памяти малейшие жесты госпожи Аконит, вновь и вновь представляя себе самые неуловимые выражения лица иезуита, он так и не смог составить более-менее стройной гипотезы. Кроме того, он чувствовал раздражение, от которого никак не мог избавиться и которое, вне всякого сомнения, мешало ему разобраться в происшедшем. Поговорка "утро вечера мудренее" себя не оправдала. Погрязнув в предположениях, одно нелепее другого, он ночь напролет придумывал истории без начала и конца, в которых оба действующих лица играли то какие-то нелепые, то непристойные роли.
Насупившись и высокомерно скривив губы, мандарин Тан мрачно взирал на весело светившее солнце. Что за гениальная мысль: взять этого проклятого чужеземца с собой в поездку, да еще и в перспективе провести с ним вдвоем ночь на острове! И ведь теперь от этого неприятного соседства никуда не денешься. Бледный от злости, судья старался не смотреть на своего спутника, который открыто радовался поездке. Прозрачно-голубые глаза француза - две зыбкие точки под рыжими, словно опаленными бровями - наводили на него ужас в это ясное утро. Как назло, ненавистный чужеземец, не замечая угрюмого молчания мандарина, болтал без умолку, то восторгаясь красотами окружающего пейзажа, то обсуждая на своем изысканном, но старомодном китайском различные приемы речной навигации, с которыми ему пришлось познакомиться во время странствий.
В такой мрачной обстановке спускались они вниз по реке, с безнадежной медлительностью проплывая мимо прибрежных деревень, к вящему неудовольствию судьи, который только и ждал, когда же закончится это путешествие. Чтобы убить время и не слушать разглагольствований неугомонного спутника, мандарин принялся мысленно пересказывать "Беседы и суждения" Конфуция. Ему казалось, что прошла уже целая вечность, когда на закате они наконец вышли в море. Лодочник направил судно прямо к острову Черепахи, а иезуит все трещал об удивительной форме скал, в великом множестве разбросанных на поверхности воды.
- Ученый Динь поведал мне однажды легенду относительно происхождения этой невероятной бухты, - вещал Сю-Тунь с таким видом, как будто мандарин никогда об этом не слышал. - Говорят, что в стародавние времена, когда ваш народ сражался с врагами, пришедшими с моря, Нефритовый Император послал вам на подмогу целую армаду драконов. Обрушившись с небес, словно хищные птицы, драконы изрыгали жемчужины, а те превращались в нефритовые острова, которые преградили врагам путь к отступлению и разнесли их корабли в щепки. А когда битва кончилась, то драконы не пожелали возвращаться за облака, решив остаться здесь, в бухте. Так что это восхитительное место - порождение крылатых драконов!
Его слова уносились к тучам, а берег тем временем понемногу растворялся в серебристой дымке.