А теперь вот Руффоло на свободе и снова занялся своим делом. Мелкий воришка и взломщик, Руффоло за последние годы то попадал в тюрьму, то выходил на свободу, и дважды его сажал Брунетти. Родители Руффоло много лет назад приехали сюда из Неаполя, привезя с собой это преступное дитя. Его отец упился до смерти, но прежде успел-таки вложить в своего единственного сына принципы, согласно которым семейство Руффоло не создано для такой заурядной вещи, как работа, или торговля, или даже учеба. Истинный плод своего папаши, Джузеппе никогда не работал, единственная торговля, которой он когда-либо занимался, была продажа краденых вещей, а единственное, чему он когда-либо обучался, это как лучше открыть замок или ворваться в дом. Если он вернулся к своим занятиям так скоро после выхода из тюрьмы, значит, два года отсидки не прошли для него впустую.
Но при этом Брунетти не мог не испытывать симпатии и к матери, и к сыну. Пеппино, кажется, не считал, что Брунетти виноват в том, что его арестовали, а синьора Кончетта, когда со временем забылся случай с фестонными ножницами, была благодарна за показания, которые дал Брунетти на судебном процессе Руффоло, - что тот не прибегал к силе и не угрожал насилием, совершая свои преступления. Возможно, именно эти показания помогли ограничить приговор за ограбление всего двумя годами.
Брунетти не нужно было посылать за досье Руффоло в регистратуру. Рано или поздно Руффоло появится в доме своей матери или у Иваны и снова попадет за решетку, чтобы усовершенствовать свои преступные дарования и еще дальше продвинуться по этой дорожке.
Придя в свой кабинет, он поискал донесение Риццарди о вскрытии американца. Когда они разговаривали, патологоанатом ничего не сказал о наличии наркотиков в крови, и Брунетти не заострял на этом внимания на том этапе следствия. Он нашел донесение у себя на столе, открыл его и начал пролистывать. Как и грозился Риццарди, язык донесения был совершенно неудобоварим. На второй странице Брунетти нашел то, что могло быть ответом, хотя и трудно было разобраться в длинных латинских терминах и головоломном синтаксисе. Он прочел донесение три раза и полностью убедился, что в крови не найдено никаких следов наркотиков. Он был бы удивлен, если бы вскрытие показало что-то иное.
Зазвучал звонок служебного телефона. Он быстро ответил:
- Слушаю, синьор.
Патта не стал интересоваться, откуда Брунетти знает, кто звонит, - верный признак, что звонок срочный.
- Мне бы хотелось поговорить с вами, комиссар. - Употребление звания вместо имени подчеркивало важность звонка.
Брунетти сказал, что сию минуту спустится в кабинет вице-квесторе. Набор настроений у Патты был ограничен, каждое было легко понять, и нынешнее настроение было из тех, к которым следует отнестись со всем вниманием.
Он нашел своего начальника сидящим за пустым столом со сложенными перед собой руками. Обычно Патта пытался создать видимость напряженной работы, даже если перед ним лежала всего лишь пустая папка. Сегодня перед ним не лежало ничего, в наличии было только серьезное, можно даже сказать, торжественное лицо и пара сложенных рук. Пряный запах какого-то семейного одеколона исходил от Патты, чье лицо в это утро, казалось, было скорее смазано маслом, чем выбрито. Брунетти подошел к столу и стал перед ним, размышляя, сколько времени Патта будет молчать, - средство, к которому вице-квесторе нередко прибегал, когда хотел подчеркнуть важность того, что намеревался сказать.
Прошла по меньшей мере минута, прежде чем Патта произнес:
- Садитесь, комиссар. - Повторное употребление звания дало понять Брунетти, что он сейчас услышит нечто для себя неприятное.
- Мне бы хотелось поговорить с вами об этом ограблении, - сказал Патта без всяких вступлений, как только Брунетти сел.
Брунетти подозревал, что речь идет не о последнем ограблении на Большом Канале, хотя жертвой был промышленник из Милана. Нападения на особу такой значимости обычно было достаточно, чтобы довести Патту до крайней степени кажущейся занятости.
- Да, синьор, - сказал Брунетти.
- Я узнал, что вы еще раз ездили в Виченцу.
- Да, синьор.
- Почему? У вас не хватает дел здесь, в Венеции?
Брунетти собрался с силами, зная, что, несмотря на их предыдущий разговор, придется объяснять все заново.
- Мне хотелось поговорить с кем-то из тех, кто с ним работал, синьор.
- А вы не сделали этого во время первой поездки?
- Нет, синьор, на это не хватило времени.
- Вы ничего об этом не сказали, когда вернулись. - Брунетти промолчал, и Патта спросил: - Почему вы не сделали этого в первый же день?
- Не хватило времени, синьор.
- Вы вернулись в шесть часов. Вы могли спокойно задержаться там и закончить все в тот же день.
Брунетти с трудом подавил желание поинтересоваться, как это Патта ухитрился запомнить такую подробность, как время его возвращения в Beнецию. Ведь это человек, который не помнит имен двух-трех собственных полицейских.
- Я не успел, синьор.
- Что произошло, когда вы еще раз поехали туда?
- Я разговаривал с командиром Фостера и одним из его сослуживцев.
- И что вы узнали?
- Ничего существенного, синьор.
Патта сердито посмотрел на него из-за стола:
- Что это значит?
- Я не узнал ничего об убийце.
Патта вскинул руки и громко вздохнул в раздражении:
- В том-то все и дело, Брунетти. Нет никаких причин для его убийства, вот почему вы и не нашли ничего. И не найдете, должен добавить. Потому что причина не там. Его убили из-за денег, и доказательством служит то, что при нем не был найден бумажник.
При нем не нашли также и одного ботинка. Означает ли это, что его убили ради Рибока номер одиннадцать?
Патта открыл верхний ящик и вынул несколько листов бумаги.
- Я считаю, Брунетти, что вы потратили более чем достаточно времени на расследование в Виченце. Мне не нравится, что вы беспокоите ради этого американцев. Преступление совершено здесь, и убийца будет найден здесь. - Последними словами Патта твердо дал понять, что разговор закончен. Потом взял один из листов и посмотрел на него. - Мне бы хотелось, чтобы в дальнейшем вы находили вашему времени лучшее применение.
- А как я могу это сделать, синьор?
Патта всмотрелся в него, потом снова занялся бумагой.
- Я поручаю вам расследование этого взлома на Большом Канале.
Брунетти был уверен, что ограбление роскошного палаццо представляется Патте преступлением куда более серьезным, чем заурядное убийство, тем более что убитый даже не был офицером.
- А как быть с американцем, синьор?
- Мы будем придерживаться обычной процедуры. Посмотрим, вдруг кто-то из наших нехороших мальчиков заговорит о нем или у кого-то окажется больше денег, чем обычно.
- А если нет?
- Американцы тоже ведут расследование, - сказал Патта, словно закрывая тему.
- Прошу прощения, синьор. Как могут американцы расследовать то, что произошло в Венеции?
Патта сузил глаза:
- У них есть свои возможности, Брунетти. Свои возможности.
В этом-то Брунетти как раз не сомневался, но как эти возможности будут использованы для поимки убийцы?
- Я бы предпочел продолжать это расследование, синьор. Я не верю, что это уличный грабеж.
- Я решил, что это уличный грабеж, комиссар, и мы будем считать это именно уличным грабежом.
- Что это значит, синьор?
Патта попытался изобразить удивление.
- Это значит, комиссар, - и я хочу, чтобы вы обратили на это внимание, - это значит именно то, что я сказал: мы намереваемся считать это убийством, которое произошло при попытке ограбления.
- Официально?
- Официально, - повторил Патта, а потом добавил с ударением: - И неофициально.
Не к чему было спрашивать, что это значит.
Одержав победу, Патта стал снисходительным и сказал:
- Разумеется, интерес и энтузиазм, проявленные вами в этом деле, будут оценены американцами.
Брунетти подумал, что лучше бы они оценили успех, но это мнение не стоило высказывать теперь.
- Знаете, синьор, я все еще не совсем уверен, - начал Брунетти, позволив ноткам сомнения и раздумчивости бороться в своем голосе. - Однако полагаю, это вполне возможно. Я действительно не узнал о нем ничего, что подтверждало бы мои подозрения. - То есть если не учитывать такой мелочи, как пара упаковок кокаина на несколько сотен миллионов лир.
- Хорошо, что вы так все воспринимаете, Брунетти. Полагаю, это говорит о реалистичности вашего взгляда. - Патта посмотрел на лежащие на столе бумаги. - Они взяли одного Гварди.
Комиссару, который не мог уследить за мыслями своего шефа, прыгающими с предмета на предмет, оставалось только одно - переспорить:
- Кого взяли?
- Гварди, комиссар, Франческо Гварди. Я думал, вы по крайней мере знаете это имя: это один из наших самых известных венецианских художников.
- Ах, простите, синьор. Я думал, это что-то из немецкого телевидения.
Патта твердо и неодобрительно проговорил "нет", а потом снова опустил глаза на бумаги:
- Все, что у меня есть, это список от синьора Вискарди. Один Гварди, один Моне и один Гоген.
- А он все еще в больнице, этот синьор Вискарди? - спросил Брунетти.
- Да, полагаю. А что?
- Очень уж он уверен насчет картин, которые они взяли, хотя и не видел грабителей.
- Ваша версия?
- У меня нет версии, синьор, - ответил Брунетти. - Может, у него и было всего три картины. - "Но если бы у него действительно только и было, что три картины, это дело не оказалось бы так быстро главным в списке Патты", - подумал он. - Могу я спросить, чем занимается в Милане этот синьор Вискарди?
- Он управляет несколькими фабриками.
- Управляет или владеет и управляет?
Патта даже не пытался скрыть раздражение.
- Он уважаемый человек, и он потратил огромную сумму денег на реставрацию этого палаццо. Этот человек - достояние нашего города, и полагаю, мы обязаны проследить, чтобы, пока синьор Вискарди находится здесь, ему была обеспечена безопасность.
- Ему и его собственности, - добавил Брунетти.
- Да, и его собственности, - повторил Патта его слова, но совсем другим тоном. - Я бы хотел, комиссар, чтобы вы занялись расследованием, и надеюсь, что с синьором Вискарди будут обращаться с надлежащим уважением.
- Разумеется, синьор. - Брунетти встал, собираясь уходить. - Вы знаете, какими именно фабриками он управляет, синьор?
- Кажется, там производят оружие.
- Благодарю вас, синьор.
- И я хочу, чтобы вы больше не беспокоили американцев, Брунетти. Ясно?
- Да, синьор.
Конечно, ясно, но неясно, почему?
- Хорошо, тогда приступайте. Я хочу, чтобы с этим разобрались как можно быстрее.
Брунетти улыбнулся и вышел из кабинета Патты, размышляя о том, за какие нити здесь потянули и кто потянул. Насчет Вискарди выяснить все очень просто: оружие, достаточно денег, чтобы купить и реставрировать палаццо на Большом Канале, - смешанным запахом денег и власти несло от каждой фразы Патты. Что же до американцев, здесь труднее понять, откуда исходят запахи, однако это не делало их менее ощутимыми. Но было ясно, Патте сообщили: смерть американца следует рассматривать как неудачное ограбление, и точка. Но кто грабитель?
Вместо того чтобы пойти в свой кабинет, он спустился вниз и вошел в главный офис. Вьянелло вернулся из больницы и сидел за своим столом, откинувшись на спинку стула, прижав к уху телефонную трубку. Увидев входящего Брунетти, он прервал разговор.
- Да, синьор? - спросил он.
Брунетти прислонился к краю стола.
- Этот Вискарди, как он вам показался, когда вы с ним разговаривали?
- Расстроенным. Он всю ночь пробыл в общей палате, ему удалось добиться, чтобы его перевели в одноместную…
- Как ему это удалось? - прервал Брунетти.
Вьянелло пожал плечами. Казино - не единственное общественное учреждение в городе, над дверями которого было написано: "NonNobis". Надпись на больнице, хотя и видимая только богатым, была не менее реальна.
- Наверное, он кого-то там знает или знает, кому позвонить. Люди вроде него всегда это знают. - Судя по тону Вьянелло, не похоже было, чтобы Вискарди вызвал у него симпатию.
- Что он за человек? - спросил Брунетти.
Вьянелло улыбнулся, потом скривился:
- Ну как вам сказать, типичный миланец. Не выговорил бы букву "р", даже если бы у него рот был ими набит, - сказал он, опуская все "р" в своем предложении, в точности имитируя аффектированную речь миланцев, столь популярную среди большинства политиков-arrivisto и комических актеров, обожающих их передразнивать. - Он начал с объяснения того, какую ценность представляют эти картины, чем он, по-моему, хотел показать, какую ценность представляет он сам. Потом пожаловался на то, что провел ночь в общей палате. Наверное, опасался, как бы ему не подхватить какую-нибудь болезнь низших классов.
- Он дал вам описания грабителей?
- Он сказал, что один из них был очень высокий, выше, чем я. - Вьянелло отличался очень большим ростом. - А у другого была борода.
- Так сколько же их было, двое или трое?
- Он не уверен. Они его схватили, когда он вошел в дом, и он так удивился, что не заметил или не запомнил.
- Сильно он избит?
- Не настолько, чтобы требовать отдельной палаты, - ответил Вьянелло, даже не пытаясь скрыть свое неодобрение.
- А нельзя ли поточнее? - с улыбкой спросил Брунетти.
Вьянелло не обиделся и ответил:
- У него подбит глаз. Кто-то действительно звезданул ему в это самое место. У него разбита губа, синяки на руках.
- И все?
- Да, синьор.
- Согласен с вами; вряд ли такие ранения требуют отдельной палаты. И вообще больницы.
Вьянелло мгновенно прореагировал на интонацию Брунетти:
- Я верно угадываю вашу мысль, синьор?
- Вице-квесторе Патта знает, что представляют собой три пропавшие картины. Когда был сделан вызов?
- Сразу же после полуночи, синьор. Брунетти посмотрел на часы:
- Двенадцать часов. Картины принадлежат кисти Гварди, Моне и Гогена.
- Простите, синьор, в таких вещах я не разбираюсь. Что, эти имена означают деньги?
Брунетти кивнул особенно утвердительно.
- Росси сказал, что дом был застрахован. Откуда он это узнал?
- Агент позвонил нам примерно в десять и спросил, можно ли пойти осмотреть палаццо.
Вьянелло вынул из стола пачку сигарет и закурил.
- Росси сказал, что эта бельгийская парочка уверена, что там был Руффоло. - Брунетти кивнул. - Руффоло ведь совсем коротышка, да, синьор? Он совсем не высокий. - Он выпустил тонкую струю дыма, потом отогнал ее рукой.
- И уж разумеется, он не отрастил бороду, когда сидел в тюрьме, - заметил Брунетти.
- Значит, ни один из тех, кого якобы видел Вискарди, не мог быть Руффоло, да, синьор?
- Вот в этом-то и дело, - сказал Брунетти. - Я попросил Росси пойти в больницу и спросить у Вискарди, опознает ли он Руффоло по фотографии.
- Наверное, нет, - лаконично заметил Вьянелло.
Брунетти оттолкнулся от стола:
- Пожалуй, пойду и сделаю несколько звонков. Прошу прощения.
- Ну что вы, синьор, - сказал Вьянелло, а потом добавил: - Ноль два. - Это был код Милана.
Глава 14
У себя в кабинете Брунетти вынул из стола блокнот на спирали и принялся листать его. Многие годы он обещал себе, и даже поклялся, что все имена и номера в этой книжке он обязательно приведет хоть в какой-то порядок. Каждый раз, вот как сейчас, он снова давал себе эту клятву, когда ему нужно было выудить из нее номер, по которому он не звонил много месяцев. В некотором смысле листать эту книжку было все равно что проходить по музею, в котором висит множество знакомых картин, и каждая из них, вызывав вспышку воспоминаний, останавливала его, прежде чем он снова принимался искать нужный номер. Наконец он нашел его - домашний телефон Риккардо Фоско, редактора отдела финансов одного из крупных еженедельников.
До последних лет Фоско был звездой этого журнала, который выкапывал финансовые скандалы в самых невероятных местах, одним из первых начал задавать вопросы о банке "Амброзиано". Его офис превратился в центр информации об истинной природе бизнеса в Италии, его колонки - в источник сведений о первых признаках неблагополучия в той или иной компании, о проблемах с долевым выкупом или с покупкой пакета акций. Два года назад, когда Фоско вышел из своего офиса в пять часов вечера, направляясь на встречу с друзьями, кто-то из припаркованной машины открыл стрельбу из автомата, целясь ему в колени, раздробил оба, и с тех пор офисом Фоско стал его дом, а ходить он мог только при помощи костылей, потому что одно колено у него окончательно окостенело, а другое сохраняло подвижность только на тридцать процентов. В связи с этим преступлением не было произведено ни одного ареста.
- Фоско, - ответил он привычно.
- Привет, Риккардо, это Гвидо Брунетти.
- Привет, Гвидо. Сто лет тебя не слышал. Ты все еще пытаешься разузнать о деньгах, которые могли бы спасти Венецию?
То была их старая шутка, она касалась той легкости, с которой миллионы долларов - никто не знал, сколько именно, - собранные ЮНЕСКО на "спасение" Венеции, исчезли в офисах и глубоких карманах "составителей проектов", сбежавшихся со своими планами и программами после сокрушительного наводнения 1966 года. Был создан фонд, полностью укомплектованный штатом, архив с проектами и чертежами, устраивались даже празднества и балы, но денег больше не было, а наступающая вода беспрепятственно делала с городом, что ей вздумается. Эта история, нити которой вели в ООН, Общий рынок и к различным правительствам и финансовым структурам, оказалась слишком сложной даже для Фоско. Он никогда не писало ней, опасаясь, как бы читатели не обвинили его в том, что он вешает им лапшу на уши. Брунетти со своей стороны пришел к выводу, что поскольку большинство людей, имеющих дело с проектами, были венецианцами, деньги в самом деле пошли на спасение города, только не в том смысле, который предполагался.
- Нет, Риккардо, речь об одном из ваших миланцев. Вискарди. Я даже не знаю его имени, но он производит оружие, и он только что потратил целое состояние, чтобы реставрировать у нас палаццо.
- Аугусто, - сразу же ответил Фоско, а потом повторил имя исключительно ради его красоты: - Аугусто Вискарди.
- Быстро ты это, - сказал Брунетти.
- Ну как же - это имя я слышу довольно часто.
- А что ты слышишь?
- Его военные заводы находятся в Монце. Их четыре. Говорят, что у него контракты на огромные суммы с Ираком, с несколькими странами на Среднем Востоке. Он не прекращал поставки даже во время войны в Заливе, через Йемен, наверное. - Фоско помолчал, потом добавил: - Но я слышал, что во время войны у него были кое-какие проблемы.
- Какие проблемы? - спросил Брунетти.