- Я съезжу туда, но не на этой неделе, а потом обращу на себя внимание. Поговорю с тем майором, с сержантом, который работал с ними, с другими врачами. Там замкнутый мирок. Люди будут разговаривать друг с другом, они что-нибудь да узнают. - И пусть Патта идет к черту.
- Бог с ним, с Бурано, хорошо, Гвидо?
Он кивнул, потом встал.
- Наверное, я пойду прогуляюсь. К ланчу вернусь. - Он погладил ее по руке. - Мне нужно пройтись.
Он бросил взгляд на городские крыши. Как странно, великолепие дня не исчезло. Воробьи носились в воздухе и играли в пятнашки, чирикая от радости. А где-то далеко золото крыльев ангела на колокольне Сан-Марко сверкало на солнце, охватывая весь город своим сияющим благословением.
Глава 16
Утром в понедельник Брунетти явился на работу в обычное время и простоял больше часа, глядя на фасад церкви Сан-Лоренцо. За все это время он не видел никаких признаков деятельности ни на лесах, ни на крыше, которая была выложена аккуратными рядами терракотовых плиток. Дважды он слышал, как люди входили в его кабинет, но поскольку к нему не обращались, не стал оборачиваться, и они выходили, наверное, положив что-то ему на стол.
В десять тридцать зазвонил телефон, и он отвернулся от окна, чтобы взять трубку.
- Добрый день, комиссар. Это майор Амброджани.
- Добрый день, майор. Хорошо, что вы позвонили. На самом деле я сам хотел позвонить вам попозже.
- Сегодня утром было вскрытие, - сказал Амброджани без всяких вступлений.
- И?… - спросил Брунетти, зная, о чем речь.
- Сверхдоза героина, достаточная, чтобы убить двух таких, как она.
- Кто производил вскрытие?
- Доктор Франческо Урбани. Один из наших.
- Где?
- Здесь, в больнице Виченцы.
- Кто-нибудь из американцев присутствовал?
- Они прислали одного из своих врачей. Направили сюда из Германии. Он полковник, этот доктор.
- Он ассистировал или только наблюдал?
- Просто наблюдал за вскрытием.
- Кто такой Урбани?
- Наш патологоанатом.
- На него можно положиться?
- Вполне.
Сознавая вероятную неопределенность своего последнего вопроса, Брунетти несколько изменил его:
- Ему можно верить?
- Да.
- Значит, это действительно была передозировка?
- Да, к сожалению, это так.
- Что еще он нашел?
- Урбани?
- Да.
- Никаких следов насилия в квартире не было. Не обнаружилось никаких признаков того, что наркотики употреблялись раньше, но на правой руке сверху оказался синяк, а другой - на левом запястье. Доктору Урбани предложили считать, что эти синяки - результат падения.
- Кто высказал такое предположение?
Длинная пауза перед ответом Амброджани, вероятно, выражала укор: незачем, мол, вообще задавать такие вопросы.
- Американский врач. Полковник.
- А каково мнение доктора Урбани?
- Что эти отметины не результат падения.
- Есть другие следы от игл?
- Нет, ни одного.
- Значит, она вколола себе сверхдозу в первый же раз?
- Странно, верно? - спросил Амброджани.
- Вы ее знали?
- Нет, не знал. Но один из моих людей работает с американским полицейским, чей сын был ее пациентом. Он говорит, что она очень хорошо обращалась с мальчиком. В прошлом году он сломал руку, и сначала его лечили очень плохо. Врачи и медсестры действовали грубо, неосторожно, знаете, как это бывает с хирургами, - вот он и стал бояться врачей, бояться, что они снова сделают ему больно. Она была с ним очень добра, уделяла ему массу времени, все делала не торопясь, с уговорами.
- Это еще не означает, что она не употребляла наркотиков, майор, - сказал Брунетти, пытаясь вложить в свои слова уверенность.
- Да, вроде бы, - согласился Амброджани.
- Что еще сказано в донесении?
- Не знаю. Я еще его не видел.
- Тогда откуда вы знаете то, что сказали мне?
- Я звонил Урбани.
- Зачем?
- Доктор Брунетти. В Венеции убит американский солдат. Меньше чем через неделю его командир умирает при таинственных обстоятельствах. Я был бы просто дураком, если бы не усмотрел некоторой связи между этими двумя происшествиями.
- Когда вы получите копию заключения вскрытия?
- Наверное, сегодня во второй половине дня. Хотите, я вам позвоню?
- Да. Буду весьма признателен, майор.
- Может, вы считаете нужным мне что-нибудь сообщить? - спросил Амброджани.
Амброджани находится там, в ежедневном контакте с американцами. Для пользы дела его нужно кое во что посвятить.
- Они были любовниками, и она очень испугалась, когда увидела его тело.
- Увидела тело?
- Да. Ее прислали опознать труп.
Молчание Амброджани свидетельствовало, что он тоже счел это важным.
- Вы говорили с ней после опознания? - спросил он наконец.
- И да и нет. Мы вместе вернулись в город на катере, но она не хотела ни о чем говорить. Мне показалось тогда, что она чего-то боится. Когда я встретился с ней во второй раз, реакция ее была такой же.
- Это было, когда вы приезжали сюда? - спросил Амброджани.
- Да. В пятницу.
- У вас есть какая-нибудь идея насчет того, чего она боялась?
- Нет. Никакой. Она, по-моему, пыталась дозвониться мне вечером в пятницу. Был телефонный звонок сюда, в квестуру, от женщины, которая не говорит по-итальянски. Оператор, принявший звонок, не говорит по-английски, и единственное, что он понял, - это слово "баста".
- Вы думаете, это была она?
- Возможно. Понятия не имею. Оператор не уловил в ее словах никакого смысла. - Брунетти вспомнил о приказании Патты и спросил: - Что у вас происходит?
- Их военная полиция пытается выяснить, где она достала героин. У нее в комнате нашли окурки сигарет с марихуаной, немного гашиша. А вскрытие показало, что она пила.
- Заключение окончательное, да? - спросил Брунетти.
- Нет никаких признаков того, что ее вынудили ввести себе дозу.
- А синяки? - спросил Брунетти.
- Она упала.
- Значит, похоже, что она сделала это сама?
- Да. - Оба некоторое время молчали, потом Амброджани спросил: - Вы приедете сюда?
- Мне приказали не беспокоить американцев.
- Кто приказал?
- Вице-квесторе, здесь, в Венеции.
- Что вы будете делать?
- Подожду несколько дней, недельку, потом мне хотелось бы приехать к вам и поговорить. Ваши люди общаются с американцами?
- Не очень. И мы, и они не склонны переступать черту. Но посмотрим, что я смогу разузнать о ней.
- А какие-нибудь итальянцы работают с ними?
- Не знаю. А что?
- Сам не знаю. Но им обоим, особенно Фостеру, приходилось много ездить по работе, посещая такие места, как Египет, например.
- Наркотики? - спросил Амброджани.
- Может быть. Или что-нибудь еще.
- Что?
- Не знаю. И все же наркотики как-то не вписываются.
- А что вписывается?
- Не знаю. - Он поднял глаза и увидел в дверях своего кабинета Вьянелло. - Знаете, майор, тут ко мне пришли. Я перезвоню вам через пару дней. Тогда мы сможем решить, когда я к вам приеду.
- Хорошо. Я попробую что-нибудь выяснить.
Брунетти положил трубку и жестом предложил Вьянелло войти.
- Что-нибудь есть на Руффоло? - спросил он.
- Да, сэр. Соседи его девушки сказали, что Руффоло видели на прошлой неделе. Но за последние три-четыре дня не встречали ни разу. Хотите, я поговорю с этой девицей, синьор?
- Да, пожалуй. Скажите ей, что случай особый. Совершено нападение на Вискарди, это все меняет, особенно для нее, если она прячет его или знает, где он.
- Вы думаете, это подействует?
- На Ивану-то? - саркастически спросил Брунетти.
- Ну, полагаю, что нет, - согласился Вьянелло. - Но попробую. И потом, лучше поговорить с ней, чем с мамашей. По крайней мере пойму, что она скажет, хотя каждое ее слово - вранье.
Когда Вьянелло ушел беседовать с Иваной, Брунетти снова подошел к окну, но вскоре понял, что не это ему нужно, и сел за стол. Не обращая внимания на папки, которые положили ему сегодня утром, он сидел и обдумывал различные версии. Первую - передозировка - он отверг сразу же. Самоубийство также было невозможно. В прошлом он встречал обезумевших влюбленных, которые не хотели жить, потеряв своего любимого, но она была не из таких. Если исключить два эти варианта, оставался третий - убийство.
Чтобы разобраться в этом, потребуется план, потому что в таких случаях он исключал везение. Есть синяки - он ни секунду не верил в ее падение, - наверное, кто-то держал ее, пока ей делали укол. Вскрытие показало, что она пила; сколько нужно выпить человеку, чтобы уснуть так крепко, чтобы не почувствовать укол, или так себя одурманить, чтобы не быть в состоянии сопротивляться? Что еще важнее, с кем стала бы она пить, с кем ей было так хорошо? Не с любовником, ее любовника только что убили. Тогда с другом, а с кем дружат американцы за границей? И все это снова ведет на базу, потому что Брунетти ничуть не сомневался, что ответ, каким бы он ни был, находится там.
Глава 17
Прошло три дня, и все три дня Брунетти почти ничего не делал. В квестуре он притворялся, что работает: просматривал бумаги, подписывал их, заполнял планы комплектования личным составом на будущий год, не заостряя внимания на том, что этим должен заниматься Патта. Дома он разговаривал Паолой и детьми, которые были слишком заняты в начале учебного года, чтобы заметить, насколько он рассеян. Даже поиски Руффоло почти не интересовали его, поскольку он был уверен, что такой глупый и опрометчивый человек вскоре непременно совершит какую-нибудь ошибку и снова попадет в руки полиции.
Амброджани он не звонил, а при встречах с Паттой не упоминал ни об убийствах, одно из которых было очень быстро забыто прессой, а другое никогда и не считалось убийством, ни о базе в Виченце. Он проигрывал про себя сцены с молодой докторшей так часто, что это стало уже навязчивой идеей, вызывал в памяти короткие воспоминания: вот она выходит из моторки и подает ему руку; ее руки упираются в умывальник в морге, тело корежится в судорогах, вызванных потрясением; вот она улыбается, рассказывая ему, что через шесть месяцев начнет новую жизнь.
Работа полицейского такова, что он никогда не знает людей, смерть которых расследует. Как бы близко ему ни удавалось узнать их, поняв, каковы они на работе, в постели, в смерти, он никогда не узнает, каковы они были в жизни, и поэтому Брунетти ощущал особую связь с доктором Питерс и из-за этой связи чувствовал, что тем более обязан найти ее убийцу.
Утром в четверг, придя в квестуру, он говорил с Вьянелло и Росси, но никаких признаков Руффоло по-прежнему не было. Вискарди вернулся в Милан, оставив для страховой компании и полиции письменные описания двух человек, один из которых был очень высоким, а другой - бородатым. Все выглядело как грабеж, потому что замки на боковой двери были вскрыты отмычкой, а висячий замок, удерживающий металлическую решетку, спилен. Хотя Брунетти и не беседовал с Вискарди, его разговоров с Фоско и Вьянелло было достаточно, чтобы убедиться: никакого грабежа не было, если не считать денег, украденных у страховой компании.
В начале одиннадцатого один из секретарей принес почту и положил ему на стол несколько писем и конверт из оберточной бумаги размером с журнал.
Письма были обычными: приглашения на конференции, попытки продать ему особое страхование жизни, ответы на вопросы, которые он разослал в разные отделения полиции в других частях страны. Прочтя все это, он взял конверт и стал его рассматривать. Узкая полоска марок шла поверху, их было, по-видимому, штук двадцать. Все были одинаковые и изображали маленький американский флаг, на них стояла цена - двадцать девять центов. На конверте стояло его имя, за которым следовал адрес: "Квестура, Венеция, Италия". Он не знал, кто мог бы написать ему из Америки. Обратного адреса не было.
Он разорвал пакет, сунул в него руку и вытащил журнал. Взглянул на обложку и узнал медицинское обозрение, которое доктор Питерс вырвала у него из рук, когда он читал его в ее кабинете. Он пролистал журнал, задержался на мгновение на тех фотографиях, потом стал листать дальше. Ближе к концу между страницами он нашел три листа бумаги, очевидно ксерокопии. Он вынул их и положил перед собой.
Наверху он прочел: "Медицинский отчет", а потом, ниже, в графе "имя, возраст и чин пациента" - Дэниел Кейман, 1984 года рождения. История его болезни, занимавшая три страницы, начиналась с кори в 1989-м, нескольких кровотечений из носа зимой 1990-го, сломанного пальца в 1991-м и фиксировала серию посещений по поводу кожной сыпи на левой руке, появившейся два месяца назад. От посещения к посещению, как видел Брунетти, сыпь проступала отчетливее и все больше приводила в недоумение трех врачей, которые пытались его лечить.
8 июля мальчика в первый раз осмотрела доктор Питерс. Она сообщала своим аккуратным наклонным почерком, что "сыпь имеет неизвестное происхождение", но появилась она после того, как мальчик вернулся домой, съездив на пикник с родителями. Сыпь покрывала внутреннюю сторону руки от запястья до локтя, была темно-пурпурного цвета, но не чесалась. Для лечения был прописан крем для кожи с лекарственными добавками.
Через три дня мальчика привели снова с ухудшением. Сыпь начала мокнуть, саднить, и у ребенка была высокая температура. Доктор Питерс предложила провести консультацию у дерматолога в местной больнице Виченцы, но родители отказались показывать сына итальянскому врачу. Она прописала новый крем, на этот раз с кортизоном, и антибиотик, чтобы сбить температуру.
Спустя два дня мальчика снова привели в госпиталь, и его осмотрел другой врач, Жирар, который отметил в истории болезни, что мальчик испытывает сильную боль. Сыпь теперь походила на ожог и распространилась к плечу. Рука распухла и болела. Температура не падала.
Некто доктор Грэнчек, судя по всему, дерматолог, осмотрел мальчика и посоветовал немедленно отправить мальчика в военный госпиталь в Ландстул, в Германию.
Через день после этого его туда и отправили на медицинском эвакуационном самолете. Больше в истории болезни не было никаких пометок, кроме одной карандашной, сделанной аккуратным почерком доктора Питерс на полях, рядом с замечанием, что сыпь у мальчика теперь походит на ожог. Там стояло: "РСВ", а потом "ЖСП", март.
Брунетти проверил дату, но знал, какая она, даже и не посмотрев. "Журнал семейной практики", мартовский номер. Он открыл журнал и начал читать. Заметил, что редколлегия состоит в основном из мужчин, что мужчины написали большую часть статей и что статьи, перечисленные в содержании, охватывали самый широкий тематический спектр, начиная со статьи о ногах, которые вызвали у него такой ужас, и кончая той, в которой шла речь о возрастании числа случаев заболевания туберкулезом вследствие эпидемии СПИДа. Была даже статья о заражении детей паразитами от домашних животных.
Не найдя подсказки в оглавлении, Брунетти начал читать с первой страницы, не пропуская ни одного объявления и писем в редакцию. Это оказалось на странице 62 - короткое сообщение о случае, зафиксированном в Ньюарке, штат Нью-Джерси, о маленькой девочке, которая играла на пустой стоянке машин и наступила на то, что она приняла за лужицу масла, вытекшего из брошенной машины. Жидкость эта затекла в ее туфельку и намочила носок. На следующий день на ноге появилась сыпь, которая вскоре превратилась в нечто весьма напоминающее ожог, и стала подниматься вверх к колену. У ребенка была высокая температура. Лечение оказалось бесполезным, пока на автостоянку не приехал чиновник из отдела здравоохранения и не взял пробу жидкости, которая оказалась насыщенным ТХВ, вытекшими из бочек с токсическими отходами. Хотя ожоги в конце концов вылечили, детские врачи боялись за будущее девочки из-за поражений нервной системы и генетического аппарата, которые часто наблюдаются у животных при проведении над ними опытов с веществами, содержащими ТХВ.
Брунетти отложил журнал и вернулся к истории болезни, прочтя ее во второй раз. Симптомы были одинаковы, хотя никакого упоминания о том, где и как ребенок вступил в контакт с веществом, которое могло вызвать сыпь, не было. "После пикника с родителями" - вот единственное, что там говорилось. Не было там и записей о лечении, которое получил ребенок в Германии.
Брунетти взял конверт и стал его рассматривать. Марки были погашены круглым штемпелем, внутри которого стояли слова "Военная почта" с субботним числом. Значит, в пятницу или в субботу она отправила ему это по почте, потом попыталась позвонить. Значит, она произнесла не "basta" и не "pasta", a "posta", она хотела обратить его внимание на то, что придет по почте. Что случилось такого, что насторожило ее? Что заставило послать ему эти бумаги?
Он вспомнил одну вещь, которую о Фостере сообщил сержант Вулф: в обязанности Фостера входил контроль за вывозом из госпиталя источников радиоактивного излучения. Он сказал что-то насчет других предметов и веществ, но ни словом не обмолвился о том, что это гадость и куда ее выбрасывают. Конечно, американцы должны об этом знать.
Это может оказаться связующим звеном между двумя смертями, поэтому она и послала ему конверт, даже попыталась позвонить. Тот ребенок был ее пациентом, но потом его у нее отобрали и отослали в Германию, и на этом история болезни кончалась. Он знает фамилию мальчика, а Амброджани, конечно же, сумеет получить доступ к списку всех американцев, живущих на базе, так что нетрудно будет узнать, здесь ли еще родители ребенка. А если нет?
Он поднял трубку и попросил оператора соединить его с майором Амброджани на американской базе в Виченце. Ожидая, пока его соединят, он попытался продумать, как все это можно связать, надеясь, что догадка приведет его к человеку, который всадил иглу в руку доктора Питерс.
Амброджани ответил, назвав свое имя. Он не выказал удивления, когда Брунетти назвал ему себя, а просто слушал и хранил молчание.
- Есть там какие-нибудь успехи? - спросил Брунетти.
- Кажется, они учредили совершенно новую серию тестов на наркотики. Пройти их обязаны все, даже начальник госпиталя. Говорят, ему пришлось войти в мужской туалет и сдать мочу на анализ, пока один из врачей ждал снаружи. Очевидно, на этой неделе более сотни человек сдавали мочу на анализ.
- И каковы же результаты?
- А, пока что никаких. Все образцы отошлют в Германию, в госпиталь, где будут проведены анализы. Результаты придут примерно через месяц.
- А они будут точными? - спросил Брунетти, удивляясь, как это какая-то организация может и хочет доверять анализам, которые пройдут через столько рук и за такой долгий отрезок времени.
- Кажется, здесь в этом уверены. Тех, у кого результат окажется положительный, попросту уволят.
- Кто проходит тесты?