– Э-э, парень, ты не по адресу. Я ничего сказать не могу. Сам же знаешь, как с этим строго. Если тебе что надо, то иди к Бондарчуку или Ушкинцеву. Ты уж извини.
– Ну что? – заговорил Сидоров, раскуривая очередную папиросу. – Тухлое дело? Ноль информации?
Виктор пожал плечами.
– А я тебе про то и толковал. Да и что этот липовый сторож мог видеть? – махнул рукой капитан. – Понаставили их, а проку для нас никакого. Он же нам ровным счётом ничего не сказал. А ты – "глазастые"! Ничего они не видят.
– Пётр Алексеич, вот тут вы торопитесь, – надулся Смеляков. – Готов поспорить, что мы через несколько дней точно установим, кто тут был и когда. У нас будет полный список людей, которые могли это сделать. Я вам ручаюсь.
– Да брось ты! Будто я в угрозыске первый день!
На том разговор закончился.
На следующий день Смеляков поехал в ООДП. Шагая о знакомому коридору, он вдруг ощутил некую грусть и даже лёгкий укол досады из-за того, что он тут теперь чужой. Остановившись перед кабинетом заместителя начальника ООДП по оперативной работе, Виктор машинально взглянул на часы и постучал в дверь.
– Разрешите, Константин Александрович? – Смеляков заглянул внутрь.
– А, здравствуй, входи. Какими судьбами? – Ушкинцев, как всегда, был подтянут и бодр.
– По делу, Константин Александрович.
– Неужели к нам вернуться хочешь? – засмеялся полковник. – Как там у тебя, на новом месте-то? Втянулся? Работа нравится?
– Притираюсь помаленьку. Получил первое дело.
– Так скоро? Поздравляю. – Полковник одобрительно кивнул.
– Собственно, я по моему делу и пришёл. Мне нужна помощь.
– Ну, выкладывай. – Полковник согнал улыбку с лица и сделался серьёзным. – Ты присаживайся, в ногах правды нет.
Виктор подробно изложил суть дела и сказал в заключение:
– Константин Александрович, мне без вашей помощи не сдвинуться с места. Постовые у того дома – единственные свидетели. Больше нет ни одной ниточки, за которую можно зацепиться.
– Понимаю. – Ушкинцев сделал пометку авторучкой на листке перекидного календаря. – Ладно, я дам команду, чтобы выбрали интересующую тебя информацию. Дня через три позвони.
– Спасибо. – Виктор встал из-за стола.
– Видишь, как интересно жизнь устроена: не работал бы ты у нас, сейчас бы даже не знал, с чего дело своё раскручивать.
– Да, – согласился Смеляков.
– Всё вокруг как-то увязано одно с другим, ничего случайного не бывает, во всём есть какая-то невидимая простым глазом логика, причинно-следственная связь, – задумчиво проговорил Ушкинцев. – Ну а в целом-то как тебе "на земле"?
Виктор пожал плечами:
– Работаю…
– Не вижу оптимизма в твоих глазах, – улыбнулся полковник.
– Вот освоюсь, тогда и появится оптимизм, – неуверенно ответил Смеляков.
– Да, путь ты выбрал не из простых. – Ушкинцев подмигнул. – Но делать нечего. Назвался груздем – полезай в кузов…
* * *
Они сидели в кабинете Сидорова, и капитан, как всегда, курил. Он только что закрыл форточку, пытаясь проветрить помещение, но воздух по-прежнему оставался тяжёлым и мутным.
– Вот есть у тебя участок, – объяснял Сидоров. – И случилось у тебя происшествие. Ну если конкретно, то будем рассматривать кражу из квартиры Забазновских. Ты, как опер, должен это заявление рассмотреть в течение десяти дней и принять решение, возбуждать ли уголовное дело или же вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. По закону, имеется ещё третий вариант. Если ты установишь, что преступление имело место на другой территории, то материал направляется туда. Но к краже у Забазновского это не относится.
– Пётр Алексеевич, я не понимаю, как можно отказать в возбуждении дела, если преступление совершено? – не понимал Виктор.
– Наши опера, как правило, вынуждены работать на одно – на раскрываемость. От нас требуют, чтобы раскрываемость была девяносто процентов, а то и сто! Вот если есть у тебя стопроцентная раскрываемость, значит, ты великолепный опер.
– Ну а что нужно, чтобы была стопроцентная раскрываемость?
– Прятать надо уметь!
– Что значит прятать?
– Не регистрировать, – ответил Сидоров, пожимая лечами так, будто то, что он сказал, было самым исчерпывающим объяснением. – Регистрировать нужно только то, что нельзя спрятать.
– Что же это такое получается? – оторопел Виктор.
– Что получается? – хмыкнул капитан, прикуривая дну папиросу от другой. – Такая у нас служба, так мы аём раскрываемость… Советский Союз служит примером ля социалистического лагеря и всего блока дружественных и сочувствующих нам стран. Мы просто обязаны в деологическом смысле быть выше Запада. Это касается преступности. У нас же не может раскрываемость быть иже, чем в Америке! Раскрываемость у нас должна быть ыше, чем в Америке. У нас всё должно быть лучше, чем в мерике. Ты же знаешь, что такое борьба двух систем? Мы тобой где живём, в каком государстве? – с наигранным афосом выпалил на одном дыхании Сидоров.
– В социалистическом.
– Вот именно. В социалистическом государстве. И у ас остались только родимые пятна преступности, унаследованные от прежнего общества, от царского режима. А так – официально то есть – у нас никакой преступности нет, ты имей это в виду.
– Чушь какая-то. Это просто как в анекдоте: жопа есть, а слова нет… Ну ладно, – неуверенно сказал Виктор. – Допустим, надо прятать. Но как же это делать? Ведь есть реальные следы, есть потерпевшие…
– Вот ты выехал вчера на место преступления. Это серьёзное заявление, от иностранцев. Тут нам надо землю носом рыть, спрятать такую кражу нельзя. Дипломаты зашлют ноту через МИД, и с нас три шкуры спустят, но не отстанут, пока результата не будет. Тут волей-неволей нужно возбуждать. Руководство смотрит на такие вещи нормально. Но вот вспомни, мы ездили насчёт "Волги". Третьего дня ушла прямо от подъезда.
– Помню.
– Вот её вряд ли надо было возбуждать. Но поскольку ерритория Сашки Владыкина, то я не знаю наверняка, ак он поступил. Думаю, заныкал он материал, не дал ему оду. Но машину-то муровцы уже обнаружили в Прибалтике, так что если он не возбудил дело до сегодняшнего ня, то теперь и подавно не возбудит. Зачем ему лишнее реступление обнародовать?
Виктор ничего не понимал.
– Что-то у меня, Пётр Алексеич, полная каша в голове…
– Утрясётся, – убеждённо сказал капитан.
– Что же получается? Если мы прячем преступление, то по нему и не работаем?
– Ну почему не работаем? Работаем, но не так, как надо. То есть имеем в виду и в случае чего принимаем меры… Но это приводит к тому, что система сыска не работает в полную силу. И это означает, к сожалению, что в случае, когда дело не возбуждается, преступник, как правило, не несёт за преступление заслуженного наказания. Получается, что неотвратимость наказания, как один из принципов советского уголовного права, нарушается. А нарушается потому, что не соблюдается законность. А нарушается она ради хороших показателей. Вот тебе и замкнутый круг.
– Ну хорошо, – Смеляков напряжённо морщил лоб, – но ведь если мой начальник требует от меня, чтобы я не возбуждал некоторых уголовных дел, то этого от него, значит, требует другой начальник?
– Да! А от другого – третий! Оценка всей работы органов внутренних дел основана на статистике. Если статистика в нашем отделении будет плохая, если мы будем регистрировать всё подряд, то завтра нашего начальника снимут с работы. Он вынужден от тебя требовать этого. А если в районе будет плохая статистика, то начальник района полетит со своего кресла. И так далее, до самой верхотуры… Но ты пойми, какое интересное дело. Никто тебе прямо не говорит: "Скрывай преступления". Даже Щёлоков не говорит открыто, но он требует от наших руководителей: "Статистика должна быть хорошей!" – девяносто процентов по тяжким преступлениям, чуть, может, меньше, на уровне семидесяти пяти процентов, по преступлениям нетяжким…
– А если кто-то узнает, что я скрываю преступления? Что будет?
– Сядешь в тюрьму.
– Понятно… Моё руководство толкает меня на нарушение закона, и моё же руководство посадит меня в юрьму за то, что я нарушаю закон, по их требованию? – Виктор испытал в этот момент нечто близкое к анике.
– Твоё руководство, может, и не посадит, а прокуратура посадит. Идёт борьба между прокуратурой и милицией. Прокуратура осуществляет надзор за деятельностью милиции и когда выявляет какие-то факты, то возбуждает уголовные дела. У нас в отделении уже возбуждено уголовное дело за сокрытие преступления сотрудником уголовного розыска.
– Ёлки-палки! Что ж это получается? Как же работать-то? – Виктор растерянно посмотрел на капитана и подумал: "Ну, попал, мать твою, влип по уши…"
– Ты не отчаивайся, Витя. Если будешь умно и хитро работать, если освоишь науку ловко отказывать в возбуждении уголовного дела, всё будет нормально. А потом пойдёшь работать в район, на Петровку – там уже никто ничего не скрывает. Скрываем только мы – сыщики отделения милиции, то есть "на земле". Запомни это. Ты, сыщик, работающий "на земле", формируешь статистику.
– Пётр Алексеич, – медленно проговорил Смеляков, – но ведь этот принцип неправилен в корне. Я имею в виду принцип оценки всей нашей работы… Получается, что вся система МВД преступна. Ведь я же знаю, я всё-таки изучаю криминологию в институте, я рассуждаю, конечно, с точки зрения теории, но я рассуждаю правильно… – Смеляков заметно волновался, но говорил убеждённо. – Ведь что такое статистика? Это один из вспомогательных элементов при оценке какого-нибудь явления. В данном случае мы говорим о преступности. Оценить преступность, чтобы принять правильные меры реагирования. Вот для чего нужна статистика. Это вспомогательная вещь. Как же можно брать её за основу оценки деятельности правоохранительных органов?
– Ну, дорогой мой, – Сидоров закурил очередную папиросу, – мы ж имеем дело с идеологией. Я же тебе только что сказал, что никто у нас, – он многозначительно потыкал пальцем вверх, – не допустит, чтобы в нашей стране преступность была выше, чем в Америке. Поэтому у нас всё сделано хитро: административные правонарушения – это отдельная статистика, а уголовные преступления – другая статистика. Вот… Ты же понимаешь, Витя, идёт соревнование двух систем…
– Я понимаю. Но сколько людей, сколько судеб искалечено из-за такого подхода к делу? Когда преступления раскрываются ради статистики или скрываются ради неё же, не могут не страдать невинные люди.
– И что же ты предлагаешь? – хмыкнул Сидоров.
– Работу правоохранительной системы должны оценивать те самые люди, защитой которых занимается вся машина МВД. Это по их реакции государство должно судить о работе своего, такого важного инструмента, как правоохранительная система! – Смеляков с жаром потыкал пальцем куда-то в воздух рядом с собой, будто там и находился весь правоохранительный аппарат. Глаза Виктора сузились, взгляд сделался жёстким. – Если жалуются люди, это означает, что плохо работают министерство, ведомство, чиновники, и это означает, что надо срочно принимать меры и исправлять ошибки и недочёты!
Смеляков замолчал. Капитан выдвинул ящик стола и порылся там, ища что-то. Затем задвинул ящик, так ничего и не достав, и посмотрел на своего подопечного. Продолжать затронутую тему не имело смысла.
– Я говорил с Болдыревым о жилье для тебя, – сказал он, переводя разговор в другое русло. – Он обещал решить этот вопрос, не сразу, конечно. Выделят тебе уголок где-нибудь в коммуналке. А на ближайшее время я договорился насчёт комнаты, где ты можешь жить. Пятнадцать рублей в месяц.
Поскольку Смеляков молчал, капитан продолжил:
– Там живёт Денис Найдёнов, семнадцатилетний парнишка. Паренёк хороший, но начинает понемногу скатываться вниз. Случилась у него беда: сиротой остался. Он с бабкой живёт, она бывший военврач. Денис сейчас в десятом классе, школу заканчивает. Отец у него был физик, умер в прошлом году от сердца. А через пару месяцев мать скончалась, должно быть от горя. Видишь, какая, оказывается, бывает любовь. Мальчишка сильно переживал, совсем раскис, начал пить понемногу. Теперь уже втянулся и даже закусывает всякими успокоительными таблетками, седуксеном или реланиумом например. А это уже плохо пахнет. Парень-то по натуре хороший, но сломался. Боюсь, не справится с ситуацией, такие обычно не выкарабкиваются…
– Какие "такие"?
– Душевные, мягкие, тонкого склада… Так что? Может, сходим? Тут близко. Поглядишь комнату?
* * *
Денис был худой, высокий, длинноволосый, одетый в сильно поношенный синий тренировочный костюм, вытянутый на коленях. Увидев Сидорова, он отступил к стене и сложил руки на груди. Заполнявшая его глаза печаль сразу обратила на себя внимание Смелякова. Пётр Алексеевич поздоровался и снял пальто.
– Вот и постоялец, – указал он на Смелякова.
– Здравствуйте, – тускло сказал Денис.
– Меня Виктором зовут. – Смеляков протянул руку и ощутил крепкое пожатие Дениса.
– Где бабушка? – спросил Сидоров и крикнул куда-то вглубь квартиры: – Анастасия Романовна, день добрый!
В ответ кто-то чихнул, послышалось шарканье тапочек, но никто так и не появился.
– Она простудилась, в кровати лежит почти всё время, в плед кутается, чаем греется, – пояснил Денис и посмотрел на Виктора. – Вы раздевайтесь, проходите. У нас две комнаты. Вы в маленькой будете. В большой я с бабкой обитаю, там шкафом перегорожено пополам, так что как в разных кабинетах получается.
Вдоль коридора тянулись книжные полки, заставленные до потолка.
– Книг-то сколько! – с восторгом выдохнул Виктор. – Шикарно!
– Читать любишь? – спросил Сидоров.
– Обожаю книги. Жаль, сейчас времени маловато. Раньше-то у меня не каждый день дежурства были, так что я и в библиотеку ходил. Только там приходилось заранее в очередь становиться на некоторые издания. А тут всё под рукой! Смотрите-ка, Пётр Алексеич, здесь и Гельвеций, и Тацит, и Шопенгауэр, а вот и Франсуаза Саган. Я о них только слышал, но никогда не читал.
– А Денис понемногу распродаёт их… Верно говорю, Денис? Спихиваешь иногда? Деньги-то на винишко тратишь?
Юноша молча отвернулся и скрылся в большой комнате.
– Не любит он, когда о вине напоминают. Он уже два привода в милицию за драку схлопотал за последние полгода.
– Вы говорили, что он хороший парнишка, – напомнил Виктор.
– Хороший-то он хороший, да вот несдержанный делается от вина. Девушку защищать бросился, а получилось чёрт знает что, руку кому-то сломал в запальчивости… Ну, оглядывай свои владения. Нравится?
Комнатка была тесная, но Виктор и не мечтал о хоромах. В углу ютился письменный стол, к нему примыкала кровать, за дверью стоял старинный бельевой шкаф тёмно-коричневого цвета, с вырезанными по периметру дверцы крупными рельефными цветами. Над кроватью на стене висела гитара.
– Отлично, просто чудесно.
– Значит, можешь переезжать…
* * *
Когда Смеляков получил разрешение ознакомиться с выписками из сводок ООДП, то сразу почувствовал прилив уверенности.
"Вот оно! Ничто не бывает зря. Не работал бы я в ООДП, так и не знал бы, что фиксируют каждого входящего и выходящего, и в голову не пришло бы обратиться за помощью в ООДП. Но я-то знал, уверен был, и вот теперь у меня есть полезная информация".
Приехав в отделение милиции, он не мешкая направился к Сидорову.
– Товарищ капитан!
– Что ты сияешь как медный таз? Выяснил, что ли, чего?
– Пётр Алексеевич! К Забазновским приходили грузины!
– Ты без суеты давай, по порядку выкладывай. И скинь пальтишко для начала. Что там с грузинами?
– В сводках указано, что в гости к Забазновским часто приходили кавказцы, иногда приходили с сыном, иногда с дочерью Забазновского, случалось, даже вместе с его женой. Там были девушки и ребята, возраст 20–22 года. И выводы в сводке были такие: скорее всего, это сокурсники детей Забазновского.
– А они учатся в Первом медицинском, так? – вспомнил Сидоров, попыхивая папиросой. – Почему ты думаешь, что именно грузины?
– В одной сводке сказано, что дежуривший возле дома сотрудник ООДП зафиксировал данные одного из кавказцев, выходивших из квартиры Забазновского. Он выходил один. Там ведь если кто с хозяевами входит или выходит, то постовой никогда не остановит и не спросит документов. А тут парень один возвращался, вот офицер и тормознул его. И эти данные он отразил в сводке. Грузина того зовут Месхи Давид Левонович. Он студент Первого медицинского института, уроженец города Тбилиси, проживает в Москве на съёмной квартире по адресу: Профсоюзная улица, дом 10, квартира 25.
– Грузин? – Сидоров недовольно крякнул. – Это плохо.
– Почему?
– О грузинах слава громкая. В Москву приезжают учиться обычно дети богатых родителей. В студенческих общежитиях предпочитают не жить, снимают квартиры, как правило, потребляют наркоту.
– Наркотики?
– Курят анашу или сидят на медицинских наркосодержащих препаратах. В основном, конечно, распространена маковая соломка, но некоторые балуются морфином, если удаётся раздобыть его.
– Откуда же они морфин-то берут? – спросил Виктор.
– Это же студенты-медики, – засмеялся Сидоров. – Они что угодно найдут. А в аптеках свободно лежит код-терпин, кодтермопсис… Или вот омнопон, он по силе чуть ли не на втором месте после морфина… Да-с, а чтобы регулярно глотать таблетки, нужны деньги. Избалованным деткам денег всегда мало, всегда им надо больше, чем есть. Вот студентики эти, из благополучных-то семей, и взламывают квартиры.
– Пётр Алексеич, что мне дальше-то делать?
– Ну раз ты установил личность хотя бы одного из них, то считай, что полдела уже позади. – Сидоров с удовольствием пустил в потолок густую струю табачного дыма. – Теперь мы не на пустом месте плясать будем. Югославы-то, черти такие, ничего про грузин не говорили, хотя мы расспрашивали… Любопытная картинка вырисовывается.
– Почему же Забазновские отмалчивались, Пётр Алексеевич? – удивился Смеляков. – Ведь они же понимают, что от этого зависит успех, быстрота раскрытия преступления. Мы же прямо говорили, что кражу совершили те люди, которые не раз бывали у них дома. Другие туда пройти не могли…
– Скорее всего, их связывают какие-то общие дела. Например, спекулятивные. Думаю, что югославы привозили сюда какие-то вещи, а грузины продавали эти шмотки. Возможно, что канал этот очень хорошо налажен. Может, и ювелирные изделия тут по полной программе шли. Или наоборот – здесь на вырученные деньги скупали ювелирку и вывозили за границу. Одним словом, втянуты Забазновские в какое-то дело, поэтому не захотели засветить молодёжь… Смотри, как ты теперь должен работать.
– Слушаю.