Мужчина широко улыбнулся, и я отметил, что эта широкая искренняя улыбка сразу же возбуждала к ее обладателю искреннюю симпатию.
– Сашок, – обратился он к Ланиной, – я вижу тут незнакомое мне лицо. Ты нас не познакомишь?
– Конечно. Это новый наш сотрудник Александр Померанцев, со вчерашнего дня он мой советник по вопросам безопасности. А это дядя Паша, мой самый старый друг.
Я встал, и мы пожали друг другу руки. Пожатие у дяди Паши было весьма крепким.
– Это для этой стрекозы я дядя Паша, – сказал он, – а вообще-то я Павел Иванович Яблоков. Как любил выражаться ее отец – человек с фруктовой фамилией.
Человек с фруктовой фамилией сел рядом со мной за стол. Я поймал на себе его изучающий взгляд.
– Ты не обижайся, что я тебя разглядываю, – сказал он, по-прежнему не отводя от меня взгляда, – я между прочим давно твердил, что нам нужен такой человек. Но Александр не хотел ничего слышать об этом, вот и поплатился. Ты правильно поступила, я одобряю, – обратился он к Ланиной. – И на Совете Директоров тебя поддержу. Что вы думаете обо всем, что тут случилось? – Этот вопрос был уже адресован мне.
– Пока не знаю, я тут всего лишь второй день.
– А вот мы уже тут не один год и тоже не знаем, – вздохнул он. – Святой человек погиб. Впрочем, потому и погиб, что святой. Я после завтрака хочу с вами переговорить.
– С удовольствием.
– Ты не возражаешь? – посмотрел Яблоков на Ланину.
– Что вы, дядя Паша, я буду только рада, если вы станете помогать друг другу.
Дальнейший разговор за завтраком касался в основном предстоящего заседания Совета Директоров. Я в нем благоразумно не участвовал, но старательно записывал в свою память всю информацию; никогда не знаешь, что может пригодиться.
После завтрака Яблоков пригласил меня следовать за ним.
– Ты не будешь возражать, если мы посидим с твоим советником в кабинете Александра? – спросил он у Ланиной.
– Пожалуйста, – ответила она.
Мы прошли в кабинет. Яблоков на несколько мгновений задержался на пороге, как бы не осмеливаясь его переступить.
– Да, – грустно заметил он, – сколько раз я сюда входил к ее отцу. Сорок дней прошло со дня его гибели, а я все не могу поверить, что его нет, что он больше не сидит в этом кресле.
Яблоков прошел в кабинет и сел в то кресло, где больше не сидел его бывший хозяин.
– Садись сюда, поговорить с тобой хочу, – сказал он, показывая мне на другое кресло. – Ничего, что я на ты?
– Нормально.
– Тебе сколько лет?
– Тридцать четыре.
– А мне пятьдесят четыре. Мы с ним были ровесниками. По всей жизни мне бы погибнуть.
– Почему так?
– А потому что так справедливей. Что я из себя представляю? Да так, ничего особенного, таких пруд пруди. А таких как он раз два и обчелся. Ты понимаешь это?
Я это вполне понимал.
– Вижу, ты парень дельный. Волнуюсь я за нее, под секирой ходит.
– Как же мне эту секиру отвести подальше от ее головы?
Яблоков посмотрел на меня и тяжело вздохнул.
– Вот и я об этом думаю. Да только пока не знаю. Говорил я ей: хочешь жить, брось ты все, не встревай в эти дела, пусть концерн возглавит кто-то другой. Слишком опасно. Но она и слушать не хочет, одно твердит: так хотел папа. Да только и он не понимал всей опасности.
– Может, вы мне расскажите, откуда она идет?
– Расскажу, все что знаю. Только сначала хочу тебе другое сказать: мы с ее отцом дружим, дружили, – поправился Яблоков, – черт знает сколько лет. Как однажды оказались рядом на лекции в институте, так больше не расставались. Я и с женой его познакомил, вместе с Сашей ходил в роддом, когда пришло время ей рожать. А затем через пять лет проводил ее на кладбище.
– Что же с ней случилось?
– Убили ее.
– Убили?! Как?
– Точно никто не знает, она осталась на даче одна, а когда на утро Саша приехал, то увидел ее истерзанный труп. Следствие так ничего толком не выяснило, кроме того, что перед тем как убить, ее изнасиловали.
– Жуткая история. Сначала убили мать, затем – отца. Почему она мне об этом не сказала?
– Она не любит вспоминать о матери, потому что сразу приходиться вспоминать о том, как она погибла. А это, согласись, нелегко. Наверное, она права. – Яблоков о чем-то задумался. – Очень прошу тебя, не дай ей погибнуть, угаснуть последнему отростку рода Ланиных. Я потому так говорю, что без нее сына будет трудно вырасти. Эрнест в отцы не годится, он вообще ни на что не годится. Ты меня понимаешь, сынок? Прости, что тебя так называю, но ты мне сразу понравился. Буду помогать тебе, как могу.
– Спасибо, – искренне поблагодарил я его, – но тогда для начала объясните, что тут происходит?
– Объяснить можно, только сразу все равно всех делов не поймешь, – задумчиво произнес Яблоков. – Очень тут все, скажу я тебе, запутано. Да и не все мне известно, я-то не очень активное участие принимал в делах концерна. Честно скажу: не будь я другом Саши, никогда бы мне не стать членом Совета Директоров.
– И все-таки расскажите, что знаете.
– Видишь ли, – медленно начал Яблоков, – Саша был человек, как бы тебе пояснее сказать, из будущего что ли. Он все время строил какие-то планы, его не всегда интересовало, что происходит в данный момент. Добавь к этому, что он был бессеребренник, деньги для него имели исключительно прикладное значение, он стремился все, что получал от своего бизнеса, вкладывать в развитие. Работал по четырнадцать часов и ему все было мало. Я не помню, чтобы он когда-то уезжал в отпуск больше чем на неделю. А вокруг него совсем другие люди, их такая жизнь не устраивает. Сам понимаешь, чего они хотят от нее. Вот отсюда и все конфликты.
– Но что было конкретного?
– Конкретного? Да как тебе сказать. В последнее время Саша вдруг стал понимать, что внутри концерна происходит не совсем то, что он хочет. Хозяйство большое, контролировать его нелегко, тем более такому человеку, как Ланин. Он – стратег, а вот каждодневными делами он любил заниматься меньше. Он их перепоручил другим.
– Кому?
– Всем, каждый занимался своим делом.
– Можете описать, кто и чем занимался?
– Пожалуйста. Ты не куришь?
– Нет.
– А я закурю. Значит, хочешь знать, кому и какие дела? – переспросил Яблоков, выпустив изо рта густой клубок дыма. – Ну, текущее руководство было за Гарцевым, его заместителем. Он по сути дела все и держал да и держит в своих руках. Очень деловой и знающий мужик. Только очень любит власть, ему не так-то было просто подчиняться Ланину. Барон тот занимается финансами, возглавляет наш банк. Хитрющий мужик, умеет делать деньги буквально из любого дерьма. Международными делами ведает Орехов, он у нас полиглот, то ли на пяти, то ли на шести языках чешет. Что тебе сказать о нем? Мужик он вроде ничего, неглупый, но уж больно слабовольный, всегда подчиняется на данный момент самому сильному.
– Ну а чем занимаетесь вы? – спросил я.
– А всем понемногу, мне Саша давал поручения, я их и выполнял.
Если хочешь знать конкретно, то курировал главный наш проект – строительство нового цеха на комбинате. Последние полгода я и в Москве почти не бывал, все там сидел. С самого начала не очень дело заладилось, вот Саша и попросил меня лично взять его под мою опеку.
– А в чем причина?
– Да, много причин. Ну а главное, денег не хватает. И это очень его волновало. Ну вот и все члены Совета Директоров. Ах да, Добровинский Эрнест Георгиевич, – голос Яблокова зазвучал пренебрежительно, – честно говоря, я всегда считал ошибкой, что Саша ввел его в этот орган.
– Вам не нравится он?
– Жалко мне Сашеньку, сама поди жалеет, что с ним связалась, да не просто все изменить. Сердцу не прикажешь, видел какой красавец, как тут устоишь. Все мы по-молодости совершаем ошибки. Вот ты разве не совершал?
– Совершал, – признался я. – Я был женат, но вовремя понял, что это дело не для меня. Чересчур хлопотное.
Мне показалось, что Яблоков как-то странно смотрит на меня.
– Еще будут вопросы?
– Вопросов сколько угодно. Только вот не знаю, нужно ли их задавать сейчас. Мне пока слишком мало известно.
– Тут ты прав, не стоит спешить, надо во всем разобраться. Концерн – огромное хозяйство, один комбинат чего стоит, а есть еще столько всего. Саше нравилось увеличивать свои владения, хотя просто так он ничего не приобретал. Он умел все подчинить своим целям.
– А как вы думаете, кто же все-таки его убил?
Яблоков снова взглянул на меня, затем тяжело вздохнул.
– Если бы, сынок, знал бы ответ на этот вопрос, я б того сволочугу собственными руками придушил.
– Но вы же были в тот вечер в доме.
– Был, но, увы, ничего не слышал. Да и как слышать, следствие установило, что пистолет был с глушителем.
– А что вы делали в момент убийства?
– Читал какую-то муру. Совет Директоров был очень напряженный, вот захотелось отвлечься.
– Что же происходило на том Совете?
– Саша был сильно недоволен, как шли в последнее время дела и обвинял в этом нас.
– То есть и вас?
– И меня тоже, – подтвердил Яблоков. – Но главным образом Барона. Он прямо заявил, что деньги тратятся не туда и вообще с финансами происходит черт знает что.
– И что дальше?
– А дальше он пообещал во всем детально разобраться и устроить проверку всех финансовых потоков. Он сказал, что каждый думает исключительно о себе и почти не думает о концерне. Таким я его видел в жизни всего несколько раз, а мы знакомы больше тридцати лет. – Яблоков затушил в пепельнице выкуренную до самого кончика фильтра сигарету и тут же полез за другой.
– Из вашего рассказа явствует, что больше всех оснований убить Ланина имел Барон.
Яблоков не спешил с ответом, казалось, все его внимание было поглощено раскуриванием сигареты.
– Так оно получается, – вдруг произнес он, после того, как искурил половина сигареты. – На том Совете по настоянию Саши было решено организовать специальную ревизионную комиссию для проверки финансового состояния концерна и, прежде всего, банка.
– Насколько я понимаю, она так и не была создана.
– Почему же не была, она создана и работает. Сегодня на заседании Совета, может быть, даже послушаем, что она успела насобирать.
– Но вы так и не ответили на мой вопрос, по-вашему, мнению больше всех оснований убить Ланина были у этого Барона?
– У Барона были, конечно, основания убить Сашу, но не меньше Саша критиковал и других. В том числе и вашего покорного слугу, несмотря на нашу многолетнюю дружбу. Когда речь заходила о делах, ничего личного для него не существовало. У него возникла идея проверить работу каждого члена Совета Директоров.
– Но вы понимаете, что не исключено, что один из членов Совета Директоров – убийца. Как вы можете так работать?
– А что прикажешь, сынок, делать, не пойман – не вор. Поможешь найти его – вечная тебе благодарность. И от Сашеньки, и от меня. Дума– ешь, меня не мучает эта мысль. А что делать? Не знаю, кто убил его.
– А как вы думаете, что сегодня произойдет?
– А что думать, Сашеньку утвердят председателем. У нее контрольный пакет акций, так распорядился ее отец. И если это кому-то не нравится, так это его дело. Я на ее интересы Сашеньки никому не позволю наплевать. Можешь не сомневаться.
– Я и не сомневаюсь, – улыбнулся я.
– Слушай, сынок, не знаю, как ты ко всему относишься, – наклонился Яблоков ко мне, – но сделай все, чтобы ее защитить. По гроб тебе буду благодарен. Представить себе не можешь, как ей сейчас трудно придеться. Скажу тебе честно, пытался ее отговорить, отдать акции в управлении. Но она все хочет сама. Да только такие тут дела… Не справиться ей. Как только она станет председателем Совета Директоров, в ее число злейших врагов превратится уйма людей. И каких могущественных людей. Желающих прибрать к рукам концерн хоть отбавляй. Тут такие клубки заворачиваются.
– Я понимаю, но я здесь бессилен, я уже заметил, что она предпочитает сама принимать решения.
– Это его характер сказывается. Он всегда брал ответственность на себя. Вот и она такая. Только она как стебелек, сломаться может легко. Вот чего я боюсь. – Яблоков посмотрел на часы. – Поговорили мы с тобой больше часа. Скоро гости начнут собираться. Не буду ничего о них больше говорить, сам увидишь. Надеюсь, ты понял, что я тебе сказал.
– Мне все понятно, – ответил я, сознавая, что на самом деле с каждым часом в этом деле загадок становится все больше и больше.
"Общество" стало собираться часа через два. Первым появился мужчина средних лет, одетый с большим вкусом, пиджак на его не слишком широких плечах сидел так, словно его пришили к ним. Вместо привычного галстука ворот его рубашки украшали крылья бабочки, разукрашенные рисунком в мелкий горошек. У него было тонкое и приятное лицо, выдававшее происхождение из интеллигентского сословия. Он подошел к Ланиной и поцеловал ей руку. По ее лицу я видел, что этот человек, если не приятен ей, то, по крайней мере, не противен, ее губы при виде его растянулись в искреннюю улыбку.
– Как вы поживаете, Сашенька? – спросил он, – У вас все в порядке?
Голос у него соответствовал внешности, тембр был мягкий, несильный, бархатистый.
– Я рада вас видеть, Илья Борисович, – ответила Ланина. – Как вы съездили?
– Париж, всегда Париж, хотя было совсем не до Парижа. Очень трудные переговоры, я хочу, чтобы вы знали…
– Об этом поговорим на Совете Директоров, – прервала она его. – По выражению ее лица я видел, что молодую женщину сейчас волнуют совсем другие вопросы.
– Как скажите, милейшая Александра Александровна, но презент я вам все же привез. – Из аташе-кейса, который он держал в руке, он извлек коробочку духов. – Последний крик парижской моды, от всех парижских модниц идет только этот волшебный запах.
– Спасибо, Илья Борисович, я вас очень люблю, – сказала Ланина и поцеловала его в щеку. – Я хочу вас познакомить, – повернулась она в мою сторону, – это Александр Александрович Померанцев, со вчерашнего дня я назначила его советником по вопросам безопасности.
– Вот как? – сделал Илья Борисович удивленное лицо, и я почувствовал, что он внимательно разглядывает меня. – Что ж, весьма разумный шаг. – Мужчина двинулся ко мне. – Позвольте представиться, Орехов Илья Борисович, вице-президент концерна по вопросам международной деятельности.
– Он у нас полиглот, – сказала Ланина, приближаясь к нам. – Сколько вы знаете языков? Кажется шесть.
– Вы преувеличиваете мои познания, – мягко улыбнулся Орехов, – всего четыре, но зато в совершенстве. Можно было бы выучить и шесть, но в последнее время слишком много дел. Вот Александра Александровна не даст соврать. – Внезапно он хлопнул себе по лбу. Только сейчас до меня дошло, что вы двойные тезки. Саша, вы так специально подбирали своего помощника? – спросил он у Ланиной.
– Это совпадение, оно меня тоже удивило. Вы поговорите, а я займусь делами.
Ланина вышла из гостиной, мы же присели в кресла напротив друг друга. Некоторое время мы молчали, Орехов молча смотрел на меня, словно пытаясь понять, что я за птица и что за полет мне здесь предстоит?
– Я одобряю, что она назначила вас на эту должность. После убийства ее отца, я несколько раз говорил ей, что нельзя так пренебрегать вопросами безопасности, мы живем в слишком страшном мире. По долгу службы мне приходиться много разъезжать по нашей планетке, и нигде до конца не чувствуешь себя полностью спокойным. А что уж тут говорить про нас… Что вы собираетесь делать, чтобы обезопасить Александру?
– Это зависит от обстоятельств. Насколько я понимаю, главная опасность для нее исходит изнутри. Ведь ее отца убил кто-то из своих.
– Может быть. Хотя учитывая, что дом не охранялся, сюда мог зайти и посторонний.
– У вас есть основания так утверждать?
– Никаких. Это предположение, или, как принято говорить в ваших кругах, версия.
– Но почему она пришла к вам в голову?
– Потому что у меня, как вы правильно заметили, есть голова, вот мысли туда и приходят. У ее отца хватало врагов и вне и внутри. Кто из них решил свести с ним счеты? Очень хотелось бы знать.
– А можно узнать, что вы делали в тот момент, когда убили Ланина?
Несколько секунд Орехов смотрел на меня, затем его тонкие губы раздвинула не менее тонкая улыбка.
– Понимаю, мы все под подозрением. Но должен вас огорчить, я под подозрением меньше всех, так как я единственный кто не был в тот момент в этом доме. Дело в том, что мой дом расположен буквально в несколько сотнях метров отсюда. И после окончания Совета и просто сбежал к себе.
– Что значит сбежал?
– Это был очень тяжелый Совет, Ланин высказал его членам все, что у него накопилось. Досталось на орехи практически всем.
– И вам.
– Мне меньше чем другим, хотя моей работой он тоже был недоволен.
– Вы считаете справедливо?
– Видите ли, все зависит от того, по каким критериям оценивать любую деятельность. У Александра Владимировича были очень высокие критерии. Его мало интересовала жизнь, не связанная с работой. И он требовал, чтобы и мы относились ко всему точно также. – Орехов развел руками. – А вот я, скажу вам честно, на такое не согласен. Не спорю, работа – очень важная вещь, но существует в жизни и многое другое. Да и кроме того, он не всегда учитывал специфические трудности наших взаимодействий с зарубежными партнерами. Я искренне восхищался им и даже когда он меня критиковал, не обижался. На богов не обижаются, хотя нам не всегда нравятся установленные ими законы и порядки. Больно они зачастую суровые, – засмеялся он. – Вы согласны со мной?
– Если насчет порядков, то, пожалуй, то они, в самом деле, далеко от идеальных. Значит, ничего конкретного о гибели Ланина вы сообщить не можете?
– Рад бы помочь следствию, но, увы.
– Ну, хорошо, а если попытаться ответить на традиционный вопрос: кому это выгодно? Что вы скажете?
– Я скажу, что его смерть была выгодна всем. И никому. Почему всем, думаю, понятно, он стоял во главе большого дела и заставлял всех играть по его правилам. А кому это хочется. А никому не выгодна его смерть по той простой причине, что такого уровня руководителя, нам не найти. И я не представляю, что будет с концерном.
– Но теперь им будет руководить его дочь.
– Да, вы правы. Я прекрасно отношусь к Александре, но заменить отца… Вы понимаете, кто может заменить солнце, оно во всей солнечной системе в единственном экземпляре. Я предвижу большие трудности.
– И что в этой ситуации будете делать вы?
– Что? – Орехов вдруг снова засмеялся. – Я буду жить, а как – посмотрим. Честно говоря, не люблю загадывать на перед. Мудрость в том, чтобы жить одним днем. Глупцы строят планы на будущее, и чем они глупее, тем их планы грандиозней. Я же предпочитаю быть бабочкой-однодневкой. И заметьте, я вовсе не сибарит, как тут у нас некоторые. Да и чего бояться, в ближайшие годы нищета мне не грозит, а люди, которые знают четыре языка, всегда найдут себе какое-то применение. Вы так не думаете?
– Но почему же, я не сомневаюсь, на улице вы не останетесь. Если зная столько чужих языков, вы еще умеете держать свой язык за зубами, то вам просто цены нет.
Орехов в ответ рассмеялся, всем своим видом давая понять, что оценил мой юмор.