- Все равно, сразу исключается самоубийство и…
- Ну и быстр ты, парень. - Харченко неодобрительно покачал головой. - Прямо Шерлок Холмс…
Он медленно прошелся вдоль стен и, остановившись у картины в золоченой раме, сказал с восхищением, задрав голову:
- Эй, будет вам спорить. Смотрите, какие картинки странные развешаны… Как в галерее!
Буркин не тронулся с места, а лейтенант подскочил и, задрав голову, впился в нее изучающим взглядом.
- Ни черта непонятно, - через минуту внимательного рассматривания буркнул он, пожимая плечами. - Так посмотришь, вроде голая баба… Лежит… А вот так посмотришь, уже другая баба… Но уже вроде бы стоит…
- Ну так чего ж тебе еще надо? В том-то нынешнее искусство и состоит - пару-тройку дам изобразить в непонятном ракурсе и на стенку повесить… По мне, так лучше уж из "Пентхауса" вырезать.
Буркин, заинтересовавшись, подошел к ним.
- И где ты здесь голых женщин разглядел, не понимаю, - поразился он. - Я вижу дерево, сучья голые, листья, и еще черт-те чего на ветвях накручено, как будто змея обвилась… Похоже, сюжет на библейскую тему. Черт с ней, с этой картиной… Пора закругляться, - озабоченно пробормотал он, взглянув на часы.
- Это Дали, - уверенно сказал Харченко. - Подлинник небось. Они, артистки, такие, им только подлинники дарят. Это тебе не репродукции из "Пентхауса"… Постой, постой… А что означает эта дырочка? Глаз змеи как будто. Надо же, как натурально сделано! Искусство!
Сосредоточенно нахмурив брови, Буркин снял картину. За ней в стене оказалось аккуратное круглое отверстие.
- Ба-а, да здесь стреляли! - воскликнул Харченко.
Через несколько минут активных поисков удалось обнаружить еще одно пулевое отверстие - в самом углу, за кушеткой. От любопытных глаз его прикрывал пышный плед с кистями.
- Вот так дела, - задумчиво протянул Буркин. - Да здесь была стрельба… Значит, кто-то должен был слышать звук выстрелов…
- А я все думаю, за что ее убили… - не унимался Шушарин. - Вот бы мне поручили расследование. Уж я бы докопался… Молодая, красивая, знаменитая… Из-за чего?
- Любовь! - мечтательно сказал Харченко. - Из-за любви, как пить дать!
- Деньги! - категорически заметил Шушарин. - Кому сейчас эта ваша любовь нужна, когда кругом полно секса. Сейчас всем не хватает денег, а любовь - вторичный продукт. Она не является предметом первой необходимости… Но странно, выстрелы были, а на теле нет пулевых ранений…
В сумерках осмотр квартиры закончился. Понятые подписались под протоколами и удалились, робко шушукаясь между собой.
Оперативники стали собираться - их работа подходила к концу. Харченко складывал свой объемистый чемодан. Буркин набрал номер телефона и снова вызвал машину - труповозку.
- Выехали, ждите, - противным пронзительным голосом сказала дежурная.
Оставалось дожидаться приезда машины, чтобы потом опечатать квартиру и сдать найденные материалы.
Вскоре в прихожей послышались громкие голоса, и в комнату ввалились санитары с носилками.
- Ну, наконец-то, - с облегчением выдохнул Буркин. - Что-то вы, ребята, не торопитесь…
- Да у нас вызовов сегодня - во! Зашиваемся, - устало сообщил дюжий санитар с помятым лицом, лоснящимся от пота. - Жара! Тепловые удары - раз, два и капут!
Фигуры в зеленоватых халатах засуетились над трупом женщины.
- Молодая… Да никак это Шиловская, знаменитая артистка! - раздался возглас, когда безжизненное, окоченевшее тело перекладывали на носилки. - Жене сегодня расскажу, вот удивится! Она от нее без ума.
Когда санитары увезли тело, в комнате стало как будто легче дышать. Как будто ушел какой-то человек, который, несмотря на то, что все время молчал, своим молчанием стеснял других.
- Да, завтра газеты завоют, - заметил Шушарин. - Наплетут невесть чего. Может, даже обвинят во всем чеченских боевиков. Это сейчас модно.
- Хватит трепаться, давай собирай манатки. Мы и так тут слишком долго провозились.
Буркин с шуршанием сворачивал бумажный пакет, где лежали стакан, расческа с волосами, пульт от телевизора, письмо и другие мелочи, обнаруженные по ходу дела. Каждая из этих вещей могла стать важным доказательством.
- Письмецо. - У Шушарина азартным блеском загорелись глаза. - Давайте глянем, а?
Письмо, сложенный вчетверо квадратик обыкновенной клетчатой бумаги, осторожно развернули, и лейтенант вперился взглядом в косые строчки.
Через минуту Буркин сложил листок и молча сунул его в пакет, где уже покоились упаковка от таблеток, пульт и расческа.
- А ты говорил, острый предмет!.. Причина смерти установлена!.. - передразнил его Буркин, сосредоточенно массируя переносицу.
Лейтенант посмотрел на следы мела и темное пятно на ковре. В наступивших сумерках пятно крови, впитавшейся в длинный пушистый ворс, выглядело больше и отчетливее, а белый след, очерчивавший тело, напоминал контур бегущего человека.
- Ну кто бы мог подумать, - бормотал лейтенант себе под нос. - Не могла же она сама… И к тому же выстрелы…
- Пошли, ребята, - сказал Буркин. - Хватит тут торчать!
В ноги Шушарину ткнулся пушистый черный кот, преданно задирая усатую морду.
- Надо его соседям отдать… - пробормотал лейтенант, и кот отправился на лестничную клетку.
Дверь квартиры захлопнулась. Белая полоска бумаги легла поверх замка, как бы перечеркивая все, что до сих пор происходило здесь. Печать закрыла некогда гостеприимно распахнутые двери. Пройдя через скопление граждан около подъезда, оперативники сели в машину, и, выпустив в воздух сизые клубы дыма, милицейский "уазик" отъехал от крыльца. Толпа, весь вечер подпиравшая стены дома, занимаясь активным обсуждением происшествия, стала постепенно редеть и рассасываться.
На город навалилась душная ночь, сияющая мириадами крупных, горящих ледяным блеском звезд, которые путались в телевизионных антеннах на крышах домов и в кронах деревьев с пыльной листвой. Одна из них уселась прямехонько на шпиль Останкинской телебашни и подмигивала городу по азбуке Морзе, отсвечивая розоватыми габаритными огнями. Выкатилась огромная тревожная луна и, усмехаясь одним углом темного рта, уставилась прямо в окна. На нее наползала брюхатая пухлая туча, вдалеке погромыхивала гроза, проходя стороной.
Кот Бакс отправился жить к соседям. А взволнованная событиями Эвелина Ивановна выпила на ночь рюмочку валокордина и заснула младенчески невинным сном под аккомпанемент дождя, барабанившего по жестяным карнизам, как будто нервные пальцы пианиста выстукивали ритм известной мелодии.
Остывшее тело актрисы Евгении Шиловской покоилось в морге, бесчувственное ко всем краскам и звукам подлунного мира.
Глава 3
МАРГАРИТА ВЕЛИЧКО
Когда тишину пустой квартиры внезапно разорвал телефонный звонок, Маргарита, или, как ее называли близкие друзья, Марго (или, как называл ее в минуты особой близости Владик, Маргоша) только что закончила принимать душ. Наспех вытирая большим махровым полотенцем коротко стриженные волосы, она выскочила из ванной, не успев даже накинуть халат, и вцепилась в трубку. Ее поспешность объяснялась очень просто - вчера после спектакля Владик ей бросил походя: "Завтра днем тебе звякну, будешь дома?" - и, не дожидаясь ответа, заспешил по темной улице за размытым от летнего легкого дождя пятном Женькиного зонтика.
Но звонил не он. Голос в трубке был женский и далеко не молодой. Наморщив лобик, рискуя таким образом нажить ранние морщины, Марго узнала прокуренные интонации администратора Аллы Сергеевны. "Ну вот, отдохнуть не дают", - Марго только и успела ощутить легкий укол раздражения, как сразу же тревожная фраза "Ты уже знаешь?" выбила ее из колеи.
- Что я должна уже знать? - грубовато ответила вопросом Величко.
- С Шиловской что-то случилось, - почти орала в трубку Алла Сергеевна, перекрикивая шумы, сипение и треск. - Сегодняшний спектакль будем играть вторым составом, предупреждаю, готовься.
- Что там с Женькой могло случиться, вожжа под хвост попала, что ли? - спросила Маргарита. - Опять из-за нее спектакль летит к чертям! Я сейчас позвоню и на правах подруги задам ей такую трепку, мало не покажется…
- Я только что ей звонила, - оборвала Алла Сергеевна. - Там милиция. Трубку поднял какой-то мужчина и все допытывался, кем я Евгении Викторовне была да зачем звоню…
- Была?.. Милиция?.. - удивленно протянула Маргарита и сразу же ощутила, что чувство тревоги стянуло сердце металлическим обручем.
- Не буду тебе врать, Марго, я сама всего не знаю, но говорят, что она умерла, ее убили. Или отравили…
- Как убили, когда я только утром… - взволнованно и запальчиво проговорила Марго, но сразу же прикусила язык. - Кто убил?..
- Ничего не знаю, может, и ничего с ней не случилось. Я ничего определенного сказать не могу, но… Говорят, даже посмертная записка найдена. Но это все слухи, ты, главное, про вечер запомни…
- Хорошо, хорошо, Алла Сергеевна, я не забуду…
После звонка Маргарита уже не выпускала из рук сигарету и зажигалку, как будто эти неодушевленные предметы являлись ее ближайшими друзьями, способными помочь в трудную минуту. Она закуривала одну сигарету, потом мяла, гасила ее или бросала недокурив, чтобы тут же затянуться новой.
Она лихорадочно размышляла. Мысли путались, обрывки вопросов лезли в голову, сомнения и подозрения роились в мозгу. Кто убил? Что это за странное известие? Скорее всего, произошла какая-нибудь самая обыкновенная ерунда, а они подняли панику. Убили - это, наверное, сильно преувеличенные слухи. Ведь она, Женька, сама сказала ей вчера вечером…
Марго смяла сигарету. Если они решат, что ее убили… Нет, в это невозможно поверить. Это просто глупость. Убивают влиятельных людей, но не актрис. Она могла сама… Все знают, что она могла сама…
Надо звонить, узнавать, что случилось… Стоп, паника сейчас ни к чему. Марго усилием воли оборвала поднимавшееся со дна души беспокойство. Если Женька жива (а скорее всего, она жива), то теперь уже сидит откачанная в Склифе и дает интервью газетчикам, поражая их фарфоровой бледностью лица на белом фоне подушки. Это ее любимый прием - подействовать на нервы окружающим своей трогательной хрупкостью, которая на самом деле скрывает стальную волю.
Но кому, как не ближайшей подруге, знать всю подноготную, все ее привычные уловки и приемы? Нет, она, Марго, на эту удочку не попадется!
Ощутив холодок сквозняка, пробежавший по смуглой спине, Марго накинула халат и решительно завязала пояс узлом на животе.
А что, если все всерьез и действительно случилось что-то из ряда вон выходящее? Может быть, он знает? Не стоит ли позвонить ему и выяснить последние слухи? Что все это может означать - новые интриги?
Марго абсолютно точно знала, Женька Шиловская никогда и ничего не делает зря. Если что-то произошло, то это только потому, что она точно рассчитала свой очередной ход и претворила его в жизнь.
Сгорбленная напряженная фигурка смутно белела в полумраке зашторенной комнаты, отгородившейся от внешнего мира плотными портьерами. Уставясь невидящим взглядом в одну точку, Марго курила. Потом она вставала, ходила босиком по комнате, снова садилась в кресло и снова курила. Голубоватый огонек зажигалки выхватывал пятном колеблющегося света ее широковатые скулы (из-за них в далеком детстве ее дразнили Чингисханкой), прямой тонкий нос с хищным вырезом трепещущих ноздрей, смугловатую кожу, еще туго натянутую на висках, но от ежедневного употребления театрального грима носящую следы едва наметившихся морщин.
Что и скрывать, Маргарита была взволнована известием о смерти своей ближайшей подруги. Даже странно, если бы подобное сообщение оставило ее равнодушной. В голове не укладывался сам факт возможного небытия Женьки, известие о ее гибели казалось выдумкой, соблазнительной и кощунственной выдумкой - в нее опасно верить, как опасно верить в конец света на будущей неделе.
Как же так, ведь еще вчера они играли в вечернем спектакле, вместе, на одной сцене, обливаясь горячим противным потом под тяжелыми костюмами (Марго играла королеву, Евгения - Офелию). И даже сейчас, если на секунду закрыть глаза, сразу появится Женькино лицо с сильно зачерненными веками и чересчур нарумяненными щеками (чтобы румянец был виден и в задних рядах зрительного зала), с каплями выступившей влаги на висках, возникнет аромат тонких духов, смешанный с запахом пыли от лежалых театральных нарядов.
Невозможно поверить в то, что человек, с которым она была невероятно, предельно близка целых двенадцать лет, уже не существует. Такое больно представить даже на микроскопическую долю секунды, а уж поверить… Нет, невозможно поверить, что то, о чем Марго иногда так страстно мечтала наедине с собой, наконец произошло. Она не будет в это верить. Это слишком кощунственно.
Да, все, и в театре, и общие знакомые, знали, конечно, что отношения у подруг в последнее время складывались не слишком гладко. Для чужих глаз они оставались все теми же нежными, воркующими и секретничающими сестренками, а на самом деле…
"Он мой", - сказала она тогда. Сказала так, как будто он - ее любимая игрушка, которую хотят несправедливо отобрать. "Он мой, спроси у него сама", - сказала она, уверенно улыбаясь густо накрашенными губами, и ощущение обреченности остро заточенным ножом полоснуло по сердцу Марго.
"Ну ладно, подружка, - деланно веселым голосом бросила тогда подзадоренная винными парами Маргарита, рисуясь перед собой и перед немногими свидетелями их разговора. - Я дарю его тебе на день рождения…" Тогда они, помнится, даже выпили по этому поводу.
Игрушка - начинающий, только после училища, актер Владик Пансков - обрела себе нового хозяина. Юный хорошенький мальчик, чьи слабые мускулы и почти безбородое лицо выдавали в нем тонкую натуру потомственного интеллигента, нуждался в опеке сильной и влиятельной женщины. Поэтому он не протестовал, попав под покровительство набирающей обороты Шиловской, чья все увеличивающаяся сила и влияние в столичном бомонде не оставляли ее противникам никаких шансов на успех.
Впрочем, тонкорукий Владик не мог возмущаться дарением собственной персоны, хотя и физически присутствовал при разговоре, в котором его судьба мягко и безболезненно решилась, - он в бесчувственном состоянии покоился на кожаной кушетке в новой квартире Шиловской, свалившись после взрывоопасной смеси водки и шампанского.
- Посмотри, какой милашка. - Женька мягко и интимно взяла Маргариту под руку и потащила к кушетке. - Он похож на Амура-переростка, ты не находишь? Помнишь скульптуру "Амур и Психея" в Летнем саду? Смотри, да у него греческий профиль, ноги Гермеса, голова Давида, торс Аполлона. Беру, заверните… Я поставлю его на шкаф и скажу Марии Федоровне, чтобы она ежедневно смахивала с него пыль.
Играя, она собрала в горсть разбежавшиеся по валику кушетки золотистые кудри юноши и несильно потянула за них. Владик в пьяном забытьи по-детски зачмокал губами и явственно икнул. Евгения расхохоталась, теребя руку Марго:
- Он прелесть, правда? Ему пойдет роль пажа около королевы. Но тебе я его не отдам, какая из тебя королева, Марго!
Она совсем развеселилась и стала тормошить растерявшуюся от ее натиска подругу. В голове у Маргариты мягко шумело, как будто там лопались пузырьки шампанского, веселое бесшабашное настроение овладело ею, и мир казался пустячным, легким, невесомым, как воздушный шар, - отпусти нитку, и он плавно улетит в голубую безоблачную сферу. Слова Женьки она восприняла как забавную игру, вполне уместную на вечеринке.
"Пьяный, вполне безобидный бред, завтра все забудется". - И Марго хохотала вместе с лучшей подругой над сонными чмоканьями пьяного Владика.
Но, судя по упорному взгляду полупрозрачных настырных глаз, Шиловская была кристально трезва. Она только изображала слегка охмелевшую хозяйку дома. Изображала умело, ничуть не переигрывая, изображала, как играла бы на сцене. Впрочем, она всю свою жизнь отыгрывала, как роль в вечернем спектакле.
- Нет, как в премьере, - неожиданно для себя произнесла вслух Марго и испугалась своего негромкого голоса. Он прозвучал в пустой квартире как чужой.
Ей стало жутко. "Надо выпить", - подумала она. Правда, не в ее правилах пить перед работой. Ей сейчас выпить просто необходимо. Кажется, в ближайшие дни ее жизнь изменится кардинальным образом. Дай-то Бог!
Марго достала из бара пузатую бутылку с мутным содержимым, невесть как попавшую в дом, и отхлебнула прямо из горлышка.
Внезапно ей стало весело. Она почувствовала давно забытое ощущение свободы. Конечно, еще не полной, не абсолютной свободы, скорее свободы частичной, как будто она находилась в скорлупе, скорлупа только что треснула, и внутрь, в спертый тугой затхлый воздух замкнутого пространства, ворвалась свежая струя, пахнущая землей, прелой травой, показался кусочек ясного неба - скоро будет все по-другому, только не надо торопиться… Не надо…
Какая-нибудь двадцатилетняя дурочка, услышав о гибели могущественной соперницы, конечно, не выдержала бы, сорвалась, побежала бы звонить и торжествующе кричать в трубку: "Я знаю, ты теперь свободен, возвращайся ко мне!" Нет, она так не будет делать. Эта смерть удачно расставила точки над "и"…
У Маргариты пробежали по спине мурашки. "Черт, что за мысли! - И тут же она облегченно откинулась на спинку кресла. - Ну и что, я одна, никто не узнает о том, что я думаю, напиваясь в одиночку дурацким… - Марго взглянула на бутылку, - вермутом".
Да, у нее есть время собраться, у нее есть время все обдумать, взвесить и рассчитать. Хорошо, что известие застало ее, когда она одна.
"Сегодня мне никто не нужен, даже он. - Она улыбнулась и выдернула шнур телефона. - Пусть звонят, пусть соболезнуют, пусть волнуются - меня нет дома!"
Она налила в бокал прозрачно-зеленого вермута и, откинувшись на диван, поставила его на грудь. Щуря в улыбке кошачьей формы темные глаза, Марго наблюдала, как колебания жидкости в бокале постепенно затихали, пока не исчезли совсем.
Итак, она поведет себя совсем не так, как от нее ждут. Она не будет звонить ему и кричать в трубку торжествующие слова. Но она не будет и делать противоположного - не будет рыдать, изображая тяжелое горе.
Ни для кого не секрет, что отношения у Величко и Шиловской в последнее время были не совсем гладкими. И даже, как знали только близкие знакомые, отнюдь не гладкими. Поэтому не будет ни демонстрации глубокого горя, ни демонстрации кощунственной радости, нет - только скорбь, только торжественная негромкая скорбь будет сейчас ей к лицу. Да, именно это чувство, которое они, студенты театрального, когда-то старательно представляли на этюдах по актерскому мастерству, драпируясь для придания античной торжественности в ниспадающие крупными складками ткани. Кого из древних героинь они тогда пытались изображать? Федру? Андромаху? Клитемнестру?
Ощутив знакомое чувство невесомости, порождаемое алкоголем, Маргарита хихикнула. Зеленая жидкость в бокале, сквозь которую просвечивала желтоватая кожа груди, взволновалась, бокал чуть не опрокинулся. Одним махом допив стакан, Марго брезгливо поморщилась - как можно пить такую гадость!