– Ой! Тогда я быстренько. Я просто подумал, вам будет интересно это узнать. Синий гриб идентифицировали. Я отправил его микологу, и он согласился с тем, что это Chtocybe odora, говорушка анисовая.
– Он токсичен?
– Почти нет. Небольшие количества мускарина вызывают лишь желудочно-кишечные расстройства, да и то неопасные.
Клэр вздохнула.
– Ну вот, опять тупик.
– Похоже на то.
– А что с образцами озерной воды? Результаты еще не готовы?
– Есть кое-какие предварительные выводы. Подождите, я достану распечатку…
В дверь постучали, и на пороге появилась Вера с картой Уоррена Эмерсона. Не сказав ни слова, она положила папку на стол и вышла. В ожидании, пока Макс вернется на линию, Клэр открыла карту и пробежала глазами первую страницу. Она была датирована 1932 годом, годом рождения Эмерсона. Описывались неосложненные роды госпожи Агнес Эмерсон и появление на свет здорового мальчика. Фамилия врача – Хиггинс. Следующие несколько страниц были посвящены записям о регулярных осмотрах ребенка.
Клэр перевернула очередную страницу и нахмурилась, увидев дату – 1956. Интервал между предыдущей записью и этой составлял десять лет. Впервые в карте появилась подпись доктора Помроя. Она стала вчитываться в записи Помроя, но ее отвлек голос Макса, снова прозвучавший в трубке.
– Бактериальные культуры скоро выявят, – сообщил он. – Но пока я вижу, что содержание диоксина, свинца и ртути в пределах безопасной нормы…
Внимание Клэр вдруг привлекла новая запись в карте. То, что Помрой записал в последнем абзаце: "Не совершал никаких жестоких поступков со дня ареста в 1946 году".
– …к следующей неделе мы будем знать больше, – продолжал Макс. – Но пока качество воды кажется вполне удовлетворительным. Никаких признаков химического загрязнения.
– Я должна идти, – прервала она биолога. – Перезвоню позже.
Она повесила трубку и перечитала запись Помроя с начала до конца. Пометка была сделана в тот год, когда Уоррену Эмерсону исполнилось двадцать пять.
В том же году он был выписан из лечебницы для душевнобольных штата Мэн, находящейся в Огасте.
Тысяча девятьсот сорок шестой. В каком месяце Уоррен Эмерсон совершил преступление?
Стоя в подвале здания газеты "Транквиль", где хранились архивы, Клэр смотрела на деревянный шкаф, который занимал всю стену. Каждый ящик был датирован соответствующим годом. Она открыла тот, на котором значился 1946-й, период с июля по декабрь.
В ящике лежали шесть номеров "Транквиля". В 1946 году он выходил ежемесячно. Страницы были хрупкими и пожелтевшими, возле рекламных объявлений красовались женские фигурки с осиными талиями, одетые в пышные юбки и маленькие шляпки. Клэр осторожно пролистала июльский номер, просматривая заголовки: "Рекордная жара компенсирует дождливую весну…", "Невиданный наплыв туристов…", "Осторожно: москиты…", "Задержаны мальчики, незаконно запускавшие фейерверки…" "Парад в честь 4 июля бьет все рекорды по числу зрителей…" Клэр подумала о том, что июльские заголовки мало изменились с тех пор. Лето всегда было сезоном парадов и москитов, и эти статьи вызвали у нее воспоминания о первом лете в штате Мэн. Ей вспомнились хруст кукурузных початков и вкус сладкого гороха, жгучее прикосновение цитронеллы. То было хорошее лето – видимо, такое же, как в 1946 году.
Она перешла к выпускам за август и сентябрь, в которых не открыла для себя ничего нового – все те же репортажи о рыбных праздниках, религиозных танцах баптистов и соревнованиях пловцов в озере. Были среди них и неприятные новости: в результате аварии с участием трех автомобилей два человека были госпитализированы, по неосторожности хозяйки дом сгорел дотла. Воришки промышляли в супермаркетах. Что ж, даже в краю вечных каникул жизнь не может быть идеальной.
Она достала октябрьский номер газеты, и тут же в глаза бросился крупный заголовок:
15-ЛЕТНИЙ МАЛЬЧИК ЗАРУБИЛ РОДИТЕЛЕЙ, ПОСЛЕ ЧЕГО РАЗБИЛСЯ НАСМЕРТЬ;
ДЕЙСТВИЯ МЛАДШЕЙ СЕСТРЫ ПРИЗНАНЫ САМООБОРОНОЙ.
Имя подростка не упоминалось, однако в газету поместили фотографии убитых родителей – красивая темноволосая пара улыбалась с семейного портрета. Клэр вгляделась в подпись под фотографией, чтобы узнать имена убитых, – Марта и Фрэнк Китинги. Фамилия показалась знакомой; Айрис Китинг – так звали местную судью. Неужели родственники?
Взгляд Клэр скользнул ниже, и на глаза попался другой заголовок: "Кулачная драка в школьной столовой".
А следом еще: "Пропала жительница Бостона; в последний раз девочку видели в компании местных подростков".
Подвал был неотапливаемым, и руки Клэр заледенели. Но холод этот был внутренним.
Она взяла ноябрьский номер и уставилась в первую страницу. В заголовок, который прямо-таки кричал:
14-ЛЕТНИЙ ПОДРОСТОК АРЕСТОВАН ЗА УБИЙСТВО РОДИТЕЛЕЙ. ДРУЗЬЯ И СОСЕДИ ПОТРЯСЕНЫ ПРОДЕЛКАМИ "ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНОГО МАЛЬЧИКА".
Холодок пробежал у нее по спине.
"Это повторяется", – подумала она.
14
– Почему вы мне об этом не рассказали? Почему держали в секрете?
Линкольн подошел к двери и закрыл ее. После чего повернулся к Клэр.
– Это было давно. Я не видел смысла ворошить старую историю.
– Но это же история города! А с учетом того, что произошло здесь за последний месяц, связь представляется мне очевидной.
Доктор Эллиот выложила на стол начальника полиции фотокопии статей из газеты "Транквиль".
– Взгляните на это. В сорок шестом году были убиты семь человек, а девочку из Бостона так и не нашли. Похоже, жестокость здесь не внове. – Она постучала по стопке бумаг. – Почитайте эти статьи, Линкольн. Или вы уже знаете все детали?
Келли медленно опустился в кресло и задумчиво уставился на статьи.
– Да, большинство деталей мне известно, – тихо признался он. – Я слышал эти истории.
– Кто вам рассказал?
– Джефф Уиллард. Когда я заступил на службу двадцать два года назад, начальником полиции был он.
– А до этого вы ничего не знали?
– Нет. А ведь я здесь вырос. Пока Уиллард не рассказал мне, я ничего не знал. Люди просто-напросто не говорят об этом.
– Предпочитают делать вид, будто ничего не было.
– Ну, здесь нужно учитывать и вопрос нашей репутации. – Линкольн поднял голову, наконец встретившись с ней взглядом. – Это ведь курортный городок, Клэр. Люди приезжают сюда, чтобы отдохнуть от больших городов, от преступности. Нам совсем не хочется трубить на весь мир о том, что у нас тут свои проблемы. Эпидемия убийств.
Клэр села напротив полицейского, и они посмотрели друг другу в глаза.
– Кто знает об этом?
– Те, кто жил здесь в то время. Старики, кому сейчас за шестьдесят, за семьдесят. Но не их дети. Не мое поколение.
Она в изумлении покачала головой.
– И они столько лет держали это в тайне?
– Вы ведь понимаете, почему? Они не просто город защищают. Речь ведь идет о семьях. Дети, совершившие эти преступления, все были из местных. Их семьи по-прежнему здесь живут и, возможно, до сих пор стыдятся этого. И страдают от последствий.
– Как Уоррен Эмерсон.
– Вот именно. Посмотрите, как он живет. Один, без друзей. Он ведь больше не совершал преступлений, но его все равно избегают. Даже дети, которые понятия не имеют, что в нем такого страшного. Они просто знают от своих бабушек и дедушек, что Эмерсон – человек, от которого нужно держаться подальше. – Линкольн перевел взгляд на фотокопию статьи. – Ну, вот теперь вы знаете историю своего пациента. Уоррен Эмерсон – убийца. Но не единственный.
– Вы должны были провести параллели, Линкольн.
– Хорошо, признаю: кое-какие параллели существуют.
– Их все даже не перечислить. – Она потянулась к стопке вырезок и отыскала статью из октябрьского номера. – В тысяча девятьсот сорок шестом году все началось с драк в школе. Двое учеников были исключены. Потом по городу прокатилась волна вандализма – били стекла, нападали на дома – и опять виновными были признаны подростки. Наконец, в последних числах октября пятнадцатилетний мальчик зарубил своих родителей топором. Младшая сестра, защищаясь, вытолкнула его из окна. – Клэр подняла глаза на полицейского. – И с каждым разом преступления становятся все серьезнее. Как вы это объясните?
– Когда речь идет о жестокости, Клэр, этот вопрос можно адресовать только человеческой натуре. Но факт остается фактом: мы до сих пор не знаем, почему люди убивают друг друга.
– Взгляните на последовательность событий. Вначале был тихий спокойный городок. Потом тут и там начинают шалить дети. Сначала дерутся между собой. А спустя какое-то время начинают убивать людей. В городе паника, все требуют принятия мер. И вдруг – словно по мановению волшебной палочки – все разом прекращается. И город снова погружается в спячку. – Она замолчала, опустила взгляд. – Линкольн, здесь есть еще одна странность. В больших городах самое опасное время года – лето, когда жара провоцирует повышенную возбудимость у людей. С наступлением холодов преступность резко снижается. Но в этом городе все по-другому. Жестокость пробуждается в октябре и достигает пика в ноябре. – Она подняла на него взгляд. – И тогда, и сейчас убийства начались осенью.
Клэр вздрогнула от внезапно прозвучавшего сигнала пейджера. Она взглянула на номер, высветившийся на дисплее, и потянулась к телефону на столе Линкольна.
На ее звонок ответил техник из отделения компьютерной томографии.
– У нас готова энцефалосцинтиграмма вашего пациента Уоррена Эмерсона. Доктор Чепмен уже едет к нам, чтобы расшифровать ее.
– Вы что-нибудь обнаружили? – поинтересовалась Клэр.
– Отклонения очевидны.
Доктор Чепмен прикрепил снимки к негатоскопу и включил подсветку. На вспыхнувшем экране появились поперечные срезы мозга Уоррена Эмерсона.
– Вот что я имел в виду, – пояснил он. – Вот здесь, распространяется в левую лобную долю. Видите?
Клэр подошла ближе. То, на что указывал ее коллега, представляло собой небольшое сферическое затемнение в передней части мозга, прямо за бровью. Затемнение было однородным, без просветлений. Она просмотрела и другие снимки, но больше никаких отклонений не обнаружила. Если это опухоль, то, похоже, уже локализованная.
– Каково ваше мнение? – спросила она. – Менингиома?
Он кивнул.
– Скорее всего. Видите, какие ровные края? Конечно, потребуется провести диагностику ткани, чтобы установить, злокачественная ли опухоль. Она примерно два сантиметра в диаметре и, похоже, хорошо инкапсулирована. Окружена фиброзной тканью. Думаю, ее можно удалить без остаточных опухолей.
– А она может служить причиной припадков?
– Они у него давно?
– С юности. Уже примерно лет пятьдесят.
Чепмен посмотрел на нее с удивлением.
– И эти массы никогда не исследовали?
– Нет. Поскольку он всю жизнь страдал от эпилепсии, думаю, Помрой счел лишним проводить дополнительное обследование.
Чепмен покачал головой.
– Возможно, мне придется пересмотреть диагноз. Прежде всего потому, что менингиомы крайне редко встречаются у подростков. К тому же менингиома имеет тенденцию к росту. Так что либо она не является причиной эпилепсии, либо это вообще не менингиома.
– Но тогда – что еще?
– Глиома. Метастаз какой-то другой первичной опухоли. – Он пожал плечами. – Это может быть даже давняя инкапсулированная киста.
– Но массы кажутся плотными.
– Скажем, если бы она возникла из-за туберкулезной палочки или какого-нибудь паразита, организм мог бы отреагировать воспалением. Окружить или переплести его рубцовой тканью. Больного проверяли на туберкулез?
– Десять лет назад результат был отрицательный.
– Ну, в любом случае патология налицо. Этому пациенту необходимо провести краниотомию и удалить опухоль.
– Полагаю, это означает, что мы должны перевезти его в Бангор.
– В нашей больнице краниотомию не делают. Мы обычно передаем нейрохирургических больных Кларенсу Ротстейну, в Медицинский центр восточного Мэна.
– Вы его рекомендуете?
Чепмен кивнул и выключил негатоскоп.
– У него золотые руки.
Брокколи на пару, рис и символический кусочек трески.
Луиза Ноултон не знала, хватит ли у нее сил изо дня в день наблюдать, как ее сын голодает. Он потерял еще килограмм, но при этом выражение его лица стало еще более угрюмым, и в нем все чаще сквозило раздражение. От жизнерадостного Барри не осталось и следа.
Луиза посмотрела на сидящего напротив мужа и прочла те же мысли в глазах Мела: "Это все диета. Он такой из-за диеты".
Луиза кивнула на блюдо с картофелем фри, которое она приготовила для себя и Мела.
– Барри, милый, у тебя такой голодный вид! От нескольких ломтиков ничего не будет.
Не обратив никакого внимания на маму, Барри с зубодробительным скрежетом продолжал скрести по тарелке вилкой.
– Барри, прекрати!
Он поднял глаза. Такого пустого и холодного взгляда она еще в жизни не видела.
Дрожащими руками Луиза протянула сыну тарелку с картошкой.
– Пожалуйста, Барри, – пробормотала она. – Съешь одну. Съешь хоть все. Тебе сразу полегчает.
Она удивленно охнула, когда Барри вдруг отодвинул стул и резко поднялся из-за стола. Ни слова не говоря, он пошел прочь, а потом хлопнул дверью своей комнаты. Через мгновение оттуда донеслись непрерывные звуки стрельбы – мальчик включил видеоигру и принялся охотиться на виртуальных врагов.
– Может, что-то случилось в школе? – осведомился Мел. – Ребята опять над ним издеваются?
Луиза вздохнула.
– Я не знаю. Я уже ничего не знаю.
Они сидели, прислушиваясь к нарастающему грохоту выстрелов. К крикам и стонам виртуальных жертв, гибнущих в адском огне "Супер Нинтендо".
Взглянув на влажный и мягкий картофель фри, Луиза вздрогнула. Впервые в жизни она отодвинула от себя тарелку с едой, так и не закончив ужин.
Когда Клэр приехала домой, стереосистема Ноя надрывалась на всю катушку. Головная боль, которая начала набирать обороты во второй половине дня, сжимала череп, словно вонзая когти в лоб. Она повесила пальто и остановилась у подножия лестницы, вслушиваясь в оглушительный грохот барабанов и монотонное завывание солиста. Она не могла разобрать ни слова. Интересно, как я должна контролировать музыкальные пристрастия своего сына, если даже не знаю, о чем поется в этих песнях?
Так больше не может продолжаться. Клэр была не в силах терпеть этот шум, во всяком случае сегодня.
– Ной, сделай потише! – крикнула она.
Музыка грохотала по-прежнему. Невыносимо.
Она поднялась по лестнице, чувствуя, что раздражение сменяется яростью. Дернув ручку, Клэр обнаружила, что дверь заперта. Она постучала и громко крикнула:
– Ной!
Дверь распахнулась не сразу. На нее обрушился мощный шквал музыки, сбивая с ног звуковой волной. Ной заслонил собой дверной проем; мешковатая одежда висела на нем, словно потрепанные ритуальные одеяния.
– Сделай потише! – заорала она.
Он отключил усилитель, и музыка разом смолкла. В ушах зазвенело от внезапной тишины.
– Ты что, хочешь оглохнуть? А меня при этом окончательно свести с ума?
– Тебя не было дома.
– Я была дома. Кричала тебе, только ты меня не слышал.
– Сейчас я тебя слышу, довольна?
– Если ты будешь включать музыку на такую громкость, через десять лет лишишься слуха. Ты живешь не один.
– Разве я могу забыть, ведь ты мне постоянно об этом напоминаешь! – Плюхнувшись на стул, он развернулся лицом к столу. Спиной к ней.
Клэр стала молча наблюдать за ним. Он листал журнал, но по напряженным мышцам его плеч можно было угадать, что он не читает. Он чувствует ее присутствие, ее гнев.
Она зашла в комнату сына и устало опустилась на кровать.
– Извини, что кричала на тебя, – сказала она, немного помолчав.
– Последнее время ты делаешь это постоянно.
– Неужели?
– Да. – Он перевернул страницу.
– Я не хотела, Ной. Просто так все навалилось – мне кажется, я не справляюсь со всеми этими проблемами.
– Мам, все пошло наперекосяк с тех пор, как мы переехали сюда. Все. – Он резко захлопнул журнал и уронил голову на руки. Его голос опустился до шепота. – Я бы так хотел, чтобы с нами был папа.
Некоторое время они молчали. Клэр слышала, как слезы падают на обложку журнала, до нее доносилось судорожное дыхание сына, который изо всех сил старался успокоиться.
Она встала и положила руки ему на плечи. Они были напряжены, затвердели – мальчик изо всех сил пытался сдержать слезы. Как мы похожи, думала она, все время пытаемся контролировать эмоции, держать себя в узде. Питер был самым эмоциональным в их семье – визжал от восторга, катаясь на американских горках, от души хохотал в кинотеатрах. Это он распевал под душем и приводил в состояние тревоги датчики дыма, когда принимался готовить. И никогда не стеснялся лишний раз сказать: "Я люблю тебя".
"Как бы ты расстроился, увидев все это, Питер. Увидев, как мы боимся сделать шаг навстречу друг другу. Как мы оплакиваем тебя, как страдаем из-за того, что тебя больше нет".
– Мне тоже его не хватает, – шепотом призналась она. И позволила себе обнять сына, прижавшись щекой к его волосам, вдыхая мальчишеский запах, который она так любила. – Мне его тоже не хватает.
Внизу кто-то звонил в дверь. "Не сейчас. Только не сейчас".
Она не двинулась с места, не обращая внимания на звонок, забыв обо всем, кроме теплого тела сына.
– Мам, – произнес Ной, высвобождаясь из ее объятий. – Кто-то пришел.
Клэр неохотно выпустила мальчика и выпрямилась. Внезапная возможность была утеряна, и она снова уткнулась взглядом в напряженные плечи сына.
Клэр спустилась вниз, испытывая раздражение оттого, что кто-то снова вторгается в ее жизнь, требует ее внимания и отрывает от сына. Открыв дверь, она увидела Линкольна. Он стоял на лютом ветру; его рука в очередной раз потянулась к кнопке звонка. Начальник полиции ни разу не приходил к ней домой, и Клэр была одновременно удивлена и озадачена его визитом.
– Мне нужно поговорить с вами, – сказал он. – Можно войти?
Она еще не разжигала камин в гостиной, и в комнате было холодно и темно. Клэр тут же включила все лампочки, но от света теплее не стало.
– После того как вы ушли от меня, – начал он, – я долго обдумывал ваши слова. О том, что у здешней жестокости есть своя закономерность. Что существует связь между событиями сорок шестого и нынешнего годов. – Линкольн полез в карман куртки и достал сложенный лист с фотокопией газетной статьи, которую она ему оставила. – Знаете, какая? Ответ прямо перед нами.
– Что за ответ?
– Посмотрите на первую страницу. Октябрьский номер сорок шестого года.
– Я уже читала эту статью.
– Нет, не про убийство. Посмотрите на статью внизу. Возможно, вы не обратили на нее внимания.
Клэр расправила лист на колене. Статья, о которой он говорил, не полностью уместилась на фотокопии, была видна только верхушка. С заголовком: "Ремонт моста через реку Саранча завершен".
– Не понимаю, к чему вы клоните, – призналась она.
– Этот же мост ремонтировали в нынешнем году. Помните?
– Да.
– А почему пришлось его ремонтировать?
– Наверное, разрушился?
С разочарованным видом он провел рукой по волосам.