14
Девица уверяла, что ей двадцать, но явно врала. Блеклая худышка, короткие сальные волосы, глупые глаза, колечко в брови. Она жадно хлебала суп, купленный Каролиной, и, расправившись с булочкой из дрожжевого теста, цапнула цельнозерновой хлеб своей кормилицы.
– Я говорила о парне, который любит кусаться?
– Да.
– А про того, что подпалил меня зажигалкой?
– Ты сказала, его зовут Дэйв то ли Майк.
– Ага, чё-то вроде того. – Прикончив суп, девчонка разорвала пакетик с крекерами. – Еще один мужик дерет волосья. Прям клоками. Интересно?
Каролина кивнула и придвинула ей свой суп. Девица раз-другой глубоко вздохнула, еще подумала и, наконец, сообщила, что ее зовут Жаклин. Казалось, она примеряет имя, будто шляпку. Чтобы не отпугнуть, Каролина проглотила очередное вранье.
– Вы не хотите суп? – спросила Жаклин.
– Я не очень голодная.
Девица закинула в себя две ложки супа и лишь потом продолжила рассказ:
– Я была с ним раза три-четыре, что ли. Отдерет, заставит отсосать, а потом рвет волосья на шахне. Я такая, ты чё, я ж на работе. Надо брать с него побольше.
– Как его зовут?
– Как-то обычно.
Каролина отложила блокнот:
– Майк то ли Дэйв?
– Вроде того.
– Фамилия-то у него есть?
– Наверняка. – Жаклин обмакнула Каролинину булочку в Каролинин суп.
– На чем ездит?
– На грузовике.
Похоже, все ее клиенты – белые водители Дэйвы то ли Майки.
– Грузовик-то американский?
– Кажись.
– Какого года?
Девица пожала плечами.
– Старый, новый?
– Почем я знаю.
– А цвет какой?
– Темный. Я не разглядывала.
– Сможешь описать мужика? Он высокий?
– Так, средний.
– Какого примерно возраста?
– Ой, старый. Лет тридцать-сорок, чё-то так.
– Нет, тридцать или сорок? Может, он лысый? Очкарик? В костюме? Длинноволосый? Одноногий? Носит попугая на плече?
– Не, ничего эдакого. Он такой, знаете… ну, обычный.
– М-да. А случалось, что клиенты отказывались платить? Или хотели тебя изнасиловать?
Жаклин рассмеялась, потом уставилась в суп и посерьезнела:
– Сколько там страниц в вашем блокноте?
Через полчаса Каролина оплатила счет и купила ей сэндвич на вынос. Она попыталась выяснить настоящее имя девицы, но та уверяла, что она Жаклин, просто не захватила никакого удостоверения. Каролина сунула ей свою визитку и попросила быть осторожной, работать с товарками и звонить, если что вспомнит. Или если кто-нибудь покажется подозрительным.
– В смысле?
– Ну вдруг подвалит такой, что просто жуть берет.
Жаклин глянула на визитку и хохотнула:
– Мэм, меня от всех мужиков жуть берет.
В машине Каролина пролистала записи – нынче она поговорила с шестью проститутками. Со страниц прыгали слова "укусил", "саданул", "зарезали", "удушили", "избили", истории о групповом изнасиловании под угрозой ножа, о пивных бутылках и пистолетных стволах в вагинах, о домогательствах дядьев, учителей и надзирающих чиновников. Имена, описания, детали сливались, от них перехватывало горло – все обычные мужики, Майки и Дэйвы. Может, поиск страшного извращенца – это ошибка? Может, проще отсеять всех нестрашных белых мужчин, разъезжающих в грузовиках? Мэм, меня от всех мужиков жутъ берет.
Каролина с ходу распознавала уличных шлюх. Она служила в отделе, который возник из старой доброй полиции нравов, занимавшейся проституцией, азартными играми и наркотиками – забавным собранием преступлений, некогда считавшихся пороками. В семидесятые наркотики стали бедствием и полицию нравов преобразовали в особый отдел, который сосредоточился на наркобизнесе, но иногда участвовал в облавах на проституток – какую-нибудь патрульную превращали в размалеванную шалаву и ставили на углу. Если никто из патрульных или студенток академии не соглашался уронить свое достоинство, Каролина лицедействовала сама. Копы подшучивали – мол, для шлюхи она слишком миловидна и пышет здоровьем. В кино шлюхи выглядели как Джулия Робертс и Джейми Ли Кёртис, но в жизни были уродливы, толсты, больны и издерганны. Даже самым приличным из них – кто работал в отелях и службах эскорта – не помешало бы принять душ.
Группа Дюпри попросила особый отдел о помощи, и Каролина, хоть не любила маскарады, знала, что вызовется сама, как вызвалась опрашивать шлюх – далеко не простое задание, ибо те всеми силами избегали копов. И вот нынче вечером она станет живцом – нарядится и займет позицию возле порномагазина и бара с гологрудыми официантками. Шлюшья вахта.
Весь день ее мучили мысли о фальши дешевого наряда, под которым спрятан микрофон, о губной помаде, пачкающей зубы, и необходимости отклячивать задницу, из-за чего наутро жутко ломило поясницу. Наверное, стоило спросить Жаклин, как она умудряется избежать болей в спине.
Странно уделять внимание тому, чего обычно даже не замечаешь. Спокон веку проституция считалась данностью, о которой и говорить-то не стоит. Многие наркодельцы приторговывали девочками – скажем, Паленый был сутенером парочки наркоманок, которых сдавал у себя на дому. И это было лишь фактом их биографии, графой в криминальном досье наряду с возрастом, местом рождения и работы. Пожалуй, большинство копов считали проституцию не преступлением, а его симптомом.
Каролина просмотрела список опасных клиентов, составленный со слов проституток. Ничего удивительного, что они спокойно воспринимали тех, кто наличкой оплачивал их немедленные услуги. В конце концов, шлюха имеет свою долю в сделке, полной вранья о качестве и привлекательности товара. Она – торговый представитель, рекламный агент и сервисный центр в одном лице. И разумеется, товар.
Вот почему не надо удивляться краткости списка. Этот бизнес подразумевал анонимность клиента, и все потребители значились под самым расхожим именем, какое носили святые, баптисты, Уэйны, Кеннеди, бесчисленные христиане, бесчисленные американцы. Джоны. Еще их называли просто "болт" или, в угоду волшебству, "палка". Как бы то ни было, благодаря анонимности, или обманчивой случайности, или волшебному исчезновению отыскать клиентов было трудно, а женщины… Для Каролины все они были мертвы или при смерти.
Она пролистала страницы, вернувшись к записям о Жаклин. Когда та сочинила себе имя, Каролина спросила о дате ее рождения, но девица лишь пожала плечами. Потом рассказала, что она из городка неподалеку от Спокана ("лучше не уточнять"), родила ребенка ("восемь месяцев, в приемной семье"). Наркоманка ("героин, мет, трава"), не арестовывалась ("шибко хитрая"), возможно, ВИЧ-инфицирова-на (отказывается сдать анализ).
Каролина бросила блокнот на сиденье и завела мотор. Сейчас она поедет в участок, занесет опросы в компьютер и переоденется в шлюший наряд. Утром Джоэл видел, как она достала из шкафа виниловую мини-юбку и крохотную маечку, но ничего не сказал. Вот потому-то она не вполне ему доверяет. Неважно, что он сказал и сделал, главное – чего не сделал и не сказал. Она готовит наряд проститутки, а он не моргнув глазом отправляется тягать штангу.
Каролина не сказала ему, что завтра приезжает отец – разобраться с мамиными вещами. Видимо, потому, что не хотела об этом думать. Слишком мало времени прошло, всего три недели. Она просила брата приехать, но Питер ответил, что не сможет. Хорошо бы поговорить с доктором Юинг о предстоящих сутках – как быть с виноватой неловкостью от того, что в наряде шлюхи она заманивает мужиков в ловушку? А еще поговорить об отце и Питере. Вероятно, не стоило ждать, что отец будет сидеть у постели умирающей бывшей жены, но вот брат огорчил – приехал на похороны и больше не показался. Каролина просила его побыть с ней, но он стал отнекиваться – дескать, обещал своим мальчикам болеть за них на футболе. Потом прокашлялся и прибавил: "Это не по мне, Каролина. Просто я не такой, как ты".
А какая она? Из тех, что пялятся в реки, держат за руки умирающих матушек и наркоторговцев, днем покупают сэндвичи проституткам, а вечером сами наряжаются шлюхами; из тех, что умеют изобразить потаскуху, но проваливают роль мамаши в парке, теряют собственную мать, но беспрестанно думают об утонувшем торгаше? Каролина включила скорость и поехала в город. Миновала бар, возле которого ошивалась Жаклин. Привалившись к фонарному столбу, та уже поглощала сэндвич. В дверном проеме за ее спиной маячил мужчина в солнечных очках и бейсболке. Он разглядывал девицу. Потом шагнул к ней, начиная, вероятно, медленный танец сговора. Киношная сделка – еще одна неправда. В кино клиент подъезжает на машине, опускает стекло и спрашивает: "Сколько берешь?" А в жизни сделка – чаще всего грустный и пустой флирт, когда мужчина пытается себя убедить, что он и вправду нравится, а женщина себя убеждает, что она не такая; когда деньги порой не главное, а сговориться можно за дозу, выпивку или одноразовый ночлег. Подобный бартер – еще одна форма отрицания и лжи: притвориться, что интимность такой сделки ничем не отличается от правильных сделок, когда годы меняют на кольцо, а секс на стабильность, включающую в себя детей, дом, комфорт, еду и целиком жизнь. В ответах проституток слышались дерзкая насмешка и обвинение: мол, всякие отношения – непременно сделка, и неважно, какая цена назначена за минет, сорок баксов разово или сорок лет совместной жизни многажды. Что такое супружество, если не договор, скрепляющий сделку? Побег от одиночества – лучшая мотивация, чем жадность?
Жаклин так же видит этот мир или у нее собственные сказочные фантазии? Или же этот мрачный взгляд на отношения полов – кредо самой Каролины? Мысль напомнила о мужике в спортивных штанах, всплыла картинка: Жаклин оперлась о фонарный столб, сзади к ней подходит мужчина…
Мужчина.
Что-то в нем знакомое… Очки и бейсболка скрывали его лицо, припаркованные машины и фонарный столб застили обзор, но манера держаться, наклон головы кого-то напоминали. Вдруг поняв кого, Каролина ударила по тормозам.
Наверное, мозг решил пошутить. Не может быть, чтобы мужик, заговоривший с молоденькой Жаклин, оказался Ленин Райаном. Обозналась. После происшествия на мосту Райан притаился в ее мыслях. Хладнокровную жестокость, с какой он сбросил
Паленого, она приписала убийце проституток, и вот теперь, мельком кого-то увидев, превратила ни в чем не повинного мужика в серийного убийцу
Но мысль уже укоренилась, и Каролина, развернувшись, поехала обратно, минуя заросшие бурьяном парковки, мотели с почасовой оплатой, бары с затемненными окнами и порномагазины. Она остановилась перед баром "Пул-8", точкой Жаклин, однако ни юной шлюхи, ни мужика в бейсболке там не было. Каролина вошла в бар и спросила, не заметил ли кто девушку и мужчину в спортивных штанах или машину, в которой они могли уехать. Бармен и четверо посетителей, средь бела дня тянувшие скверное разливное пиво, пожали плечами и ответили, что знать не знают и видеть не видели никакой Жаклин.
– Только что мужчина стоял в дверях.
Бармен снова пожал плечами.
– И девушки перед входом тоже не было? – Каролина теряла терпение.
Ни ответа, ни качка головой, только тупые взгляды.
На улице Каролина потрогала фонарный столб и постаралась вновь представить картинку. Версия казалась все менее вероятной. Все считали, что Ленни Райан давным-давно скрылся – скорее всего, укатил обратно в Калифорнию. Дядькину машину нашли на стоянке грузовиков, Райан, надо полагать, уехал на попутке.
Каролина не видела лица человека в бейсболке. Теперь казалось невозможным, что это был Ленни Райан, зато с новой силой нахлынули неотвязные переживания последних дней. Что сказал бы Дюпри? Что она все принимает слишком близко к сердцу. А что на следующем сеансе скажет доктор Юинг? Что она переживает из-за матери и случившегося на водопаде, что еще не оправилась от выбора, перед которым ее поставил Ленин Райан, что она вновь и вновь прокручивает свои действия и не может смириться с тем, что не сумела спасти юного наркоторговца. И даже мать. Почему-то саднила мысль, что тело Паленого так и не нашли. И если уж на то пошло, Ленин Райан тоже бесследно сгинул.
Оба где-то далеко и, отдавшись глубинному течению холодных темных вод, ждут ее следующего хода.
15
Дюпри ехал в больницу. Пристроив мобильник на руль, он уже хотел позвонить – извиниться за задержку, но что-то в правом окошке его отвлекло. С ним такое бывало: он вдруг подмечал какую-то несуразность и потом убеждал себя, что ему не померещилось.
Сейчас он был на широкой улице жилого квартала неподалеку от Управления общественной безопасности. Во дворе дома парень с ирокезом прислонился к машине. "Продажа крупяных игрушек", – гласила вывеска за его спиной. Машина – "джавелин" начала семидесятых.
Вот и все, но это так заворожило Алана Дюпри, что, остановившись на следующем перекрестке, он забыл про светофор и все смотрел в правое окошко, мысленно восстанавливая несочетаемые детали разных десятилетий: прическа из восьмидесятых, машина из семидесятых, игрушки из девяностых. Он сам не понимал, что его так взбудоражило – эта картинка или, может быть, какое-то воспоминание или сон, как-то связанные с машиной, прической, игрушками.
Дюпри посмотрел на телефон в своей руке и не узнал набранный номер. Наверное, кнопку вызова он нажал машинально, потому что почти мгновенный ответ застал его врасплох.
– Алло, – сказала Дебби, словно ждала его звонка, как оно и было.
Дюпри поднес телефон к уху.
– Привет, – сказал он и вышел из транса. На светофоре зажегся желтый. Сколько же он простоял на перекрестке?
– Алан?
Дюпри пытался вспомнить, что хотел сказать жене. Все перемешалось, взбаламутилось. Казалось нереальным.
– Ты забыл, где наш дом?
– Извини. – Дюпри потряс головой, разгоняя туман. – Я за рулем. Отвлекся.
– Ты еще долго?
Фоном слышался телевизор, и Дюпри представил, как Дебби на кухне говорит по телефону, а дети, поглощенные мультиком, разлеглись на полу гостиной.
– Задержусь. На час-другой минимум.
– Как дела?
– Собираюсь поговорить с ломбардщиком, которого месяц назад подстрелили.
– Я думала, может, что новое по убитым девушкам. – Дебби вдруг очень прониклась последним делом, хотя уже давно не интересовалась работой мужа.
– Гоняюсь за собственным хвостом.
Все утро Дюпри отрабатывал бесполезные доносы, потом сравнивал свое дело с другими глухарями, среди которых были два убийства проституток, – то есть безуспешно пытался соединить точки в рисунок.
– Алан?
Дюпри перехватил телефон:
– Извини. Я думал, ты хочешь что-то сказать.
– А я думала – ты.
После прощаний и запоздалых "люблю тебя" Дюпри прижал мобильник ко лбу, потом на него уставился. Он старался припомнить, когда последний раз этот передатчик тревог и дурных вестей сообщал о чем-то хорошем. На больничной парковке Дюпри встал на пятачке травмопункта, отведенном для полицейских. На сестринском посту выпросил чашку паршивого кофе, надеясь встряхнуться. В лифте ехал вместе с медсестрой и малышом с обритой головой, стараясь не встречаться с ними взглядом.
В реанимационном отделении Поллард расхаживал по коридору, его спортивный пиджак с фетровыми заплатами на локтях висел на стуле.
– Чего так долго-то?
– Прости, дорогуша. Забыл предупредить, что задержусь. – Дюпри вручил ему распечатки с тридцатью фотографиями – те самые, что три недели назад рассматривала Каролина.
Поллард кивнул на дверь, и Дюпри следом за ним вошел в тускло освещенную палату. Что-то в ней показалось странным. Потом он понял. Ему еще не доводилось видеть больничную палату без цветочных букетов и открыток. Дэнни Меллинг, хозяин ломбарда, лежал на медицинской кровати, в изголовье которой змеились трубки капельниц. Голова забинтована, на лице пластиковая маска, словно он только что вернулся с костюмированного бала.
Ломбардщик заглатывал воздух мелкими судорожными вдохами, каждый выдох сопровождался глухим всхлипом. Поллард склонился к его уху и тихонько окликнул:
– Мистер Меллинг. Это опять детектив Поллард.
– Вы обещали… морфий.
– Конечно, конечно. Только сначала пара вопросов. Хорошо?
В ответ Дэнни что-то промычал; Поллард открыл портфель и достал распечатки:
– Мистер Меллинг, детектив Дюпри принес фотографии. Возможно, здесь человек, о котором вы говорили. Но сначала я должен вас уведомить, вот. – Он перевернул первый лист и скороговоркой прочел стандартный текст: – "Подозреваемый может находиться или не находиться на предъявленных фотографиях. Помните, что прически, бороды и усы изменяют внешность". Так, сейчас я открою вам лицо. Поначалу свет будет резать глаза. Вы готовы?
Верхнюю часть лица прикрывал козырек из ки-перной ленты. Поллард его убрал, и Дюпри задохнулся. Налитый кровью правый глаз уцелел, но ниже зияла кошмарная рана. Левая глазница провалилась, носа практически не было, осталась лишь красная шишка, исполосованная черными хирургическими швами. "На лице жертвы огнестрельная рана", – говорилось в рапорте, но это слишком мягко сказано. Лица у жертвы попросту не было.
Единственный глаз Меллинга скользил по первому листу.
– Кого-нибудь узнаете? – спросил Поллард.
– Нет.
Поллард открыл второй лист. Взгляд метнулся.
– Номер четыре. – Меллинг закрыл глаз. – Это он… теперь дайте… морфий, пожалуйста. Я хочу уснуть.
Поллард потрепал его по плечу, вернул козырек на место и протянул распечатки Дюпри. Тот посмотрел на четвертый номер, хотя и так знал, кто там изображен. Столько времени он размышлял о критической массе зла, однако не думал, что она соберется в одном человеке. Но вот, извольте. Букет преступлений. Ленин Райан.
– Повторите детективу Дюпри, что говорили мне, – сказал Поллард. – Чего Ленин от вас хотел?
– Я же рассказал. – Казалось, Меллинг сейчас расплачется.
– Я знаю, но еще разок – и получите обезболивающее.
– Он пришел накануне… перед тем как стрельнул в меня… спрашивал… – Меллинг всосал воздух, – о малом, который в парке торгует наркотой… – Ломбардщик пытался вспомнить имя.
Дюпри придвинулся к кровати:
– Паленый.
– Да, Паленый. – Меллинг глубоко вздохнул.
– Зачем он искал Паленого? – терпеливо спросил Поллард.
– Не знаю. Хотел купить наркоту. А еще Паленый торгует девками.
Поллард глянул на Дюпри.
– Этот парень интересовался шлюхами?
– Поначалу он был спокойный. Спросил, где они ошиваются.
– Он спрашивал о ком-то конкретно?
– Да. Потому и пришел в лавку. Девки ко мне часто заглядывают. Его знакомая шлюха заложила браслет.
– У него была квитанция?
– Да. Он взбесился, когда я не вернул браслет по закладной цене.
– Номер квитанции сохранился?
– Нет. Я не веду строгий учет.
Дюпри не удивился. Хозяева ломбардов избегали бухгалтерии, чтобы не попасться на скупке краденого.
– И что потом?
– Он ушел. На другой день вернулся… осатаневший. Потребовал браслет.
– Он назвал имя шлюхи? – перебил Дюпри.
– Нет. Сказал, она умерла.
Поллард ликующе глянул на Дюпри.
– Что дальше?
– Вел себя иначе. Велел… встать на колени… – Меллинг задышал чаще и расплакался.
Поллард опять похлопал его по плечу и нажал кнопку вызова сестры:
– Ладно, мистер Меллинг, отдыхайте, поговорим позже.