Хорошо начальникам, пришедшим со стороны: установил свои правила – и будьте любезны исполнять. Сложнее тем, о ком Стругацкие писали: воспитаем Бабу-Ягу в своем коллективе. Тут встречаются разные типы: и подобия наших сержантов (которые, как вы догадываетесь, на гражданке свое получили по полной), и более сложные персонажи, которые не ломают с ходу об колено вчерашних товарищей, а продуманно и планомерно возвышаются над ними, используя все богатство административных приемов. Но есть еще один тип руководителя "из своих", и он, пожалуй, наиболее интересен.
Автор наблюдал такого персонажа – образованного, прекрасно воспитанного, доброго товарища. Когда его назначили руководителем министерского департамента, в котором проработал десяток лет, он начал управлять "мягкой лапой" – без нажима, демократично и либерально, надеясь на лояльное усердие давних коллег. Но вскоре убедился, что взаимопонимания не получается. Зная мирный нрав шефа, его не боялись, работали вяло, для вида. Департамент на глазах стал сдуваться, и не склонное к церемониям вышестоящее руководство устроило новому руководителю жестокий, грубый разнос.
И вот тогда, испытав нешуточный страх за собственную карьеру, он взъярился на сонных подчиненных и огнем и мечом начал наводить порядок. Он конечно же спасал себя. Всегда дороживший расположением коллег, теперь он осознанно делал все, чтобы его боялись и ненавидели. Изо всех сил истреблял гуманные чувства, это было очень трудно, противилась мягкая натура, мешал незлобивый характер. Он не был волкодавом по крови, – он лишь играл роль зверя, причем играл очень неплохо. Кстати, играет до сих пор.
Хотя уже перенес два инфаркта.
Замысел с размахом
Рано или поздно наступает момент, когда человек становится тем, что называют уходящей натурой. Тому причин немало. Возраст, несущий немощь. Ощущение своей ненужности. Потеря интереса к труду, к творчеству. Да мало ли что. Вот, к примеру, номенклатура советских времен утрачивала смысл существования, как только теряла руководящее кресло. Многие после этого превращались в труху, а то и покидали до времени бренный мир.
Эта категория граждан всегда занимала автора, вот почему с таким пристрастием допытывался о причинах добровольного ухода в отставку человека, которого давно знаю. Пройдя путь от инженера до директора крупного комбината и завершая карьеру членом коллегии промышленного министерства, в шестьдесят лет он, никем не понуждаемый, собрался на пенсию.
– Понимаешь, – ответил он на вопрос, не боится ли повторить судьбу советских чиновников, – у этих людей не было ни свободы, ни денег, одна должность. Но сейчас-то совсем другие возможности. Мир открыт, есть доступ ко всему, что тебе интересно. Удовольствия от работы я уже не получаю, без ощущения власти легко обойдусь, всем все давно доказал. Жизнь жалко, честное слово, много ли ее осталось?
По правде говоря, мне нравилась его логика. До той поры, пока не встретился с ним спустя три года и не узнал, что было дальше.
Он действовал согласно продуманному плану. Вышиб из памяти службу и отправился в африканскую саванну, откуда вернулся недовольный и искусанный тамошней фауной. Поплавал на яхте с богатыми друзьями, но открывшаяся морская болезнь превратила сладкое путешествие в галерные страдания. Погулял по Великой Китайской стене, потоптался по камням Тадж-Махала, побродил по святым местам Иерусалима – не взяло. Обратив взор к изящным искусствам, посетил Лувр, Прадо и Ватикан – тоже не возбудило. Рванул в брутальной мужской компании в Туруханский край на плато Путарано ловить тайменя, но ничего не поймал, лишь отравился костровой ухой в сопровождении местной водки.
Курсирование по свету не принесло радости. Он не был японцем, истово щелкающим фотоаппаратом. Не был и немцем, дегустирующим пиво в каждой точке мира и вечерами играющим в карты с такими же довольными жизнью бюргерами. Он был русским человеком, и ничего-то у него не клеилось. По словам принца Гамлета, "так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех".
Детям своим наш герой был неинтересен, внуки были неинтересны ему. Жена оставалась другом, товарищем и братом. Попытки создать романтические отношения на стороне привели к душевным кризисам и крупным финансовым потерям. Исторические и философские книги его не увлекали, в театрах и на концертах он скучал, блуждание в Интернете отупляло, иностранные языки не давались, занятия пилатесом с персональным тренером приелись, писать мемуары не было никакой охоты. Алкоголь ввергал в мизантропию, и даже в предвкушении вкусной и здоровой пищи у него перестал выделяться желудочный сок. Жизнь превратилась в черно-белое кино.
И вот тогда он почувствовал себя уходящей натурой.
И, что печально, он действительно ею стал.
Не ждите, читатель, моральных сентенций. Автор не сможет внятно объяснить, почему такое случилось с жизнелюбивым, деятельным человеком. Возможно, он плохо знал себя. Возможно, чего-то недопонял в жизни. Потому что жизнь – вы, быть может, это заметили – устроена таким лукавым образом, что с ней трудно договориться. Стоит задумать какой-то счастливый поворот в судьбе и основательно его подготовить, как кто-то сверху шепнет: "Нет, дружок, мне это не нравится. Зря старался".
Гром небесный телефонного звонка
Если бы телефонная трубка могла говорить, сколько штрихов к портрету чиновника узнали бы мы, сколькими примерами карьерного роста и низвержения обогатились бы наши представления о государственной службе! Как булыжник – оружие пролетариата, так телефонный аппарат – оружие аппарата бюрократического. Умение правильно пользоваться этим средством связи входит в реестр главных профессиональных навыков управленца. Тут разных приемов и нюансов не счесть, но сейчас давайте разберем простую с виду, но по-своему поучительную задачку.
Вводные таковы: с вами, руководителем неважно какой структуры, хочет переговорить другой руководитель, назовем его Павлом Григорьевичем. Казалось бы, всех дел-то – один набирает номер, другой снимает трубку. Но между вами находятся два посредника в виде секретарш. И вот его секретарша, получив указание, соединяется с вашей приемной, и ваша секретарша сообщает вам, кто желает с вами пообщаться. Если Павел Григорьевич выше вас чином-званием, вы тут же поднимете трубку, и его секретарша произнесет магическое: "Соединяю". Если ниже, ваша умная секретарша скажет: "Соединяйте", и только после того, как услышит голос Павла Григорьевича, включит вас.
Уловили тонкость? Тогда вы догадываетесь, что самое интересное – когда в деле участвуют два равнозначных руководителя. Это уже напоминает перетягивание каната, точнее – телефонного шнура. По идее, если Павел Григорьевич звонит вам, значит, вы ему нужнее, чем он вам, и поэтому он подождет, когда ваша секретарша соединит вас с ним. Но хитрец хочет дать вам почувствовать, что он поглавнее будет, и потому строго-настрого приказывает секретарше включить его, когда вы уже скажете: "Слушаю". Но ведь вы знаете эти аппаратные штучки, вы тоже дали инструкции своей секретарше, и она понимает, что за нарушение вашего указания крепко получит.
И вот две обученные дамы начинают разыгрывать партию. Ваша секретарша, понимая, куда гнет ее противница, говорит, что вы в данный момент общаетесь по другому телефону, и обещает немедленно перезвонить, как только вы освободитесь. В ответ слышит, что Павел Григорьевич с минуты на минуту уедет, и коллега готова подождать на трубке. Сам же Павел Григорьевич, нутром чувствуя, как развиваются события, начинает заводиться и обдумывать, чем он отплатит вам за эти финты. А вы уже в курсе, кто хочет с вами поговорить, потому что секретарша заглянула в дверь и шепнула, и вы подаете ей знак (мол, ты все понимаешь, действуй по схеме), но при этом тоже начинаете нервничать, поскольку Павел Григорьевич, как известно, мужик обидчивый и мстительный.
Но вечно так продолжаться не может, и не исключено, что Павел Григорьевич не выдержит, возьмет трубку и скажет вашей секретарше: "Милочка, попросите вашего шефа, очень важный разговор", и она с восторгом соединит вас, и вы запоете: "Павел Григорьевич, дорогой, тысячу извинений, шеф меня по "вертушке" прессовал, теперь я целиком к вашим услугам". Поздравляю, ваша позиция имеет преимущество.
Но не менее вероятно иное: быстро перебрав в уме проблемы, которые может устроить вам осерчавший коллега, вы смирите гордыню и, чертыхнувшись, поднимете трубку, а там скажут: "Соединяю", потом в телефоне зазвучит музыка, и пока она будет играть (а это зависит от того, сколь глубоко намерен опустить вас Павел Григорьевич), вы сто раз проклянете себя за малодушие (но повесить трубку уже нельзя, это будет вызовом, почти хамством), пока наконец не услышите: "Дорогой друг, простите ради бога, понимаю вашу нечеловеческую занятость…"
Увы, эта партия не за вами.
…И аз воздам!
Лучшие проповедники – раскаявшиеся грешники. Николай Сергеевич – превосходное тому подтверждение. Вдоволь вкусив от древа плотских радостей, с наступлением шестого десятка он преобразился. Трудно сказать, с чем это было связано; то ли духовные искания и удачный четвертый брак смирили норов мужчины в расцвете сил, то ли подоспевшее ко времени назначение руководителем федерального агентства.
Так или иначе, Николай Сергеевич не только утвердился в личной моральной стойкости, но и счел необходимым понести свою новую веру в массы подчиненных ему служащих. Нередко во время заседаний, отчитав нерадивых чиновников, начальник заводил речь о том, что главное условие эффективной работы – гармоничные семейные отношения, и только в них человек может черпать силы и полезные идеи.
Важной формой воспитания наш герой считал корпоративы, на которые обязал подчиненных являться непременно с женами-мужьями, а тем, у кого таковых не имелось, – с френдами противоположного пола. Главным концертным номером вечеринки была проповедь первого лица о магической силе супружеской преданности и нравственной чистоты. Размягченные к этому моменту сослуживцы принимали речь на ура, а четвертая супруга руководителя традиционно пускала слезу и нежно целовала мужа.
Однако, несмотря на неустанную работу по совершенствованию морального облика аппарата, жизнь в федеральном агентстве шла обычным чередом. Сотрудники влюблялись, заводили служебные романы, разводились и сочетались браком с новыми пассиями. Неудовольствие всесторонне осведомленного руководителя нарастало, несколько раз он даже применил карательные меры, под надуманным предлогом уволив разведенцев, но должного воздействия на коллектив санкции не возымели. И даже напротив: будто назло воинствующему поборнику супружеской верности, подчиненные с удвоенной страстью устремились в бездну порока.
Конец терпению Николая Сергеевича настал, когда в течение полугода развелись двое его заместителей, руководитель комитета и даже переваливший за пенсионный рубеж начальник управления кадров. И тогда руководитель агентства назначил очередной корпоратив. Без всякого формального повода. Сотрудники были приятно удивлены, никто не заподозрил подвоха.
В назначенный день и час сослуживцы со своими сужеными расселись за богато сервированными столами. К их удивлению, за столом руководителя агентства, рассчитанным на десять персон, сидели лишь шеф с супругой, остальные места пустовали. Николай Сергеевич встал и объявил, что это торжество он посвящает семейным ценностям. Они незыблемы, и никому не дозволено их разрушать. Если же кто-то пренебрегает основой основ, возвысил голос руководитель, пусть знает, что найдется сила, которая сумеет поддержать обиженных и воздать по заслугам отступникам.
Тут из динамиков грянул марш Мендельсона, и в зал вошла дивная процессия. Ее составляли нарядно одетые бывшие жены двух заместителей, руководителя департамента и начальника управления кадров, а также еще две оставленные супруги и двое брошенных мужей. Всех их аудитория, естественно, знала по прежним корпоративам. Процессия прошествовала к столу руководителя и заняла свободные места, а Николай Сергеевич оглядел ошалевшую публику и провозгласил здравицу за своих личных гостей, которые, невзирая на недостойное поведение бывших спутников и спутниц жизни, всегда могут считать его, руководителя агентства, своим личным другом и защитником.
Вечер удался на славу. Покровительство начальника придало сил обиженным, которые ближе к концу корпоратива устроили своим бывшим, а заодно и их нынешним полновесные скандалы с применением ненормативной лексики и даже рукоприкладства. А Николай Сергеевич в разгар свары удалился под руку с супругой, и прощальный взгляд его был подобен взгляду Великого инквизитора, наблюдающего за сожжением еретиков.
Все равно тебе водить
Есть замечательный анекдот: начальник обращается к своему водителю: "Вася, чем ты вечно недоволен? Машина прекрасная, работа не пыльная, доплату от меня получаешь, в Турцию тебя с семьей отправляю, квартиру тебе сделал – что не так?" – "Да все хорошо, вот только… Может, нам водителя нанять?"
Вы уже поняли: речь пойдет о водителях. О людях, с которыми чиновники солидного ранга проводят изрядную часть своей жизни, причем в замкнутой скорлупе кабины. Которые неприлично много знают о шефе (на шоферском сленге – пассажире), слышат его телефонные разговоры, осведомлены о его имуществе, имеют представление о "порочащих его связях", как говорено в "Семнадцати мгновениях весны". Кстати, в том же фильме партайгеноссе регулярно отправляли в лучший мир своих водителей. По вышеназванным причинам.
Надо заметить, что персональные водители – народ весьма занятный, не похожий ни на дальнобойщиков, ни на таксистов. Они чутко улавливают настроение пассажира, умеют подолгу молчать, что для того же таксиста физически непереносимо. Они наблюдательны, по каждому поводу имеют свое мнение и всем видом дают это понять. Они самолюбивы, иногда спесивы, но при этом ценят свою работу и кровно заинтересованы в карьерном росте шефа, поскольку это расширяет и их возможности.
Пассажиры же к водителям относятся разно. Бывает, шоферу дозволяются любые вольности, от работы в шортах и курения в салоне машины до оценочных высказываний о жене и подругах босса. А случается, его держат за извозчика, здороваясь через раз и отдавая односложные указания типа "в Совмин" и "домой". Второй вариант вызывает в памяти детскую считалку: "Буду резать, буду бить, все равно тебе водить". И ведь водят, куда денешься.
Пока пассажиры кучно заседают, занимаются спортом или проводят досуг, ожидающие их шоферы образуют своего рода клуб, где есть пусть не жесткая, но все же отчетливая иерархия. Те, кто возит первых лиц, слегка снисходительны к водилам замов, – и далее по вертикали. Причем замечено, что шоферы склонны идентифицировать себя с пассажирами, превращаясь в своем кругу кто в руководителя департамента, кто в главу районной управы, кто в начальника главка. Они даже не прочь за глаза ущучить шефа. Собственными ушами слышал, как один водитель говорил другому: "Я своему дуралею сколько раз объяснял, что надо быть жестче, не церемониться, а он все мямлит и мямлит".
Вообще наблюдать за этими ребятами страшно интересно, есть у них поистине выдающиеся "мульки". У знакомого водителя был вечно торопящийся пассажир, они всю дорогу нарушали правила, и когда сердитый гаишник подходил к машине, шофер опускал стекло и отчетливо говорил: "Смотри не ошибись, командир. Капитан Баранов будет очень недоволен". Никакого капитана Баранова в природе не существовало, но блеф срабатывал безупречно.
К чести пассажиров замечу, что они тоже не промах. Помните анекдот, пересказанный в начале этой главы, – так вот, моего товарища, большого чиновника, возил такой же борзый малый. Как-то раз, стоя в пробке, он понес пургу о вопиющей социальной несправедливости, выражающейся в том, что у сидящего сзади шефа есть все, а у него нет и половины.
Пассажир спокойно пересадил шофера на заднее сиденье, сам сел за руль и, лихо выскочив из пробки, прикатил на работу. Там он завел водителя
в свой кабинет и сказал: "Вот стол, слева телефоны, справа документы. Работай!" – и ушел обедать.
Водитель ответил достойно: вечером преподнес шефу бутылку водки. Типа, убедил.
Урок отставки
Не отставь меня, мой милый!
В день назначения новый федеральный министр устроил брифинг. И на вопрос: "Какова ваша перспектива?" иронично ответил: "Перспектива одна – перестать быть министром". Документальный, между прочим, случай.
Поговорим об отставке.
Отставки бывают разными: заслуженной и беспричинной, добровольной и вынужденной, внезапной и предрешенной, тихой и скандальной, с объяснениями и без, оскорбительной и щадящей, с трудоустройством (спуск вниз или перевод по горизонтали), зачислением в кадровый резерв (сиди и жди) и радикальной (с глаз долой, из сердца вон), с уголовным преследованием и с чистой совестью.
Соответственно, и ответная реакция отставленного типологически различается: истеричная, бравадная, агрессивная, мизантропическая, непокорная, наплевательская, запойная, умоляющая, всех не переберешь.
В любом случае отставка чиновника неминуема, как заход солнца. Умные люди говорят: к пенсии надо готовиться с юности. В отставку надо собираться с момента назначения. Работать над собой, тренировать волю и психику, проигрывать варианты, придумывать другие занятия, медитировать, наконец. Другое дело, будет ли толк.
Между прочим, того самого федерального министра через четыре года отставили. Перед самым переназначением кабинета он, уверенный в симпатиях Кремля, отъехал отдохнуть. На берегу теплого моря его и застал звонок о смене караула. Очевидцы говорят, что юмором там и не пахло.
Слаб человек, скажет читатель. Да нет, человек-то, может, и не слаб, но сильны потери. Отставленный всегда теряет. Статус. Связи. Власть. Деньги. Устойчивость. Будущее. Смысл жизни. Иногда что-то одно. Иногда все сразу.
Автору этих строк доводилось наблюдать немало отставок и общаться со многими отставленными. Но безусловный чемпион – тот, чей рассказ сейчас перескажу по памяти. Кадровый управленец из разряда высокой номенклатуры.
– У меня было девять отставок, впереди юбилейная. То начальник невзлюбил, то подчиненные проворовались, то мое место другому пообещали, то сам глупостей навалял – словом, выгоняли по-всякому.
Первый раз, еще по молодости, обиделся, уперся и восстал, собрался судиться, но старший коллега, век ему благодарен, объяснил: сутягу вообще нигде не возьмут. В другой раз пытался доказать шефу, что меня оговорили и всему виной происки врагов, – без толку, начальники не терпят даже мысли, что ими могут манипулировать.
И уходил я по-всякому: то задрав нос и всех послав, то высиживая сутками в приемной шефа, чтобы воззвать к справедливости. Бывало, подсылал ходоков. Или напоминал о былых заслугах, а этого, кстати, делать категорически нельзя, – ничего из прошлого не засчитывается.
Однажды, правда, удалось сохранить кресло. Забыл гордость, пал в ноги начальнику и клялся в вечной преданности. Так в роль вошел, что даже слезу пустил. И спасся. Правда, через год все равно вылетел.