- Тебя послушать, так дела Рафаэля шли хорошо, как никогда, - сказала она. - Что ж, все считают Маделайн Крагмэн привлекательной, даже ты, Хавьер. Я видела, как ты на нее смотрел.
Фалькон покраснел, как пятнадцатилетний подросток, ухмыльнулся и заерзал. Консуэло горько улыбнулась.
- Мэдди осознает свою власть, - сказала она.
- То есть она - роковая женщина местного масштаба? - спросил Фалькон.
- Я пытаюсь ее потеснить, - улыбнулась Консуэло. - Но у нее преимущество в несколько лет… Шучу! Видишь ли, Мэдди знает, что мужчины тают в ее присутствии. Она изо всех сил старается не обращать внимания. Что остается девушке, если все: от газовщика и торговца рыбой до судебного следователя и старшего инспектора отдела по расследованию убийств, по всей видимости, - в ее присутствии не в состоянии совладать с нижней челюстью?
- А что представляет собой сеньор Крагмэн?
- Он старше. Они давно женаты.
- Ты знаешь, чем они здесь заняты?
- Отдыхают от американской жизни. Он работает на Рафаэля. Разрабатывает или разрабатывал несколько его проектов.
- Они решили отдохнуть после одиннадцатого сентября?
- Крагмэны уже были здесь, когда это случилось. Раньше жили в Коннектикуте, он работал в Нью-Йорке, думаю, они просто устали…
- Дети есть?
- Кажется, нет.
- Они посещали вместе с вами какие-нибудь вечеринки? Общественные мероприятия?
- Да… и Рафаэль тоже.
- Но без Лусии?
- Она почти никогда не выбиралась на люди.
- Ты что-нибудь заметила?
- Уверена, Рафаэль был не прочь переспать с Мэдди, потому что такая мысль бродит при виде нее в голове каждого мужчины, но не думаю, что это произошло.
Наверху раздался громкий рев, жуткий вопль боли. Консуэло выпрямилась и вскочила на ноги. Фалькон выбрался из кресла. Это был Марио - он бежал вниз по лестнице в шортах и рубашонке, руки на отлете от хрупкого тельца, голова запрокинута, глаза закрыты, рот разинут в крике. В памяти Фалькона возникла знаменитая военная фотография вьетнамской деревни, выжженной напалмом, только в центре композиции теперь была не голая вьетнамская девчушка, бегущая по дороге, а мальчик: черная дыра распахнутого рта наполнена ужасом.
4
Среда, 24 июля 2002 года
На фотографии в паспорте Мартин Крагмэн был снят без бороды и выглядел на свой возраст - пятьдесят семь лет. Теперь, с бородой, седой и нестриженой, он казался почти стариком. К Маделайн Крагмэн жизнь отнеслась благосклонней: в тридцать восемь лет она выглядела так же, как на фотографии, сделанной в тридцать один. По виду он годился ей в отцы, и немало мужчин предпочли бы именно такой вариант их отношений.
Марти Крагмэн был высоким и поджарым, чтобы не сказать тощим. Крупный нос с узкой, как лезвие, переносицей. Близко и глубоко посаженные глаза смотрели из-под косматых бровей, которые жена уже не пыталась приводить в порядок. Он был похож на человека, страдающего бессонницей. Пил густой эспрессо из хромированной кофеварки, чашку за чашкой. Одевался Марти неофициально. Рубашка из марлевки в синюю полосу выпущена поверх потертых синих джинсов. На ногах - уличные сандалии. Марти сидел, закинув ногу на ногу, и держался руками за голень, как будто тянул на себя весло. Он превосходно говорил по-испански с легким мексиканским акцентом.
- Молодость провел в Калифорнии, - отвечал он на вопрос Фалькона. - Беркли, инженерное дело; затем несколько лет жил в Нью-Мехико - занимался живописью в Таосе, ездил в Центральную и Северную Америку. Тогда выучил испанский, но он далек от классического.
- В конце шестидесятых? - спросил Фалькон.
- И в семидесятых. Я был хиппи, пока не открыл для себя архитектуру.
- Вы знали сеньора Вегу до того, как приехали сюда?
- Нет. Мы познакомились через агента по недвижимости, который снимал для нас дом.
- У вас была работа?
- В то время нет. Все получилось легко и быстро. Нам повезло познакомиться с Рафаэлем в первые недели. Мы поговорили, он слышал о некоторых моих проектах в Нью-Йорке и предложил на него поработать.
- Марти очень повезло, - сказала Маделайн, как будто в противном случае она бы упорхнула из клетки.
- То есть сюда вы приехали, ничего заранее не планируя?
Маделайн сменила белые льняные брюки на широкую юбку до колен, которая раскинулась по креслу из кремовой кожи. Она то и дело закидывала ногу на ногу, затем меняла их местами, и Фалькон, сидевший как раз напротив, каждый раз смотрел на ее ноги и злился на себя. При каждом движении грудь Маделайн колыхалась под синей шелковой майкой. Голубые жилки пульсировали под белой кожей, словно бы посылая в каждый уголок комнаты гормональные импульсы. Марти всего этого не замечал. Он не смотрел на жену и не реагировал на ее слова. Когда она говорила, взгляд Марти оставался прикован к Фалькону. Тот не знал, куда девать глаза, поскольку вся комната превратилась в зону повышенного сексуального давления. В сплошную эрогенную зону, черт бы побрал все на свете!
- Моя мама умерла и оставила мне деньги, - рассказывала Мэдди. - Мы подумали, что отдохнем и немного поживем в Европе… навестим места, где проводили медовый месяц: Париж, Флоренцию, Прагу. Но мы поехали в Прованс, а потом Марти приспичило увидеть Барселону… посмотреть, наконец, кто такой этот Гауди. Дальше - больше. Мы оказались здесь. Севилья проникает тебе в кровь. Вы родились в Севилье, старший инспектор?
- Не совсем, - сказал он. - Когда все это случилось?
- В марте прошлого года.
- Вы отдыхали от чего-то конкретного?
- Всего лишь от скуки, - ответил Марти.
- Сеньора Крагмэн, смерть вашей матери… была внезапной?
- У нее обнаружили рак, она умерла через десять недель.
- Сочувствую, - сказал Фалькон. - А почему вам наскучило в Америке, сеньор Крагмэн?
- Если хотите, можете звать нас Мэдди и Марти, - вмешалась Маделайн. - Мы предпочитаем свободный стиль.
Ее идеально белые зубы мелькнули в улыбке за огненно-красными губами и тут же скрылись.
Мэдди обхватила пальцами кожаные подлокотники кресла и снова скрестила ноги.
- Мне наскучила работа, - сказал Марти. - Работа, которой я занимался.
- Вовсе нет, - сказала она, их взгляды впервые встретились.
- Она права, - сказал Марти, медленно поворачиваясь к Фалькону. - Зачем бы я стал работать здесь, если работа так уж надоела? Мне наскучила жизнь в Америке. Я просто не думал, что вам интересно. Эта деталь не поможет узнать, что случилось с Вегой.
- Мне все интересно, - отозвался Фалькон. - У большинства убийств есть мотив…
- Убийство? - перебила его Мэдди. - Но офицер у ворот сказал, что это самоубийство.
- Может, и так, - сказал Фалькон. - А может, и не так. Но ведь и самоубийство должно иметь причины, значит, мне интересны мотивы поступков каждого, кто знал… покойных. Поступки могут многое объяснить.
- Что? - спросила Мэдди.
- Состояние психики. Степень счастья и разочарования, злости и радости, любви и ненависти. В общем, сильные эмоции, которые движут событиями и рушат жизни.
- По манере говорить этот парень не похож на копа, - по-английски обратился к жене Марти.
Мэдди смотрела на Фалькона, вглядывалась в его черты. Не иначе как он ей кого-то напоминает, подумал инспектор.
- Что было настолько плохо в Америке? Что заставило вас уехать? - спросил Фалькон.
- Я не сказал, что было плохо, - ответил Марти, напрягая плечи, словно стоял на старте олимпийского финала по гребле - Мне просто наскучила повседневная рутина.
- Скука - один из сильнейших стимулов, - сказал Фалькон. - От чего вы хотели уехать? Что искали?
- Порой американский стиль жизни означает существование в довольно замкнутом мире, - произнес Марти.
- Множество севильцев едва ли покидали Андалузию, не говоря уж про Испанию, - сказал Фалькон. - Не видят необходимости. И не считают, что с их замкнутым миром что-то неладно.
- Возможно, они не задаются этим вопросом.
- А зачем, если они живут в самом прекрасном месте на земле?
- Инспектор, вы когда-нибудь бывали в Америке?
- Нет.
- Почему? - спросил Марти возмущенно.
- Это величайшая страна мира! - заявила Мэдди, оживленная, радостная, ироничная.
- Не стану спорить, - проговорил Фалькон, на ходу обдумывая фразу. - Однако все, что я мог бы там искать, исчезло.
Марти смахнул букашку с подбородка. Он выглядел довольным.
- Что вы имеете в виду? - спросила Мэдди.
- То, что завораживало меня в детстве… все эти черно-белые фильмы сороковых и пятидесятых. Насмотревшись их, я и стал детективом.
- Вы были бы разочарованы. Те улицы, та жизнь, те ценности… мы от них ушли, - подтвердил Марти.
- Инспектор, вы сделали большую ошибку, - сказала Мэдди. - Для Марти Америка - любимая тема. Стоит нам оттуда уехать, и вдруг оказывается, что он больше ни о чем не хочет говорить. Он будит меня среди ночи, потому что должен немедленно поведать последнюю пришедшую ему в голову теорию. Милый, что там было сегодня ночью?
- Страх, - ответил Марти. Его темные глаза сверкали в глубоких глазницах, как тропические птицы, исчезающие в джунглях.
- Страх - вот основа американского общества, - монотонно проговорила Мэдди. - Свежая мысль. Увы, он считает, будто первый все это выдумывает.
- Ну, полагаю, после одиннадцатого сентября мир… - попытался свернуть тему Фалькон.
- Не только теперь, - сказал Марти. - Страх был всегда. Даже первооткрыватели американских земель, сильные и бесстрашные люди…
- Это очень интересно, - был вынужден перебить Фалькон. - И было бы увлекательно с вами побеседовать, но я, к сожалению, должен расследовать двойное убийство.
- Видишь, ему не так уж интересны твои теории, - поддела Мэдди, а Марти жестом попросил ее замолчать. - И кстати, инспектор, он все равно считает ее величайшей страной в мире, несмотря на…
- Когда вы в последний раз говорили с Вегой? - спросил Фалькон.
- Я говорил с ним вчера вечером, около семи, в офисе, - ответил Марти. - Деловая беседа, ничего личного. Он держался собранно, профессионально… как всегда.
- Вам известно о каких-либо финансовых трудностях, которые могли угнетать сеньора Вегу?
- Он все время находился под давлением. Такова природа строительного бизнеса. Много забот: здания, оборудование, материалы, рабочие, бюджет, деньги…
- А вы? - спросил Фалькон, оборачиваясь к Мэдди.
- Я? - рассеянно переспросила она, отвлекаясь от какой-то серьезной мысли.
- Когда вы в последний раз говорили с сеньором Вегой?
- Я не… Не могу сообразить, - сказала она. - Милый, когда это могло быть?
- Ужинали вместе на прошлой неделе, - напомнил он.
- Какими тогда были Веги?
- Рафаэль пришел один, - сказал Марти.
- Как обычно, - добавила Мэдди. - Лусия всегда в последний момент отказывалась. То ребенок, то еще что-нибудь. Она не любила эти наши ужины. Была сторонницей традиций. На ужин в чей-то дом ходят только к родственникам. Она считала, что это неудобно. Ей было не о чем говорить, разве что про Марио, а у меня детей нет, так что…
- Она была неврастеничкой, - сказал Марти.
- Как ладили сеньор Вега с женой?
- Он был очень ей предан, - сказал Марти.
- Означает ли это, что любви там больше не осталось?
- Любви? - спросила она.
Марти, кивая, смотрел на жену. Он словно хотел, чтобы Мэдди продолжала говорить, за них обоих отвечая на вопрос Фалькона.
- Инспектор, вы не считаете, что преданность - составляющая любви?
- Считаю, - сказал Фалькон. - Но вы, похоже, отделяете преданность от любви в целом, как будто это все, что осталось.
- Вам не кажется, инспектор, что такова природа брака… или любви? - спросила она. - Что со временем она разлагается, пыл и страсть изнашиваются, волнующий секс…
- Ради бога! - пробормотал Марти по-английски.
- …сила вашего интереса к тому, что говорит или думает другой, безумное веселье от пустяковых шуток, глубокое, безусловное восхищение красотой, умом, безоглядная вера…
- Да, - сказал Фалькон, внутри у него все сжималось, как бывало иногда на встречах с Алисией Агуадо. - Это правда…
Он вздохнул, быстро строча в блокноте какую-то галиматью, желая поскорее уйти.
- Итак, сеньора Крагмэн, на ваш взгляд, их брак был крепким?
- Я всего лишь заметила, что он был предан жене. Лусия - нездоровая и временами тяжелая в общении женщина, но она мать его ребенка, а это имело для Рафаэля большое значение.
Фалькон почувствовал себя увереннее, когда речь снова зашла о деле.
- Сеньор Вега предпочитал держать все под контролем? - спросил он.
- У него было четкое представление о том, как должны вестись дела, и очень дисциплинированный разум, - сказал Марти. - Я никогда не совал свой нос дальше, чем требовалось для моей работы. Он не пытался вовлечь меня в дела компании за рамками проекта. Он даже просил меня покинуть кабинет, если собирался говорить по телефону по поводу неизвестных мне дел. Для него была очень важна иерархия: как ему докладывают о делах, кто что сделал, порядок подчиненности. У меня нет собственного опыта, но его стиль руководства напоминал армейский, что неплохо для стройплощадки. Работа опасная - люди запросто могут погибнуть.
- И в жизни, - заметила Мэдди.
- Что? - спросил Марти.
- В жизни он тоже любил все контролировать. Садовника, свою семью, свое мясо, - сказала она, хлопнув рукой по колену.
- Тогда странно, что Вега приходил сюда ужинать, - заметил Фалькон. - На мой взгляд, такие люди предпочтут ресторан, если решатся довериться чужим рукам.
- Он понимал, что это американский обычай, - объяснил Марти.
- Ему у нас нравилось, - сказала Мэдди, пожимая плечами. Ничем не стесненная грудь качнулась под шелковой тканью. Она поставила ноги бочком и потирала их одну о другую, словно усмиряла зуд.
"Еще бы!" - подумал Фалькон.
- Человек, предпочитающий все контролировать, мог покончить с собой, если его тщательно выстроенный мир готов был развалиться из-за финансового краха или унизительного скандала. Причиной его поступка могла быть и неудача в личной жизни - тяжелая эмоциональная зависимость. Если одно из этих предположений верно, мы достаточно скоро об этом узнаем. Вам не приходит в голову еще какая-то причина?
- Думаешь, он был из тех, кто способен завести роман? - спросил жену Марти.
- Роман? - повторила Мэдди скорее сама для себя.
- Он бы оставил записку, - сказал Марти. - Есть записка?
- Необычная, - ответил Фалькон и дал им прочитать текст.
- Слишком уж поэтично для такого человека, как Рафаэль, - заметила Мэдди.
- Вас не насторожила ссылка на одиннадцатое сентября? - спросил Фалькон. - Вы, должно быть, говорили с ним об этом событии.
Мэдди закатила глаза.
- Конечно, - сказал Марти. - Мы без конца это обсуждали, но только как одну из новостей. Я действительно не понимаю значения даты в этом контексте.
- Зачем убивать жену? - перебила мужа Мэдди к облегчению Фалькона, который на этом этапе расследования не хотел бы выслушивать теории Марти в отношении одиннадцатого сентября - Я хочу сказать, если ты так страдаешь, убивай себя любым способом, но не оставляй своего ребенка без обоих родителей.
- Возможно, он считал, что Лусия без него не выживет, - сказал Марти.
- Справедливое утверждение.
- Инспектор, а вы всегда ведете расследование таким необычным образом - выискиваете малейшие подробности? - спросил Марти.
- Конечно нет, - отрезал Фалькон. - Однако в данном случае ситуация настолько неоднозначна, что я, по крайней мере пока не получу полный отчет криминалистов и патологоанатома, должен попытаться составить полную картину их жизни, а тут без мелочей не обойтись. Ближайший сеньору Веге человек, его жена, тоже мертва. Приходится полагаться на людей, которые знали их со стороны: на друзей или деловых партнеров.
- Родители Лусии, должно быть, смогут вам помочь, - сказал Марти. - Они почти каждое воскресенье приезжали к супругам Вега обедать.
- Вы их когда-нибудь видели? - продолжил спрашивать Фалькон.
- Я видела однажды, - сказала Мэдди. - Они… не очень образованные люди. Мне кажется, отец Лусии фермер.
- Давно вы женаты?
- Двенадцать лет, - ответила она.
- Как вы познакомились?
Он поймал себя на том, что в последний год задает этот вопрос всем парам, с которыми ему приходится встречаться.
- Мы встретились в Нью-Йорке, - сказал Марти. - Мэдди выставляла подборку своих фотографий в галерее, принадлежавшей моей подруге. Подруга нас познакомила.
- И больше я в свою квартиру не вернулась, - закончила Мэдди.
- Вы и сейчас фотографируете?
- Она снова взялась за это после отъезда из Штатов, - решительно заявил Марти, хотя жена пыталась отнекиваться.
- Что вы снимаете?
- Людей.
- Портреты?
- Никогда.
- Она снимает людей в те моменты, когда они об этом не подозревают, - сказал Марти.
- Это не значит - когда они спят, - пояснила Мэдди. Глаза ее блестели от гнева.
- Когда они не знают, что рядом камера? - спросил Фалькон.
- Более того, - сообщил Марти. - Когда они считают, что находятся в одиночестве.
- Звучит так, как будто я шпионю, - возмутилась она. - Я не…
- Да так оно и есть! - поддразнивая, сказал Марти.
- Нет, ты не прав! - воскликнула она. - Получается, будто мне интересно, чем люди занимаются, а мне интересно другое.
- Так что же это? - спросил Марти и, повернувшись к Фалькону, добавил: - Меня она никогда не снимает.
- Душевные движения. Внутренняя борьба. Эмоции! - выпалила она. - Ненавижу, когда ты вынуждаешь меня такое говорить. Это просто…
- У вас есть фотографии сеньора Веги? - спросил Фалькон.
Они оставили Марти на диване и поднялись наверх. Одна из спален была превращена в фотолабораторию. Пока Мэдди искала нужные кадры, Фалькон пробежал взглядом по книгам на полках и вытащил одну, с именем Маделайн Корен на корешке. На клапане суперобложки была ее фотография - мягкая красота, сияющие глаза, глядящие прямо в камеру. Сияние молодости с годами, конечно, слегка поблекло, но в Мэдди до сих пор сохранилась та неуловимая аура, которую - часто тщетно - ищут продюсеры и кинооператоры: именно она делает актрису звездой. Мэдди будто притягивала к себе и аккумулировала все, что ее окружало: свет, свободную энергию, любое чувство и мысль, если кто-то готов был их отдать. Фалькон открыл книгу, заставив себя оторваться от фотографии. Он чувствовал слабость в коленях.
На первый взгляд казалось, что ее волнует тема одиночества - старики на парковых скамейках, юноша, стоящий на перилах и смотрящий вниз на реку, женщина в махровом халате на крыше в Манхэттене. Постепенно камера приближалась, и проступали другие детали: умиротворенность в лицах стариков, надежда на будущее в глазах юноши, мечтательное выражение женского лица.
- Те ранние снимки поверхностны, - сказала Мэдди. - Идея только зародилась. Мне было всего лишь двадцать два. Я ничего не знала. Взгляните на эти…