- В точку. Я тоже так подумал. Ну как там обстоят дела с культурёшкой нашего Бугая, я лично не в курсе, зато половину экономики края контролирует его вполне конкретная рука, а остальное, в той или иной степени, принадлежит олигархам, проживающим в столицах. Металл, нефть, уголь, лес, электричество. Даже рыбка из Енисея и зверь из тайги. Все кругом продано! А вот Орлову это якобы не нравилось. Долго не нравилось. Но он, я слышал, первый свой губернаторский срок больше как бы тянул, присматривался, причем, говорят, не стеснялся пользоваться при необходимости финансовой и, вероятно, силовой поддержкой того же Бугая. Это когда он начал олигархов прижимать. А вот уже после переизбрания на второй срок он якобы почуял наконец собственную силу и резко повернул политику. Чем и привел в действие скрытые пружины сопротивления. Такой примерно расклад.
- И где ж ты успел набрать столько информации?
- А я раньше бывал здесь, кое-какие старые знакомцы нашлись, обратно же, и новыми не брезгаю. Народ-то знает, хоть и молчит себе в тряпочку, но если поговорить по душам, на откровенность вызвать…
- Да сплетен много разных ходит. И каждая из них - готовая версия. Тут, я вижу, вообще, сколько людей, столько и версий. А если еще и журналистов принимать во внимание, так мы вообще никогда с этим делом не разберемся.
- А я считаю, что сперва надо людей поспрашивать, а не газеты читать.
Турецкий засмеялся:
- Молодец, легко с тобой. Этим мы с тобой, друг мой Филя, завтра же и займемся. Ну ступай, поди, девушка заждалась. Смотри только, сам не подставь свой кадр.
- Все будет вэри вэлл, Сан Борисович! - И Филипп, уходя, сделал известный жест - соединил большой и указательный пальцы в кольцо, отставив в сторону остальные, и потряс над головой. - А насчет осады - это вы правильно. Никакого снисхождения сукам!
Глава четвертая
ИГРА ПОШЛА…
1
Николай Степанович Бугаев, сорокалетний крепыш с мягкими чертами, можно сказать, одухотворенного интеллигентного лица, более подходящего человеку серьезного умственного труда, нежели того, которым вот уже больше двух десятков лет занимался этот чулымский авторитет, сидел в широком кресле, вольготно развалившись и закинув ноги на кожаный подлокотник. Но одет он был словно на выход куда-нибудь в театр либо на торжественный прием в "Президент-отеле". Чего он категорически не позволял себе в последние годы, так это небрежности в одежде.
Помнится, лет пять назад, на одном из очередных процессов, когда ему инкриминировалась - впрочем, как и прежде, безуспешно - организация преступного сообщества с целью совершения тяжких и особо тяжких преступлений, в соответствии со статьей 210 предыдущего Уголовного кодекса, он, Коля Бугай, появился в клетке зала судебных заседаний в модном тогда спортивном костюме. И его адвокат, опытный, прожженный деляга, вдруг сделал своему подзащитному едкое замечание: здесь, между прочим, решаются человеческие судьбы, и надо бы соответствовать уровню. Понял смысл сказанного Николай и велел немедленно передать ему с воли выходной костюм со всеми необходимыми причиндалами. И с тех пор входил в зал, что называется, при полном параде. Чем, как выяснилось, оказывал определенное психологическое давление на провинциальных судей - в хорошем, конечно, смысле. Он был благодарен тому старику адвокату и отныне в любых ситуациях предпочитал переплатить вдвое, втрое, но пользоваться услугами только асов от юриспруденции. Деньги того стоили…
Вот и сейчас компанию ему составляло столичное юридическое "светило" - сам Зорий Белкин! Но, слушая патриарха адвокатуры, Николай все никак не мог отделаться от ощущения, что он по непонятной какой-то прихоти пытается, как кто-то хорошо подметил, расколоть грецкий орех микроскопом. А нужны ли такие усилия, которые он в настоящий момент собирается предпринять? Зачем подключать воистину бесценные знания и опыт адвоката к проблеме, решить которую гораздо проще нажатием вон той маленькой черной кнопки, вмонтированной снизу в ореховую доску стола? Не полениться, встать, подойти и нажать, а вошедшему в гостиную Мише просто кивнуть. Он поймет. И завтра там или послезавтра, когда московский следователь отправится на юг, в Саяны, на место аварии губернаторского вертолета, произойдет что-нибудь похожее на то, что случилось с Орловым. И вопрос отпадет сам собой, как сухой осенний лист…
Так ведь нет, боже упаси! Это ж сразу какой общественный резонанс! Чушь сплошная, надо просто башкой варить и запасные варианты всегда иметь за пазухой, а главное - жесткость и еще раз жесткость! Никакая власть не может обойтись без твердой руки. И, кажется, это начинают понимать даже в Москве. Правильно, деньги и власть должны быть зажаты в одном кулаке, тогда и порядок в стране будет, а не размазня "дерьмократическая"…
- Поймите, уважаемый Николай Степанович, - продолжал убеждать его в элементарных вещах адвокат, - привлечение сейчас к вашей личности очередной, извините, порции негативного внимания может оказать поистине катастрофическое воздействие на ту значительную программу, которую вы с присущим вам блеском замыслили…
"Ох, до чего ж красиво поет! - не меняя скучающего выражения лица, подумал Бугаев. - Петушок ты мой славный… Тебя бы к пацанам, на зону, сытенького такого, да премудрого, вот бы оторвались!.."
Впрочем, зона, как таковая, никогда не принимала в свои объятия и Кольку Бугая, всегда дело обходилось "крыткой" - следственным изолятором. А зона - это так, фольклор, больше для понта. Не был ведь коронован в "законники" Бугай, однако авторитетом пользовался, по сути, непререкаемым. Десяток убийств висит на нем, да вот беда, никто доказать не может. А кто и мог бы, тот спит в земле сырой. Один - "сражен булатом", другой - "вот пуля пролетела и - ага!", ну и прочие, кому что в конце выпало. А где нынче Бугай? А вот он, в кресле любимом раскинулся. А все почему? Да по той элементарной причине, что не шел на компромиссы со своей совестью Николай Степанович, вот такая уж она у него - оригинальная, не принимающая никакого снисхождения. Ни к себе, ни к другим. Оттого, видно, и жив, и в форме, и - в шоколаде. А этим все неймется, все золотую середину ищут…
Вообще-то говоря, зря он грешит на старика. Тот старается как может и даже больше, чем может, это видно. Но, слушая обе записи его разговоров со следователем, Бугаев не мог отделаться от ощущения, что тот следователь в чем-то все-таки переигрывает адвоката. Неосязаемо как-то, скорее подспудным, звериным, что ли, своим чутьем догадывался Николай. Еще после их первой беседы, когда он сделал для себя практически окончательный вывод относительно судьбы Турецкого - надо ж, фамилия-то какая, из этих, наверное! - а Белкин начал категорически его отговаривать - и это тоже было понятно, за свою шкуру старик дрожал, засветился ведь! - Бугай решил взглянуть на своего противника собственными глазами. И устроил следаку и "болтуну" щедрую обжираловку. Где ж еще и откроется, гнилое нутро, как не на халяве? А сам приехал тайно и поглядел. И не пожалел о таком своем решении.
Ну что ментяра, как сказали бы на зоне, гнедой, это сразу видно, такие пашут не за страх, а за совесть. Прочитал перед тем Бугай характеристику на него, которую Белкин сумел по каким-то своим тайным каналам раздобыть в Генеральной прокуратуре. Ну пройдоха! А "малява"-то оказалась ничего, стоящей тех бабок, что пришлось заплатить. Нашелся-таки пунктик, на котором вполне можно следака уделать. Бабы! Вот оно! Слаб мужик по этому делу, ходок. Ну и опять же семья имеется - жена и дочка. Их, правда, уже пробовали брать в заложники, но у этого Турецкого повсюду свои люди, и братве приходилось потом туго. Но, как известно, все до поры до времени. А башка человеку для чего дана? Варианты сами напрашиваются. Причем такие, что даже самый упертый мужик вряд ли устоит, есть пара толковых девочек…
"Нет, - подумал он, - пожалуй, прав адвокат, не надо пока обострений. Тот ведь обещал все свои окончательные выводы выложить на стол? Обещал. Слово, значит, сказано. И ответ за него - суровый, сам должен знать. Да и триста "кусков" - гонорар за верно принятое решение вполне приличный. А вот откопает- не откопает, тогда другой и "базар" будет. К тому же никаких концов нет - утоплены. Пожалуй, за исключением одной мелочи… Надо будет приказать Мише еще раз проверить и, если где чего осталось, срочно зачистить. Посмотрим, как ты справишься… с заданием президента…"
И еще Николай подумал, что спорить в данный момент с Белкиным - это значит в какой-то степени открывать перед ним свои дальнейшие планы. Не те, о которых он думает, что знает, а те, о чем даже и не догадывается. Но ведь они все гнедые, хитрые, эти болтуны-адвокаты, в зад без мыла залезут.
Ладно, решил он наконец и скинул ноги с подлокотника, приняв деловую позу.
- Слушай сюда, Зорий… - Бугаев обходился с Белкиным, в общем-то, как с любой другой прислугой, ну разве что подороже платил. - Ты здесь еще покрутись, если в столице неотложных забот нет. Пригляди за своим "коллегой", - он ощерил в улыбке свои ненатурально белые- фарфоровые зубы, вставленные в Германии, - советы подавай ему время от времени, интересуйся, словом, будь в курсе дела… Осада, говорит? - Он покрутил головой. - Так это, скажи ему при случае, и не осада вовсе, а покуда детские игры в "казаки-разбойники". Настоящую осаду ему лучше на себе не испытывать. Это тоже можешь сказать. А наблюдение я временно прикажу снять. Да ведь и он не дурак, умеет уходить от "хвостов" - так вы называете тех, кто за вашим братом приглядывает?
- Николай Степанович! - благодушно сделал широкий жест руками Белкин. - Чего спрашивать-то, когда и сами прекрасно знаете? Школа у вас настоящая, я же вижу! От вас ничто не утаится.
"Вот ведь- старый пердун, а признание приятно… Пусть поживут… пока…", - разрешил себе наконец Бугай принять кардинальное, с его точки зрения, решение.
2
Даже и не предполагал Турецкий, какой опасности невольно избежал.
А невольно потому, что от него самого в данной ситуации абсолютно ничего не зависело. Может, так звезды выстроились или планеты, а возможно, между ним и Зорием Августовичем, несмотря ни на какие противоречия, установился все же некий почти невидимый контакт, протянулись незримые нити, добавившие адвокату, как говорили в старину, вящей убедительности.
Тем не менее что случилось, то и случилось. Александру Борисовичу позвонил Белкин и приятным голосом сообщил, что он сумел найти доказательные аргументы в пользу того, чтобы заинтересованные стороны постарались придерживаться паритета. И конечно, ни о какой осаде больше вообще не может быть речи. Это - чистейшей воды абсурд. Такая вот формулировка.
А затем он добавил, что в течение нескольких ближайших дней дела личного порядка задерживают его в городе. По этой причине он готов в любое удобное коллеге время встретиться, просто пообщаться, поболтать, чтобы очистить мозги от банальной, пресловутой накипи, по-приятельски отобедать, может быть, и куда-то съездить отдохнуть, а то ведь и жизнь пройдет в трудах праведных; но, увы, неблагодарных!
О, как понимал его Александр Борисович, утомленный этими самыми бесконечными трудами! Но ведь и не посылать же к чертовой матери старого прохиндея, который собирался, видимо, стать теми "глазами и ушами", от которых якобы избавился Турецкий его же, надо понимать, "молитвами"? Неплохо задумано. И хозяева у него - не дураки. Ну и пусть, флаг им в руки. Если достанут. А в том, что "доставать" они не перестанут ни на миг, Александр Борисович был просто уверен. Разве что постараются совсем уж нагло не лезть на глаза.
Значит, как, помнится, писал поэт Тихонов в "Балладе о гвоздях", будет славный кегельбан? А если точнее, то самая доподлинная, азартная игра в "казаки-разбойники", где роль "казака", то есть догоняющего, сама судьба отводит именно разбойнику, такой вот парадокс. Зато якобы убегающий "разбойник" ни на миг не должен забывать, что на самом деле он-то как раз и является казаком, главная забота которого - вытащить на свет божий истинных разбойников. Которых в этих краях, видать, немерено. Оттого они и силу свою чувствуют…
Впрочем, рассуждать можно сколько угодно и о чем угодно, а дело будет стоять, вернее, "висеть", пока не получит фактического подтверждения любая из выдвинутых версий, даже, возможно, та, которая в настоящий момент официально устраивает буквально всех, за исключением, пожалуй, президента. И тут - тоже большой вопрос: почему?
"А с этого мы и начнем, - сказал себе Александр Борисович, - с допросов свидетелей. И выясним, где находится Филипп Кузьмич Агеев, наш боевой помощник…"
Филя отозвался сразу. И по поводу того, "где он и что", доложил, что помощница губернатора, бывшая теперь, разумеется, находится в клинической краевой больнице, поскольку после падения вертолета получила очень серьезные травмы и приличное время находилась в коме. Недавно, что называется, открыла глаза и осознала, что с ней и где она находится. Естественно - и соответствующая реакция. Поэтому любой разговор с ней будет не просто трудным, а очень трудным и тяжелым в моральном отношении. Как Филиппу удалось узнать - сплетни, разумеется, но ведь за каждой что-то наверняка да есть! - между этой женщиной, Катериной Ивановной Пшеничной (сдобная такая вот фамилия), и господином губернатором Алексеем Александровичем Орловым будто бы существовала некая связь, и не только чисто служебного порядка. Несмотря на полученные увечья, лежащая пластом Катерина по-прежнему выглядит, как тут говорят, царицей-королевной местного значения. А в принципе ни для кого эти слухи тайной за семью печатями не были. Эффектная и статная, молодая помощница сопровождала генерала повсюду. Просто следовало отдать должное супруге губернатора, Анне Васильевне, не обращавшей на досужую болтовню ни малейшего внимания и с помощницей мужа имевшей вполне доверительные, дружеские отношения. Из чего напрашивается вывод, что сплетня - она сплетня везде, а уж в Сибири, хоть и огромной территориально, зато поразительно тесной в плане человеческих отношений, - тем более. Такая вот информация.
Из сказанного Турецкий сделал основополагающий вывод и для себя: никаких грубых намеков, способных нарушить душевный контакт, если таковой вообще возникнет, и в то же время предельная искренность.
- Диктуй адрес, - сказал он Филе. - А заодно посоветуй, как туда проехать, чтобы не тянуть за собой "хвост". Ты-то город знаешь?
- Но ведь ты говорил, что они…
- Мало ли что я говорил? - сварливо перебил его Турецкий. - И во-первых, это не я, а они, а во-вторых, ты сам-то веришь, что братва способна что-нибудь обещать всерьез? Они у себя дома, Филя, это мы - в гостях. Они все входы и выходы знают…
- Знаешь что, давай-ка я лучше тебя сам туда доставлю? А как мы это сделаем, сейчас объясню…
"Начинаются Филины примочки. - Турецкий усмехнулся про себя. - А может, так оно и попроще…"
По совету Агеева он спустился в холл, сдал степенной администраторше ключ от номера, после чего, хлопнув себя по лбу, объявил, что забыл наверху свой мобильник, ну да черт с ним, а вот позвонить надо срочно. И воспользовался услужливо пододвинутым ему городским телефонным аппаратом.
Краем глаза отметил, как невольно встрепенулись сидящие без всякого дела в холле молодые люди, старательно изображавшие, что никакого интереса Турецкий для них не представляет. И Александр Борисович легким движением пальцев набрал, точнее, сыграл, что набирает на кнопочном аппарате нужные ему цифры, после чего равнодушно уставился на люстру, висевшую в холле, и громко заговорил в молчащий микрофон трубки:
- Прокуратура? Серова попрошу… Это вы, Юрий Матвеевич? Добрый вечер, Турецкий беспокоит… Да-да… - Он засмеялся, будто услышал шутливый ответ. - Не сильно нарушу ваши планы, если подскочу на полчасика?.. Нет-нет, по мелочам… Машина не нужна, поймаю кого-нибудь. Или прогуляюсь… Спасибо! - И, обернувшись к администраторше, смотревшей на него с неподдельным любопытством, широко улыбнулся, состроив этакий "чииз": - Премного благодарен, мадам. Я полностью, как говорится, к вашим услугам.
Та расплылась в ответной улыбке.
- А если вам угодно поймать такси, - глубоким, грудным голосом, в котором заметно вибрировали нотки вечно неутоленной страсти (уж в таких-то интонациях умел разбираться Турецкий), - вы можете это сделать за углом гостиницы. Как выйдете, сразу поверните направо и увидите…
- Еще раз благодарю!.. Но мне действительно хочется немного пройтись пешком, я впервые в вашем прекрасном городе…
Александр Борисович, призвав на помощь все свое обаяние, доверительно наклонился к ней, перегнувшись через стойку и создав тем самым между собой и прерывисто вздохнувшей женщиной - не атмосферу, нет, а, скорее, тонкое ощущение душевной близости. И одновременно бесцеремонным, но заинтересованным взглядом окинул пусть даже и несколько переспелые в отдельных деталях, однако поразительно сочные формы этой дамы, определенно таящие некое откровение. А ежели, к примеру, на любителя?!
Турецкий вряд ли совершил бы открытие, если бы прямо сейчас, пронзительно глядя ей в глаза, заявил о том, что она… как ее?.. Он поднял взгляд к фирменному "бэджу", располагавшемуся почти горизонтально на ее высокой груди, отороченной тонкими кружевами, источавшими волны аромата цветущего шиповника.
- О, Анастасия… Никоновна… Ромашкова! - прочитал-пропел он страстным полушепотом. - Ну надо же, не женщина, а сплошная песня!.. Жестокий романс!..
Ага, так вот объяви он сейчас этой "песне", что на данном историческом этапе именно он и является здесь тем самым любителем и ценителем женского изобилия, одно присутствие которого уже заставляет жарко биться ее сердце и нервно трепетать щедрую плоть, она бы, пожалуй, не устояла, нет. Так ему показалось. А будь поменьше народу, и отдалась бы прямо тут же, в каком-нибудь закутке за гостиничной стойкой. Впрочем, в дальнейших объяснениях нужды практически уже не было.
Администраторша, на открытой белой шее которой явственно проступили предательские розовые пятна, беспокойным движением достала из-под стойки карту-схему центральной части города - малость затертую от частого употребления. А затем, придвинув к Александру Борисовичу, насколько это было вообще теперь возможно, пышный свой бюст, варварским образом затянутый в темно-синюю гостиничную форму, стала показывать остро заточенным карандашом, как гостю проще пройти от гостиницы до прокуратуры. И чтобы при этом он смог ознакомиться с некоторыми городскими достопримечательностями.
Кончик карандаша, непроизвольно вздрагивая, скользил по проспектам и улицам со знакомыми советскими названиями, затем совершенно, надо понимать, случайно уперся в угловой дом в Социалистическом проезде.
- А здесь я живу. - Анастасия Никоновна томно вздохнула, потупилась и добавила без всякого намека: - Одна. Дом восемь, квартира семнадцать, четвертый этаж. - Слишком откровенный и весьма заинтересованный "осмотр ее персональных достопримечательностей" не мог, естественно, остаться ею незамеченным.
- Ой, какая прелесть! - восхитился Турецкий. - Скажите, я мог бы абонировать у вас этот план… ну хотя бы до вечера? Верну, честное слово, причем с особой благодарностью, - сказал он со значением и снова проникновенно уставился в ее светло-голубые, с поволокой, глаза.
Ну кто ж выдержит-то такое?